Машин портрет Саша повесила над своей кроватью и долго смотрела на него перед сном, пока свет луны через окно вызволял его из тьмы. В полумраке лицо на портрете смотрелось рельефней, Саше казалось, что старшая сестра, взрослая и сильная, охраняет её. Она понимала, что это иллюзия, но так было спокойнее. Уснула Саша быстрее, чем обычно, и сон был глубже, ровнее, без сновидений.
Утром она проснулась от того, что кто-то стоит над ней. Девочка чуть не вскрикнула от неожиданности, но вовремя сообразила, что это Наида. Она вглядывалась в портрет Маши. Вечером цыганка вернулась в избушку поздно и не видела, когда Саша пристроила разрисованную фанеру на стену.
– Откуда это у тебя? – спросила Наида резко и таким голосом, что у Александры побежали по телу мурашки.
– Нарисовала… – робко ответила Саша, приподнимаясь и ожидая, что хозяйка задаст ей трёпку за испорченную фанеру. Но та как будто не слышала её и тянулась костлявой рукой к портрету.
– Ася!
Саша, ничего не понимая, не зная, чего ждать от старухи, попятилась к изголовью кровати, заслоняясь подушкой, как щитом.
Но Наида в каком-то экстазе прикасалась пальцами к портрету, приговаривая:
– Ася! Ася! Крёстная! – в глазах её стояли слёзы.
В комнате уже достаточно рассвело, чтобы увидеть детали рисунка. Александра догадалась, что Маша на портрете разительно похожа на другую девушку, к которой когда-то была нежно привязана сухая и неласковая Наида.
Ася! Анастасия! Какие-то смутные воспоминания проявлялись в сознании Саши, и она вдруг всё поняла!
– Вы знали Асю?! – от волнения у неё сел голос. – Бабушка Наида! Ася жила в вашем таборе?
Цыганка вздрогнула и невидящим взглядом посмотрела на Сашу.
- Я рисовала свою сестру Марию. Это – не Ася! Это её правнучка Маша! Она с ней на одно лицо! У бабушки дома висит большой, во весь рост, портрет Анастасии. Они очень-очень похожи. Ведь Ася – это Анастасия?
– Анастасия… - уже удивлённо повторила Наида.
– Расскажите, расскажите мне про Асю! Это невероятно, что вы знали её! Бабушка искала людей, которые хоть что-то вспомнили бы о ней!..
- Значит, у Аси есть дочка? А-яй! – Цыганка постепенно оживлялась. До неё стало доходить, что перед ней родственница её любимой красавицы-крёстной Аси. – Значит, она выжила? У Аси все дети умирали…
– Выжила! То есть теперь уже умерла… Ей было восемьдесят лет.
– Умерла, – с сожалением протянула Наида. Она присела на край кровати. Руки её безвольно лежали на коленях. Видно, что потрясение лишило её сил. Она затуманенным взглядом смотрела вдаль перед собой, и Саша уже испугалась, что цыганка ничего не сможет рассказать.
– Наша Ася стала барыней! О-о! – мечтательно сказала она, наконец. – Ни одна чая (девушка) не может похвастать такой долей! Красивый офицер увёз её с собой! Э-ей! Моя старая бабка Роза часто рассказывала, какой шум поднялся! Молодые завидовали, старые проклинали… Матери моей всего пять лет было, и то помнила, какой Ася красивой и счастливой была!
Глаза Наиды опять затянулись поволокой, и она завела протяжную грустную песню. Саше пришлось смирить своё любопытство и терпеливо ждать продолжения романтической истории. Проснулся Шурик и с удивлением наблюдал, как Наида не хлопотала по дому, не топила печь, не варила завтрак, а рассказывала какую-то старинную сказку, при этом часто останавливалась и вытирала ладонью глаза.
– От бабки к матери, от матери ко мне много раз пересказывалось это семейное предание. Моя мать была помлаже Аси годков на двенадцать, и Ася любила с ней забавляться. Поэтому бабка Роза залучила её в крёстные матери. А крёстным назвался взрослый парень Николка – мамка рассказывала – и-и-ох! – красивый чяворо был! – Наида поцокала языком. – Из богатой семьи, родня самого барона. Как он Асю нашу любил! Девчонкой её заприметил. На рожон за неё лез, головы б не пожалел, кабы чего сталось…
Так и было за что! Ася, хоть и молодюсенькая, а куколка точно – гибкая, да складная, а затейница какая, а плясунья! Бабка Роза сказывала, у многих чявори, парней голова хмелем шумела. – Наида так предалась воспоминанием, что даже казалась моложе: щёки и губы порозовели, глубокий страстный огонь оживил глаза. – А-яй!.. Но вольная, гордая, аки дикарка. Ведро на голове несёт – капли не обронит! Коса – чуть не до земли стелется. Руки в бока упрёт, взглядом насмешливым обожжёт – поди тронь!
– А как же Георгий Струков? – не удержалась Саша. – Он же покорил её!
– Жорка-гусар, что ли? Ай-не-не! То славная история была, яхонтовая моя, диво дивное!.. но её я расскажу в другой раз. Теперь-то печь пора топить, и так забалакались!
– Я полешки принесу,– вызвался Шурка, напяливая свитер.
– А я – воды из колодца! – не сплоховала Саша.
Они наперегонки бросились на крыльцо. Наида только усмехнулась им вслед и принялась из печи выбирать золу.
От слов Анжелы у Маши похолодело внутри. Откуда ей известно имя бабушки? Какие «личные бумаги»?
– Что молчишь? Молчунья! У тебя дед на берегах Сены виллу имеет, а ты скрываешь!
– Что ты гонишь, Анжела, – прорезался у Маши голос. – Какой дед?
– Не прикидывайся овцой, Марина! Тебе не идёт. У меня пакет некой гражданки Струковой с письмами от любовника. Штемпель Парижа!
Машу как будто оглушило. Хорошо, что она успела присесть на диван.
Тот утерянный секретный пакет, который бабушка лично отдала ей в руки? Как он оказался у Анжелы?
На том конце провода будто читали её мысли.
– Не напрягайся, Марина! Какая тебе разница, откуда у меня эти отпадные документы. Я прочитала их «от» и «до», будь спок… Прямо завитки заели, какая, блин, любовь! Это убойный компромат на твою бабку!
– Закатай губу, Анжела! Тебе с этого не получить ничего. Бабушка умерла.
Дед, скорее всего, тоже. – Маша сказала это небрежно, безразличным тоном. Как всегда в экстремальных ситуациях, интуиция подсказала ей верную линию поведения: надо немедленно разубедить Анжелу, что письма имеют ценность.
– Не держи меня за дуру, детка! Я навела справки. Жив и весел твой дедуля, «богатенький Буратино»!
«Блефует! – мелькнула у Маши мысль. – Откуда ей знать?»
– Я бы сама наладила с ним контакт и состряпала «дельце». Адрес есть, адюльтер налицо. Эх, и пылкие письма шпарил этот французик! – глумливо изгалялась Анжела, – правда, жаль, целые куски не по-нашенски…
Маша готова была «кусать локти» – сама-то она не удосужилась просмотреть эти письма, и своего мнения о них не имела.
– Какая ж ты сволочь, Анжела!
– Заткнись! На себя посмотри! Я бы и без тебя всё уладила! Легко! Если бы твоя хитромудрая бабка не отправила ему фотку - тебя и твоей безбашенной сестрицы. Так что ты мне очень нужна, Марина! – Анжела развязно хохотнула. – Береги себя! Скоро к тебе подрулят мои люди. Они продиктуют тебе, как составить письмо Жаку.
– Ничего я писать не буду.
– Не парься, девочка! Я возьму тебя в долю. Не обижу, ты ж меня знаешь! – она опять зашлась своим омерзительным смехом и отключила телефон.
Машу охватила паника. По всему видно, Анжела вцепилась в идею намертво. Что делать? Участвовать в шантаже своего деда, пусть и не виделись они ни разу, Маше представлялось не только немыслимым, но и кощунственным. После смерти бабушки – единственной женщины, которую Жак любил всю жизнь, после того, как бабушка доверила ей свою потаённую историю… Но если придут люди Анжелы, можно представить что это за головорезы! Лучше сразу заказывать автобус с чёрной полосой. Они научат азбуке и не только!..
Маша в смятении оглянулась вокруг. Притихшие вещи безмолвно и мрачно смотрели из полумрака. От босых её ног на чистом полу мутные неряшливые следы. Помощи ждать не от кого. Бежать!..
Внезапный звонок телефона привёл её в ещё больший трепет. Маша, как парализованная смотрела на трубку и не могла двинуться с места. И только мысль, что, может на этот раз – Саша, заставила её ответить.
– Не вздумай слинять! – снова ненавистный голос Анжелы. – Я не шучу! И на Луне достану! – Гудки.
Мистика! Казалось, что её чувства и помыслы транслировались всем желающим.
Мария сбросила полотенце, которое давно впитало влагу с её тела, и заметалась по комнате, на ходу одеваясь и бросая в походную сумку документы и самые необходимые вещи.
В таком почти невменяемом состоянии застала её Ольга. Сестра открыла дверь ключом, который, уезжая в санаторий, оставила ей Маша. Она увидела странную, по меньшей мере, картину: Мария полуодетая, с мокрыми распущенными волосами, с безумным взглядом бегала по комнате то открывая, то закрывая какие-то ящики и не сразу отреагировала на приход сестры.
– Маша! Что случилось?! – в недоумении подала Ольга голос.
Мария молниеносно обернулась и шёпотом, будто их кто-то мог услышать, сказала:
– Оля! Я переезжаю к тебе жить. Немедленно.
– Пожалуйста! Я только рада. Но, может, ты расскажешь, что случилось?
– Потом, всё потом…
Маша по мобильнику пыталась вызвать такси.
– А я тоже не просто так пришла. Разговор не для телефона…
– Машина через десять минут… - не слыша её, пробормотала Маша.
– Берцуева, действительно, лежала в одной палате с Сашей.
Маша встрепенулась:
– И? Её ещё держат?
– Похоже, она там пожизненно.
– То есть?..
– То есть, то, что её туда засунул муж, подтвердилось. Всё, что ты подозревала, подтвердилось. Я почти уверена, что Саша – та девушка, которая увела и спрятала их сына. По просьбе матери.
– Куда же она могла его спрятать?
– Не знаю. Но знаю, что это очень опасно для неё.
– Получается, Саша будет прятаться, пока не передаст мальчишку матери? Пока Берцуеву не отпустят.
– А не отпустят её никогда.
Пришло такси. Сёстры, не мешкая, спустились к машине и уехали. Во дворе мигал фонарь, качаясь от ветра. На площадке за гаражами стояла не- заметная в сумерках фиолетовая «девятка». Жуков только что подъехал. После многодневных мучений он решил, наконец, поговорить с Машей начистоту. Поставив машину на сигнализацию, Андрей вбежал на третий этаж. Машинально заметил, что свет в окнах Маши не горит. Странно. А когда въехал во двор, окна горели.
Жуков долго нажимал кнопку звонка. Никто не открыл. «Не хочет видеть, – решил Андрей. – И свет специально выключила, когда увидела из окна мою машину».
В такси девушки молчали: боялись нескромных ушей водителя. Маша сосредоточенно обдумывала ситуацию, а когда они оказались в массивном, будто крепость, доме бабушки, убеждённо «выдала»:
– Чтобы вернуть Сашу, надо вытащить Берцуеву из психушки.
Печь, как следует, протопилась, плита отливала красноватым светом. Дрова в печи потрескивали, выбрасывали красно-оранжевые, синие, сиреневые языки пламени, иногда, будто жалуясь, пищали. Отблески огня оживляли стены каморки, крадучись, касались портрета на фанере, обдавали жаром лица городских детей, для которых, никогда не видевших печь, буйство пламени представлялось, как дивное таинство. Они, уже накормленные и обогретые, как под гипнозом смотрели на причудливые, охваченные огнём в печи коряги, меняющие очертания, то вдруг громко щёлкающие, то рассыпающиеся внезапно на яркие искры и серебристый пепел.
Саше не терпелось услышать продолжение рассказа об Анастасии, да и Шурка навострил ушки, но Наида будто забыла про обещание, сидела у окна и что-то шила, напевая, по обыкновению, длинную и жалостливую песню. Временами она бросала взгляд на портрет, находя в нём всё больше сходства с молодой Асей, и думала: «Как девчонка смогла изобразить свою сестру, так похожую на Анастасию? Правда ли это правнучка крёстной? Может, завалился где-то в сарае рисунок бродячего художника, а пигалица его нашла?..»
– А дочку Анастасии звали Анной, – сказала Саша, чтоб завести интересующий её разговор. – Бабушка рассказывала, что Ася была артисткой.
– Артисткой... – усмешливо протянула цыганка. – У нас в таборе все пели, плясали, от мала до велика – все артисты! Звали нас в важные дома на праздники. Асю – всенепременно!
– Про гусара! – с просительной интонацией напомнила Саша.
– Однажды в богатом поместье играли свадьбу. Жених был громадный офицер - кавалерист. Забыла, как звать.
–Может, Клим Корнев? – вставила Саша.
– Мабудь он… Бабка Роза, когда рассказывала, всегда подкатывала глаза и клялась, что таких здоровенных она сроду не видала. Свадьба была знатная! Наших петь, танцевать позвали. Ромалы, чуя хороший барыш, привезли всех. Гулянье – на весь мир! Пили, пели! Роза заводила, все – подпевали.
А как танцы пошли – Ася в круг вышла! Ох, мои брильянтовые, что это за краля была! Словно лебёдушка пошла! – Наида вдруг встала и запела, разводя руками и приплясывая. Саша и Шурка с изумлением ловили каждое её движение. Какой ещё сильной и ловкой казалась эта женщина!
Раскрасневшись и запыхавшись, Наида повалилась на тюки с каким-то добром, что хранились в домике.
– Там Асю Григорий и увидел?– опять спросила Саша.
– Увидел и одурманился будто! Ни на шаг от неё не отходил. Сгорел гусар! Что ни ночь – он у нас в таборе! Готов был следы Аси деньгами устилать! Горяч!
– Красивый? – с замиранием прошептала Саша.
– Ох и красивый! – мечтательно протянула Наида. – Усы смоляные, глаза, как угли, руки – во! Статный, высокий, одни шпоры чего стоят! Мундир – будто самовар начищенный!
Дети прыснули со смеху. Завралась Наида!
– Ты ж его сама не видела! – звонко крикнул Шурик.
– Не видела – так что ж! У меня портрет от бабки остался.
– Можно посмотреть? Покажи! – пристали дети.
Наида, кряхтя, слезла с тюков, открыла старинный кованый сундук, отогнав любопытных подальше, долго рылась в своём «богатстве», наконец извлекла с самого дна чистую тряпицу, в которой были завёрнуты очень старые, чёрно-белые фотокарточки на картоне.
Когда цыганка бережно развернула снимки, один из них был точь-в-точь, как Саша видела у бабушки. Бравый офицер и юная, будто удивлённая или растерянная девушка в нарядном платье и светлом, повязанном по-цыгански платке.
– Вот она, моя дорогая Ася! А это – Жорка гусар, украл, увёз нашу девицу – голубицу! Тайно увёз! Злата чуть не умерла от горя.
– Какая Злата?
– Мать Аси.
Саша вспомнила, что за матерью Анастасии тянется какая-то тёмная история, и спросила:
– А отец Аси? Кто он был?
Наида недоумённо посмотрела на Сашу и задумалась.
– Цыган, кто ж ещё! – наконец ответила старуха. – Бабка Роза о нём ничего не рассказывала… Ай-вай-вай! Бисовы диты! Дрова все прогорели! – вдруг закричала Наида. – А ну айда во двор! – И она кинулась подбрасывать в печь поленья.