Вам когда-нибудь снился «Бестиус морфиусис»? Зубастый, чешуйчатокрылый, о семи пятиколенных лапах? Нет? Ну, тогда можете считать, что Вам повезло, и Вы не знаете, что точно означает выражение – «перехватило дух». Потому как, что такое «дух» не знает никто, а перехватывает его только это чудовище, наделённое по прихоти природы, специальной хваталкой.
Вот этой самой хваталкой, злобная нечисть и вцепилась в спокойно почивающего Ивана Кузьмича. Пробралась по сонным лабиринтам, углядела причмокивающего, беззаботного Кузьмича, пренебрегающего на ночь задними ногами, облизнулась и схватила…
За Дух…
Дух Ивана Кузьмича возопил, встрепенулся, и чуть было не отлетел. Но вовремя одумался и, предпочтя быть перехваченным, обмяк. А сам Иван Кузьмич обмер – бездыханный и никчёмный, бесполезный к каким-либо шевелениям.
Так он какое-то время и пролежал - ни жив, ни мёртв, в последствии осознав, что вот это самое «ни жив, ни мёртв», вовсе и не фигура речи, а ещё одно его, Кузьмича, агрегатное состояние, коренным образом отличающееся от уже более или менее изученного «ни рыба, ни мясо», и от философски непознаваемого «ни то, ни сё».
Какие уж там переговоры-баталии проходили между перехваченным Духом и Бестиусом, Ивану Кузьмичу поведано не было. Но что-то у них, в конце концов, разрешилось, а Кузьмич, вдруг почувствовав себя испуганным малолетком во время нешуточной родительской ссоры, наконец-то шумно вдохнул, и вывалился в ощущение «ни мёртв». Перед самым своим пробуждением, увидев, как мерзкая тварь прячет свою хваталку и, зажужжав чешуйчатыми крыльями, назидательно вменяет: «Пусть осознает долги свои!»
После этого указания Иван Кузьмич и проснулся. Резко сел на кровати, держась за выпрыгивающее сердце, пытаясь разобраться, где тут явь, а где наваждение. А разобравшись, отёр со лба пот, накинул халат и зашаркал на кухню.
Поставил на плиту чайник, сел за стол и стал смотреть в окно на ночную улицу.
В голове крутилось одно единственное слово, долгое, как ноющая боль, и в то же время короткое и гнетущее – долги.
Поняв, что сегодня ему от него не отвязаться, и никаким образом не выкинуть из головы, Кузьмич решил долги эти пересчитать и хоть как-то упорядочить.
Первым делом вспомнились занятые у соседки Клавдии триста рублей, и требовательные бумажки ЖКХ. Вслед за этим потянулась вереница данных и неисполненных обещаний, обязательств и клятв,… а затем оно и ахнуло!
«Господи Иисусе, - пробормотал Иван Кузьмич, - Да причём тут дура-Клавка то? И ЖКХ этот – выкидыш всеобщего обобществления? Причём тут они-то?...» А пробормотав, Кузьмич взялся за голову и тихонько застонал, разглядев свои настоящие долги, которые чёрной жирной чертой зачёркивали все эти, как восточные, так и западные обнадёживающие философии, убаюкивающие щадящим нашёптыванием – мол, человек рождается свободным, мол, звучит гордо, и что никто никому ничего не должен…
А выходило, что как ещё и должен! Как земля колхозу, как Ванька Горбунку, как аурум водороду… И займам этим не было счёту, потому как никто не обещал, что всё это задарма – и родиться, и дышать, и всласть гадить…
Почувствовав навалившуюся на него тяжесть, Иван Кузьмич встал и выключил заливающийся разбойничьим свистом чайник. Махнул на него рукой, и достал их холодильника початую бутылку коньяку. Снова сел, выпил с полкружки крепкого, и вновь повернулся к окну, думая о том, что расплатиться по тем долгам у него нет никакой возможности. Ни возможности, ни сил, ни времени… И что так он должником башкой-то и перекинется….
Утвердившись в этой страшной мысли, Иван Кузьмич налил себе ещё на пару пальцев и вспомнил, что тварь- Бестиус в этот раз никакой уплаты с него и не требовал… А глядя в чёрное оконное стекло, Кузьмич обречённо покачал головой, и прочитал по губам своего же отражения: «Он сказал – осознай…»