«ПАЛЬМА»
Иван Данилыч, пожилой седовласый сухонький старичок, потирал руки — наконец-то подобрал уборщицу помещений. Он и сам не так давно устроился на работу, занялся, так сказать, хозяйственными вопросами в новом, недавно открытом филиале банка. При трудоустройстве не обошлось, конечно, без знакомства. Дочь его свояченицы, Анна Сидоровна, перешла из бухгалтерии завода в управляющие банка. По рекомендации своей матери и взяла Данилыча к себе. Тот был покладист, педантично исполнителен, никогда не задавал лишних вопросов, лебезил перед ней — тучной с тремя подбородками блондинкой. Тихий говорок старика — через год ему должно было исполниться семьдесят — располагал. Когда он разговаривал с «барыней», как промеж собою называли управляющую работники банка, то подобострастно, с кошачьим, ласковым выражением лица и глуповатой улыбкой прогибал спину, подавшись головой чуть вперед. Со стороны казалось, что дед действительно вот-вот начнет мурлыкать.
Банк поразил Данилыча своей отделкой и ухоженностью. Его не смущало, что евровагонка в ряде мест топорно приколочена гвоздями с большими шляпками, искривлены стыки соединения панелей… Строительных недоделок и всевозможных ляпсусов было действительно не счесть, но даже этот интерьер представлялся невиданным доселе шиком.
Старик удивлялся всему новому, а этого в повседневной жизни после распада огромной страны было много. Венцом его удивления стала пальма, стоявшая в кабинете «барыни». Данилыч заходил туда всего несколько раз, однако «заморское» древо своим необычным видом сразило его наповал. Он мог бесконечно рассказывать о нем своей жене Татьяне Гавриловне, обещался даже если не тайно проникнуть в кабинет к управляющей, то попросить у нее разрешения отрезать листок для, так сказать, дальнейшего разведения этого экзотического растения.
Из разговора с одним умным человеком он узнал, что пальма размножается кокосами, финиками, бананами и прочими фруктами. После этого старик, заходя в кабинет начальницы, бросал косые взгляды в сторону пальмы, пытаясь разглядеть на ней кокосы или финики. Бананов он тоже никогда не пробовал, в деревенском магазине ими никогда не торговали. Видел их однажды в какой-то телевизионной передаче.
Время шло, однако признаков плодоношения на дереве почему-то не наблюдалось. Данилыч только вздыхал, но надежду вырастить свою личную пальму не бросал.
«Вот заходят ко мне соседи, — мечтал он, — а в зальной части хаты пальма стоить! Высочезна тока! До самого потолка стоить, упирается. Я, ить, и потолка для такого дела не пожалею! Что там такого, пусть жинка ругаиться, а потолок я все ж пропилю — пусть дерево заморское все выше и выше растёть, размножаиться. Всем соседям дам по кокосу или хвинику. Пусть тоже, как я, садять в кадки и растять пальмы себе на здоровье. Их детишки ровно как и они сами, тоже, видать, кокосов да хвиников не зрели. И банан укусить хоть разочек не помешаить! Вот будеть красота — диво дивное африканское, а в наших хатах спокойно себе произростаить!»
Одно огорчало Данилыча — уборщицы, будто сговорившись, стали увольняться. Одна, не проработав и недели, вышла замуж за какого-то инженера.
— Заделалась павой-инженершей, от ведра стала нос воротить! — бурчал он на нее, подписывая обходной лист. — Ничего, инженеру кожный-то день будешь портки стирать, а детки пойдуть, так им не то, что пеленки полоскать, задницы лизать придеться. А то полову тряпку в руки брать стала бояться. Какие-то боктерии заразные, видите ли, ее там смущають!
Вторая работница ушла в декретный отпуск.
— Ходила себе, ходила деваха, без мужа ходила, и тут на тебе — пузо «ветром надуло»! — жаловался Данилыч супруге. — Ить, ты понимаишь, Татьяна, кока хитрость с ее стороны была?! Устроилась на работу, а через месяц в декрет! Где, ить, кока справедливость? Молчишь? Так я тебе скажу — никакой! Девка пузо свое ото всех скрыла. Даже родителям ничегохоньки не сказала.
— Тебе-то чего от этого, пень старый?! — укорила его жена. — Девку, небось, молодей какой-то обрюхатил? Обрюхатил и был таков, а ей дитя растить одной-одинешенькой! Все вы, мужики, такие непонятливые или чересчур грамотные. Как в кровать, так не прогнать, а как жениться — им бы скорей скрыться!
— Я, мать, тебе не про то растолковываю! Рази кровать ей надо кока-то?!
— Слышал ты, старый, звон, да не знаешь, где он! Причем здесь кровать?! Я про то говорю, что мужики частенько сволочами оказываются. Как говорят: «Поматросил и бросил». Потешился ухарь с девкой и далее поскакал. А ей-то что с пузом прикажете делать? Тут и родители из дому выгнать могут…
— И правильно сделають, ить, ежели выгонять! — зло перебил ее Данилыч. — Нечего подолом там, где не надо, трясти!
— «Тря-сти»! — перекривила его Татьяна Гавриловна.
— Да, трясти! Главное, живота, ить, совсем не было видать!
— О Боже! — перекрестилась Гавриловна. — Дай, пожалуйста, своей рабе родить здоровенькое дитятко! Они, девки, ведь когда любят, такими доверчивыми и глупыми становятся. Иные хотят, чтобы живот не был виден, и так крепко его одежками или еще чем перетягивают. Одного не понимают, что свое дитятко, родну кровиночку, калечат да всякими перетяжками уродуют! Прости ее глупую, Боженька!
— Раскудахталась! Боженьку она уже поминать стала! А коль и взаправду эта курица дитенка покалечит?!
— На все воля Божья. Может и обойдется…
Данилыч смачно выругался и вышел из комнаты.
Неудачи с подбором уборщиц продолжались. Одна женщина средних лет, не успев оформиться, упала и сломала ногу. Приходили и такие кандидатки, которых Данилыч даже близко не допустил бы к уборке.
— Ну, какая из нее уборщица?! — в запале доказывал он инспектору по кадрам. — Губья накрашены, словно на истукане, киптюры на руках длиннющие, что такие не то коршаку — льву не снились! Тока и двумя пальчиками тряпку не возьмёть! Ну, ить, предположим, если и возьмёть, тодыть работу качественно не сделаить. Я ей сказал, чтобы она с такими киптюрами у нас больше не появлялась. Так та зыркнула на меня волчицей и обещала разорвать горло! Вот змеюка! Гадюка и есть!
— Все так, как вы говорите. А что вы хотите?.. Не та нынче молодежь пошла! — тяжело вздохнув, посетовала женщина-кадровик. — Ох, не та! Нет той скромности и порядочности, что у нас в детстве и юности раньше была. Младшие старших ни в грош не ставят!
— Хо! О чем вы?! Акститесь! У нас ранее мужик, идя по селу, цигарку в ладони прятал. А сейчас молодые девахи клоунами размалюються, разоденуться в лохманы и на людях пыхтять себе папиросками, нибыто паровозы! Стеснение, вы говорите?! Како там, ить, стеснение. В мои годы молодица на парня только взглянет, тут же от сорому вся запылаить. А тут вчерась внучка моего соседа Григория Шклянды, Лариска, без стеснения чуть ли не в мотню к шабашнику-армяну лезеть. Семнадцати ей еще ведь нет, а к взрослому мужику обниматься сунеться, на колени садиться! Вот у кого шкура горить! Думаете, что-нибудь из нее путнее выйдеть?! Никогда! Я даже, ить, в этом не сомневаюсь. По рукам пойдёть, будеть с утра до ночи с ханыгами у сельмага простаивать да, ить, у прохожих деньги на вино и пиво клянчить.
Когда Людмила Карповна пришла устраиваться на работу, Данилыч понял, что это сама судьба плывет ему в руки! Крупная, невысокого роста сельская женщина с печальными глазами на смуглом широкоскулом лице понравилась ему с первого взгляда.
«Вот и она, моя техничечка объявилась! — подумал Данилыч, рассматривая кандидатку придирчивым взглядом. — На вид лет пятьдесят, знать, самый возраст до работы. И опыт у человека должон в такие годы иметься! Не пацанка ведь! Руки, гляди, коки натружены — не белоручка из себя будеть…»
Не найдя в претендентке на должность изъянов и мельком взглянув на документы, подвел он итог беседе:
— Вы нам подходите, идемте, ить, оформляться!
На следующий день Данилыч более получаса инструктировал Карповну, дотошно растолковывая объем ежедневно выполняемых уборщицей работ. В кабинете «барыни», пока хозяйка отсутствовала, он прочитал Карповне отдельную лекцию об уходе за пальмой. Данилыч и сам не знал, сколько раз в день или неделю нужно поливать это огромное дерево, произраставшее в такой же большой, подстать обладательнице, коричневой кадке. Он распалился и городил все, что взбрело ему на ум. Хотел даже обязать уборщицу подрезать на стволе пальмы мелкие коричневые ворсинки. Рассказывал о них так увлеченно, что даже самому понравилось.
— Ворсинки, ить, я и сам подрежу, — вызвался он уже в конце столь длительного «инструктажа». — Вы, главное, поливать не забывайте, и листья нужно влажной тряпочкой протирать! Появиться здесь завязь кокосов или хвиников, сразу же бегом ко мне. Чтобы мухой летели!
Карповна так и не поняла из беседы, кто такие эти Завяз Кокосов и Хвиник, а переспросить постеснялась.
«Придут, спрошу, чего им здесь надо», — подумала она и принялась за работу.
Не единожды видя, как Карповна бережно ухаживает за его любимицей, Данилыч порхал мотыльком на седьмом небе от счастья.
«Вот это хозяйка! — рассуждал он, сравнивая ее почему-то со своей Гавриловной. — Статная, а кока скорая! Порхаить, что та фигуристка по телеэкрану! Работа спориться, все, ить, у нее прямо горить в руках!»
Прошло около месяца. Данилыч постоянно приходил на работу раньше всех. Как обычно, он поджидал на крыльце «барыню» или ее помощницу Ларису Аркадьевну, у которой тоже были ключи от входных дверей.
На сей раз пришла сама управляющая. Молодая, но донельзя раскормленная женщина на новой работе раздобрела еще больше. Переваливаясь с ноги на ногу, как утка, она то и дело останавливалась, чтобы перевести дух.
— Привет, Данилыч! — поднявшись на крыльцо банка, пыхтя паровозом, поздоровалась она.
— Утро доброе, Анна Сидоровна! — промурлыкал старик, вытянувшись дугой.
Управляющая долго ковырялась ключом в замочной скважине, наконец отперла дверь и первой прошла внутрь здания.
Данилыч несколько замешкался, затем тоже вошел в вестибюль. Вначале взгляд его уперся в большую лужу, медленно растекающуюся по мраморному полу, затем на замокший потолок, с которого дождем капала вода. Его размышления по этому поводу прервал истошный женский крик. Данилыч стремительно бросился бежать на второй этаж. Заскочив в раскрытую дверь кабинета «барыни», он остолбенел — на залитом водой полу в развалившейся кадке лежала его любимица пальма.
— Боже ты мой! — схватился за голову Данилыч. — За что варвары сгубили, надругались над таким прекрасным деревом?! Удавил бы вот этими руками! Хотел бы я только, ить, узнать, кто, ить, мог совершить это преступление! Кто погубил, ить, такое дерево?!
— А я хочу знать, какой осел или ослица это дерево поливали?! Спрашивается, зачем?!
— Как зачем?!.
— Зачем?! Затем, что эта пальма искусственная!..
Столько позору Данилыч за всю свою жизнь не терпел. Он не смог снести смешки и колкие взгляды работников банка — через неделю написал заявление и уволился по собственному желанию. Учитывая это обстоятельство, Карповну оставили на работе. Ей объявили выговор, который вскоре сняли по случаю Дня женщин.
Данилыч, сколько ему ни предлагали, на работу больше не вышел — сидит дома и нянчит внуков. Теперь, когда у них с Татьяной Гавриловной происходит размолвка или спор, та всегда говорит ему примерно так:
— А не пошел бы ты, Ваня, в банк полить водичкой свою разлюбезную пальму!..
12 мая 2006г., Минск