-- Не верю в вечные мучения. -- обратился
-- Вот как?
-- А Бог может простить нас, если не покаемся?
-- Да, конечно.
-- Тогда зачем же надо было гнать в три шеи Адама и Еву из Эдема? Простил бы сразу, и дело с концом. Как по-твоему, Бог -- садист?
-- Нет, конечно.
-- Ну вот. Стало быть, необходимо измениться внутренне посредством покаяния, чтобы соответствовать божественному свету. Иначе каюк. Нельзя больного перитонитом баловать роскошью, поместив в пятизвёздочный отель заместо больницы. И не важно, Моцарт это, Усэйн Болт, или Махатма Ганди. Тут соответствие главное, а мирские заслуги в счёт не идут. Верно ведь говорю?
-- Да, конечно.
-- Но, в таком случае, я сейчас же могу решить твою вечную участь. Могу, не отходя от кассы, погубить тебя. Ведь ты атеист?
-- Да, конечно.
-- Стало быть, стоит мне в сию секунду прикончить тебя, и ты, напяливший рясу, навечно угодишь в Ад.
-- Не так просто: Ада нет, ибо нету и Бога.
-- Так ты в землю пойдёшь? На удобренье ея?
-- Безусловно. А что, не нравится?
-- Главное, что тебе это нравится, брат. Однако представь себя верующим и отвечай как оный.
-- Попытаюсь, коль нужно, брат.
-- Если уж я без проблем решаю твою вечную участь с помощью вот этой вот вилки, а Бог ничего с этим не может поделать, то кому он, собственно, нужен такой?
-- Не представляю.
-- А никому.
-- Но, может статься, он просто не даст тебе прикончить меня.
-- Не будем проверять. Тем более, что резня в Руанде прошла как по маслу. Да и не только в Руанде -- вспомни хотя бы Чикатило. Человеку, как видишь, попущено всё. Это и называется свободой.
-- Стало быть, нет Бога. Доказано!
-- Разве? Какой изумительный вывод. Но свобода-то как раз дана нам на то, чтобы самим уяснить себе обратное. Ибо по нашей воле полюбить можем всё, что угодно, даже смерть: уход в небытие, которым так гордимся, пока здоровы. Не тем ли более -- Бога?
-- Пока-что у меня с этим проблемы.
-- Не у тебя одного. Принуждение ненавидим, но, напротив, хотим наступать. Для нас лишь в наступлении отдохновение, а терпеть устаём очень скоро и впадаем в отчаяние. И нам дана возможность наступать, чтоб познать Бога по доброй воле, но мы -- мы сами -- устроили заместо сего холокост, и боремся теперь с холокостом, проклиная небо.
-- Гм. С чего бы это, брат?
-- Тут главное, чтобы мы сами -- от начала и до конца. Как если устроить холокост, к примеру. Даже наступать не хотим, когда цель поставлена не нами, ибо это уже не мы сами. Но вот тут-то и ошибаемся, и ошибаемся крепко: «добровольно» -- это одно, а «мы сами» -- совсем другое: первое легитимно, второе -- нет. Однако если и есть Бог, то вечных мучений всё-таки нет. Ведь все мы находимся на земле, в юдоли скорби, в Сомали и Афганистане, Кейптауне и Париже, в парижском Диснейленде, здесь, в лазоннском зверинце, в этом чёртовом кафе затем единственно, чтобы самим, наступая и маневрируя, привести себя в соответствие с божественным светом -- принять сторону Всевышнего. Это, очевидно, куда как лучше, куда безболезненней, чем принудительное, ужасающе долгое и нудное обращение наше в адском котле, где у нас отберут, наконец, волю, которую мы использовали раньше на то, чтобы гордо плеваться в небо.
-- Ни разу не попал пока.
-- Так ты хочешь ещё и попасть? А не просто плеваться? Ну, ладно. Так вот: в Аду будет чертовски тесно и душно, и, ясно всё понимая, мы будем только терпеть, пока не сломаемся, зажатые в бескровных тисках с двух сторон, с десяти сторон, со всех сторон. И будут биты наши потребности, вскормленные сухим ядом, которому имя «мы сами!». Ядом, который в миру глотали анаэробно, без передышки, ибо потребность не дышит, а только питается. И душили тем самым душу, что дышать могла лишь в промежутках между глотками. Теперь же, в Аду, потребностям оным прописан голод -- вплоть до самого вымирания, ибо глотать будут пар, пропитанный серой. И примутся душить душу пуще прежнего, глотая подобно морскому чёрту, выброшенному на берег: немою очередью, часто и вхолостую.
-- И так будет вечно?
-- Долго не протянем. Сломаемся. Издохнет морской чёрт -- глубоководная гадина. А покаяние и в Аду покаяние, уверен в этом. Ад есть чистилище. Для всех, поголовно, включая Бакунина. Иначе Бог не только не добр, но и бессилен.
-- Так он наврал насчёт вечных мук? Молодчина! Вот это по-нашему!
-- Согласись: незачем было сообщать Гитлеру, что погибнуть никак невозможно. Незачем говорить об этом и всем остальным, то есть нам, ибо ленивы и претенциозны. Психоаналитик никогда не даёт гарантий излечения от истерии или обсессивного невроза. Иначе клиент выздоровлению своему способствовать не захочет. Напротив, заложит ногу на ногу нагло и примется злорадно наблюдать односторонние и бесплодные усилия врача. И что же, Бог глупее психоаналитика?
-- Не знаю.
-- Будем же тогда веровать в психоаналитика.
-- Не хочу, брат.
-- Как это так? Сопротивление отцовскому авторитету? Ну, ладно. Но не состязайся ты хотя бы с Богом.