Эвакуация.
Вскрылся лед на Ладоге. Через Ладогу началось регулярное сообщение на самоходных баржах, заранее специально для этого построенных на ленинградских заводах из стальных плоских листов. Это были простые посудины метров 10 – 15 длиной и метра 3 – 5 шириной, оснащенные моторами. Они везли в Ленинград все необходимое, а обратным рейсом вывозили из Ленинграда неэффективное население. В частности семьи, где было больше двух иждивенцев.
Не все поехали. Лебедевы тетя Клава, Валька и Катя (по возрасту иждивенцы) остались. Они все трое работали на заводе – участвовали в обороне города, получали рабочие карточки. Как-то устроились, самое страшное пережили. Куда поедешь, что там ждет?
Мы были нахлебниками, а мама конторской служащей, и удирали. Бабушка и мама чувствовали ответственность за жизнь Валика, можно представить, как переживали родители Валика, а бабушка переживала за свою дочь – тетю Люсю. Мы думали, что едем к Бичам. Никто еще не знал, что немцы доберутся до Алпатово.
Стали собираться в дорогу.
В дорогу нужны были деньги. Мама в городе продавала с наших грядок салат, свекольную ботву. Я салат пытался еще добывать на совхозном поле, которое мы – дворовая шантрапа считали своим. Меня поймали, мама бросилась на выручку и упросила отпустить. Кто поймал – милиционер ли, военный ли, или совхозный сторож я не помню. На огороды друг друга никто не покушался.
Собираясь в дорогу, мебель меняли на одежду. Помню, что пианино отдали за мужское осеннее пальто и примус. На что променяли 24 тома Толстого с маленькими барельефными портретами из фольги, я не помню, но что-то дали – или вещь, или услугу. Все, что можно было увязать, – увязывали в тюки.
В июле настала наша очередь. Пригородное сообщение уже восстановили. От дома на Старой улице до вокзала не так далеко. Тюков было много, может 12, а может, и больше. Перетаскивали тюки мы с Валиком. На одном конце отрезка, по которому тюки надо было перетаскивать, их охраняла мама, на другом – бабушка. Так же перетаскивали тюки и на городском вокзале.
На Финляндском вокзале выдали сразу по буханке хлеба на человека, сразу на три, вроде, дня, чтобы быстро без волокиты пропустить через Ладогу и отвезти от фронта. При выдаче хлеба предупреждали, чтобы не наедались сразу, что это опасно.
В Ленинграде с наступлением весны засеяли все газоны – семян завезли достаточно. Функционировали базары, уже был весомый паек, и для большинства, можно было сказать, что смертельный голод они перенесли. Голодно было до конца войны и не только в Ленинграде. Но для некоторых голод еще свирепствовал. Они не посеяли на газоне – не было сил, не было места. Им не было чего нести на базар, и денег не было. В середине лета они еще были дистрофиками. Получив на вокзале сразу целую буханку хлеба, они не могли с собой совладать и съели хлеб. Два человека в нашем эшелоне умерли от заворота кишок, не доезжая до Ладоги.
Когда мы погрузились на баржу, немного побухали зенитки и все. Мотор на нашей самоходке вышел из строя, и нас на буксире тащила другая баржа. Благодаря этому на нашей барже качка была умеренная, и морскую болезнь испытали не многие, а вообще эти маленькие посудинки качает на ладожской волне прилично.
Я сейчас поражаюсь четкости организации, которая управляла этой массой иждивенцев с колоссальным количеством тюков. Ведь надо было дать возможность этим иждивенцам перетащить эти тюки из вагонов на баржи, и для этого надо было возможно точнее предвидеть необходимое на это время. Эти тюки были необходимы для жизни эвакуируемых. Это было их валюта для обмена на продукты. Конвейер был продуман и отлажен.
Утром, эвакуируемые со всего города собираются на Финляндском вокзале. Днем получают паек, происходит регистрация фактически прибывших на вокзал и организуется эшелон. Во второй половине дня эшелон отходит и к вечеру прибывает на берег Ладоги. В сумерках, но еще засветло грузятся на баржи. Короткой летней ночью плывут и утром их сразу отвозят от берега на станцию, где уже формируется эшелон для дальнего пути. Там блокадников кормят, им на часть пути выдаются продукты и в путь.
Сейчас вот пишу и не могу писать, просто сообщая о событиях, я о них думаю.
Подойдя к Ладоге с севера и юга, немцы не смогли прервать пунктир, соединяющий восточный и западные берега.
Ныне, в связи с юбилеем снятия блокады, в печати и на радио проявились авторы (некоторые с мировым именем), обнаружившие, что Ленинградское пароходство имело такое количество барж, что ими могли завалить Ленинград продуктами, и на основании этого делятся с читателями и слушателями подозрением, что Сталин не проявил достаточных усилий для предотвращения голода в Ленинграде. Я не знаю, были ли эти баржи в распоряжении Ладожской флотилии, но эти громадные деревянные баржи не имели моторов, и их должны были тащить буксиры, т.е. нужны были и буксиры. Эти буксиры тащили баржи со скоростью примерно 5 километров в час. За короткую летнюю ночь он не могли пересечь Ладогу, и стали бы добычей немецкой авиации. Для погрузки и разгрузки таких барж (в особенности разгрузки) требовались капитальные портовые сооружения с подъемными механизмами и местом складирования. Вспоминая Ладогу, мгновенно сооруженные деревянные причалы, железнодорожные ветки прямо на эти причалы, чтобы с судна прямо в вагоны без подъемных кранов, я восхищаюсь руководством Ленинграда, организовавшим в условиях не только продовольственного, но и энергетического голода производство к началу навигации достаточного количества легких самоходных судов. Немцам не удалось ни взять Ленинград штурмом, ни задушить его голодом. А мы уже в 42-м по этому пунктиру проложили от Волховской ГЭС электрокабель. ГЭС в темноте, свет не зажигают, она как бы брошена рядом с фронтом, а одна оставшаяся турбина крутится, и пошел ток в Ленинград, и заработали станки его заводов. Позже проложили под носом у немцев по дну озера трубопровод, и пошло по трубе топливо. Суда, которые прокладывали кабель, маскировались под рыболовные, а немцам было не до них.
Война стала мировой.
Сейчас, вспоминая историю XX века, подумал о том, как немцы быстро истощили свой наступательный перевес. Их успех не мог быть обеспечен «блицкригом». Рассчитывать на блицкриг можно было, только закрыв глаза на существование Урала, Кузбасса и машиностроения всего Заволжья вплоть до Владивостока. Меня очень занимает этот вопрос. Ну, Александр Македонский, ну Чингисхан – это можно объяснить. Они завоевывали отдельные государственные образования, каждое из которых покорялось полностью. Мировая практика и этика вплоть до ХХ столетия предполагали завоевания и покорения, завоеваниями гордились. Человечество находилось в стадии становления. Шло Великое расселение народов. В XVI столетии мы завоевали и стали заселять русскими Поволжье и Сибирь. В Х1Х столетии покорили многолюдную Среднюю Азию, тогда же завоевали, но не покорили Северный Кавказ. Но, вот Наполеон? На что он рассчитывал, направившись в бескрайнюю Россию? Это была гениальность, переходящая в тупость?
А Гитлер? Ему что, было мало опыта Наполеона и опыта Первой Мировой войны? Большей частью тяжела судьба подданных тех стран, руководят которыми гениальные полновластные правители.
Сейчас я рассуждаю, располагая знаниями настоящего времени. Рассуждая, я исхожу из того, что и Император Японии, и Черчилль, и Гитлер, и Рузвельт, и Сталин, и Муссолини были и людьми со своими страстями, и были хозяевами, в данный момент, своей собственной страны, всем сердцем болеющими за её судьбу, потому что судьба страны это была и их судьба.
Когда Гитлер напал на нас, Черчилль сразу определил, какую роль сыграем мы в этой войне. Он отбросил к черту «Красную опасность», и оружие широким потоком пошло в нашу страну. Мы стали той мясорубкой, которая из немецкой армии готовила фарш для котлет на Английский стол ко дню Победы.
Если Гитлер надеялся на помощь Японии в оккупации Сибири, то зачем Япония, увязшая в миллиарде китайцев, направила против себя и Америку, в которой сильны были настроения невмешательства, кроме помощи Англии оружием. Был ли общий согласованный план действий государств тройственной оси: Берлин, Рим, Токио? Если он и был, то был ущербным.
События сложились так, что окончательно определились активно действующие участники разыгравшейся мировой трагедии в несколько первых дней декабря 41-го года.
5.12.41-го Красная армия начала контрнаступление под Москвой. На смену измотанным в оборонительных боях частям пришли свежие части из Сибири. Из данных разведки Сталин знал, что в планы Японии не входит открытие Сибирского фронта, у нее были другие планы. Гитлер «глянул на карту» и понял, что ни о какой молниеносной войне теперь не может быть и речи. Свое отступление от Москвы Гитлер отступающим солдатам «объяснял» вступлением в бой сибиряков. Громадность Сибири понял не только Гитлер в кабинете, отделанном дубовыми панелями, но и отступающая от Москвы действующая армия, одетая в шинелишки.
Японские руководители в кабинетах, отделанных кипарисовыми панелями, провозгласив лозунг: «Азия для азиатов» и бросив в жертву ради идеи живые торпеды и бомбы – камикадзе, оказались, как и Наполеон, и Гитлер, заложниками сумасбродной идеи. Война в осуществление этой идеи сначала шла тоже очень успешно.
Японское правительство полагало, что, продемонстрировав Америке силу, оно побудит США воздержаться от активного участия в войне.
Разведка Англии узнала о намерениях Японии, но Черчилль, во имя интересов Английского народа, скрыл эту информацию от своего ближайшего союзника. Черчиллю очень хотелось вовлечь Америку в активную войну, и Япония сама дала этому предлог.
7.12.41-го (через два дня после начала нашего наступления) в Пирл-Харборе американский флот на некоторое время действительно был выведен из строя, но это только ускорило полный разгром Японии. Времена македонских, аттил и чингисханов, когда победа достигалась могучей армией, прошли. В этой войне победу мог обеспечить только могучий тыл. Как можно было хотя бы в мыслях допустить сравнение японской (как и германской) индустрии, даже очень сильной, которая героически трудилась под градом американских бомб, с индустриальным титаном Америки (и нашим Заволжьем), недоступным для нападения ни с воздуха, ни с моря, ни с суши.
На следующий день, 8.12.41-го США и Великобритания объявляют Японии войну.
Гитлер, побуждая Японию двинуть Квантунскую армию в Сибирь, хватаясь за соломинку, 11.12.41-го, в качестве союзника Японии, вместе с Италией объявил войну Америке, но Япония не решилась еще на один фронт и войска в Сибирь не послала.
Всё. За 6 дней декабря все основные участники грандиозного сражения определились, война стала мировой.
Мы, отзывая войска с Дальнего Востока, знали от Рихарда Зорге, что Япония не планирует войны с нами, возможно, знали и почему, но надо было обезопасить себя с востока, и мы, как и англичане, возможно, скрыли это от американцев.
Недавно в какой-то газете прочитал, что и американское правительство об этом знало, если можно верить газетным уткам, но её руководители в кабинетах отделанных панелями из красного дерева, решили пожертвовать своими матросами и кораблями, если верить словоохотливым толкователям прошлого, ради получения согласия конгресса на начало войны. Корабли-то они мигом отстроили.
Пелагея Ивановна Брагина в воспоминаниях «Повесть о семнадцати спасенных», изданных в Туле в 1965 году, оставила для истории бесценные свидетельства о поведении наших людей и военнослужащих немецкой армии на оккупированной территории. Эти воспоминания более ценны, чем воспоминания военачальников или политиков, которые в мемуарах проводят заданную линию. Пелагея Ивановна никакой линии не проводит, но, конечно, редактирование было. Пелагея Ивановна рассказывает, как она на оккупированной территории организовала самодеятельный госпиталь для раненых бойцов, оставленных нашей отступающей армией. Рассказывает, как в избу, где был этот госпиталь, при нашем контрнаступлении заскочили отступающие под ударами сибиряков немецкий офицер с пистолетом в руках и солдаты с автоматами: «Сибирь?» Они готовы были нажать на спусковые крючки, но женщина кое-как сумела объяснить немецкому офицеру, где и когда были ранены бойцы, и немцы не тронули их. Может быть, они сами участвовали в тех боях, где были ранены наши бойцы. Может быть, они и ранили этих солдат. Так, что они даже посочувствовали им, как раненым на равных, один их них даже сигарет оставил. А если бы не понял офицер, если бы увидел он в этих раненых сибиряков? Но понял офицер, и не нажали на курки немецкие ребята, мужики, солдаты, которых Гитлер бросил в эту мясорубку.
Нас повезли в далекую безопасную Сибирь, которая спасла Россию.
Эшелон.
Эшелонный быт – это особые нормы поведения и особый уклад. Сформирован эшелон из товарных вагонов с нарами. Мы расположились в переднем правом углу по ходу поезда. Я и Валик расположились на нарах, бабушка с мамой внизу на тюках.
От фронта нас отвезли быстро, чтобы не мешались, а дальше эшелон пускали в «окна» – ехали почти 2 месяца.
Поезд мог мчаться много часов подряд, минуя без остановок населенные пункты. Кому было невтерпеж – оправлялись на ходу, выставляя в дверь то, чем оправлялись. Если останавливались после долгой езды на перегоне, то все, кто терпел, выскакивали и садились вдоль полотна. Впрочем, в поезде практически не было мужчин. Были женщины и дети, ну а тем редким мужчинам, которые были, немощь, освободившая их от фронта, позволяла быть незамечаемыми.
На станциях не любили эшелоны с эвакуируемыми, потому что, если перед станцией долго ехали, то на станции некогда было искать туалет, да еще, чего доброго, стоять в очереди. Садились между вагонами. Я слышал сетование станционных рабочих: «Как прибудет эшелон с эвакуируемыми, так всю станцию «засерут».
В цепочке обмена веществ так же не регулярно и непредсказуемо было и первое звено – потребление.
Были базовые станции, где кормили и выдавали продукты. На эвакоудостоверении сохранились (не выцвели) некоторые отметки о получении продуктов. Сохранилась отметка о выдаче обеда и сухого пайка на два дня. По воспоминаниям Валика, на станциях, где было организовано питание, в кастрюлю накладывали кашу, был и суп иногда, сухим пайком выдавали сахар или конфеты, хлеб, селедку, топленое масло, маргарин, бывала даже тушенка.
На станциях бегали за кипятком. Но важнейшее значение имело самообеспечение и приготовление пищи. Что-то получали, что-то меняли, что-то воровали.
Если эшелон останавливался на перегоне между станциями рядом с картофельным полем, то находилось несколько человек, которые выходили на поле и рылись под кустом (подкапывали), надеясь нащупать более-менее крупный клубень. Кусты не вырывали, и все равно, хорошо если это было колхозное или совхозное поле, а если это был огородик железнодорожной рабочей, то была у нее причина сокрушаться и проклинать этих эвакуированных.
К счастью вероятность того, что больше одного эшелона за лето остановятся в одном месте, мала, и поля после нас на вид оставались не разоренными.
Варили на остановках в чистом поле и на малолюдных разъездах. Варили на маленьких костерках между двумя кирпичами.
Вот остановился поезд. Оправились, и начинает народ соображать – на долго ли остановились. По каким-то приметам решают – надолго. И все, кто запасся всем необходимым: кирпичами, дровами, котелками, продуктами, и есть вода, начинают готовить варево. Но, бывает, и часто, что ошибаются. Поезд дает гудок, и все хватают свои горячие котелки, горячие кирпичи, заливают огонь, хватают обугленные дымящие дрова и бегут к своему вагону. Поезд очень медленно трогается, и посадка продолжается на ходу с насыпи, друг другу помогают, друг друга подсаживают. Надо обязательно в свой вагон, потому что неизвестно, сколько поезд будет идти без остановки.
В.Астафьев рассказывает, что когда он работал на железнодорожной станции в Сибири, зимой в сильный мороз к ним на станцию пришел эшелон, который долго шел без остановок. Вагоны не были переоборудованы под теплушки, т.е. в них не были установлены печурки и в вагоне, который велели им разгрузить, были только оледеневшие трупы.
Ощущение тыла пришло на подходе к Уралу. Появились встречные и обгоняющие нас составы, которые вели паровозы ФД. Громадный котел, маленькая труба, чтобы вписаться в габариты мостов и восемь пар ведущих колес. Эти паровозы водили составы через Уральский хребет. Уханье эжектирующего пара из трубы, чтобы увеличить тягу в котле. Ух, Ух, Ух, вызывало ощущение силы.
Немцы еще наступали, а здесь уже чувствовалось дыхание грядущей победы. От этого паровоза прямо исходило сияние и поступь мощности. Ни бомбежек, ни обстрелов, ни затемнения, мощные паровозы и уже варится броня танков для Сталинградской битвы.
В Тюмени дали возможность сходить на базар. Деревянный город, по улицам жидкая грязь, вдоль улиц деревянные тротуары. Тюмень старейший сибирский город. Вероятно, есть в нем памятники истории, и в дополнение к ним в тупичке рядом со станцией оставлен в качестве экспоната паровозик. Пройдет тридцать лет, и по Великой сибирской магистрали побегут электровозы, а тюменская детвора будет иметь возможность посмотреть на настоящий паровоз.
За Уралом необозримая Западносибирская равнина. Самая большая, самая ровная в мире равнина. Всем равнинам равнина. Железнодорожная колея, прямая, как стрела, ни вверх, ни в низ, ни влево, ни вправо не отклоняется.
Поезд мчит. Теплый летний вечер, двери в вагонах настежь открыты, полыхают вдали зарницы. Что-то ждет нас впереди…. Мчит поезд все дальше и дальше и через почти два месяца прибыл на станцию Асино. Конечную станцию на ветке от Великого Сибирского пути из Томска дальше на север, вглубь тайги.
Сейчас, в пору, когда выискивается хоть какой-либо еще не оплёванный эпизод нашего прошлого, один из слюноизвергателей писал о вопиющем попрании свободы личности во время эвакуации т.к. эвакуируемые не могли сами выбрать себе место, где они хотели бы пережить войну у родственников в тепле и «сытости». Их, не спросив их желания, развозили по всему Уралу, Зауралью и по Средней Азии, направляя не только людей, но и по 500гр хлеба на каждую эвакуируемую душу.
Можно себе представить, к какой закупорке всей транспортно-снабженческой системы привело бы столпотворение, возникшее, если бы каждый ехал туда, куда ему вздумается. В этом случае уж определенно наводить порядок пришел бы Гитлер со своим пониманием свободы личности.
Кстати, организуя эвакуацию из Ленинграда, правительство пыталось отправить эвакуируемых в те регионы, где требовались рабочие. В Ленинград поступали заявки. Стремясь попасть ближе к родителям Валика, мама завербовалась на Астраханский какой-то рыбный завод, и на эвакоудостоверении есть запись о том, что она командируется в Астрахань. А летом началось стремительное наступление немцев на юге, и путь на юг был закрыт. Да и вообще, я не представляю, как эту смесь можно было бы рассортировать. Не стоило на это тратить силы, а рабочие руки и в деревне были нужны.
В каких-то учреждениях, какие-то служащие, распределяя поток эвакуируемых, направили какие-то эшелоны в Кемеровскую область, а область, распределяя эшелоны по районам, двинула наш эшелон в Асино. Области заранее были предупреждены о направленных к ним эшелонах. Районы заранее были предупреждены о количестве людей, которых им надлежало распределить по колхозам. Колхозы были заранее оповещены и направили на станцию Асино к определенному сроку столько подвод, сколько было надо, чтобы вывезти со станции заданное районом количество людей с их тюками. А в Асино с такого-то по такой-то вагон в такой-то район, а там кто на какую подводу попадет.