Прощай, Америка!
Я вырос на произведениях американских авторов.
В детстве был Фенимор Купер, позже Джек Лондон.
Тогда, чтобы прочесть интересную книгу, приходилось стоять в очереди.
Посещая библиотеку, умоляюще поглядывать на хозяйку книжных сокровищ.
Те давние хозяйки почему-то видятся мне пожилыми женщинами с добрыми усталыми глазами.
Когда, захлебываясь, рассказывал об отважных воинах и охотниках, печально улыбались.
Джека Лондона прочел летом, и напрасно пытался высмотреть льдины.
Отчаянно завидовал первопроходцам и золотоискателям.
Молодость нации – смелые и отчаянные люди.
Позже, уже в институте познакомился с великим Хэмом.
Удалось подписаться на его четырехтомник.
Зимней ночью каждый час устраивали перекличку и отсутствующих безжалостно вычеркивали.
Чтобы не замерзнуть, в садике разожгли костер и индейцами хороводили вокруг огня. Вместо трубки мира пустили по рукам бутылку.
Даже жить, кажется, пытался по Хемингуэю.
Человека нельзя победить, можно только убить, запомнил его слова.
Великая Америка породила великих писателей.
Я был то Гантом Томаса Вулфа, то с героями Фланнери О,Коннор не мог найти хорошего человека, или блуждал над пропастью во ржи, или пытался не потерять человеческое достоинство в скорбном доме.
Прошел через ужасы Кинга, но отдохнул в саду радостей земных Оутс.
Всего не перечислить: вместе с Уильямсом выдумывал пьесы, с Воннегутом плел кошачью колыбель.
И конечно, не убивал пересмешника.
Когда Америка объявила нас империей зла и вознамерилась выкорчевать скверну, как за соломинку ухватился за любимые книги.
Страницы пожелтели по краям и хрустели под неловкими пальцами.
Когда Америка окружила страну военными базами, напрасно вглядывался в выцветшие строки.
Нацелилась ракетами и бомбами.
Когда ввела запретные санкции и обещала в клочья разодрать непокорный народ, довести нас до первобытного состояния, вынес во двор книги.
Тяжелые коробки оттянули руки, полопались мускулы и сухожилия, ступени прогнулись под тяжелой поступью.
Сложил посреди двора.
Чтобы добыть растопку, вырвал несколько страниц.
Бумага поддалась с сухим треском, будто расстреляли заложников.
Костер неохотно занялся.
Я скорчился в смертельной муке.
Среди праха еще угадывались отдельные буквы.
Камера пыток, и палачи не ведают пощады.
Воронье зависло над обреченным городом.
Западный ветер нагнал тучи.
Уже не увидеть чистое небо.
Словно лишился руки или обеих рук.
И больше не будет Америки.
Декабрь 2015.