Городской глава Мигулин, пересаживаясь с одного эскалатора на другой, быстро добрался до своего офиса в центре города. В вестибюле уютного здания стилизованного под дерево напился из автомата дорогой чистой воды, на что не пожалел платинового жетона. Бесплатная вода во всем городе отсутствовала, и даже техническая «переделка» из испарителя стоила дорого. Для туалета и других гигиенических нужд, в трубах была закачана специальная ароматическая эмульсия – продукт переработки нефти.
В офисе кроме секретаря-охранника никого не было. Редкие посетители обычно приходили позже, а все вопросы обычно решались по электронной почте специалистами в течение часа.
Телесекретарь, в виде небольшой клипсы на мочке уха, по голосовой команде соединял с нужным собеседником в любой точке земного шара, за исключением секретных военных объектов.
Офис был небольшим, но хорошо защищенным объектом: магнитные фильтры на притоке воздуха в кондиционер от вирусов и бактерий; люстры Чижевского создавали оптимальный ионный состав в воздухе, стекла, как и везде в городе, были бронированными; безопасные красивые цветы и биологически сбалансированные аквариумы, создавали оптимальный микроклимат и душевное равновесие.
А вот равновесия-то как раз и не было. За окном стояли православные храмы, синагоги и мечети, и одна пагода. Народ окончательно разочаровался во всяких «измах». Очередное крещение Руси в начале двадцать первого века состоялось; поклонение золотому тельцу не затмило веру. Вначале народ, соблазнившись, обезумел от тотального воровства, очарованный призывом: «Обогащайся, кто как может». Понятно, чтобы стать быстро богатым – надо обокрасть других, и многих обокрасть. Церковь в очередной раз поддержала олигархат, щедро жертвующий ворованные деньги на храмы, но вовремя опомнилась. Прав был хитроумный кардинал, когда говорил: «Церковь не должна заключать политические браки, чтобы, когда нибудь не остаться вдовой». Увы, повторное наступление на одни и те же грабли стало у нас традиционным. Общество заболело неизлечимыми болезнями смертных грехов: убийства, воровство, содомия, аборты. Но права старинная поговорка: «Когда человек мечтает – Бог смеется».
Сегодня был, наверное, самый значимый день в жизни городского главы - у него была назначена встреча с единственным олигархом города, неуловимым Метлицким, которому практически принадлежало сорок процентов всех городских активов.
Метлицкого в лицо никто не знал, никто не видел, вся его собственность была записана на подставных верных ему людей, возможно родственников.
Заныла пересаженная после автоаварии в прошлом году нога; прижилась она быстро, но к перемене погоды или в стрессовом состоянии давала себя знать фантомной болью, той, потерянной ноги.
- Когда и где? - как августовская назойливая муха, мучил один и тот же вопрос о месте и времени встречи.
Метлицкий был настолько хитер, что Мигулин не удивился бы, если он не предстал перед ним в виде горящего тернового куста.
Все четыре стены кабинета главы города представляли собой плазменные экраны больших размеров, на которые подавалась текущая информация (она же и записывалась на суперкомпьютер). На одной плазе отражалась информация по сельскому хозяйству, которое небывало поднялось еще в двадцатые годы во времена экономической блокады. Как грибы выросли сельские поселения со школами, больницами, фермами, садами, минипроизводством. Земля, так необдуманно и обезличено разделенная первым российским президентом, была скуплена банкирами и чиновниками, служившая предметом спекуляции и наживы, была вновь возвращена государству, и был принят Закон, запрещающий частным лицам владеть землей. Только аренда действительно эффективным собственникам, а не барствующим субъектам с охотничьими домиками, егерями и холопами, разгоняющих квакающих лягушек по болотам. Когда вовремя спохватились, то оказалось, что девяносто процентов пахотных земель принадлежало скупщикам, которые как собаки на сене придерживали скупленную землю, тогда как страна сидела на импорте ГМО, безвозвратно отдавала «мировому сообществу» нефть, газ, остатки леса. Огромная страна, Россия, всегда была сильна населением и правильно проводимая политика, когда материнский капитал не был привязан ко второму ребенку, а давался, как за первого, так и за десятого, причем в арифметической прогрессии. С 2020 года по 2060 год население России утроилось, омолодилось, несмотря на то была введена смертная казнь, правда с отсрочкой на 10 лет с поправкой на судебные ошибки. Смертная казнь была введена за преступления связанные с насилием: убийствами, изнасилованиями, наркоторговлю, спиртоторговлю. В стране продавалось только виноградное или фруктово-ягодное натуральное вино, продажа водки была запрещена.. Алкоголь покупался по карточке, безналичным расчетом, как и всё в стране, потому после израсходования лимита неопасного для здоровья, чтобы снова получить доступ к вину, надо было пройти курс лечения, как физического, так и наркологического.
За 40 лет люди не стали, конечно, лучше, но стали работать «тормоза» и жить стали лучше люди труда, униженные и растоптанные криминальной революцией 1991 года, а не криминальные авторитеты и их «шестерки».
Были созданы механизмы «праведной» жизни, реальная автоматизированная гласность. Например, если расходы чиновника или предпринимателя «зашкаливали» выше его официальных доходов или просто были нескромными, свыше определенной суммы – транслировалась на огромную «плазу» в центре города и по каналам связи ТВ, так что скрыть недостойное от общества было практически невозможным.
Электро и атоммобили передвигались маршрутами по специальным навигаторам, нарушить правила движения не представлялось возможным, потому дорожной полиции в городе не было. Но аварии, увы, были, и за последствия в полной мере отвечал виновник, вина которого определялась бесстрастным компьютером, а не прикормленным служивым, как в начале века.
Денег в стране как таковых, не было более двадцати лет, лишь золотые и платиновые жетоны на дорогие редкие лекарства и чистую натуральную воду остались в ходу.
Сразу же насторожила сигнализирующая мелодия телесекретаря, на этот раз что-то знакомое из Вивальди. Спокойный мужской голос представился Метлицким и назначил встречу в храме Серафима Саровского в 16 часов, когда начиналась вечерняя служба.
Встреча была крайне необходима для города, не собирающего почти половину налогов из-за теневой экономики Метлицкого, который как-то умудрялся выходить из под бездушного налогового пресса суперкомпьютера. Возможно, у него имелся какой-то суперхакер или сам он был незаурядным программистом, окончившим когда-то знаменитую, до сих пор, «Баумановку».
Теперь надо было продумать встречу. Несомненно, спецслужбы возьмут под контроль храм и постараются арестовать Метлицкого, но и это он предусмотрел, во-первых, встреча состоится только через сутки, на два часа позже и в другом храме, церкви Вознесения Господня. Во-вторых, в это назначенное время Мигулин должен был быть как бы на своей даче – в домике, оставшемся от деда, окруженным заново посаженным садом с маленьким прудиком от ручья, с местной сорной рыбкой да десятком зеркальных карпов, уха из которых нравилась всем домочадцам.
До встречи, надо было оставить там клипсу телесекретаря, и сделать переадресацию с него на старинный сотовый телефон, который принимал все современные сигналы, насколько был примитивен и надежен. Спецслужбы знали и про этот телефон, но включить его предполагалось в бане, где бы он транслировал «мойку» недельной давности. Все бы все равно открылось, но нужно было время, несколько часов всего, чтобы, наконец, провернуть застрявшее в зубах и мозгу, дело. В это время Мигулин один раз в неделю парился в старой баньке и его никто не беспокоил, он всякое могло случиться, в том числе и ЧП, или позвонить губернатор, вышестоящий чиновник 3 разряда (а Мигулин был пятого). Выборов уже не было много лет, а глав городов, районов, губерний, страны – выбирал компьютер по жребию из чиновников определенного разряда, который повышался через пять лет безупречной успешной работы, или соответственно, наоборот, – понижался.
Что Мигулин предпримет с Метлицким он и сам не знал, но знал одно – решение должно быть бесповоротным, и знал, другое – верить в этом деле никому нельзя.
И так наступило завтра. На работу он привычно приехал на эскалаторах, очень удобный вид транспорта, с трансформными кабинками, если была холодная или дождевая погода. В руках был маленький деловой чемоданчик, в котором лежал набор для изменения внешности, чтобы не попасть под око всевидящих видеокамер, расставленных по всему городу.
Мигулин в назначенное время изменил внешность, сделался похожим на одного специалиста из отдела контроля и смешался с толпой служащих в конце рабочего дня. Пропетляв по городу по стандартному маршруту соцслужащего: аптека, магазин, дельфинарий (чтобы сбросить негативные эмоции, накопившиеся за день), внезапно свернул по аллее парка на дорогу к храму, чтобы предварительно осмотреть место встречи и подготовить отходы в случае провала. Сердце застучало от принятой пилюли активации, в 5 раз ускоряющую, как полет мысли, так и мышечную реакцию. Такие пилюли давали в аптеках чиновникам никак не меньше 6 разряда. Это тоже отразится в его «истории», но это будет завтра, а сегодня это фора для встречи.
Вокруг царил порядок, его не омрачало даже всевидящее око видеокамер, фиксирующих любое действие, взгляд, а может быть, и мысли.
Социалистический капитализм или капиталистический социализм (академики не разобрались до сих пор в том, что произошло в 2030 году (переворот или революция?), но всё поменялось в одночасье. Грабеж страны и народа достиг такого пика, когда уже ни «верхи», ни «низы» не только не хотели, но и не могли жить по старому, как и управлять. С народа драли авансом за всё: за капремонт жилища, который будто бы будет через 30 лет (хотя он нужен уже сегодня), за пенсию, которая когда-нибудь наступит (или не наступит?), за пересадку органов в будущем (понадобится ли она?), за расход воды и кислорода выше социальной нормы.
Нувориши так и не смогли укротить свои аппетиты, когда народ «доедал последний хрен без соли». И вот наступила эра всенародной собственности и условной справедливости, насколько позволяла автоматизация управления страной, городами, селами, сообществами людей. Лишь кое-где притаились единичные олигархи разной степени обогащения, не желающие отдавать «нажитое непосильным трудом», как Метлицкий, но и он, видимо, хотел сдаться на приемлемых, оговоренных Законом, условиях. Альтернативой для него было только уничтожение службой безопасности, потому Мигулин был для него соломинкой спасения, которую он мог утащить за собой на дно.
Вспомнился стих, одного малоизвестного поэта про адмирала Колчака, в прошлом Верховном правителе Сибири.
Над мертвенно-белым полем, воронья надрывный траур,
Учит мать стеречь добычу замерзающих волчат,
« Это кто же, в час рассветный, небольшим обозом правит,
Чьи останки под рогожей кони хмурые влачат?!»
«Так проходит мирская слава!», - подумал Мигулин.
- Сперва, кричат: осанна!, а затем: «Распни его!».
Дедовский домик был небольшим, но удобным. У него было запрещенное печное отопление, а печка была стилизована под камин. В Красном углу висела икона Владимирской Богоматери, а в другом – Казанская, которой благословили родители двух его жен. Безответственные отношения с любовницами преследовались, количество жен - не ограничивалось. Потому и не было неполных семей с детьми. По стенам были развешаны разные списки икон, в том числе и уникальные, Серафима Саровского, покровителя семьи.
Погладив соскучившегося восьми месячного трехпудового алабая, Мигулин пошел в баню. Отопление её было электрическим, от ветряка и солнечных батарей над крышей. Раскаленные камни-валуны плевались паром. Если не них выливал ковш воды. Банька была с секретом, стояла на бугре, а в сторону пруда и ручья был прокопан чистый сухой лаз с прадедовских времен. Баня неоднократно перестраивался с тех времен, но потайной ход сохранялся, что позволяло уйти на несколько часов из-под видеокамер, и транслировать запись прошлого отдыха в предбаннике после парной.
И так: запись включена, телефоны настроены, телесекретарь оставлен дома.
Метровая вентилируемая труба-лаз была чистой, практически без пыли, а летний светло-серый костюм делал её не заметной. До встречи оставалось еще пятнадцать минут. Мигулин взял у ручья детскую коляску с электронной куклой, имитирующей ребенка, и был на месте встречи ровно в назначенное время.
Храм Вознесения Господня – белоснежная церковь, купол которой и колокольня были увенчаны позолоченными крестами. Храму было два века, но он стоял гордо и прямо, посрамив свеженаляпанных вокруг «пятнадцатиэтажки» с антисейсмической застройкой. Звон его нового колокола, как и старого, раздавался за сорок пять километров.
Мигулин шел сквериком с коляской по направлению к храму, где по договоренности к нему должен был присоединиться Метлицкий и мечтал: на что он потратит принадлежащие ему по Закону десять процентов за поимку преступника.
В случае добровольной сдачи, Метлицкому оставалось 10% всех его активов и уголовное преследование при этом прекращалось, наступала полная экономическая и политическая амнистия. В случае поимки его – грозила смертная казнь с конфискацией имущества и 10 % от активов - удачным охотникам на олигарха.
Спецслужба взяла их вместе, как только они встретились в заданной точке. Все ухищрения Мигулина были бесполезны – во время пересадки ноги ему, как одному из высших городских чиновников, с целью «безопасности», по приказу спецслужб был вшит чип, который играл роль маяка, ретранслятора и имел еще множество засекреченных функций. Да и легитимно заработанные миллионы экю не были лишними у десятка офицеров «государева ока».
На них никто не обратил внимания, а одна молодящаяся женщина с букетом цветов даже призывно улыбнулась, и ушла, покачивая бедрами, растворившись легкой дымкой шелков в конце аллеи.
И Метлицкому, и Мигулину повезло на этот раз. Это был не олигарх Метлицкий, а знакомый надоедливый шахматист-пенсионер, который искал себя партнера для игры.