= 1 =
Левандовка раскинулась на живописном берегу реки в двадцати минутах езды от областного города. Николай Мещеряков, поднявшийся в лихие девяностые бизнесмен, первый купил в Левандовке старинное поместье с парком. Отреставрировал богатый и необычный по архитектуре двухэтажный дом из красного кирпича. Им когда-то владел прадед Мещерякова. Избавил от диких зарослей парк, очистил прудик в парке, украсил плакучими ивами-крупномерами, белоснежными лилиями и жёлтыми кувшинками, завёл стаю цветных японских карпов.
Рядом с Мещеряковым обустроились приезжавшие к нему в гости или по делам приятели-бизнесмены… Скоро сельская улица на берегу реки превратилась в элитный «спальный район».
Сын, Виктор, у Мещеряковых, в общем-то, удался. Учился в экономическом институте, многомиллионных «тачек» от родителей не требовал — довольствовался обыкновенной Ауди, у родителей в поместье бывать любил.
Душа у юноши, в отличие от отца, была романтической, мятущейся. В возвращённом отцом фамильном доме по ночам ему мерещилась бродящая в сумрачных коридорах тень убиенного в Октябрьскую революцию хозяина поместья. Проснувшись от непонятного беспокойства, юноша слушал, как ветер тоскливо подвывал под крышей. Вздрагивал, когда на втором этаже хлопала дверь — хотя Виктор точно знал, что там никого нет… Настораживался, когда в коридоре само собой со скрипом открывалось окно… Занавески в длинном коридоре вздувались парусом и опутывали проходящего Виктора, заставляя его остановиться. Старинный кожаный диван вздыхал и стонал, жалуясь, как ему тяжело оттого, что на него сели.
А парк и того таинственнее. Толстенные, покрытые зелёным мхом стволы лип походили на спины колдунов в длинных рубахах. Корявые ветки раскидывались, готовые схватить, едва ты закроешь глаза. Непролазные кусты густым смородиновым запахом норовили усыпить, уложить на солнцепёке, чтобы жаркие лучи высушили мозг жертвы…
На очищенной от кустов полянке, откуда открывался красивый вид на протекавшую внизу реку, старший Мещеряков решил построить ротонду в античном стиле. Открытое пространство по вечерам продувалось освежающим ветерком, который отгонял комаров, так что место для вечернего отдыха должно было получиться отличное.
На середине поляны стоял длинный постамент, на котором возлежал каменный лев в натуральную величину. Льва водрузили сюда более ста лет назад, до советской власти, которая поместье использовала в качестве складов. Время и ливни с морозами состарили скульптуру до малоузнаваемости.
Мещеряков нанял трёх рабочих из села, чтобы они заложили фундамент под ротонду. Сам на минитракторе-экскаваторе, купленном недорого для нужд поместья у приятеля, окапывал скульптуру, чтобы отодвинуть её в сторону.
Подцепив ковшом угол постамента, Мещеряков попытался вывернуть камень из земли.
Мотор взревел, зад трактора поднялся… Рабочие навалились на скульптуру…
Удобнее всего было упираться в бок льва, в него и упирались.
Постамент шевельнулся, земля у основания забугрилась…
Мещеряков сбросил газ, опуская зад машины на землю, резко газанул ещё раз…
— Раз-два, взяли!
— Стой-стой-стой!
Лев со скрипом сполз с постамента и грохнулся на землю.
Рабочие молча повернулись к хозяину, развели руками: «Вот, ведь, как оно получилось».
Мещеряков заглушил мотор, вылез из кабины.
— Не разбился, — оправдался один из рабочих.
Воцарившаяся тишина, журчание жаворонков в ярко голубом поднебесье подчёркивали вину рабочих, уронивших скульптуру.
Выхлопные газы и масляная вонь мотора забила полынные ароматы: человек в природе, что слон в посудной лавке, может только ломать и вонять.
— Да он старый уже, что с него толку, — подчеркнул незначительность оплошности другой рабочий.
— Ага, старый… Вон, по телеку показывали: чем старее, тем больше бабок за каменных идолов платят, — не понял вины самый молодой и осёкся, увидев тайно показываемые ему приятелями кулаки.
Мещеряков на льва не обратил внимания. Скульптура для него была каменным хламом. Он взял лопату и потыкал мягкую землю под вывороченным углом постамента. В далёкой глубине лезвие наткнулось на что-то жёсткое, похоже — деревянное.
— Ну-ка, подкопайте, — велел он.
Поняв, что за обрушенного льва хозяин ругать не будет, мужики схватили лопаты и бросились копать землю.
Скоро лопаты застучали по дереву.
— Клад! — радостно воскликнул молодой.
Упав на колени, он руками отгребал землю. Из земли показался истлевший угол деревянного ящика.
— Гроб… — громко прошипел второй рабочий и выпрыгнул из ямы.
— Раскопайте шире, — приказал Мещеряков тем, кто остался внизу.
В насторожённом молчании двое наверху наблюдали за тем, как из земли появляется торец истлевшего деревянного ящика. Двое внизу с кряканьем и сопением ковыряли землю. Лопаты время от времени глухо стучали по дереву.
— Точно — гроб! — подтвердил рабочий наверху.
— Какой гроб! — возмутился молодой. — Гроб такой и такой, — он показал руками форму. — А этот — вон какой.
— Старухи говорили, что хозяина здесь убили в революцию. Тогда не до гробов было. Сколотили ящик, да закопали.
— Ну-ка, отковырни доску, — скомандовал Мещеряков.
Рабочий лопатой подковырнул доску, нажал… Гнилое дерево с тоскливым скрипом пропустило сквозь себя гвозди, отодвинулось.
Рабочий подцепил вторую доску… Наклонился, рванул руками…
— А-а! — вскрикнул, и дёрнулся выпрыгнуть из ямы, но нога не нашла опоры и мужик упал вниз.
Сквозь образовавшуюся дыру в глубине ящика все увидели запорошённую землёй… голову. Точнее — неживого цвета волосы, покрывавшие голову.
Из ямы пахнуло сырой затхлостью.
— Мертвяк… — просипел рабочий.
— Ну-ка… — Мещеряков жестом велел рабочим вылезти из ямы, спрыгнул вниз и склонился над дырой. Сунул руку в дыру, ощупывая голову… Засунул руку в дыру по самое плечо…
Рабочих передёрнуло.
Мещеряков повернул к рабочим улыбающееся лицо, поднёс ладонь к носу, понюхал, брезгливо скривился.
Молодой едва сдержал рвотное движение.
— Статуя, — рассмеялся Мещеряков и выбрался из ямы. — Позовите ещё нескольких мужиков, постамент нужно аккуратно отодвинуть, статую вытащить. Да чтоб ни царапинки! Если её спрятали подо льва, значит она ценнее льва.
Рабочие стояли, смущённо переминаясь.
— Кто ж нынче пойдёт землю да камни ворочать за просто так?
— Два литра с меня, — пообещал Мещеряков.
— Это на четверых. А вчетвером мы не управимся.
— Ладно, три. Но только чтоб аккуратно!
— Сделаем, хозяин, сделаем в лучшем виде!..
К вечеру из земли вытащили то ли каменную, то ли керамическую скульптуру. Отмытая от грязи и очищенная от плесени, в лучах заходящего солнца купалась обнажённая до пояса, восхитительная дева с широко открытыми глазами. Одной рукой дева придерживала одежду у лона, другой рукой словно манила к себе. Покрытая матовой эмалью телесного цвета, в контровом свете она стояла, как живая.
— Как живая… — сглотнув голодную слюну, прошептал молодой рабочий и жадно облизал губы. Взгляд его прилип к идеально оформленным, не маленьким грудям, соски которых, подобно носикам-курносикам малышей, задорно топорщились в разные стороны. — Хозяин, обмыть надо…
— А вот тут бутылка как раз! — радостно известил рабочий, обследовавший мусор ящика в поисках припрятанных вместе со скульптурой сокровищ. И добавил разочарованно: — Пустая… Бумажка внутри…
— Дай-ка! — потребовал Мещеряков.
Рабочий подал бутылку, заткнутую почти сгнившей пробкой. Внутри, на самом деле, лежал рулончик бумаги, перевязанный бечёвкой.
Мещеряков прутиком выковырял пробку, вытряхнул бумагу. Бечёвка легко порвалась, полусгнившая же, рыжая и серая от сырости и времени бумага разворачивалась с трудом, ломалась. Крупные, «с нажимом», написанные чернилами буквы по большей части выцвели, едва различались.
— «Спрятал… вандалов… революции», — едва разобрал Мещеряков три слова.
— Понятно, — прокомментировал рабочий. — Бабка рассказывала, что после революции помещиков здесь того… эспло-пле-ирывали. Вот хозяин, наверное, самое ценное и спрятал. А льва поставил для прикрытия. Ну чё, хозяин! Находку обмыть надо!
— Обмоете. Экспроприаторы… Постамент вот здесь вройте в землю, чтобы крепко стоял. И на него — скульптуру.
Ноги скульптуры упирались в нетолстую, но широкую подставку, так что на место льва она стала вполне надёжно.
Ниоткуда набежавшая грозовая тучка громыхнула — словно по небесным кочкам проехала телега, гружёная булыжниками. Короткая летняя гроза омыла тело каменной красавицы.
Виктор пошёл смотреть «каменную бабу», когда все разошлись, а солнце огромной красной каплей далеко за рекой растеклось по горизонту. Пошёл из любопытства, переполненный скепсисом. «Женщин с вёслами», гантелями и прочими спортивными снарядами и без оных, крашеных масляной краской в белый, серый и другие неимоверные цвета, в городских парках он видел немало. Пошёл, чтобы увидеть китч, халтуру масскультуры, которой восторгалась деревенщина.
Вышел на поляну.
В аперитивных ароматах остывающего дня на невысоком постаменте, где всю жизнь лежал звероподобный камень, в розовых лучах низкого солнца, словно в живительных струях, купалась обнажённая девушка.
Виктор ещё не видел обнажённых девушек вживую. Интернет, фильмы… Да, там голые… Словно залапанные миллионами сальных взглядов, словно давно не мытые.
Боясь спугнуть, Виктор осторожно приближался к девушке.
Чуть прикрывшись одной рукой и гордо выпрямившись, она демонстрировала ему красоту тела. Пальцы другой руки манили Виктора к себе.
Не отрывая взгляда от девичьего тела, он подходил всё ближе.
Виктор понял, что она разрешает коснуться её тела.
Идеально чистая после грозы, тёплая под лучами заходящего солнца, она пахла озоном…
В течение недели строители возвели на поляне ротонду — круглый павильон, колонны которого венчал купол из металлочерепицы. Внутри ротонды на постаменте стояла красавица-статуя. Хозяин заказал мраморный постамент, но ждать его надо было два месяца, а пока сгодился длинный постамент льва.
По оплаченному вызову из области приехал учёный-эксперт — кандидат наук, бывший археолог, работавший в краеведческом музее. Археолог, представившийся Василием Петровичем, впечатления на Мещерякова не произвёл: в затёртой стародавней одёжке, на видавшей виды Приоре… Украшала археолога дочь-студентка, путешествовавшая с отцом.
— Похоже, это античная статуя. Без сомнения — Венера, богиня весны, любви, любовной страсти, — взволнованно говорил археолог, нервно потирая руки и пытаясь разглядеть на подставке надпись, которая могла бы открыть тайну происхождения статуи. — Похоже, терракотовая. Но то, что покрыта эмалью — это очень необычно. Нет, вряд ли античная… Скорее, эпохи Возрождения, или французский Ренессанс… Главное, абсолютно целая скульптура! У Венеры Милосской и Венеры Таврической отколоты руки!
Мещеряков, археолог, его дочь, Женя, и племянница Мещерякова, Наташа, гостившая в поместье, стояли в ротонде, любовались скульптурой.
— Что, их много, что-ли, Венер? — полюбопытствовал Мещеряков.
— Ну, Венера-богиня одна. А изображений… Скульптур Карла Маркса или Ленина, к примеру, сколько?
— Тьма. Одна, говоришь, а называются по разному: Милосская, Таврическая…
— Милосская найдена на острове Мелос, Таврическая до поступления в Эрмитаж украшала сад Таврического дворца. Есть ещё Книдская, Капитолийская, Медицейская… Теперь, возможно, появится Венера Левандовская, потому как найдена в селе Левандовка. Неизвестно, правда, откуда она здесь взялась, но я подобных Венер в каталогах не встречал. Возможно, в восемьсот двенадцатом победители Наполеона привезли её из Франции.
— Может, подделка?
— Судя по записке, пролежала она здесь около ста лет. Это сейчас спецы по подделкам сделают на заказ любой «оригинал», только деньги плати... А тогда… Очень сложно воспроизвести утраченную технологию.
— Василий Петрович, а ваша Женька на Венеру похожа! — воскликнула Наташа. — Ну-ка, Женя, стань рядом с Венерой.
Общими усилиями смущающуюся Женю поставили рядом с Венерой.
— Сделай руки, как у неё! — приказала Наташа. — Точно! Копия! Даже ростом одинаковые! Ладно, раздевать тебя не будем, чтобы прочее сходство подтвердить, — хихикнула девушка.
— Да, удивительно похожа, — подтвердил Мещеряков.
— Хорошо у вас! — вздохнул археолог, оглядывая блестящую вдалеке реку и перелески на той стороне.
— Нравится, Жень? — спросил Мещеряков, зауважавший вдруг похожую на Венеру девушку.
— Нравится, — кивнула Женя. — Уезжать не хочется. Простор, воздух… В городе душно. Город давит.
— Поживи у нас. А то Наташе скучно без подружки. Твоему папе всё равно сюда через несколько дней приезжать. Он кое-что про Венеру обещал выяснить…
***
Виктор с гостившими у Мещеряковых девушками почти не общался. То сидел в своей комнате, то бродил в парке, а вечерами, как только солнце касалось горизонта, шёл в ротонду, любовался Венерой, гладил её, что-то бормотал.
Женьке Виктор казался похожим на молодого Вертера из романа Гёте. Такой же задумчиво-нервный, погружённый в мысли и чувства, может, даже сжигаемый внутренними страстями, и оттого кажущийся не по годам суровым.
— Жень, а давай спрячемся у ротонды и послушаем, что Витька своей Венере нашёптывает! — предложила как-то Наташа.
— Нехорошо подслушивать, — возразила Женька.
— Давай! Он же как сумасшедший любовник: нашёптывает, гладит, натурально ласкает! Нет бы тебя, к примеру, приласкать. Ты ведь на Венеру как две капли похожа. Как сестра!
— Глупости говоришь! — вспыхнула Женя. — Он и не замечает нашего сходства!
А Виктор ей очень нравился.
Перед сумерками девушки спрятались за кустами у ротонды.
Скоро увидели мрачного Виктора.
Юноша подошёл к скульптуре, погладил её руку.
— Я подобен путнику, бредущему по бесконечной пустыне, — забормотал он, оглаживая скульптуру. — Жажда иссушила губы и душу. Мнится, вижу райский сад… Превратницей — ты, чудная дева… В саду — дерево, на ветке — зрелый персик. Моя ладонь облекает бархатистую округлость…
Девушки переглянулись. Наташа едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Женя укоризненно нахмурила брови и мимикой приказала сидеть тихо.
— Вечером я прихожу к тебе… — бормотал Виктор. — Вечером у меня праздник… У нас с тобой — праздник…
Его руки обняли бёдра Венеры, ладони скользнули на ягодицы, юноша стал на колени, щека прильнула к обнажённому животу.
Наташа пожала плечами и покрутила пальцем у виска.
— Прямо плотоядность какая-то! Что за бредятину он несёт?
— Это не бредятина, — сердито прошептала в ответ Женя. — Это метафоры. Так поэты разговаривают… Молчи! И не плотоядность, а наоборот — платоничность.
— Плотоядность, платоничность… Что такое — метафоры?
— Ну… Ночь у поэтов — чёрное покрывало, звёзды — россыпи серебра…
— А чё он там про жажду в пустыне бормочет?
— Душа у него жаждет… Как в пустыне.
— А персик?
Женька покраснела.
— Да молчи ты! Не дай бог, услышит!
— А я бы сейчас винограда холодненького с удовольствием…
Словно в изнеможении, юноша сник у ног статуи и заплакал.
Наташа дёрнулась в сторону Виктора, но Женька схватила её за руку, остановила.
— Не надо! — прошептала она. — Мы только навредим. Он поплачет и оклемается. Никому не рассказывай…
— А что это было? — округлила глаза Наташа.
— Любовная горячка, — пояснила Женя. — Как у молодого Вертера.
— Что за Вертер? Я такого не знаю.
— Это герой романа Гёте, великого немецкого писателя. Вертер от несчастной любви покончил с собой. А по его примеру и тьма молодёжи, прочитавшей этот роман.
— Это что… И Витька может… того?
Наташа вытаращила глаза.
— Нет, сейчас от любви не вешаются и не режутся, — успокоила приятельницу Женя.
Девушки тихонько ушли, оставив плачущего юношу у ног Венеры.
Наташа не удержалась и рассказала про любовную горячку Виктора его матери. Родители не рискнули разговаривать на эту тему с сыном, но на следующий день привезли из области психиатрическое светило — невысокого полненького дедушку с седой бородкой клинышком, добродушного и переполненного оптимизмом.
Светило прошёл в комнату Виктора и долго с ним беседовал. Вернувшись к родителям, беспечно махнул рукой:
— Да нормальный у вас парень. Он — поэт, который не пишет стихов. Если бы писал, эмоции в стихи уходили бы, в творчество. А потому как уходить некуда — эмоции душу переполняют. Я травки безвредные пропишу, успокоительные, попотчуете его…
Каждый вечер, едва солнце касалось горизонта, Виктор шёл к Венере.
— Он же как Вертер! — страдала Женька. — В Венере видит идеал своей девушки… Он любит её! Господи, как он её любит!
— А ты, похоже, вляпалась в Витьку, — Наташа оценивающе посмотрела на Женьку.
Женька смутилась.
Ото дня ко дню она грустнела.
— Завтра папа приедет, — со слезой в голосе пожаловалась Женька Наташе. — И я уеду. И больше никогда его не увижу.
— Любишь его? — мрачно спросила Наташа подружку.
— Люблю, — умоляюще взглянула на Наташу Женька и заплакала.
— На всё согласна ради любви? — ещё более мрачно спросила Наташа.
— На всё, — замотала головой Женька и с надеждой уставилась на подругу. Коли так спрашивает, значит, что-то придумала.
— Тогда слушай. Ты похожа на Венеру как близняшка. Причёску только поправить. Делай, как я скажу. Каждый день на закате он ходит к Венере. Перед его приходом ты станешь рядом с Венерой. В той же позе. Он увидит две одинаковые Венеры, двух сестёр… Естественно, живую Венеру предпочтёт каменной.
— С чего вдруг предпочтёт? До сих пор не предпочитал…
— Дурочка! Он не видел в тебе Венеру! Ты станешь рядом с ней точно так же, как она! Топлесс!
— Ты чё, дура?
— Ну вот, а говорит: «На всё готова…».
— Нет, ну…
— Я рядом буду! Защищу, если что.
— Нет, Наташ, так ещё хуже.
В мучительных раздумьях Женька с силой растирала лоб. Наконец, решилась.
— Лучше без тебя. А вдруг он прогонит меня? Представляешь, как мне перед тобой будет стыдно…
Едва солнце коснулось горизонта, Женя пробралась в ротонду и стала рядом со статуей, обнажив грудь. Девушка и статуя на самом деле походили друг на друга, как близнецы.
Васька, молодой рабочий, который помогал выкапывать статую, и его приятель шли через парк. По случаю субботнего дня изрядно выпили, завтра предстоял день безделья и продолжение выпивки. Настроение хорошее, жизнь удалась…
— Пыр-рес-ставляешь, я сначала думал, мертвяк! — рассказывал Васька приятелю, с трудом попадая языком в слова, обняв его за плечи одной рукой и размахивая бутылкой в другой руке. — А там статуя бабы… Ы-ы-ы… Голая! Кыр-ррас-сивая, зар-р-раза.
Остановившись и выпятив руки вперёд, Васька показал, где «статуя бабы» особенно «кыр-рас-сивая».
— Беседку ей сделали, туда поставили.
— Большую?
— Не, баба в натуральную величину, с девчонку.
— Беседка большая?
— А… Большая… С колоннами… В телеке такую показывали. То ли в буржуинской Греции, то ли в Питере.
— Чё богатеи творят! Я для Шарика конуру не построю, а они для памятника… конуру… с колоннами… Пошли, полапаем.
— Колонны?
— Бабу.
— Она ж памятник. Холодная… Бр-р!
— Всё равно баба. Дружан мне говорил, у него жена холодная. Фри… фри… гидная, по-научному.
— Ври… Какая?
— Ври… Тьфу! Фри-гидная. Холодная, значит.
— Как камень?
— Придурок… В сексуальном плане. А дружану — по барабану! Он своё получает. Положенное законом, нужное количество раз. «Давай!», — говорит, и всё тут. И по барабану ему, что она хри, фри или какая там… О-тут баба с колоннами.
Собутыльники резко повернули и вышли из кустов к ротонде.
Женька слышала негромкие голоса, но думала, что говорившие идут мимо, и когда незнакомцы вынырнули из кустов, от неожиданности застыла. Бежать или остаться, прикинувшись статуей? Может быть, в сумрачной глубине ротонды её не заметят?
Приятель Васьки сопел, осоловело вглядываясь в «конуру для памятника».
— Две?
— Чего, две?
— Статуй бабских выкопали, две?
— Где ж столько взять. Статуи штабелями не лежат. Одну.
— А почему стоят две? Значит, штабелями.
— В глазах у тебя две, а не «две». Не пей больше, а то «белочка» посетит. Напился, как свинья…
— Я напился?
— Ты напился. Мотаешься… Попробуешь плюнуть в землю — промахнёшься. Гля, как у тебя уши светятся!
Сзади приятеля уходящее за горизонт солнце бросало прощальные лучи, окрашивая багровым край неба и уши пьяницы.
— При чём уши?
— У моей тёщи перед похоронами такие были…
— Намекаешь? — обиделся приятель.
— Кан-сы-та-тирую…
— Перед похоронами мужа? — парировал издёвку приятель.
— Намекаешь? — обиделся Васька.
— Выясняю. Но надеюсь на твоё крепкое здоровье, — предложил мировую приятель.
— За моё здоровье… — согласился Васька, приложился к бутылке, крякнул, занюхал рукавом. Глянул на ротонду.
— И правда, две! Как живые… Где ж они сеструху для первой достали? А ты предлагал по бабам. О! Каждому по одной. Главное, без обиды — близняшки! Ка-акие о-ко-роч-ка-а-а…
Перепуганная Женька до того оцепенела, что не могла пальцем шевельнуть, не то, что убежать.
Пьяные подошли к постаменту, один ухватил за ноги Венеру, другой обнял за бёдра Женьку.
— А у меня тёпленькая… — удивлённо сообщил Васька.
И потащил Женьку с постамента.
Женька завизжала.
— Тёпленькая… — с жадной радостью повторял Васька, опрокидывая девушку на землю.
Женька визжала, не переставая.
— Да выруби ты её! — посоветовал приятель. И сам ударил кулаком Женьке в лицо.
Женька обмякла.
От дома кто-то бежал.
— Эй! — услышали насильники. — А ну, разбежались! Вы чего там!
— Атас! Молодой хозяин!
Пьяницы на четвереньках шмыгнули в кусты.
Подбежал Виктор. Он думал, что вандалы опрокинули и повредили Венеру. Богиня стояла на месте, а у её ног лежала обнажённая по пояс Женька!
— Сволочи! — со злостью проворчал Виктор.
Он прикрыл платьем грудь девушки, похлопал её по щекам, приводя в чувство.
— Женя… Очнись… Женя!
Женька ошалевшими глазами посмотрела сквозь наклонившегося над ней Виктора, не узнала его. Истошно завизжала, замахала руками.
— Женя, это я! Они убежали, всё нормально!
Виктор успокаивал девушку, пытался схватить её за руки. Ухватил одну, прижал к груди.
Почувствовав, что её схватили, девушка забилась в истерике, свободной рукой оцарапала лицо Виктора. Платье, прикрывавшее грудь, упало.
Из дома к ротонде бежали отец Женьки, родители Виктора, ещё кто-то…
Василий Петрович, увидев обнажённую дочь, бьющуюся в руках хозяйского сынка, закричал:
— Ты что удумал, сволочь?!
Подбежав, с размаху ударил парня ногой в голову, свалил на землю.
Подхватив дочь на руки, быстрым шагом заторопился к дому.
Остальные суетились вокруг лежащего в нокауте Виктора.
— Доченька, успокойся, доченька… — уговаривал Василий Петрович прильнувшую к нему плачущую дочь. — Ни секунды не останемся здесь! Ни секунды! Вот они, нравы современных нуворишей… Нахапали народного добра без совести, не по совести и живут! Для них правило жизни: Homo homini lupus est… Человек человеку волк… Ни чести, ни достоинства… Просвети такому голову рентгеном — на метр вглубь кроме «дай», ничего не найдешь…
Покрывало ночи упало на окрестности. Пахнуло холодом. Подкравшуюся с севера тучу с жутким треском разорвала огромная молния, и из прорехи на Левандовку хлынул потоп.
Василий Петрович едва успел запихнуть дочь в машину, сам нырнул в кабину уже мокрым.
Дворники на лобовом стекле не справлялись с ливнем. До города ехали вдвое дольше обычного.
По настоянию Василия Петровича заехали в полицию, написали заявление о попытке изнасилования.
— Ладно… А как ты там оказалась? — уточнял дежурный полицейский, принимавший заявление.
— Я без сознания лежала. Он меня, наверное, по голове ударил, — Женька потёрла припухшую, болезненную скулу. — Очнулась раздетая, он надо мной, руку выкручивает… А что до этого было — не помню.
— Освидетельствование гинеколога требуется, — не глядя на Женьку, лениво известил полицейский.
— Было нападение… А изнасилования не было, — потупившись, отказалась Женька.
— Дело хозяйское…
Полицейский наряд приехал к Мещеряковым ближе к полуночи.
— Когда я подходил к ротонде, там двое мужиков… Я думал, они Венеру уронили.
— Венера — это кто? — спросил следователь.
— Венера — это скульптура. Я крикнул, мужики убежали… А Женька без сознания лежала, полуголая. Я прикрыл её, похлопал по щекам, она очнулась, начала царапаться… Тут все прибежали…
Следователь снисходительно разглядывал царапины от ногтей на перепуганном лице Виктора.
— Да, так и было, — сердито подтвердил старший Мещеряков.
— А никто и не утверждает, что не так, — согласился следователь. — Но вот постановление… «Виктор Мещеряков подозревается в попытке изнасилования» и прочее…Разберёмся!
Мать охала, всплёскивала руками, отец то садился, то вставал, сжимал кулаки и стучал себя по ляжкам:
— Нет, ну…
— Сам пойдёшь, или как? — спросил полицейский, показывая наручники.
— Сам, — буркнул Виктор.
— Лабораторные исследования подтвердили, что под ногтями заявительницы частички кожи вашего сына. Плюс расцарапаное лицо… Ему грозит срок. Как относятся на зоне к насильникам вы знаете, — лениво говорил следователь, краем глаза наблюдая за старшим Мещеряковым, мрачно ссутулившемся на стуле перед столом следователя. — Тем более, что парень молодой, симпатичный…
Скрывая усмешку, следователь закрыл рот ладонью.
Мещеряков, почти не поворачивая головы, окинул взглядом помещение, проверяя, есть ли камеры видеонаблюдения.
Следователь понял его, едва заметно отрицательно шевельнул головой.
Мещеряков понял следователя, чуть оживился.
— Факта изнасилования, как такового, не было, — рассуждал он, глядя в глаза следователя. — У девушки частичная потеря памяти… Как всё началось, она не помнит. Сыну своему я верю, как себе…
— Нынче никому верить нельзя, — буркнул следователь. — Только протоколу.
— Протокол — бумага. Можно писать на этой стороне, а можно и на противоположной…
— Можно и на противоположной, только…
— Нет разговоров… Готов явиться для дополнительной дачи… показаний. Скажите, куда, когда и… прочее.
— Хорошо, — следователь испытующе посмотрел в глаза Мещерякову. Мещеряков утвердительно кивнул. — О прочем… я вас извещу дополнительно.
За огромные деньги Мещерякову удалось «отмазать» сына. Потому как факта изнасилования не было, как и признаков попытки изнасилования, дело переквалифицировали в хулиганство и нанесение менее тяжких побоев, а потом и вовсе закрыли «по примирению сторон». Чтобы не погубить чрезмерными «судебными издержками» бизнес, Мещерякову пришлось продать богиню.
= 2 =
Прошло пять лет.
Постоянные занятия в тренажёрных залах превратили Виктора в широкоплечего накачанного атлета. Получив диплом экономиста, он помогал отцу в бизнесе. Заботы придали его лицу шарм делового мужчины.
В тот день он поехал в город, чтобы поговорить с деловым партнёром. Для обсуждения и совершения сделок «без протокола» Виктор обычно назначал встречи в сквере напротив банка, через который работали Мещеряковы.
Виктор приехал заранее и ждал партнёра в прохладе густой кроны раскидистого клёна.
Банк и сквер разделяла пешеходная зона. По широким плитам молодые мамы катили коляски, «пасли» малышей. Счастливые, улыбающиеся женщины выглядели красивее, чем те, у которых безразличные или сердитые лица, заметил Виктор.
Он обратил внимание на элегантную женщину в лёгком длинном платье без рукавов, поднимавшуюся по ступеням банка. Вот она остановилась, придерживая подол платья над ступенькой, повернулась… Виктор замер в удивлении. Как она походила на Венеру! Та же поза…
Женщина стояла, разглядывая сквер. Она словно искала кого-то.
Виктор встал. Шагнул на газон. Перепрыгнув через невысокую чугунную изгородь, заспешил к банку.
Женщина вошла в банк.
Виктор взбежал по ступеням и вошёл следом.
В холле её не было.
В операционном зале тоже.
Виктор стоял, растерянно оглядываясь. Куда могла деться незнакомка?
Мобильник заиграл, напоминая, что через три минуты встреча.
Вздохнув и ещё раз окинув взглядом людей, толпящихся в зале, Виктор направился в сквер.
Через несколько дней, въезжая на банковскую парковку, Виктор увидел незнакомку на пешеходной зоне.
Торопливо припарковав машину, Виктор побежал за незнакомкой. Но лишь увидел, как мелькнуло её платье в арке, ведущей во двор.
Виктор ринулся во двор.
Пусто.
Искать по подъездам бессмысленно.
Виктор тяжело вздохнул.
***
В тот день, оформив документы в банке, Виктор решил перекусить. Забрал из машины пирожок и крохотный термос, которые навязала ему мать, отправился в сквер.
Он увидел её издали.
Таинственная дама сидела на «его» лавочке, непринуждённо откинувшись и положив локоть на спинку. Длинное светлое платье и широкополая шляпа превращали её в аристократку из былых времён. Широкие тёмные очки и мороженое в руке возвращали в современность.
Незнакомка тянула его, как магнитом. Словно заворожённый, Виктор приближался к ней. Сердце застучало громче и чаще.
Он молча остановился у лавки.
Как кролик перед удавом. Ни мысли в голове.
Чтобы заговорить, нужно проглотить слюну. А во рту пересохло. И язык словно окаменел. Виктор негромко кашлянул.
Незнакомка боковым зрением, конечно же, видела, как он подошёл. Покашливание восприняла, как несмелую просьбу присесть.
Чуть повернула лицо. Не прекращая слизывать мороженое, снизу вверх снисходительно и вопросительно глянула на Виктора. Губы едва заметно шевельнулись в полуулыбке.
— Кхм… Разрешите? — наконец хрипло выдавил Виктор.
Незнакомка посмотрела на пустующую скамейку напротив, на пустующую скамейку слева, неопределённо шевельнула мороженым.
Виктор боком сел на скамью, в упор уставился на незнакомку.
Та скептически покосилась на пирожок в целлофане и термос в руках Виктора, спросила шутливо:
— Тормозок? Если хотите угостить… Извините, у меня диета.
Виктор растерянно посмотрел на руки, вспомнил, что хотел перекусить.
— Кхм… А… Мама…
— Да, мамам положено заботиться о детях, — пошутила незнакомка, взглядом указав на широкие плечи Виктора.
— А вы?.. — неожиданно для себя и невпопад, спросил Виктор.
— Я о чужих детях не забочусь. Я отдыхаю.
Незнакомка доела мороженое, бросила палочку в урну, вытащила из белой летней сумочки кружевной платочек, изящно вытерла губы, пальцы. Положила платочек в сумочку, заглянула в крохотное зеркальце. Нашла себя в порядке, уронила зеркальце в сумку.
— Жила в Италии, но захотелось подышать дымом отечества, который нам дорог и приятен, как говорил поэт. Сняла дом в Богородском, на берегу реки. Бывали в Богородском?
— Проезжал.
— На въезде справа, на косогоре у реки большой старинный дом, помните?
— Да…
— Хотите, приезжайте… послезавтра. В семь вечера. А то мне скучно.
Незнакомка встала, оправила платье, повернулась, чтобы уйти.
— Хочу!
Виктор взметнулся, чтобы проводить незнакомку, просительно шевельнул руками с термосом и пирожком.
Незнакомка скептически покосилась на «тормозок», остановила решительным жестом:
— Не провожайте.
Оцепенев, Виктор смотрел вслед удалявшейся женщине.
Прямая, как у модели, спина, осиная талия, круглая аккуратная попка, слегка покачивающаяся походка… М-м-м-м! Виктор непроизвольно протянул термос и пирожок в сторону незнакомки. Та словно увидела движение и, не поворачиваясь, неторопливо погрозила пальцем.
***
Время застыло желатином. Солнце прилипло к растянутому до безобразия часу, остановилось в движении. Минуты рассыпались бесчисленным мусором до горизонта, невозможно эти россыпи собрать в пятиминутки, четвертушки и получасы. День стал безвкусен, как чёрствая лепёшка. Цветы в саду, небо и солнце поблекли. А за нескончаемым днём стояла в очереди мучительная ночь, потом неимоверной длины никому не нужное завтра из такого же мучительного дня и не дающей отдыха ночи, а послезавтра ещё один резиновый день… И лишь потом семь вечера в Богородском.
«Я хочу её видеть. Боже, как я хочу её видеть!»
Время движется всё медленнее. Остановилось. Застывшее время — это пытка! Мир заполнен остекленелым, бесполезным временем.
«Ну почему, когда ждёшь, минуты тянутся, как густая патока, а когда спешишь, часы мелькают, как стрелы?»
Работа валилась из рук. Виктор ходил по дому как сомнамбул, не слыша и не понимая окружающих.
На тревожные вопросы матери о здоровье, огрызался.
Не вытерпев, поехал в Богородское раньше времени. Остановился на подъезде к селу и долго рассматривал старинный дом на высоком косогоре у реки. От дома по склону до самого берега тянулся неухоженный парк.
Почти в семь подъехал к решетчатым металлическим воротам, территория у которых заросла травой. Ворота, судя по траве и ржавчине, не открывались много лет.
Сердце застучало, будто мотор, подстёгнутый акселератором. И кислорода в воздухе стало меньше.
Виктор вздохнул, но облегчения не почувствовал.
Он вспомнил, что приехал в гости, не взяв ни цветов, ни конфет, ни шампанского.
От волнения покрылся испариной.
— Ладно… Пропадать, так… по полной программе, — рассердился на себя и толкнул металлическую калитку. Петли завизжали, застонали, пожаловались, что их не смазывали много лет.
«Припёрся неизвестно к кому, — подумал Виктор. — Ну, встретит тебя не она, спросит, кого нужно. А ты даже имени её не знаешь!»
Пустой нежилой двор зарос травой. Дорожки не протоптаны.
Три каменные ступеньки, высокая двустворчатая дверь — верхней поперечины не достать рукой.
«Сейчас дёрну за ручку, а дверь заперта. Пошутила незнакомка, а я повёлся, как пацан».
Виктор потянул за ручку.
Дверь со скрипом открылась.
Три широкие деревянные ступени, края стоптаны. Сумрачный, прохладный коридор. Дверь прямо, ещё две направо. Ближайшая открыта. Запах старый, нежилой.
Виктор вздохнул, шагнул к открытой двери. Хотел постучать о косяк, но замер с поднятой рукой.
В просторной комнате с высоким, по-старинному, потолком, в старинном кресле сидела она. Одета в старомодное глухое платье коричневого цвета в мелкий белый горошек. Низкий столик перед ней, открытая бутылка шампанского, два наполненных фужера, конфеты в вазе.
Улыбнулась, молча показала на второе кресло у столика.
Виктор сел. Сдерживая волнение, вздохнул, будто запыхался.
Незнакомка заметила, что Виктор уставился на её платье.
— У хозяев в кладовке откопала. Вполне целое. Надела вот… Как я в нём?
Виктор неопределённо качнул головой.
— Освежитесь, — кивнула на бокалы и взяла один. — А то у вас, похоже, в горле пересохло.
Глянула на гостя со скрытой насмешкой, пригубила вино.
Виктор, словно выполняя команду, быстрым движением взял бокал, сделал громкий глоток, прослезился от газа, смутился и поставил бокал на столик.
— Пейте… На улице жарко.
Незнакомка с любопытством наблюдала за Виктором, крохотными глотками пила вино.
Виктор запоздало почувствовал, что вино в меру прохладное. Механически взял бокал, выпил ещё немного. Ощутил, как прохлада освежила желудок, а приятность первого глотка поднялась в голову и немного сняла напряжение.
— Я Виктор, — решил, наконец, представиться. — А вас как зовут?
Незнакомка свободной рукой сделала замысловатое движение, будто выписала длинное имя с титулами, и беспечно махнула: какая, мол, разница.
— Хорошее поместье, — заговорила о своём. — Нравится мне очень. Река. Парк до самого берега. И, знаете, через парк течёт хороший ручей! Ручей в парке — это такая прелесть!
Виктор любовался лицом незнакомки, музыкой её голоса. Как она похожа на Венеру!
— Хочу купить поместье. По праву будущей хозяйки копаюсь в чуланах.
Она щепотью оттянула платье на груди.
— Наведу в поместье поря-а-адок, — протянула незнакомка тоном хозяйственного Матроскина из мультика про Простоквашино. Подумав, продолжила: — Но я одинокая женщина, не справлюсь с хозяйством. Нужен человек, который возьмётся руководить всем. На правах хозяина.
Она откровенно посмотрела гостю в лицо.
— Нужна сильная мужская рука… Такая, например, как ваша.
Сощурилась в широкой улыбке и спрятала глаз за поднятым бокалом.
Виктор смущённо шевельнулся, пригубил шампанское.
— Люблю крепких мужчин! Вы, наверное, в тренажёрный зал ходите? Плечи у вас такие… Мощные. Даже потрогать хочется…
— Хм… Дома небольшой тренажёрный зал. У нас поместье в Левандовке.
— В Левандовке? Это у вас, что-ли, идола находили? Местные рассказывали.
Виктор помрачнел.
— Не идола…
— Выдумывает народ?
Взгляд незнакомки снова стал насмешливым.
— Скульптуру Венеры.
— Планеты, что-ли?
— Богини.
— Богини? Нет, богов я не люблю. Здесь висят иконы, от старых хозяев остались. Ночью от них страшно.
— Та другая богиня. Античная. Очень красивая. Добрая. На вас похожа.
— Наверное, правильнее, я на неё. Богини над нами, и потому мы можем немного походить на них, а не наоборот… Хотелось бы посмотреть на свой каменный прототип.
— Отец продал её.
— Зачем же красивую продал?
— Надо было проблемы решать.
— Бизнес?
— Нет… Как вам сказать… Бывает, идёшь… В городе единственная лошадь сделала единственную кучку… И именно тебе суждено в неё наступить! И доказывай потом, что вонь не твоя. Тем более, что следователь настойчиво указывает на твой испачканный ботинок.
Незнакомка молчала, вращая бокал и наблюдая за пузырьками газа в вине. Вздохнула со скукой, повторила задумчиво:
— Красивая богиня…
— Да, вы с ней… как сёстры-близняшки, — почти воскликнул Виктор, и тихо завершил: — Обе красивые очень.
Незнакомка шаловливо посмотрела Виктору в глаза:
— Да ты и сам красавчик… Можно на «ты»?
Виктор пожал плечами.
— Уверена, пользуешься успехом у девушек.
— Некогда… Занят бизнесом…
— Скромничаешь. Подозреваю, что в сексуальном плане ты чемпион среди мужчин… Левандовки и окрестностей.
— Не могу похвастать рекордами. Успехи среднестатистические.
— Наверное, нагулялся. Рано, видать, начал девушек соблазнять!
— Не раньше других, — поморщился Виктор. — Я недолгое время был женат. До женитьбы опыт нулевой.
— Почему недолго? Разочаровался?
— В ней трудно было разочароваться. Красивая блондинка… Ушла к кудрявому итальянцу. Думала, возьмёт её в Италию. А он сбежал через два месяца. Хотела вернуться ко мне, но я не принял. Как говорится, единожды предавший…
— …Предаст дважды. Да, итальянцы, они такие, — посерьёзнев, подтвердила незнакомка. — Уж я то знаю… Жила там.
Тут же оживилась и, вспомнив что-то, рассмеялась.
— А мои сексуальные опыты начались в первом классе.
Виктор удивлённо посмотрел на незнакомку. Перевёл взгляд на её фужер. Нет, выпила мало. Может, до этого уже приняла?
— Я жила в деревне. Играли мы как-то на заднем дворе в дочки-матери. Я была мамой, соседский Вовка — папой, двоюродная сестра — дочкой. Суп понарошку варили, кукол угощали. Вовка как бы приходил с работы пьяный, грубо ругался, пытался нас бить — как его отец-ветврач. По ходу игры я заболела. Вовка велел поставить градусник. За неимением градусника, я сунула под мышку карандаш.
«Дура! — возразил знающий Вовка. — Мой папка градусники коровам суёт в …».
Вовка — сын ветврача, знает. Я спустила трусики, повернулась к Вовке задом, наклонилась. Но ставить градусники Вовка умел плохо. И поставил не туда. Я ойкнула.
«Надо обследовать, — заявил Вовка. — Зеркалами».
Поставил меня в позу маленькой коровы, вытащил из портфеля две счётные палочки — «зеркала». Вставил. Сказал: «Ой!» и сообщил, что палочки того… Туда… Совсем. И удрал, подлец.
Я с рёвом побежала к матери. В районной больнице приятный дядя-гинеколог избавил меня от инородных тел и сообщил матери, что я теперь не девочка.
Незнакомка помолчала, пару раз прикоснулась губами к бокалу и, задумчиво улыбнувшись, продолжила:
— Лет в двенадцать, помнится, мы с двоюродной сестрой играли в спальне. Мой старший брат занимался в зале. Как мы с сестрой решили раздеться, не помню. Выскочили в зал, изобразили танец племени мумба-юмба, и с визгом удрали.
Потом брат рассказывал друзьям: «Выскочили голые… дуры».
— Не могу сказать, что рассказы о детских сексуальных похождениях мне интересны… — осторожно проговорил Виктор, поморщился и подумал: «Такая с виду… аристократка — и несёт такую чушь!». — Поеду я, пожалуй, домой.
— Мои рассказы не о сексе, а о детской глупости, — чуть рассердившись, оправдалась незнакомка. С её лица сполз налёт легкомысленного веселья. Звучными глотками она допила шампанское, поставила бокал на столик. Плечи её обмякли, голова опустилась.
«От аристократки остался пшик!» — неприязненно подумал Виктор.
Похоже, женщина забеспокоилась, что гость уйдёт.
— А если я попрошу вас о помощи, которая ни к чему не обяжет и ничем не затруднит?
— Разве бывает такая лёгкая помощь?
— Бывает. Когда человеку нужно выговориться, ему помогает другой, который молча слушает. Вы, вероятно, знаете, что такое катарсис?
— Примерно.
— Нравственное очищение. Да, я прожила, мягко выражаясь, бурную молодость. И по этому поводу у меня… Не хочу сказать, что крыша поехала… Зациклилась, в общем, я. Не могу очистить себя от прошлого. А оно достаёт меня, не даёт полноценно жить. Психоаналитик пытался вывернуть мою душу наизнанку. Лощёный весь из себя, с ярко выраженным чувством превосходства над глупым окружением. Глаза… Чистые и честные, как у клятвопреступника. Выцветшие. Не верю таким. У вас открытое лицо… Мне нужен человек, которому я смогла бы рассказать о своих грехах… Не утаив ничего. Рассказать для очищения души.
— Вроде как вылить на меня свою грязь, — усмехнулся Виктор. — В подобных случаях обычно подруг используют.
«Насчёт грязи я, пожалуй, переборщил, — испугался он. — Обидится».
— С подругами на подобные темы разговаривать нельзя: что знает одна подруга, то знает весь мир.
О выливании грязи незнакомка промолчала.
***
— В восьмом классе у меня выросли груди. И как им хотелось, чтобы их тискали! С мальчишками по ночам на лавочках тусовались. Со старшими я не связывалась, те сразу на спину опрокинуть норовили. Приголубила скромненького. Положит руку на коленку, и застынет от волнения. Я его руку «невзначай» подпихиваю глубже, а он назад. Достигли, в конце концов, места, откуда ноги растут. Научила смелости. Продал, видать, сволочь. Один пацан из старших заласкал, увёл за село, как овцу солёной горбушкой. Двое суток в стогу кувыркались без перерывов на ужин и обед… Нас искали. Как меня тогда мать выдрала! А осенью отправила к тётке в город, в училище. Сослала… лису в курятник!
Виктор потерял интерес к общению с незнакомкой. Как ни пытался сделать подобающее лицо, но скука из него выпирала неприкрытая.
Незнакомка всё поняла.
— Я расскажу ещё немного… И не буду дальше навязывать своё общество…
Виктор шевельнул рукой. Мол: «Куда от вас денешься!».
— Однажды с утра мне со страшной силой хотелось мужика. В училище я с пацанами не общалась. Прояви слабину, кобели житья не дадут. Удачно встретила на улице Серёгу из политеха, давнего знакомого.
«Серёга! Родной ты мой!» — радостно кинулась ему на шею.
Серёжка тоже был рад.
В гастрономе купили сухого вина, помчались в общагу.
В комнате спал сосед Сергея, Игорь.
«Пусть спит», — разрешила я. Будить и выгонять из комнаты студента дело долгое, а хотелось нам до судорог в челюстях. Помогая друг другу, мигом сбросили одежду.
Я в то время весила сорок восемь килограммов, а Сергей упражнялся с двухпудовыми гирями. Подхватил меня под попку… И через пять секунд «разрядил обойму». От разочарования и возбуждения я завыла.
«Перехотел. Раньше времени сработал, — смутился Сергей. — Пошли в кровать».
И в кровати он «перехотел». А моё тело кричало: «Хочу!»
От шума проснулся Игорь.
«Ну вы ребята даёте!», — пробурчал недовольно.
«Это она даёт», — схохмил Сергей.
«Сергей, минуту на передышку и продолжим!» — скомандовала я со смехом.
«Загоняла!» — пошутил Сергей.
«Могу помочь» — буркнул Игорь.
Мы с Сергеем переглянулись. Похоже, Сергею требовался перерыв, и мной он не жадничал. Вытершись полотенцем, я перешагнула на соседнюю кровать.
Выспавшийся Игорь оправдал мои надежды.
«Сергей, мне возвращаться?» — спросила я, когда Игорь «отработал».
«Желание есть, возвращайся».
Я вновь перелезла назад… Потом вернулась к Игорю… Потом к Сергею…
Потом лежала, раскинувшись… Внутри низко гудело удовлетворение, так гудят телеграфные столбы в степи…
Ребята раскупорили вино — все хотели пить.
«Жарко!» — простонала я.
Сергей плеснул вино мне на грудь и живот.
«И сюда, — раздвинула я коленки. — Там жарче всего».
Игорь плеснул вино между губ.
«Щиплет!» — завопила я.
Прикрыв простынёй, Сергей подхватил меня на руки и побежал по коридору в умывалку. Там брились младшекурсники. Я выскользнула из простыни и гордо прошагала к свободному крану. Парни ошалели от моей наглости. Сергей добродушно ухмылялся, наблюдая за действом. Набрав в ладони воды, я плеснула прохладу на себя. Этих парней я уже не хотела.
Незнакомка замолчала. Она сидела с закрытыми глазами, откинув голову на спинку кресла.
— Не знаю… — Виктор вздохнул. — Вы вспоминаете былое, мне кажется, с интересом. Я вас слушаю лишь потому, что обещал слушать... Ваш муж… Кем он был?
Виктору окончательно прискучили сексуальные истории, но уходить, если честно, не хотелось, и он попытался сменить тему.
— Разве я говорила, что была замужем? Впрочем, не важно. Мы поженились три года назад. Я уже, как говорится, намоталась. Хотелось покоя, уверенности… Ему было под тридцать. Москвич, комната в коммуналке. У него — грандиозные амбиции. У меня — неясные мечты. Он хотел заработать много и быстро. Я занималась живописью и никуда не торопилась. Он весь в разъездах, встречах и деловых фуршетах. Я не любила шумных компаний. Так что общих друзей не было.
Жили гражданским браком. Однажды, вернувшись с очередной попойки, он со смехом рассказал, что друзья уговорили его расписаться с сестрой жены какого-то приятеля — чтобы та могла прописаться в Москве: «Я не мог отказать друзьям». Мне это, естественно, не понравилось. Я вспылила: «Ты занимаешься бизнесом, рэкетом, чёрт знает чем, ездишь по всей стране… Не дай бог, что случится — всё перейдёт к «бумажной жене». Он отрезал: «Я живу так, как живут продвинутые мужчины». Но составил у нотариуса завещание, по которому я стала его прямой наследницей, и вручил мне. Типа: «Успокойся, жить я собираюсь долго и счастливо».
Однажды я сказала, что пора бы ему оформить развод с «бумажной женой» и расписаться со мной. Он ответил: «Это может испортить мои отношения с друзьями». Я поняла, что расписываться со мной Олег не собирается.
Он то и дело жаловался, что из-за меня перестал быть деловым волчарой... Да, со мной, милой и ласковой, он расслаблялся и терял бойцовские качества, необходимые для «мужской» жизни.
Стал уходить, жил по друзьям, по офисам. Надолго «уезжал в командировки». Иногда зарабатывал неплохие деньги, шиковал, менял машины... Купил прекрасную дачу, но тут же проиграл в карты.
Возвращался, как полководец после одержанных побед: с роскошными букетами, дорогими подарками, ужинами в лучших ресторанах.
В тот раз я знала дату его приезда. В назначенное время он не вернулся, а в криминальных новостях передали, что в его офисе был взрыв. Олег погиб. Я уехала в Италию, но это уже другой разговор…
— Мои соболезнования… — Виктор уловил удобный момент для отступления. — К сожалению, я вынужден покинуть вас. Дела-с… Поэтому, как говорили в старину, позвольте откланяться…
Женщина обиженно отвернулась.
Когда Виктор ушёл, из соседней комнаты вышла подруга.
— Ну, ты, Женька, молодец! Настоящая актриса! По твоим историям хоть эротический фильм снимай.
— В котором, по мнению Виктора, я извращенка.
— Что он понимает в эротике! От него и жена, небось, ушла, потому что в кровать он приходил только поспать!
— Ну и как он тебе показался? Мог напасть на меня тогда?
— Какой-то неактивный в этом плане. Уж я-то мужиков знаю. А с другой стороны… Если он был без башни от Венеры, и вдруг увидел натурально голую девчонку…
— Ну, не совсем голую.
— Совсем, не совсем… Был моложе, мог сорваться. Когда сюда пришёл — жрал тебя глазами. Потом остыл. Думаю, ты переборщила с литературным творчеством.
Подруги задумались.
— Неужели ты до сих пор не вспомнила, как там, у Венеры, всё произошло?
— Как стала рядом с Венерой — помню. А как он оказался рядом — не помню.
— Давай ты ещё раз с ним побеседуешь, может, что прояснится.
— Вряд ли он придёт.
— Придёт. Он хоть и скучный ушёл, но к тебе его тянет, видно.
— Ладно, расскажу я ему историй… В медицине есть такой метод лечения — провокация.
— Что за метод?
— Провоцирующим лекарством обостряют хронический процесс, чтобы восприимчивее к лекарствам стал... Так и мы. Спровоцируем его тайные помыслы… И если выясним, что виноват, отомстим.
— И мстя наша будет страшной! Я удушу его слезоточивым газом, мы свяжем его и перетянем кое-что крепким шёлковым шнурком — пусть к утру почернеет и отвалится.
— За ночь не отвалится, — засомневалась Женька.
— Главное, чтобы почернел. А когда отвалится — дело третье.
Подруги захохотали.
***
Виктор пришёл.
— Прошлый раз я выговорилась, и мне стало легче, — сообщила гостю Женька и попросила: — Помоги мне с катарсисом, послушай ещё.
Виктор обречённо вздохнул.
Они, как и в прошлый раз, сидели в креслах, между которыми стоял столик. Правда, на этот раз без вина.
— Сколько мне тогда было? Лет шестнадцать. Крещусь, что обошлось без случайной беременности. Я вовремя научилась быть осмотрительной. То одна, то другая из моих подруг делали аборты, подхватывали гонорею или трихомониаз.
Виктор непроизвольно поморщился.
— Грубо? Зато правда…
Незнакомка усмехнулась.
— Сашка был невообразимой смесью бешеного желания и поразительной скромности в отличие от практичного старшего брата. Это я увидела сразу, когда Сашка пригласил меня к себе в гости. На чай. Я с интересом осмотрела его библиотеку, старший брат с интересом осмотрел меня. И мы поняли, ху из ху.
Если бы и в третью нашу встречу «дело не дошло до тела», и мы ограничились бы обсуждением последних фильмов, я сдохла бы от скуки. Поэтому взяла инициативу в свои руки и зажала Сашку, придав его рукам нужное направление относительно моих прелестей. Мы оказались на кровати.
«Девочка моя», — бредил Сашка. Его руки неуверенно расстёгивали мелкие пуговки на моей груди. Я помогла ему справиться с кофточкой. Сашка бродил руками по мне, как новичёк-взломщик по запёртому сейфу. Наконец, стянул лифчик. Я щекотала соском его глаза, губы. От кайфа он ничего не соображал. Остальное снимать пришлось самой.
Я стояла над распростёршимся в полубессознательном состоянии Сашкой на четвереньках, выпятив попку. Мой пирожок разбух от желаний, разломился и показывал входной двери жаждущую сладострастия серединку… А у двери, подперев косяк плечом, стоял Сашкин брат!
Мы встретились взглядами. Я прогнулась в пояснице, демонстрируя старшему максимальную доступность. Старший рванул молнию и шагнул ко мне. Припухшие губки ощутили прикосновение… Вот он подразнил напрягшийся бугорок. Ну, давай же! Сволочь! Сколько можно дразнить!
Н-на-ко-нец…
Я замычала от наслаждения, впилась губами в Сашкины губы. А старший брат делал своё великолепное дело! Я стонала и кусала Сашку, он уплывал всё дальше… И я следом…
Очнулась, лёжа на Сашке. У него, как говорится, были полные штаны желаний и их последствий, я была удовлетворена, а старший брат, не желая афишироваться, уже покинул нас. О «посильной» братской помощи Сашка не догадался.
Виктор молча встал и, не прощаясь, вышел.
— Обиделся? — спросила Женька вошедшую подругу.
— Или перевозбудился. Чёрт его знает. Другой на его месте давно бы кинулся на тебя. Ты же откровенно провоцируешь его!
— Хоть и молча ушёл, но держался в рамках. Значит, тогда на самом деле не было попытки изнасилования?
— Давай ещё разок попробуем спровоцировать.
— Думаешь, придёт?
— Придёт. Не смотря ни на что, ты ему жутко нравишься.
***
Виктор пришёл в третий раз.
— Однажды к летнему сезону я купила неимоверно узенький купальник. Мы с подругой в сопровождении ухажёров отправились на пляж. Меня сопровождал Сергей —студент-первокурсник, с которым я познакомилась несколько дней назад, и который никак не осмеливался поцеловать меня. Учитывая перспективность его очень неглупой головы и значимость богатеньких родителей, я всерьёз подумывала выйти за него замуж. Моя подруга, отличница-Оксанка, о сексе знала лишь понаслышке, и больше бы подошла Сергею, но у неё давно тлела любовная дружба с Женькой. Оксана хвастала по секрету, что первую линию обороны сняла и позволила Женьке бродить по её бёдрам и лазить под кофточку. Но, судя по взглядам, которые Женька кидал на меня и прочих грудастых девушек, парню хотелось большего.
Мы грелись на солнышке, играли в карты, пили вино — одним словом, расслаблялись.
Карты надоели. Сергей откинулся на спину с закрытыми глазами и рассуждал о чём-то умном. Оксана повернулась вниз лицом, прикрыла голову журналом и поддерживала умный разговор.
Женькины глаза, мечтательно затуманившиеся, ползали по полушариям моих грудей, наготу которых подчёркивал минилифчик, по грациозно изогнутой талии, по завлекательно откинутому бедру… И между бёдер… Эластичная ткань купальника не сдерживала напрягшиеся от приятного волнения соски, обтягивала половинки «пирожка», пенилась над волосками «нижней причёски».
Оксана в ширпотребовском купальнике из ткани цвета незрелых помидоров на моём фоне смотрелась передовой дояркой колхоза «Красный путь».
— Да-а-а… — не сдержался Женька и завистливо вздохнул.
— Что страдаешь? — спросила из-под журнала Оксана.
— Жарко, — пояснил душевное волнение Женька.
— Ох и жарко! — в шутку поддержала я Женьку.
— Искупайтесь, — посоветовала Оксана.
— Пойдёшь? — спросил меня Женька и судорожно сглотнул, наверняка подумав, что в воде можно подурачиться и потискать меня.
Сергей, прикрыв лицо газетой, дремал.
Мы с Женькой с разгону бросились в воду. Ошпаренные холодом, орали, визжали, дурачились. «Совершенно случайно» наталкивались друг на друга, Женька хватал меня за ноги и скользил между, прихватывал груди… Купальник от воды стал совсем мягкий и я чувствовала себя голой. Это было так сексуально! Моё тело требовало мужских прикосновений! Я запрыгнула на Женьку, обхватила его шею руками, прижалась грудями к Женькиной спине, а разведёнными во всю ширь бёдрами охватила поясницу. Женька замер. Представляю, как горячо было ему сквозь тончайший купальник ощущать моё распластавшееся по его спине жаждущее удовлетворения лоно.
Я чувствовала, что орган, обрамлённый губками, есть вершина моего тела, что губки принадлежат не нежному ротику, а голодной пасти, готовой сожрать того, на ком я сидела.
Неизвестно, что бы мы ещё придумали… Но вода была холодна.
— Замёрзла, — пожаловалась я.
Женька словно очнулся. Вздохнул с сожалением и молча понёс меня к берегу. Мы друг друга понимали.
— Отпусти… Оксанка увидит! — попросила я и скользнула вниз.
Женька взглянул на меня и не сдержал восхищения.
— Нич-чего себе!
Я посмотрела на себя. Да, было чем восхищаться. Тонкая белая ткань купальника намокла и почти прозрачно облегала мои прелести. Яркие вишенки сосков топорщились над коричневатыми пуговками ареол.
Женька смотрел так плотоядно, что у меня защекотало в грудях. А тут и трусики появились из воды. Да их практически не было! Рыжеватый треугольничек распластался, как на ладони, половинки пухленькой булочки облепила плёнка купальника. Женька ел меня глазами! У меня в животе сжалось так, будто я падала в скоростном лифте.
Для приличия я щёлкнула резинкой трусиков, впуская в них воздух, но мокрая ткань вновь обрисовала всё, что должна была скрывать. Я подошла к нашему биваку, села рядом с Оксаной как йог, раздвинув коленки в стороны. Женька сел напротив и буквально облизывал затуманенными от вожделения глазами обтянутую прозрачной тканью, распираемую желанием булочку.
Оксана повернулась, задела меня и вздрогнула от холода.
— Лягушка! Иди переоденься, а то простынешь! — потребовала тоном недовольной матери.
— Да ладно, высохну.
Мне не хотелось лишать Женьку сладкого зрелища.
— Иди сейчас же! — с ещё большей требовательностью приказала Оксана и покосилась на меня сердитым сонным глазом.
Взяв халат, я пошла в кабинку. Я шла, завлекательно покачивая попкой. У самой кабины обернулась. Женька напрягся подобно охотничьей собаке в стойке. Я улыбнулась, подмигнула и вошла в кабину.
Как я хотела, чтобы он ворвался следом! Я скользнула пальцами под мокрый купальник, ухватила себя за «желание» и сильно сжала мягкое тело. Закрыв глаза, упёрлась головой в стенку, резко выдохнула, пытаясь сбросить возбуждение.
И услышала приближающиеся шаги. Кто-то торопливо вошёл в кабину. Даже если бы на меня сейчас кинулся насильник, я не стала бы сопротивляться — так мне хотелось мужчину!
Я повернулась. Напротив стоял Женька. Его одолевали те же страсти, что и меня. В плавки ему будто хороший крендель засунули.
Я медленно, будто исполняя стриптиз, разделась. Двинула плечами: груди закачались.
Женька любовался моим телом.
Я взглянула на себя глазами Женьки. Узкие бёдра, длинные, стройные ноги с тонкими, «породистыми» лодыжками. Шелковистые, слегка рыжеватые волосы аккуратным чубчиком кучерявились внизу подтянутого живота, чистая, нежная кожа вздымающихся грудей с замёрзшими в разные стороны сосками…
Женька шагнул ко мне. Я отвернулась к перегородке. Женька прильнул к моей спине, уткнулся горячей пружиной в ягодицы. Погладил бёдра, скользнул по талии на животик, мягко обнял мячики холодных грудей, гладил и мял их, возбуждая закоченевшие соски легким пощипыванием. Я с упоением отдалась ласкам, запрокинула голову. Он целовал мне шею и плечи, одна рука скользнула вниз... Пальцы тихонько раздвинули мягкие створки лона…
Охваченная желанием, я накрыла ладонью его ладонь и подвинула, куда надо. Ухватившись за стенку кабинки, выгнула спину и чуть расставила ноги. Ну же!..
…И удовлетворённо замычала: наконец-то!
Мои груди и ягодицы ритмично вздрагивали в такт Женькиным движениям. Наращивая темп и увеличивая амплитуду движений, Женька обрушивался в мои сокровенные глубины…
Как его много!
Как только он, такой здоровущий, умещается во мне, такой миниатюрной?!
…Въехал в меня до предела, замер, плотно прижавшись к ягодицам… Выстрел! Я едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от восторга. Оцепенев на мгновение, мы словно по команде, застонали. Обмякнув, в изнеможении упали на колени.
Когда мы вернулись к своим, Сергей и Оксана мирно дремали, ни о чём не подозревая.
— Вы не пробовали писать эротические романы? — мрачно спросил Виктор.
— Бог таланта не дал, — усмехнулась Женька, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за Виктором.
— Прибедняетесь. У вас не талант. У вас талантище! Но… По-моему… Вы — сексуально озабоченная женщина.
— Может быть, — не стала возражать Женька. И задумчиво спросила: — А вот вы… Могли бы вступить в сексуальную связь с подругой приятеля, если бы она страстно захотела этого?
Виктор молчал, раздумывая. Потом признался:
— Трудно сказать. Это бы зависело не только от меня.
Женька непонимающе взглянула на Виктора.
— Во-первых… Из тарелки друга я есть не стану, это однозначно. Опять же, если она хорошая девушка, и её желание — мимолётная слабость, я поберёг бы её.
— А если эдакая веселушка, лёгкая в поведении?
— Как бы сказать подоходчивее… Я не рассматриваю женщину, как биологический объект, имеющий орган для удовлетворения основного инстинкта мужчин. И не пью из всех источников подряд. Должна быть если не любовь, то обоюдные симпатии, доверие… Сложно всё это.
— А, предположим, идёте ночью — и вдруг перед вами обнажённая девушка… Предположим, воры раздели.
Виктор усмехнулся.
— Раздели и отпустили гулять? Для этого надо быть очень… непривлекательной девушкой.
— Ну, представим такую фантастическую ситуацию. И девушка очень даже ничего лицом и телом. А вокруг — кричи, не кричи — никого.
— Это мы только что обсудили. Я не самец, использующий любую возможность для спаривания. Я мужчина. Поэтому одел бы девушку, успокоил её, отвёз домой…
— Не мог он на меня напасть, — задумчиво проговорила Женька, когда Виктор ушёл.
— Да, — кивнула подруга. — Я наблюдала за ним. На твои рассказы реагировал вполне по-мужски, но очень сдержанно… Он не насильник. Характер не тот. А основа характера формируется в молодости, по жизни меняется лишь в мелочах. И наоборот: какой сейчас, такой и в юности был, с мелкими поправками на время. Так что операция «Покарание насильника» отменяется.
— Да. Похоже, он рассказал правду, что спас меня от двух пьяных мужиков.
***
Несмотря на сексуальную озабоченность и бурную молодость, губившие аристократичность незнакомки под корень, Виктора тянуло к ней. Не производила она впечатления развратной женщины. У развратной женщины душа подобна телу, развратная. Развратницы хитры. Незнакомка же была умна. Ну не вязался образ женщины, о которой она рассказывала с образом женщины, которую видел перед собой Виктор!
Не удержавшись, он приехал в Богородское ещё раз. Дверь дома оказалась запертой. Виктор обошёл поместье, нашёл сторожа, глухого, как пень, деда.
— Дед, молодая женщина здесь жила… — прокричал на ухо деду Виктор.
— Молодая, да, — радостно затряс головой старик. — Три года уж, почитай, как съехала. И мужик при ей.
Виктор рассердился.
— Что ты плетёшь, дед! Я на той неделе к ней приезжал!
— На той неделе приезжал? Не успел ты. Уехали оне. Обое уехали.
— Два дня назад я с ней здесь встречался!
— Встречался?
Старик усиленно поскрёб растрёпанную бородку, сдвинув выцветшую, потерявшую форму фуражку на лоб, почесал затылок, глянул оценивающе на Виктора. Пожевал, раздумывая. Качнул в недоумении головой, крякнул. Позвав жестом следовать за ним, пошёл к входу в дом.
Погремев ключами, открыл дверь, вошёл в коридор. Виктор прошёл следом.
— В этой комнате я был! — Виктор показал на дверь справа.
Старик пожал плечами и открыл дверь.
Виктор заглянул в комнату. На мебели чехлы, везде пыль… Явно, эта комната пустовала много месяцев.
Виктор растерянно посмотрел на сторожа.
Сторож развёл руками, сочувственно глянул умными глазами на Виктора. Указал на пол, где по пыли чётко отпечатались их следы.
Виктор с силой потёр щеку. Нет, не сон — боль чувствовалась отчётливо.
= 3 =
Прошло ещё два года.
Ей двадцать шесть. Она дипломированный филолог. Работала в московском издательстве. На книжной выставке, где представляла продукцию издательства, познакомилась с хорошим мужчиной. Коренной москвич, чиновник в министерстве.
Скоро он мягко, но деловито предложил переехать к нему. У него двухкомнатная квартира в Митино, огромный чёрный джип — он любил подчеркнуть свою успешность, самодостаточность. И Женьку выбрал за модельную внешность. Прежде чем предложить переезд, проверил по своим каналам, не засветилась ли она где «лёгким поведением».
Сначала выбрал для VIP-сопровождения, потом привык, а со временем и вообще стал сдувать с неё пылинки и стремился понять каждое её слово. Но официального замужества, тем не менее, не предлагал.
Он её устраивал. С ним она избавилась, наконец, от чувства тягучего одиночества. Он был такой домовитый, что Женька отвыкла от кухни, стирки и пылесоса.
= 4 =
Виктор возвращался из банка. Подъезжая к дому, увидел, что у входа стоит чёрный представительский автомобиль.
В коридоре его встретила взволнованная мать.
— Сынок… Там к отцу приехали какие-то… Похоже, нехороший у них разговор. В кабинете они.
Обеспокоенный Виктор взбежал по лестнице на второй этаж, где у отца был кабинет, резко открыл дверь, вошёл. И наткнулся на пистолет в руке одетого в чёрный костюм качка с дубоватым лицом.
Мрачный отец сидел за столом, а боком к нему, закинув нога на ногу, развалился в кресле самодовольный господинчик в сером, с металлическим отливом, костюме.
— Это мой сын, — буркнул старший Мещеряков, глядя в стол.
— Что происходит? — требовательно спросил Виктор и сделал шаг вперёд, не обращая внимания на пистолет, упёртый ему в бок.
— Спусти пары, «сынок», — осклабился качок. Поняв, что опасности нет, на шаг отодвинулся от Виктора и принялся замысловато крутить пистолет между пальцев.
— Рейдеры. Уговаривают уступить наш бизнес «занедорого», — пояснил отец и мрачно усмехнулся.
— Чем аргументируют? — спросил Виктор.
— Вот этим, — отец кивнул на вращающийся в руках качка пистолет.
— Ты бы на предохранитель поставил, не дай бог, куда нажмёшь по неосторожности… — попросил Виктор.
— На предохранителе, — словно похвастал качок, продолжая вертеть пистолет.
— Кто их послал?
— Не говорят.
Виктор задумчиво окинул взглядом комнату. Спокойно шагнул к столу.
Качок, не переставая крутить пистолет, шагнул следом.
Виктор двумя руками взял лежавшую на столе библию. Издание юбилейное, к тысячелетию крещения Руси, толщиной в ладонь, обложка жёсткая, обтянутая крашеной тканью. Весило издание килограммов пять…
— Ну, как говорится, благословясь…
Ударом книги Виктор вышиб пистолет из рук качка, обратным движением стукнул под челюсть. Качок запрокинул голову и словно осоловел. Размашистым ударом тяжёлой книги сверху в лоб Виктор послал «охрану» в глубокий нокаут.
— Ты пожалеешь! — взвизгнул господинчик, указывая пальцем Виктору в живот.
Ребром тяжёлой книги Виктор ударил господинчика поперёк бедра.
— Ой-ой-ой! — завопил господинчик.
— Кто тебя послал?
— Они тебя достанут!
Виктор ударил по другому бедру.
— Ой-ой-ой!
— Кто послал?
Размахнулся, чтобы ударить по колену.
— Беня послал, Беня Крафт! Но он не сам, у него хозяин в Москве!
Книга грохнула по голове господинчика, лишив его сознания.
— Зря ты… — буркнул отец, вытаскивая из стола валидол и закладывая таблетку под язык.
— С рейдерами жить, по рейдерски базарить, — зло выговорил Виктор.
Через носовой платок он поднял пистолет, вытащил обойму, пистолет положил в карман качку.
Беня Крафт, по паспорту Борис Кравченко, областной «бизнесмен» из поднявшихся «братков». Кроме официального бизнеса, до сих пор занимался принёсшими успех в юности делами: рейдерство, отжимание бизнеса, запугивание…
— Съезжу к Бене, — решил Виктор. — Заодно… посланников отвезу.
— Не нравится мне это, — морщась и растирая грудь, засомневался отец.
— Да ничего не случится. На мокрое дело они не пойдут. А выяснить, кому понадобилось нас закрыть, надо.
Решил ехать в машине посланников.
— А назад как вернёшься? — забеспокоился отец.
— На такси… Если Беня не подвезёт.
Охранника, связанного по рукам и ногам, посадили на заднее сиденье, господинчика со связанными руками — на переднее. Обоих пристегнули, чтобы не упали.
— Не примет тебя Беня, — недовольно буркнул господинчик.
— Тебя он посылал?
— Он.
— Ты ему должен доложить о результатах поездки?
— Должен.
— Ну так я — твой результат. Ты меня и доложишь, — усмехнулся Виктор.
Господинчик, как штурман, указывал, куда ехать. То и дело потирал ушибленные бёдра, обиженно шипел сквозь зубы.
Приехали в спальный район. Остановились у глухих железных ворот, украшенных кованными вензелями. Вправо и влево протянулась краснокаменная стена в три метра высотой, со стилизованными башенками под железными чернёными шапками. Перед каменной оградой голубые ели, как у кремлёвской стены.
Виктор развязал руки господинчику, велел звонить. Переговорное устройство у ворот ответило женским голосом.
— Галя, это Сурков. Доложи Бене… Борису Петровичу, что я из Левандовки вернулся… А когда будет?.. Ну, я бы подождал, если ты не возражаешь… Только я с Мещеряковым… Это который в Левандовке…
Запоры калитки, сдвинутые электромагнитами, лязгнули, калитка приоткрылась.
— Освободить бы, — Сурков кивнул в сторону машины.
— Не помрёт, пока мы с хозяином переговорим, — усмехнулся Виктор.
По широкой, мощённой гранитными камнями дорожке, прошли к двухэтажному дому из красного и жёлтого кирпича, похожему на аляповатый замок с множеством башенок по углам. Сурков ковылял, сильно прихрамывая на обе ноги. Вошли в широкую стеклянную дверь, которая больше подошла бы административному зданию. В холле их встретила молодая стройная женщина.
— Здравствуй, Галя, — поздоровался Сурков и шевельнул рукой в сторону Виктора: — Это Мещеряков.
Суркова Галина проигнорировала, на Виктора взглянула заинтересованно, приветливо улыбнулась, кивнула.
Виктор представился. «Приятная женщина», — подумал он.
— Садитесь, — предложила Виктору Галина и указала на диван, стоявший у раскидистой пальмы.
Сурков покрутил головой и сел в дальнее кресло у журнального столика. Сделал вид, что заинтересовался журналами.
— Выпьете? Жарко на улице, — предложила Виктору Галина.
— Спасибо… Безалкогольного чего-нибудь… Квас, например.
Галина ушла и скоро вернулась, запросто держа в одной руке запотевшую бутыль с квасом, а в другой — две стеклянные кружки. Поставила на столик у дивана, разлила квас по кружкам, кивком предложила: пей. Сама с кружкой в руке села в кресло по другую сторону столика.
Виктору понравилась непринуждённость «обслуживания»: хрустальная посуда с квасом на подносе его не убедила бы. А тут — бутыль и простые кружки, пей сколько хочешь.
— Я в Москве жила, — свободно жестикулируя, рассказывала Галина. — Окончила юридический, немного поработала в адвокатуре. Но работа меня интересовала мало. Это папа настоял на юридическом. Сказал, что буду домашним юристом. Ну а я… Фуршеты, светские тусовки… Общество, в общем. Когда пригляделась и разобралась, кто есть кто, оказалось, что девяносто процентов общества — моральные и интеллектуальные убожества. Одним словом, наелась «светской» жизни, сбежала. Тут тихо, тут хорошо.
«Ну, моральных убожеств и здесь хватает, — подумал Виктор, покосившись на Суркова. — Не могу сказать, что твой отец тоже отличается высокой моралью».
— А здесь кем? Семейным адвокатом? — спросил Виктор не ради поддержки разговора, а потому что на самом деле было любопытно.
— Ну что вы! — улыбнулась Галина. — Опыт у меня минимальный, отцу я не помощница. Вы наверняка знаете, что бизнес у отца… В общем, не будем эту тему затрагивать. У него многоопытный юрист. А у меня в городе адвокатская контора: разводы, наследства… Ничего сложного, чисто техническая работа.
«Нормальная женщина, — подумал Виктор. — Не дура, без блатных распальцовок, как, например, Сурков. Да и внешность приятная».
У Виктора зазвонил мобильник.
— Извините…
Звонила мать:
— Витя, с отцом плохо… Сердце…
— Что, сильно плохо? — забеспокоился Виктор. — Скорую вызвали?
— Очень сильно. Скорую вызвали. Сынок, приезжай…
— Хорошо, мама, скоро приеду.
Виктор расстроено потёр подбородок.
— Неприятности? — посочувствовала Галина.
— Да, с отцом плохо. Сердце.
Виктор зло покосился на Суркова. Сурков сделал вид, что ничего не слышит и закрылся журналом.
— Как у вас такси вызвать? Я сюда с ним приехал.
Виктор неприязненно кивнул в сторону Суркова.
Галина задумалась на мгновение.
— Я вас отвезу. Мне делать нечего, а такси ждать — время потеряешь. Я только сумочку с документами возьму.
Она убежала и тут же вернулась.
— Можно ехать.
Виктор широким шагом последовал за торопливо семенившей на высоких каблуках Галиной.
Выбежали на улицу.
— Давайте я за руль сяду, — предложил Виктор.
Галина кивнула и открыла пассажирскую дверцу. Увидела сидящего на заднем сиденье связанного охранника.
— Ба, Мишаня! Кто это тебя так?
— Он, — угрюмо признался Мишаня и кивнул вперёд.
Галина с уважением посмотрела на Виктора.
— Ну, Мишаня, ты не справился с профессиональными обязанностями. Придётся тебя уволить.
— Галина Борисовна, он внезапно напал…
— А тебя нужно предупреждать, как Александр Невский: «Иду на вы»? Прошли те времена. Гляньте на него! Бормочет в смущении, как престарелая курица, снёсшая квадратное яйцо.
«Умная, и с юмором», — подумал Виктор, включая зажигание.
К машине подбежал Сурков.
— Выкинь этот мешок с мусором, — властно приказала Галина. — И доложи отцу, что он прокололся по полной программе.
Едва Сурков выволок охранника из машины, Виктор надавил на газ.
У Левандовки они увидели ехавшую навстречу скорую. Виктор выскочил из машины, ожесточённо замахал руками. Скорая притормозила. Водитель молча смотрел на Виктора.
— Вы от Мещеряковых? Я — сын…
Он захлопал по карманам в поисках бумажника, в котором лежали права.
Водитель молча махнул: не надо, мол. Вздохнул сочувственно, пожал плечами. Отвёл глаза.
Виктор беспокойно задвигал руками, вопросительно посмотрел на водителя, заикнулся спросить…
И по мине водителя понял: всё.
Ссутулившись, шагнул назад, давая скорой уехать.
Подошла Галина, взяла Виктора под локоть.
— Поёдёмте, я вас довезу, — произнесла с искренним сочувствием.
«А ведь это из-за твоего отца… — зло подумал Виктор. И осадил себя: — Но она, скорее всего, не при делах. Да и Беня всего лишь выполнял заказ, от которого не мог отказаться. Раньше ведь мы никогда не пересекались».
Отец лежал в кабинете на диване. Одна нога сползла на пол. Лицо чужое, белое.
Мать рыдала, стоя на коленях, положив голову на грудь мужу.
— Как зовут маму? — быстрым шёпотом спросила Галина у Виктора, входя вслед за ним в кабинет.
— Марина Алексеевна…
Галина опустилась на колени рядом с Мариной Алексеевной, обняла её за плечи, что-то едва слышно заговорила на ухо. И вот уже женщины поднялись с пола. Марина Алексеевна, ощутив сочувствие, положила голову на грудь Галине, та гладила вдову по спине, продолжая что-то говорить.
Виктор поправил ногу покойнику, присел на диван рядом.
— В доме ещё кто есть? — спросила Галина Виктора.
— Нет, мы одни живём, — думая о своём, ответил Виктор. — С чего начинают… в подобных случаях.
Подумав, Галина предложила:
— Давай-ка, ты займёшься Мариной Алексеевной, а я позабочусь об остальном. Не возражай. У папы окружение беспокойное, не раз приходилось… обращаться в соответственные службы.
***
Как-то получилось, что организацией похорон и поминок занималась Галина. Она не спрашивала у Виктора и Марины Алексеевны, что и как делать, провела всё без излишней пышности, но очень достойно, как бы того и захотели близкие.
Родственникам, приехавшим на похороны, она понравилась деловитостью и негромкой распорядительностью.
— Хорошей женой будет Виктору, — шептались родственники. — И уважительная, и в меру скромная…
Убитый смертью отца, Виктор окружающее воспринимал, как в тумане.
Марина Алексеевна чувствовала себя плохо, поэтому Галина оставалась при ней до поминок в девять дней.
На этих поминках родственники разговаривали с Галиной, как с хорошо знакомой родственницей.
Вечером после поминок Виктор лежал в спальне. Глаза закрыты, в голове вместо мыслей тоскливый звук, будто в органе на высокой ноте клавиша запала.
В дверь постучали. Вошла Галина в длинном халате. Перехваченная пояском осиная талия подчёркивала её стройность.
Галина села на край кровати, пощупала прохладной ладошкой лоб Виктора.
«Сколько заботливости в этом жесте! — подумал Виктор. — Я для неё словно ребёнок».
— Смерть — упрямая старуха, с которой невозможно договориться. Приходит без приглашения, — негромко, словно размышляя, проговорила Галина. — Но как бы она ни была ужасна, к ней нужно отнестись с уважением. Хотя бы потому, что рано или поздно она посетит всех.
Галина прилегла рядом с Виктором, прижала его голову к своей груди.
Покой окутал душу Виктора.
= 5 =
Прошёл год.
Похоронив мужа, Марина Алексеевна прожила недолго.
Подавленность Виктора после первых похорон выросла в депрессию после вторых.
На похоронах Марины Алексеевны и последующих поминках Галину все воспринимали законной женой Виктора. Никто не интересовался, когда они поженились и почему не пригласили на свадьбу.
Галина переоформила строительный бизнес старшего Мещерякова и всю недвижимость на Виктора, и долго, пока он не вышел из депрессии, делами занималась сама — и достаточно жёстко.
Через год после смерти матери они расписались.
Виктору с Галиной было спокойно и надёжно.
С тестем он не общался, Галина всё понимала и не настаивала.
Однажды, пригласив Виктора ужинать, Галина поставила на стол бутылку коньяку.
Виктор удивлённо посмотрел на жену.
— Проблему надо обсудить, — деловито сообщила Галина.
Выпили по рюмке.
— Плохую? — спросил Виктор без интереса.
— Решаемую, — успокоила Галина мужа.
Выпили ещё по рюмке. Тепло поднялось в голову, расслабило.
— Я долго пыталась спустить это дело на тормозах через отца… Похоже, тормозная жидкость кончилась. Большие люди из Москвы забирают строительный бизнес области в свои руки. Расчищают территорию под себя, как асфальтовым катком. Не дают скидок ни сватьям, ни братьям.
— Всё так плохо? — спросил Виктор.
— Решаемо, — повторила Галина. — Есть два варианта. Войти в московский холдинг в качестве его подразделения. Контрольный пакет отдаёшь им, сам — директором. Но директоров иногда увольняют, сам понимаешь.
— Ненадёжная перспектива.
— Мне тоже так кажется. Поэтому есть второй вариант. Продаёшь дело моему отцу… — Галина жестом остановила Виктора, который хотел что-то сказать. — За очень даже приличные деньги. Отцу твоё дело не нужно, но он прозондировал вопрос на предмет перепродажи дела одному из совладельцев московского холдинга — у них там тоже конкуренция за контрольный пакет. Поверь, навар у отца будет не ахти. Вся канитель для того, чтобы мы с тобой получили максимальную выгоду…
— А я чем займусь?
— Время для мелкого и среднего бизнеса сейчас не очень благоприятное. Вложим деньги в акции… На твоё имя! Всё на твоё имя. Мне моего хватит, как единственной наследнице отца.
— А мне чем заняться?
— Ты у нас сделаешь карьеру госслужащего.
Галина подошла к Виктору, прижала его голову к своему бедру, потом наклонилась и поцеловала в щеку.
— Не скрою, я подсуетилась через знакомых, нашла хорошее место… Ты мужчина деловой, образованный и умный. Думаю, в аппарате губернатора всё у тебя получится.
На службе Виктора заметили и оценили. Скоро он работал начальником отдела.
***
Однажды по делам службы Виктор поехал в Москву.
Остановился на светофоре, слева от него притормозил джип. В окне чёрного монстра он увидел точёный профиль Венеры. Виктора словно кипятком ошпарило.
Она тоже почувствовала Виктора, и боковым зрением увидела его.
Загорелся зелёный. Джип укатил, а машина Виктора осталась на месте. Сзади сигналили, но он не слышал. Ему вдруг стало совсем не важно, куда он ехал. Сжав руль до побеления костяшек, Виктор со всего размаха ударился головой о руль…
Жизнь снова стала пресной.
= 6 =
Деревья во дворе одичали и разрослись, сомкнули кроны. Солнечные лучи застревали в густых ветвях, во дворе было сумрачно. Даже днём. И зимой, и летом. Толстые стволы у земли покрылись лохматыми лишайниками. Тень и тишина окружала поместье.
Домом управляла работавшая раньше в местной школе учительницей немецкого языка Аделаида Мольеровна. Родители её работали в сельской школе во времена развитого социализма, а дед с бабкой — во времена послереволюционные. Бабка преподавала французский, была страстной поклонницей французской культуры, поэтому назвала сына Мольером. В сельсовете, куда учительница принесла регистрировать малыша, удивились «буржуазному» имени, выбранному учительницей. Учительница же пылко доказала, что Мольер — французский драматург, известный сатирическими произведениями, обличающими недостатки буржуазного общества. Против недостатков буржуазного общества сельсовету крыть было нечем, и малыша зарегистрировали Мольером.
Перед Великой Отечественной войной французский язык стал неактуален, и учительницу послали на курсы немецкого языка. В сельских школах стали учить язык предполагаемого врага — немецкий.
Каждое утро Виктор уезжал на работу, каждый вечер возвращался к ужину и в качестве гарнира ко второму по чётным числам получал гречку, а по нечётным — отварную вермишель. Кулинарные таланты Аделаида Мольеровна, как и все учителя, загубила ещё в молодости.
Жить в поместье и ухаживать за спокойными, нетребовательными хозяевами Алелаиде Мольеровне было не в тягость. Такая жизнь ей даже нравилась. Но её тревожила мысль о подступающей старости. Когда здоровье начнёт подводить, она не сможет содержать в порядке двухэтажный дом. Как удержаться здесь и после того, как она состарится?
И однажды Аделаиду Мольеровну озарило: молодым нужен ребёнок! Она его вырастит, воспитает — она же педагог! Поведёт в школу, обучит немецкому... Он полюбит её… Ну, не как Пушкин Арину Родионовну, а хотя бы, как показывают в фильмах...
Обдумав все «за» и «против», Аделаида Мольеровна завела с Галиной «разговор по душам».
— Ну уж нет! — категорически отвергла подобную идею Галина. — Ходить беременной тяжело. Мне не нужны токсикозы, тошноты и мигрени. А потом — беременность испортит фигуру!
— Галина Борисовна, миленькая! Да вы не представляете, какое это счастье, когда маленький, любящий вас человечек, копошится у вас на руках, обнимает за шею, целует… А чтобы не маяться от токсикозов и не портить фигуру, есть суррогатное материнство.
Галина задумалась. Получить ребёнка, не прилагая к тому усилий?
— Ну, если Виктор не будет против...
Услышав от жены о ребёнке, Виктор тихо сказал:
— Я не хочу видеть тебя беременной.
— Не увидишь, — ответила Галина и рассказала о предложении домоуправительницы.
«Бабий заговор», — подумал Виктор, но согласился.
Подбором кандидатуры на роль суррогатной матери занялась Аделаида Мольеровна. Поступила, как и любая современная женщина, поместила на городском сайте объявление: «Обеспеченная супружеская пара ищет кандидатку на суррогатное материнство…».
***
Увидев на московской улице в соседней машине Виктора, Женя поняла, что пресная жизнь в качестве то ли гражданской жены, то ли VIP-эскорта успешного чиновника не для неё. Оставив записку с извинениями, она собрала немногочисленные вещички и уехала к отцу.
Дома жизнь не устраивалась. Приличной работы найти не получалось, деньги заканчивались, настроение падало.
Лазая по городскому сайту и разглядывая объявления в поисках работы, она наткнулась на смешное объявление: «…супружеская пара ищет кандидатку на суррогатное материнство…». Улыбнулась: гримасы современной жизни. Прочитав адрес, куда приглашали на собеседование, поразилась: приглашали в поместье Мещеряковых!
— Пап! — крикнула она отцу, дремлющему в соседней комнате. — А в Левандовке, где Венеру находили, по-прежнему Мещеряковы живут?
Отец за последнее время постарел, здоровье ухудшилось, память подводила.
— В Левандовке? В котором Венеру? Не знаю. Старого хозяина, говорят, конкуренты прижали, от инфаркта помер. Сын отцовское дело продал… Не знаю, кто там сейчас.
Суррогатной матери, она слышала, крупно платят.
Трудно сказать, чем она руководствовалась, но решила съездить. Скорее, решила посмотреть имение, чем узнать про условия суррогатного материнства.
Встретила её добрая пожилая женщина.
— Здравствуй, милочка. Я домоправительница. Меня зовут Аделаида Мольеровна.
Не сдержав улыбки, Женя скользнула взглядом по аристократически прямо державшейся домоправительнице, ответившей ей ироническим умным взглядом.
Аделаида Мольеровна провела Женю в знакомый зал, предложила сесть на диван, на котором она сидела несколько лет назад, присела рядом.
— Предварительное собеседование веду я. Расскажи о себе: сколько лет, чем занимаешься.
— Двадцать сем лет, филолог. Но пока не работаю, приехала из Москвы, устроиться не успела. Не замужем.
— Чем занималась в Москве?
— Работала редактором в издательстве. Познакомилась с мужчиной, чиновником из министерства, жила с ним в гражданском браке. Поняла, что в законный брак наше сожительство не превратится, вернулась домой.
Разговаривали они долго. Аделаида Мольеровна сумела выспросить у Жени многое.
— Я, собственно, ещё не решила, хочу ли стать суррогатной матерью, — призналась Женя.
Аделаида Мольеровна испытующе смотрела на Женю.
— Нет, я не торгуюсь, — поняла её взгляд Женя. — Я приехала, скорее, из любопытства.
— Мои хозяева, в отличие от многих других, не скряги. За год… как бы это сказать… не особо обременительных хлопот по вынашиванию ребёнка предлагают маленькое состояние…
Аделаида Марковна назвала сумму.
Глаза Жени округлились от удивления.
— Да, они хорошо платят за качество. Я думаю, ты им подойдёшь. Я доложу о тебе хозяйке. Могу похвастать, они обычно соглашаются с тем, что я им советую.
— И хозяин соглашается?
— Ну, хозяин к этому делу относится постольку-поскольку. Это наша с хозяйкой затея. Зовут хозяйку Галина Борисовна Кравченко…
«Хорошо, что не Мещерякова», — обрадовалась Женя.
— Жить будешь у нас. Тебя обследуют по полной программе. Надеюсь, не найдут никаких противопоказаний. Проведут экстракорпоральное оплодотворение и оплодотворённую яйцеклетку введут тебе. Давай-ка я тебя сфотографирую… Фас, профиль, стоя, сидя…
Оставив номер телефона, Женя уехала домой.
Во время ужина Аделаида Мольеровна доложила хозяевам, что нашла хорошую кандидатку для суррогатного материнства:
— Внешность модельная, образование высшее, поведение по современным меркам приличное… Вот, посмотрите.
Аделаида Мольеровна повернула экран мобильника, чтобы Галине было удобно смотреть.
— Да, приличная внешность, — согласилась Галина. — Посмотри, Витя.
Виктор сморщился и защитился ладонью:
— Вы уж как-нибудь без меня решите этот вопрос. И лучше, если я вашу… «живую пробирку» вообще видеть не буду. Аделаида Мольеровна, поселите её где-нибудь там…
Виктор покрутил рукой, показывая отвлечённо-далёкий угол дома.
***
Галина согласилась, что лучше, если «живая пробирка» будет жить в дальней комнате дома, чтобы не встречаться с Виктором.
Виктор и раньше не был горячим любовником, а в последнее время и вообще увял всеми чувствами.
Год назад она, конечно, повелась на красавца мужчину… Опять же, как и все женщины, пожалела попавшего в беду… Но беды прошли, пора бы уже напитаться соками и «поднять листья»… А Виктор всё квасился в хандре.
Да и заскучала она здесь. Снова потянуло в свет.
Очень хорошо, что он отказался смотреть на кандидатку. Не дай бог, захочет развеять хандру со смазливой моделькой…
Аделаида Мольеровна попросила Женю не пересекаться с хозяином.
— Он человек хороший, но такая фишка у него… Не хочет видеть ту, которая выносит его ребёнка. И ещё… Не смотри на него из окон: это сродни подглядыванию.
Женя проходила обследование, в отсутствие хозяев гуляла в парке. Но в ротонду, где место Венеры занял мраморный столик, не ходила, чтобы не оживить неприятные ощущения.
***
Проснулась Женя, судя по высоко поднявшемуся солнцу, довольно поздно. Хозяева к этому времени уже разъезжались по работам.
Бодрил свежий воздух, настоянный на листве парковых деревьев. Вразнобой, словно солисты на распевке, чирикали и свистели птицы.
Накинув халат и бросив на плечо полотенце, напевая от хорошего настроения, Женя побежала вниз по лестнице в душ.
В душевой шумела вода, вероятно, Аделаида Мольеровна опередила её.
Женя вышла в коридор, стала у открытого окна. Как здесь хорошо! Чистый воздух, птички поют… Не то, что в пыльном городе.
Шум воды стих.
Женя повернулась, чтобы приветствовать Аделаиду Мольеровну.
Дверь душевой открылась… В двери показался Виктор. Увидев Женю, от неожиданности сильно ударился о косяк.
— Ты? — одновременно воскликнули Женя и Виктор. И снова одновременно: — Ты что тут делаешь?
— Я живу здесь, — оправдался Виктор. — Ты же знаешь. Это мой дом. А ты?
— Я? Я… по объявлению… — смутилась Женя.
— Ты-ы-ы? — поразился Виктор.
— Извини…
Женя юркнула в душевую и заперла дверь.
Замерла в раздумье… Пустила воду. Под шум струй долго стояла без движений и без мыслей в голове.
Наконец, мысли появились.
«Он — хозяин. Увидел её фото и не захотел её видеть. А почему удивился, что я здесь? Не знал, что кандидатка — я? Или удивился, что я посмела спуститься в его присутствие? Не-е-ет, здесь я не останусь. Контракт ещё не подписан, никаких юридических обязательств я перед ними не имею…».
Торопливо сполоснувшись, Женя побежала в свою комнату.
Распахнула чемодан, принялась швырять в него вещи.
В дверь осторожно постучали.
Женя замерла, затаила дыхание.
Дверь медленно открылась.
Виктор.
— Извини… Можно?
Женя шевельнула руками: хозяин — барин.
Виктор шагнул в комнату.
— Я не знал, что это ты. Затея не моя, жены.
— Я уезжаю, — решительно сообщила Женя. — Я тоже не знала, что это ты. Контракт мы не подписали, так что я вам ничего не должна.
— Ты свободный человек, вольна поступать, как хочешь. Единственное, о чём я попрошу, подожди полминутки. Я сейчас вернусь.
Виктор повернулся и быстро вышел.
Женя стояла в оцепенении.
Торопливые шаги в коридоре.
Вошёл.
В руке бутылка коньяку. В другой — два фужера.
— Ich will kapitulieren, как сказала бы Аделаида Мольеровна.
— Es ist gut, kommen Sie bitte, — ответила Женя слегка охрипшим вдруг голосом.
— Давай сядем, — попросил Виктор.
Женя развела руками: ты хозяин!
Виктор метнулся к столику, поставил коньяк и фужеры, поправил стул, ожидая, пока Женя сядет.
Сел с другой стороны.
Сидели молча.
Виктор нервно постукивая пальцами по столу, Женя — окаменев.
— Конечно же, всё это отменяется… — Виктор сделал неопределённый жест рукой.
Помолчали ещё. Обоих молчание тяготило. И оба мучительно думали, о чём бы заговорить.
— Тогда… — через силу выговорил Виктор, — давно… в ротонде… у Венеры… Я на самом деле отогнал от тебя двух алкашей. Ты лежала без сознания, я привёл тебя в чувство…
— Я это поняла, — мягко прервала его Женя. — К сожалению, недавно.
— В Богородском? Сейчас я понимаю, что там была ты. У тебя что, на самом деле мужа взорвали? Извини…
— Не было мужа. Выдумка по мотивам прочитанных детективов и увиденных боевиков.
— Насчёт «духовного очищения методом душевного выговорения» об эротических приключениях, думаю, тоже.
— Не совсем, — улыбнулась Женя.
Виктор удивлённо посмотрел на неё.
— Моя подружка — любительница сексуальных приключений. Нет, человек она хороший… Но, вот, слаба на это дело. И поболтать любит. Обо всех приключениях мне рассказывала. Плюс книги, фильмы. Вот я тебе от первого лица и составила истории. Я же филолог!
Виктор облегчённо улыбнулся.
— Я все эти годы не могла поверить, что ты тогда на меня напал. И мы с подружкой решили выяснить, что же тогда случилось на самом деле у статуи Венеры.
— Выяснили?
— Я поняла, что ты не мог быть насильником.
— А вдруг я на самом деле оказался бы маньяком?
— Подружка сидела в соседней комнате. Баллончик с газом и палка увесистая наготове.
Виктор улыбнулся. Палка у них. Наивные.
— И вдруг вы исчезли. Сторож говорит: «Не было здесь никого!». Я как дурак смотрю, на самом деле, нежилые комнаты, пыль.
— Надеть чехлы и выдуть пыль из пульверизатора — не проблема.
Женя рассмеялась.
— Можно тебя попросить?
Виктор поставил локти на стол и, опёршись подбородком в ладони, умоляюще заглянул в глаза Жени.
Не отводя взгляда, Женя согласно опустила ресницы.
Они тонули в глазах друг друга.
— Не уезжай так поспешно. Это похоже на бегство. Галина может что-нибудь подумать… А это неприятно.
— Любишь её?
Виктор не отрывал взгляда от глаз Жени. Как они глубоки! Карие омуты. Так бы и утонул в них!
— У меня тогда отец умер. Она оказалась рядом. Сильно помогла. Мать от горя слегла. Она за матерью ухаживала. Потом мать умерла, у меня депрессия… Она меня из депрессии вытянула.
— Хорошая женщина. А тебя она любит?
— Здесь другое, — поморщился Виктор и, подумав, продекламировал: — «Просто встретились два одиночества, развели у дороги костёр. А костру разгораться не хочется…»
— Ладно, — пообещала Женя. — Денёк поживу, скажу ей, что у меня изменились обстоятельства…
— Спасибо…
Коньяк остался нераспечатанным.
Вечером в дверь постучали. Судя по аккуратному стуку, это была не Аделаида Мольеровна. Галина сюда никогда не приходила.
— Да? — отозвалась Женя.
Дверь аккуратно открылась, в комнату шагнул Виктор.
— Можно?
Женя растерянно смотрела на Виктора.
— Я подумал… Мы забыли открыть коньяк. И много о чём не успели поговорить.
— А жена?
— Галина осталась в городе. Ей нужно светское общество, веселье. Здесь она умирает со скуки.
— А вы? С друзьями не любите время проводить?
— Жень… Мы с тобой были на «ты»…
— Ладно. Ты с друзьями не общаешься?
Жестом предложив Виктору сесть, Женя села за столик.
— Время дружбы прошло. Это раньше пели, что друг уступит место в лодке и круг. Сейчас, когда у тебя отнимают всё, говорят: «Ничего личного — только бизнес!».
Виктор сел напротив Жени, распечатал бутылку, плеснул в фужеры по глотку. Взял фужер, оценил запах. Наклоняя фужер из стороны в сторону, любовался золотистой прозрачностью напитка.
— Ты знаешь, я… — он посмотрел на Женю и, утонув в карих омутах очей, потерялся. Потерялся во времени и пространстве. Оказался в карей невесомости.
Пауза затягивалась.
— Знаю, — прервала молчание Женя.
— Что? — очнулся Виктор и «вынырнул» из «карего пространства».
— Я знаю, что ты сегодня полдня хочешь выпить коньяку — и всё не получается, — улыбнулась Женя.
Виктор извинился улыбкой, коснулся бокалом бокала Жени, вылил напиток в рот, подождал, пока во рту станет тепло, проглотил. Прислушался, как тепло поплыло вниз, к желудку. Медленно выдохнул через нос, ощущая благородный запах.
Женя тоже немного пригубила.
Помолчали ещё немного.
Виктор задумчиво улыбался, глядя на бокал в руках. Женя наблюдала за молчанием Виктора. И ей было просто хорошо.
Виктор взял бутылку с решительностью, с которой стаканы наполняют до краёв… Плеснул совсем немного. Выпил. Приложил ладони к щекам. Резким движением руки накрыл ладонь Жени… Почти. Его ладонь почти коснулась ладони Жени. Она чувствовала тепло, исходящее от его ладони. Или энергию.
Мужская ладонь очень медленно приблизилась к женской, коснулась её. Нежно, почти невесомо опустилась.
Виктор поднял глаза и вновь нырнул в карие омуты.
Вынырнул.
Увидел спокойные глаза.
Женская ладонь покоилась под его ладонью.
— Я сегодня будто проснулся. Будто родился в другой жизни. В голове лёгкость и ясность. В душе — радостный покой…
— Это коньяк облегчил тебе душу и прояснил голову, — без улыбки пошутила Женя.
Виктор поставил бокал, поднёс ладонь Жени к губам, поцеловал кончики пальцев.
— Богиня…
— Венеру вспомнил? — с каплей ревности спросила Женя.
— Зачем мне каменная богиня, когда у меня её живая сестричка — ты?
***
— Я путник, изнывающий от жажды в пустыне. Мираж… Оазис за высокими воротами… Ты — привратница… Дерево в тенистом саду… Персик… Бархатистые губки плода призывно раскрыты…
Руки Виктора бродят по обнажённому телу Жени.
— Хочу пройти врата… Хочу утолить жажду соками твоего персика… Спелый, истекающий соками плод… Зрелая серединка, увлажнённая желанием, выпячивается наружу из разломившихся половинок…
Руки Жени ласкают Виктора. Его язык раздвигает бархатистые губки, проникает в сочную, упругую мякоть…
— Сестричка богини… Моя…
Её язычок дразнит его губы… У неё сосредоточенное лицо — она вся там… Во вратах, открытых для него. Напряжённо ждёт, когда он войдёт, и они утонут в волнах блаженства…
Жадные губки… Упруго-набухшая, сочная и жадная мягкость охватывает его, заглатывает, требует больше, дальше, требует всего — и ещё, в дополнение!
Пусть дополнением будут его рот, язык, губы… Для них — розовый бутончик, шелковистые лепестки от него...
Но она хочет его…
И она хочет быть наездницей! Она вскакивает на коня!
Полусогнутые пальчики прильнули к тонкой горячей кожице… Ладошка тихонько движется вверх и вниз, нежно смещаясь по налившейся плоти… Пальчики направляют желанное внутрь жаждущего чрева… Дальше… Ещё… Всё моё!
Она ликует. Она волшебница. Она берёт его тело и отдаёт ему своё.
Но её тело хочет движения — и оно движется, движется всё интенсивнее! Желание растёт, набухает, тело хочет скачки на диком мустанге! Желание огромно — как только помещается в ней, такой миниатюрной?! Она попискивает наслаждающейся мышкой… Её тело буйствует, оно неистовствует: верх и вниз, вперёд и назад, из стороны в сторону… Казалось бы: то, что внутри, опасно в своём буйстве для нежного вместилища… Нет! Это ненасытное вместилище, истекая обильной слюной, беснуется, упивается набухшей плотью…
Он тонет… Всё глубже… Он утонул! Весь! Его не спасти… Он не хочет, чтобы его спасли…
Взрыв... М-м-м!.. Фонтан блаженства омывает её изнутри… Напряжённые в жажде, испытав наслаждение, губки расслабляются… Тело излучило потоки энергии, спина покрывается росинками…
Как быстротечны моменты блаженства…
***
Галина позвонила Виктору и предупредила, что несколько дней её не будет.
— Я что-то заскучала в деревне. Потусуюсь в городе. С интересными людьми познакомилась… Позвоню, когда соберусь приехать.
***
Виктор и Женя лежали в кровати.
Виктор взял отпуск за свой счёт.
Они не одевались третий день.
«Розовые розы…» — пело радио.
Невнимательно слушая старую песню и думая о своём, Женя чуть заметно улыбалась.
— Розовая роза… — едва слышно проговорил Виктор, прикоснувшись взглядом к её губам, и прошептал, словно выдохнул: — Как я люблю твою розу!
— Ты целуешь мою розу… Это для меня необычно. Тебе так нравится? — с задумчивой осторожностью спросила она.
— Нравится, — просто согласился он. И с тихим восхищением утвердил: — Она у тебя красавица…
— Я не готова… — как бы попыталась рассуждать она.
— Ты здоровая, чистая женщина… — мягко перебил её он.
— Не понимаю… Тебе нравится… — сомневалась она.
— Мне нравится, — мягко перебил он её вновь, — что нежные лепестки распахиваются в жажде прикосновения моих губ. Мне нравится трепещущая упругость полного соков бутона, алчущего ласк моего языка. Но больше всего мне нравится, что ты доверяешь мне заповедное, даруешь моим устам самое сокровенное, что есть у тебя… Так мастер-повар, приготовив изысканное блюдо, преподносит его в красивой чаше, которая сама по себе — произведение искусства, и радуется возможности побаловать гостя вкусным…
— Ты остался поэтом, — проговорила она.
Виктор поцеловал её в уголок рта.
— Быть желанной — женская потребность, — после некоторого молчания согласилась она. И призналась: — Легко возбуждать желание и делать приятное мужчине, если ты не стесняешься быть женщиной.
— Не стесняйся быть женщиной, — попросил он, засмеялся и тесно прижал к себе. — Потому что нет ничего вкуснее соблазнительной женщины — любимой женщины! — красиво раздетой и желающей быть твоей партнёршей в любви! Ты женщина, от которой невозможно оторваться. Ты возбуждаешь страсть…
***
Галина жила в городе.
Когда две недели назад Виктор сообщил Аделаиде Мольеровне, что купил ей путёвку в Геленджик, «на воды», о которых она мечтала, похоже, всю жизнь, та прослезилась.
— Добрая у тебя душа, Виктор Николаевич.
Задумчиво посмотрела на Женю, с которой Виктор теперь всё время ужинал, и попросила:
— Вы уж, ребятки, поосторожнее…
— Аделаида Мольеровна, я вас не понимаю! — в шутку возмутился Виктор. — Вы сами выбрали кандидатку на… для…
— Молчи, грешник, — тоже в шутку поругалась Аделаида Мольеровна. — Я вас всех люблю… Но счастья не всегда хватает на всех…
Прошла ещё неделя.
Галина сообщила Виктору, что уехала в Москву. Интересный человек предложил ей интересный проект. Громадные перспективы, отец тоже вложился. На прощанье разрешила:
— Ты живи, как все современные мужчины. Я тебя не ограничиваю, но и сама не обещаю, что в Москве буду скучать.
***
Приехала с вод Аделаида Мольеровна. Загорелая, бодрая, весёлая.
Обнялась с Женей. Шёпотом спросила про Галину. Женя коротко рассказала «диспозицию».
— Ну и бог с ней, — махнула в сторону Аделаида Мольеровна. — Она, конечно, женщина не плохая. Можно сказать, даже добрая. Но куда денешься от папиной закваски?
Вечером домоправительница устроила праздничный ужин по случаю своего возвращения. Подавала не диетические котлеты и гречневую кашу, как раньше, а жареное мясо с картошкой фри, вкусные овощные салаты.
— Аделаида Мольеровна! Кто вас научил готовить такую вкуснятину? — поразился Виктор.
— С поваром на курорте познакомилась, — похвасталась Аделаида Мольеровна и засмущалась. — Он научил. К себе приглашал…
— Аделаида Мольеровна, вы уж нас не бросайте, — попросил Виктор и поднял фужер: — За ваше здоровье, за ваше возвращение!
Женя подняла фужер, чокнулась и поставила на стол.
Виктор и Аделаида Мольеровна удивлённо посмотрели на Женю.
— Мне нельзя, — смутилась Женя.
— Почему? — не понял Виктор.
— Почему, почему… — рассердилась Аделаида Мольеровна. — Заказ выполнен. Начал выполняться.
— Какой заказ? — всё ещё не понял Виктор.
— Ну, я Женечку зачем сюда пригласила? Чтобы она родила тебе ребёнка…
— Реб… — Виктор осёкся.
— А мать кто? — склонившись к Жене, шёпотом спросила Аделаида Мольеровна, покосившись на вытаращившего глаза Виктора.
— Я, — счастливо улыбнулась Женя.
— Без пробирки обошлось?
— Без пробирки.
— Сбылась моя мечта! — перекрестилась и заплакала Аделаида Мольеровна. Потом хитро улыбнулась и тихонько ткнула Женю локтем: — Согласись, начало беременности у тебя было весьма приятным, да?
2015