Гуго Вормсбехер
Поражения в Кремле, ставшие победой
1-ая и 2-ая Делегации в 1965 г.
(Полный текст доклада №1 на 5-й Международной
научно-практической конференции
«Российские немцы: 50 лет общественному движению».
Москва, 11–16 февраля 2015 г.)
В 1965 году в Москву были направлены две делегации с задачей добиться реабилитации советских немцев. Задача эта была продиктована давно, еще Указом от 28 августа 1941 года, и заставляла действовать тоже давно, и люди, готовые добиться ее решения, были среди российских немцев всегда.
В трудармии, за колючей проволокой, они добивались права работать не для "искупления вины перед Родиной", а под лозунгом, под которым работала вся страна: "Всё для фронта, всё для победы!" С подконвойной работы в тайге и на шахтах они бежали с риском расстрела на фронт, чтобы там, под чужой фамилией, воевать против врага и доказать этим, пусть в случае смерти лишь одному себе, всю несправедливость обвинений против российских немцев. После отмены спецкомендатуры они отказывались подписывать бумаги о том, что не имеют права возвращаться в места прежнего проживания. Позже в народе возникла, во многом так же как защитная и протестная реакция, невероятная по массовости в тех условиях немецкая художественная самодеятельность.
Такие люди направляли свои письма в Москву с требованием восстановления справедливости. Некоторые даже рисковали поехать в Москву, чтобы лично попытаться донести до высоких инстанций чаяния народа. Но после того, как стало известно о выходе Указа 1964 года, снимавшего с советских немцев все обвинения Указа 1941 года, стало особенно ясно: требуются уже не разрозненные действия одиночек. Требуется делегация, представительная и уполномоченная народом. Тем более, что другие репрессированные народа уже почти 10 лет назад были и реабилитированы, и их автономные республики были восстановлены.
1-ая делегация (январь 1965 г.)
1-ая делегация готовилась оперативно: за несколько месяцев до поездки в разных регионах страны: в Красноярском крае, в Поволжье, в Казахстане, в Киргизии - начался сбор подписей под требованием восстановить Автономию, и сбор средств для поездки. Естественно, делалось это максимально скрытно.
Первая встреча делегатов состоялась 4 января утром в редакции газеты "Нойес лебен", издававшейся в Москве для советских немцев с 1957 года. Отнеслись к делегатам в редакции достаточно приветливо, выделили даже кабинет для работы, печатали в машбюро их материалы.
Всего приехало 11 человек: из Алма-Аты Иоганн Варкентин, преподаватель вуза, писатель, Яков Ольферт, школьный учитель, и я, тоже учитель; из Красноярского края Доминик Гольман, пенсионер, бывший педагог, член партии, известный впоследствии писатель, и Генрих Кайзер, пенсионер, бывший экономист; из Волгоградской области Константин Борнеман, персональный пенсионер, член партии с 1918 года, участник гражданской войны; из Краснодарского края Рейнгардт Кёльн, бывший партработник в АССР НП, член партии с 1924 года, проведший 20 лет в лагерях, писатель; из Свердловской области Николай Дельва, рабочий, тоже член партии; и из Киргизии Иван Бруг, пенсионер, беспартийный, Отто Гертель, педагог, член партии, и Георг Михель, инженер, беспартийный. Кроме того, в Москва к делегации присоединились сотрудница редакции "Нойес лебен" Мария Фогель, работавшая и до войны в газете в АССР НП, мать всемирно известного потом композитора Альфреда Шнитке, и Вольдемар Шнайдер, инженер из Красноярского края, беспартийный, находившийся в это время в Москве.
Привожу эти данные, чтобы показать, что делегация составлялась продуманно: в ней были заслуженные члены партии, комсомольцы и беспартийные, интеллигенция и рабочие, немцы Поволжья и другие немцы. Это означало представительность и позволяло претендовать на прием не только в советских, но и в партийных органах. В том числе в ЦК КПСС. Тогда это имело большое значение. К тому же делегация имела с собой 662 подписи под обращениями с просьбой восстановить немецкую Автономную республику.
Официально мы называли себя "Инициативной группой советских немцев, прибывших в Москву по вопросу о восстановлении немецкой автономной республики". Обращаю внимание на очень важный момент в этом названии: прибыли по вопросу восстановления не АССР НП, а немецкой автономной республики. Ниже будет объяснено, почему.
Итак, 4 января мы впервые собрались вместе. Работа началась с того, что заслушали проект Заявления в Президиум ЦК КПСС, подготовленный Р. Кёльном. Проект содержал историческую справку о советских немцах и заявление, в котором выражались неудовлетворенность Указом 1964 года, требование полной реабилитации советских немцев через отмену всех дискриминационных указов и распространение на немецкое население страны прав, предоставленных Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 февраля 1957 года другим репрессированным народам.
Было решено принять этот проект за основу и внести в него поправки, суть которых - считать единственным требованием, отвечающим интересам советских немцев, восстановление их автономии, и отразить в документе интересы не только немцев Поволжья, но и украинских, крымских, кавказских и др. То есть с самого начала удалось договориться о том, что главная наша цель - восстановление республики, а не другие связанные с этим вопросы, и что выступать мы должны от имени не одних немцев Поволжья, а всех советских немцев.
На следующий день работа началась с того, что было зачитано несколько приветствий, уже поступивших с мест. В частности, Г. Келер из Красноярска писал:
"Ваше дело народное и справедливое, и поэтому нужно действовать серьезно. Alle wollen Heim. Но только при таких условиях, как были у калмыков… Я был из первых, кто писал в ЦК КПСС о восстановлении Немреспублики, и поднимая людей для этой цели, хочу быть и из первых, кто пожелает вам успехов в нашем святом вопросе… Желаю вам также быть очевидцами быстрейшего восстановления Немреспублики на прекрасной реке Волге!"
Кто находился в подобных ситуациях, тот знает, какое большое значение имеют такие письма. Иногда даже одно письмо. Ведь поддержка, понимание того, что кто-то душой с тобой, так нужны…
А 6-го нас ждала еще одна радость: нам принесли свежий номер газеты "Нойес Дойчланд" из Берлина, где был практически полностью опубликован … закрытый в нашей стране Указ Президиума ВС СССР от 29 августа 1964 года! Было ли это простое совпадение, или это была оперативная реакция советской стороны на появление нашей делегации в Москве, и можно ли было позволить себе воспринимать это как шаг на пути к тому, зачем мы приехали, - в любом случае, это было важно…
Доработанный проект Заявления стал не только выражением позиции членов делегации, но и основой других документов как 1-ой, так затем и 2-ой делегации, и содержал основные наши аргументы, использованные нами потом во время встреч с официальными лицами, поэтому привожу его целиком.
«Первому Секретарю Центрального Комитета КПСС
тов. Брежневу Л.И.
Председателю Президиума Верховного Совета СССР
тов. Микояну А.И.
от инициативной группы коммунистов, комсомольцев и беспартийных, прибывших из разных областей РСФСР, Казахской ССР, Киргизской ССР по вопросу о полной реабилитации советско-немецкого народа и восстановлении советско-немецкой автономной республики.
1. Мы выражаем Партии и Правительству нашу искреннюю благодарность за снятие с советско-немецкого народа тяжкого, необоснованного обвинения в пособничестве германскому фашизму в годы Великой Отечественной войны.
2. Поскольку Указ Президиума Верховного Совета СССР "О внесении изменений в Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. "О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья"" снимает с советско-немецкого населения обвинения в помощи фашизму, то и все последствия этого обвинения, а именно:
а) ликвидация республики немцев Поволжья;
б) насильственное выселение всех немцев, проживавших на Волге и к западу от нее;
в) запрет возвращения в родные места -
должны быть исправлены как последствия обвинения неправильного.
Полностью должны быть отменены указы от 28 августа 1941 г., от 26 ноября 1948 г. и 13 декабря 1955 г. Это будет соответствовать духу и букве программных положений партии и Советской Конституции, принципам ленинской национальной политики.
3. Мы считаем своим долгом обратить внимание ЦК КПСС на то, что ряд утверждений, содержащихся в указе от 29 августа 1964 г., пока еще не соответствует действительности или же реализуется явно неудовлетворительно. Так, например, у нас нет национальных школ для немецких детей, нет своих представителей в Совете Национальностей, крайне неудовлетворительно поставлено или вовсе отсутствует преподавание немецкого языка как родного, а также политико-воспитательная и культурно-массовая работа на родном языке.
Все попытки и усилия по проведению этой работы чрезвычайно сложны в условиях разбросанности, распыленности немецкого населения, повсеместно наталкиваются на глухую стену сопротивления, вызывая обвинения в "национализме", "самоизоляции" и т.п. Участие советских немцев в общественной жизни страны никак не соответствует их численности и вносимому ими вкладу в строительство коммунизма.
4. В этом противодействии законному и естественному стремлению к сохранению и развитию своей национальной социалистической культуры сказывается вредное, антиленинское представление о том, что советские немцы якобы являются осколком германского, австрийского или швейцарского народов.
Мы - один из многих народов Советской Отчизны и решительно отвергаем теорию о том, что советские немцы в настоящее время не имеют своей национальной государственности якобы по той причине, что "основная часть немцев проживает за пределами СССР". (См. книгу "Население СССР", Госполитиздат, 1961 г., стр. 108).
Самым убедительным опровержением этого порочного тезиса является изданный в тяжелую годину Гражданской войны, подписанный 19 октября 1918 г. Лениным декрет о создании Трудовой коммуны немцев Поволжья. Опровергается этот тезис всей практикой социалистического строительства в АССР НП и других национальных немецких районах СССР в довоенное время.
Возвращение советско-немецкому народу всех конституционных прав есть вопрос внутренней национальной политики, ни в коей степени не связанный с решением германского или какого бы то ни было иного вопроса международной политики. Советская Россия - страна наших отцов, и мы хотим быть равноправными ее сынами.
5. Мы считаем, что выразим общее мнение не только советско-немецкого населения, но и всех братских народов нашей страны, заявляя честно и открыто перед ЦК КПСС следующее.
Единственно возможным, единственно справедливым и действительно соответствующим ленинской национальной политике решением проблемы советских немцев мы считаем обязательное восстановление немецкой автономной республики и возрождение социалистической советско-немецкой нации. Только восстановление немецкой автономной республики может разом решить все наболевшие и неотложные вопросы о культуре, школах, театрах, борьбе с религией, сектантством и т.д. Только восстановление немецкой автономной республики может остановить духовную, нравственную деградацию не имеющего культурной и языковой связи советско-немецкого населения. Только восстановление немецкой автономной республики может отвечать программному положению КПСС "полностью использовать и совершенствовать формы национальной государственности народов СССР". (Программа КПСС, М., "Правда," 1961, стр.114).
6. Мы убедительно просим дать нашей группе как можно быстрее определенный ответ.
Москва, 9 января 1965 г. Подписи.
Приложения: 1. Справка в Президиум ЦК КПСС на 10 страницах.
2. Список участников инициативной группы».
Когда всё было готово, четыре человека во главе с К. Борнеманом, которого мы избрали руководителем Инициативной группы, поехали сдать заявление в приемную ЦК. Через 40 минут ожидания нас направили к заведующему приемной Строганову. Этот "прием" длился всего минут пять, но сказать нам хозяин кабинета смог за это время много:
- Вы Указ читали? Что же вам еще нужно? Там всё сказано: никакой республики вам не будет… ЦК не может каждый день собираться, чтобы обсуждать вопрос о немцах… Вы пришли не к директору рынка… Меня партия посадила сюда не для обсуждения указов… А что, вы недовольны Указом? Что, вам Советская власть не нравится? - и т.д.
После такого "приема" мы сдали наше Заявление в бюро пропусков ЦК. О результате мы должны были позвонить на следующий день.
7-го нам ответили, что наше письмо передано в секретариат Л. Брежнева, и нам следует позвонить туда завтра после 12 часов.
Готовясь к приему, мы распределили темы, назначили основных выступающих и дублеров, решили также, чтобы в случае отказа восстановить автономию на Волге не дать закрыть вопрос о республике вообще, не упирать на приеме на то, что республика на Волге - это единственный вариант, а ставить вопрос о восстановлении государственности в принципе. Было также решено отпечатать для каждого Декрет 1918 года о создании Автономной области немцев Поволжья, указ 1941 года и другие указы - ведь эти документы невозможно было нигде достать.
8-го мы позвонили в секретариат Л. Брежнева, его помощнику Цуканову. Он ответил нам, что Л. Брежнев принять нас не может, потому что не имеет времени, что вопрос еще не созрел, что вопрос очень сложен и что вопрос изучают. На приведенный нами аргумент, что Ленин находил время принимать ходоков даже одиночек, а нас всё-таки 13 человек и мы приехали, имея с собой 660 подписей от людей, Цуканов ответил: "История о Ленине уже написана, а о нашем времени еще только будет написана". Он посоветовал обратиться к другим секретарям ЦК, порекомендовал поехать домой, передав имеющиеся у нас документы в ЦК, и сказал, что при необходимости нас пригласят.
После этого мы решили отправить Брежневу, Микояну и Косыгину телеграммы с просьбой о приеме, что вечером и было сделано - для надежности с Центрального телеграфа.
На следующий день нас принял заведующий Приемной Президиума Верховного Совета М.П. Скляров. Как заранее договорились, И. Варкентин изложил цель приезда инициативной группы и сформулировал ряд вопросов: означает ли Указ, что будет осуществлена полная реабилитация, будет восстановлена автономная республика, будут сняты все ограничения, и что можно ожидать улучшения удовлетворения духовных потребностей советско-немецкого народа на родном языке? Ответ был жесткий: на все эти вопросы Указ дает ясный и исчерпывающий ответ. Вы ставите вопрос об автономии? Этот вопрос в Указе не затрагивается, и я на него ответить не могу.
В дальнейшем М. Скляров снова и снова повторял: я могу дать разъяснения только по Указу. О том, что лежит за пределами Указа, я не берусь и не могу говорить. Президиум Верховного Совета много занимался вопросом советских немцев, хорошо ознакомился с состоянием дел, знает всё, о чем писали и говорили советские немцы. В ближайшее время Президиум не намерен вновь заниматься этим вопросом. Если есть на местах беззакония по отношению к советским немцам, надо об этом говорить, и они будут устранены.
И дальше произошло то, чего некоторые из нас очень опасались и что затем резко усилило расхождение в тогдашнем национальном движении. Видимо, отчаяние от безнадежного ответа на главный вопрос вызвало стремление попытаться добиться хоть чего-то по частным вопросам. Кроме того, идея восстановления республики явочным путем, т.е. через возвращение на ее территорию в индивидуальном порядке, воспринималась некоторыми членами делегации как вполне реальная (она была живуча и через 30 лет), а для этого требовалась хотя бы отмена запрета на прописку.
И вот, вопреки всем нашим договоренностям о том, что мы будем ставить вопрос только о восстановлении государственности и полной реабилитации, и ни в коем случае не опускать его до снятия ограничений в прописке на Волге, до возврата конфискованного при выселении имущества ("курятников", как это называли противники этих устремлений), и вообще до мелких, частных вопросов, - вопреки всему этому члены делегации начали говорить именно о таких вещах: "Когда немцы приезжают на Волгу, им предлагают уехать в 24 часа - будет ли это изменено?". "Я был в родном селе, там нужны рабочие, но немцев там не прописывают, потому что они немцы". "Когда будут сняты запреты, чтобы советские немцы были опять равноправными с другими народами?". "Культура советских немцев гибнет, национальных школ нет, так называемая расширенная программа изучения немецкого языка - это фикция, она ведется лишь в части школ при большом недостатке учителей и учебников". "Немцы живут слишком распыленно, и нет даже возможности составить в школах группы немецких детей для их обучения родному языку". Был задан и вопрос о том, что после возвращения из Москвы участники делегации могут быть подвергнуты на местах преследованиям.
Скляров заверил, что никаких преследований не будет. А по вопросу о прописке четко заявил: мы не можем заняться массовым переселением немцев на Волгу, там тоже живут люди, нельзя совершать новую ошибку. (Каким живучим оказался этот тезис! Мы его потом не раз слышали даже в начале 1990-х годов, на гораздо более высоком уровне). И завершая, добавил, что он обо всем доложит Микояну, и что любой из членов делегации может в любое время по любому вопросу обратиться в Приемную. Весь разговор длился 45 минут.
Хотя все затронутые вопросы были вполне актуальны, решение их не вело к решению главного вопроса - восстановлению автономии. Если же был бы решен главный вопрос, то эти вопросы были бы решены автоматически. Поэтому говорить о них, когда нет ещё принципиального решения по главному вопросу, значило дать возможность и свести всё к этим частным вопросам, пообещав что-то сделать, улучшить, поправить, не меняя ничего по сути. Что впоследствии и произошло. Конечно, произошло не потому, что мы говорили и о таких вопросах, но такое нарушение всех договоренностей уже на встрече низшего уровня не могло не осложнить обстановку в делегации.
Между тем следующий день был воскресенье, 10 января, а еще через день уже заканчивались школьные каникулы. И никаких надежд на прием на более высоком уровне. И - горькая мысль о том, можно ли вообще чего-то достичь, если на первых же шагах люди забывают о главном. Получалось: поездка, в которую было вложено столько сил, времени и переживаний, заканчивалась безрезультатно, да еще таким серьезным "проколом". Переживали все: пора уезжать, особенно учителям, были взяты уже билеты на самолет, и каждый ясно представлял себе реакцию на такие итоги тех, кто ждал нашего возвращения. Это ведь удар по всем надеждам…
На последнем общем заседании мы еще раз позвонили в ЦК и в Президиум Верховного Совета; оказалось наше письмо туда еще не поступило. Части делегатов надо было уезжать. Мы твердо договорились: остающиеся никаких изменений в совместно выработанные документы не вносят, в своих действиях соблюдают выработанные положения и принципы, и оперативно информируют уехавших о происходящем…
А 13 января вечером, уже в Алма-Ате, мы получили телеграмму от Р. Кельна, что делегация была 12-го утром принята Микояном. Варкентин позвонил в Москву М. Фогель, и та сказала, что о приеме стало известно еще 11-го, что Д. Гольмана, который тоже уезжал в этот вечер, еще успели задержать, нас нет. На приеме был поставлен вопрос о восстановлении автономной республики на Волге, и Микоян ответил: нельзя, там всё заселено. Тогда был поднят вопрос о прописке на Волге, Микоян обещал разрешить, и все были обрадованы. Еще она передала, что перед приемом ей коллегами было сказано: в случае несогласия с действиями группы - молчать.
Мы были в отчаянии - свершилось то, чего мы так опасались: вместо республики прописка! Между тем пришли письма от участников встречи с Микояном, первое - от Г. Михеля, который должен был после моего отъезда вести Хронику работы делегации дальше. Он писал, что в 9 часов вечера 11 января, т.е. в день отъезда ряда делегатов, из приемной Президиума Верховного Совета позвонили и сказали, что 12 января утром делегацию примет Микоян. А во время самого приема Микоян на вопрос о восстановлении республики ответил, что сделать это практически невозможно, потому что территория ее заселена. Но можно создать немецкие средние школы, выпускать литературу на немецком языке, брать литературу из ГДР. Обещал также опубликовать Указ от 29 авг. 1964 г. и разрешить прописку немцев в местах их проживания до выселения. Беседа длилась 40 минут.
Д. Гольман в своем письме, довольно критично описав этот прием, отметил: никто на нем даже намека не сделал на то, что Автономию можно бы создать в другом месте. Что тогда породило сомнения в искренности ряда членов делегации и сильно сказалось на дальнейших взаимоотношениях в движении.
* * *
По-разному можно оценивать итоги работы первой делегации, и при желании можно найти немало моментов для критики. Однако если подняться над второстепенным, то итоги эти предстанут очень важными.
Во-первых, сам факт приема имел большое значение и для советских немцев, и для властей на местах. Он говорил о том, что нашу проблему и наши инициативы не могут просто так игнорировать.
Во-вторых, даже сегодня вызывает удивление, как небольшой группе, впервые за 23 года поднявшей такой острый вопрос, удалось за такой короткий срок, да еще в такое неудобное новогоднее время, добиться приема практически на высшем уровне.
В-третьих, нам было отказано в восстановлении республики не потому, что вообще не допускали об этом речи, а потому, что считали территорию бывшей АССР НП заселенной. Отсюда следовало три вывода:
а) если мы докажем, что территория не заселена, то республика может быть восстановлена;
б) если не получится волжский вариант, то есть надежды на восстановление государственности в другом месте;
в) впервые после многих лет репрессий, спецкомендатуры и дискриминации, власти вели с советскими немцами диалог на уровне аргументов.
В-четвёртых, хотя этой первой, маленькой, слабо подготовленной делегации и отказали по неубедительным аргументам в восстановлении республики, ей всё же обещали снятие запрета на прописку, открытие немецких школ, издательств, устранение всяческих ограничений и нарушений, готовность рассматривать различные обращения, а также публикацию важного Указа. Значит, если собрать делегацию побольше, подготовить ее получше, если наши аргументы сделать более неопровержимыми, то мы добьемся большего?
И в-пятых: делегатам на прямо поставленный вопрос дали и прямой ответ: преследований за участие в поездке не будет. А это означало, что у многих будущих активистов страхи и опасения будут сняты, и вторая делегация сможет быть не только более многочисленной, но и действовать смелее, уверенней.
В этом плане всё выглядело довольно неплохо. Значительно хуже было с единством в только-только зарождающемся национальном движении: удастся ли преодолеть принципиальные расхождения в постановке целей?
Как бы то ни было, после первой делегации многое прояснилось. Появилась, казалось, вполне обоснованная надежда, зовущая к действию. Как разведка боем, первая делегация позволила перейти от сомнений и предположений к разработке и выполнению плана главного сражения.
2-ая делегация (июнь-июль 1965 г.)
Информация о поездке первой делегации разошлась достаточно широко для того времени и для тех возможностей - об этом мы позаботились. Естественно, ни по радио, ни в газетах ничего о делегации появиться не могло. "Нойес лебен" тоже не могла ничего опубликовать, кроме фотографии группы, принятой Микояном, назвав ее группой гостей редакции (так же она потом сделала и со второй делегацией). Но многие читатели знали или поняли, что это за "гости" на самом деле.
В некотором замешательстве были партийные и прочие органы: с одной стороны, создания таких "инициативных групп" вроде допускать никак нельзя; с другой - сам Микоян принял ее и обещал, что преследований не будет. Всё это вызывало у людей ещё больше надежд и активности.
То, что теперь нужна вторая делегация, было ясно многим. Ясны были и цели этой делегации: вновь поставить требование о восстановлении государственности, не дать себя при этом отвлечь на второстепенные вопросы, опровергнуть главный контраргумент о заселенности территории бывшей АССР НП, сделать делегацию гораздо представительней, для чего увеличить ее численность и собрать как можно больше новых подписей, и естественно, быть готовыми к более длительному пребыванию в Москве, а значит, собрать больше средств, предусмотреть смену начального состава делегации после окончания их отпусков следующим составом, и т.д. Вся эта работа в разных регионах и началась как направленная на единую цель.
Но очень скоро выяснилось, что хотя цель у всех у нас в принципе одна, не все хотят добиваться ее вместе. Стало известно, что красноярская группа действует по собственной, не согласованной с другими группами, программе. Ее цель - собрать делегацию только из немцев Поволжья, действовать под лозунгом "Волга или вечная ссылка" (т.е. никаких вариантов), и республика только для немцев Поволжья. Для других немцев - Украины, Крыма, Закавказья - должны быть отдельные требования о восстановлении там всего, что было до выселения, ибо "только восстановление прежнего положения является полной реабилитацией согласно закону".
Выдвигалось опять требование возврата конфискованного имущества. Определен был и срок поездки - 3 июня (наше предложение было - июль, чтобы в делегации могли участвовать преподаватели и студенты). При этом в Москве предполагается допустить в состав делегации только тех, кто письменно подтвердит свое согласие с такой программой, а кто с этим не согласен - враги.
Красноярскую группу, как выяснилось, поддерживала также часть группы из Киргизии во главе с И. Бругом, с которым мы, алма-атинская группа, находились, как и с О. Гертелем, в постоянном контакте - он несколько раз приезжал к нам, но ни разу не говорил о своих отношениях с красноярцами. К чему такие действия могли привести, нетрудно было себе представить. Это могло значительно ослабить представительность делегации: одно дело - быть делегацией всех советских немцев, другое - только немцев Поволжья, которые составляли до войны лишь четверть от общего числа народа. Такой делегации легче было и отказать, мотивируя тем, что если республика на Волге - только для немцев Поволжья, то надо будет, значит, восстанавливать и национальные районы на Украине, в Крыму (куда хотят вернуться и крымские татары и отказать которым после этого будет уже трудно), и на Кавказе, и на Алтае, и в Оренбуржье, и переселять людей в гораздо более заселённые, чем на Волге, места.
Такие действия означали также, что все другие советские немцы должны создавать свои собственные делегации и требовать параллельно с немцами Поволжья восстановления своих прежних национальных районов, отмены запрета на прописку, возвращения в родные места. Это означало, что даже при полном решении всех требований довоенная территориальная разобщенность советских немцев будет возрождена и сохранена на будущее вместо того, чтобы собрать, наконец, народ вместе, и что по отдельности никто не сможет обеспечить своего национального будущего, а значит, ассимиляция будет неизбежной и скорой.
Это означало, что сепаратными действиями немцы Поволжья могут настроить против себя всех остальных немцев, т.е. большинство, и не только не получат от них поддержки в решении своего вопроса, но могут вызвать в отместку и противодействие этому решению. Это означало также, что даже подписи и средства предстояло теперь собирать под разными требованиями и для разных делегаций, что вообще вносило полный сумбур во всю подготовительную работу. А требование возврата имущества, выдвигаемое до принятия политического решения о восстановлении государственности, могло еще больше осложнить его принятие.
(Вообще вопрос о «компенсациях» имеет совсем другой масштаб и содержание: у народа незаконно отняли государственность, его общенародную и кооперативную собственность в виде экономической, социальной, культурной, образовательной и т.д. инфраструктуры, а также личную собственность. А требование "возврата имущества" сводит всё к компенсации только за личное имущество. Должно же быть так, чтобы народу, имевшему тогда как минимум равную с другими народами страны социально-экономическую базу, именно эта база, равная с таковой у других народов сегодня, была опять восстановлена, чтобы иметь опять равные же стартовые условия для национального будущего, разрушенные незаконными действиями государства. Только это будет полной реабилитацией народа в экономической сфере.)
Но всё это наших коллег не смущало. Стремление сделать что-то только для себя, игнорируя общие интересы; стремление иметь дело только с теми, кто безоговорочно тебя поддерживает, вместо того, чтобы действовать сообща, учитывать мнения всех и вырабатывать общую позицию - это будет преследовать наше движение и через десятилетия…
8 мая мы собрали в Алма-Ате совещание, на котором приняли предложения: республика на Волге должна быть для всех советских немцев, делегация должна быть единой, и ехать надо в июле. Нас поддержали в других регионах, однако процесс сепаратизма пошел дальше. И так как красноярцы опережали по времени начала своих акций остальных, то другим ничего не оставалось, как присоединиться к делегации "волжан", одним с самого начала, другим - когда смогут…
Между тем, не всё было безоблачно и в других сферах. О. Гертель из Фрунзе сообщал, что его уже дважды приглашали "для крупного разговора" и предупредили, что нельзя заниматься созданием инициативных и прочих групп, нельзя участвовать в них, нельзя собирать подписи и нельзя агитировать "за наш большой вопрос".
***
И вот 3 июня мы в Москве. Прибыло 28 человек (уже вдвое больше, чем первая делегация) из 15 республик, краев и областей. У делегатов с собой письма-полномочия с подписями: всего 3498 подписей (позже подъезжавшие делегаты привозили с собой еще, досылались подписи и по почте). Приняли нас опять в редакции "Нойес лебен", но на этот раз, как мы могли почувствовать, заметно сдержаннее. Повода для радости у редакции действительно не могло быть. Во-первых, некому было радоваться, потому что в ней практически не было советских немцев. Во-вторых, делегация доставляла много хлопот: опять нужно было выделить ей кабинет для работы, опять печатать бесчисленные материалы, в коридоре всегда было полно народу, а когда наши делегаты в полном составе шли на обед в столовую, то они резко выделялись на общем фоне и увеличивали очереди для сотрудников редакций журналов "Огонек", "Работница", "Крестьянка", "Здоровье", "Крокодил" и др., находившихся в этом же здании…
4 июня мы собрались на первое заседание. Красноярцы, чувствовалось, провели основательную подготовку, привезли с собой даже проект протокола этого заседания. Председателем собрания избрали Ф. Шесслера из Красноярска. Избран был также "Постоянно действующий комитет для разработки и представления материалов в Президиум ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета СССР по вопросу о восстановлении АССР немцев Поволжья и полной реабилитации советских немцев". Председателем этого комитета был избран также Шесслер, а всего в него вошло 8 человек: 4 члена первой делегации - Борнеман, Бруг, Кайзер и я, и 4 новых, но тоже все из немцев Поволжья - Берш, Гельфенбейн, Вельц и Шесслер.
Комитет был избран не только на период работы делегации в Москве, но и для координации затем всей работы на местах: с ним должны были согласовывать свои будущие действия делегаты, причем эти действия должны были "соответствовать духу положений и решений, выработанных всей делегацией"; комитет обязывался также "не допустить различных противоречивых направлений и течений и добиться полного единства действий".
На собрании было принято еще одно существенное решение: новые делегаты, прибывающие в Москву, могли включаться в делегацию лишь "при условии, что они полностью соглашаются с теми решениями и документами, которые выработала делегация". И если учесть, что в первый же день работы делегации все должны были своей подписью "выразить согласие" с тем, что делегация будет требовать восстановления только АССР НП, без всяких вариантов, и что делегация и ее руководство состояли в основном из немцев Поволжья, то фактически еще до начала работы делегации были заложены основы диктатуры немцев Поволжья в общей работе.
Таким образом, в отличие от первой делегации, вторая уже не допускала дискуссий. Лозунги "Волга или вечная ссылка" и "Кто не с нами, тот против нас" - жестко ограничивали не только свободу мнений, но и тематику обсуждений. В определенных ситуациях такая жесткость способствует концентрации сил на главной цели, и в ней есть существенный положительный момент. Сейчас ситуация требовала такой концентрации, но требовала ли она ее ценой безоговорочного подчинения всех позиции одной группы?
Во всяком случае, здесь впервые в нашем движении был создан прецедент установления единства не через согласование разных позиций и выработку единого мнения, а через утверждение одного мнения путем недопущения других мнений…
В этот раз мне, избранному опять секретарем делегации, пришлось заниматься в основном подготовкой документов, контактами с редакцией, а также записью состоявшихся встреч. Работа шла интенсивно, несмотря на то, что обсуждение вопросов в составе 30 человек, из которых только небольшая часть имела опыт работы в первой делегации, требовало очень много времени и сил. Вдобавок заседания проходили в небольшом кабинете, где с трудом удавалось всем разместиться и где часто просто нечем было дышать. Дискуссии нередко проходили весьма остро: во время одного из споров с красноярцами алмаатинец В. Гинц так стукнул кулаком по столу, что лежащее на нем толстое стекло разлетелось вдребезги.
Уже 5 июня были подготовлены два заявления на имя Первого Секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева: одно короткое, с просьбой о приеме, другое более полное, с оценкой положения советских немцев и просьбой о полной реабилитации и восстановлении АССР НП. 8 июня письма были направлены Брежневу и Микояну. К письму Брежневу были приложены и привезенные обращения с 3498 подписями.
Уже на следующее утро члены избранного делегацией Комитета были приняты заместителем заведующего приемной Президиума Верховного Совета СССР А.Н. Копёнкиным. Шесслер как руководитель делегации изложил цель нашего приезда, сказал, что Указ 1964 года решил наш вопрос не полностью, что вопрос должен быть решен до конца, "чтобы ленинская национальная политика целиком и полностью была применена и к нам".
Борнеман сосредоточился на вопросе о территории. И при этом сказал пророческую фразу, что после утверждений о том, что у нас нет территории здесь, могут появиться мысли: тогда пусть нас пустят в другую страну. И еще один важный для полемики тезис высказал наш старейший член делегации: "Нам иногда говорят, что многие немцы не хотят домой… Но мы, коммунисты, не должны ориентироваться на тех, кто потерял надежду".
Опровергали мы и тезис о заселенности территории бывшей республики. Приводились конкретные примеры: в родном селе Шесслера было раньше 600 домов, теперь - 47; в селе Штрасбург было 995, сейчас 42; в Мариентале осталась максимум четверть домов; в селе Мессер проживало раньше 10000 человек, сейчас там 25 дворов. Не хватает и рабочих рук, создан отдел по переселению, людей привозят со всей страны, но они не задерживаются, опять уезжают.
Ответ Копенкина показал, что нам противостоит.
"По вашему вопросу ЦК, Советское Правительство, Президиум Верховного Совета не раз собирались, рассматривали его. На протяжении всех двадцати с лишним лет он неоднократно был предметом рассмотрения. 29 августа 1964 года был издан Указ, где четко и ясно было сказано, что все обвинения, выдвинутые против немцев в условиях культа личности Сталина, в пособничестве фашизму - необоснованны. И все эти политические обвинения были сняты. Это и есть полная реабилитация советских немцев - вот суть Указа. Рассматривать Указ, будто он с одной стороны реабилитирует, а с другой оставляет наказание, нельзя: ведь наказанием было обвинение.
Далее, вопрос о восстановлении республики на Волге. В ней проживало 366 тысяч граждан немецкой национальности. Но ведь на территории СССР проживало тогда более одного миллиона немцев, и они не имели автономии. Но они жили, работали.
Вопрос о территории и о заселенности. Сейчас на территории немцев Поволжья живет 678 300 человек, до упразднения республики - 606 532 человека. Так что запустения нет, население увеличилось. Более того, на территории увеличился в несколько раз выпуск продукции, имеется 97 предприятий, 91 колхоз, 89 совхозов. Значит, говорить о запустении нельзя. И что делать с населением, которое там проживает? Не выгонять же его оттуда. Оно же не виновато в том, что были допущены ошибки в период культа личности. Ведь вы же коммунисты. Нужно думать и о государственных интересах.
Нет оснований говорить о неравноправии. Среди граждан немецкой национальности много коммунистов, депутатов местных, союзно-республиканских и Верховного Советов, например, А.Беккер. В этом отношении всё делается, не происходит выделения. Полнейшее равноправие. Много Героев, особенно Социалистического труда.
Мы проинформировали о вашем прибытии товарища Микояна, он читал ваше Заявление. Поручил вас принять. Об этом знает и ЦК».
Высказывания Копенкина вызвали довольно резкие возражения. Так, Шесслер сказал, что ему лично в Абакане запретили говорить по-немецки…- Копёнкин: но ведь это не линия партии! - Шесслер: это следствие ее!
Вельц: Смешно говорить о самодеятельности. Это не сохранение культуры.
Борнеман: Согласно Конституции, все имеют право на свободное перемещение по Союзу, мы этого права лишены. Указы запрещают нам вернуться в родные места - разве это равноправие? Нас по численности в два раза больше, чем киргизов, но они имеют 25 представителей в Совете Национальностей, а мы ни одного - какое же это равноправие? Наши дети не могут учиться на родном языке. Это явно насильственная ассимиляция, которая является для строителей коммунизма преступлением.
Гельфенбейн: У нас в городе немцев 20% населения, но в городском Совете у нас депутатов нет.
Вормсбехер: У меня несколько вопросов. Являемся ли мы одним из советских народов? (Копёнкин:"Конечно"). Имеем ли мы как народ право на самоопределение согласно Конституции СССР? (Копёнкин: "Да"). Так почему же у нас нет автономии? И один неофициальный вопрос. Мы понимаем, вы обязаны проводить линию партии как работник партии. Но какое ваше личное, человеческое мнение: имеют немцы право на самоопределение или нет? (Копёнкин, пожав плечами: «Конституция - закон для всех граждан»…).
Шесслер: Мы хотим встретиться с тов. Микояном.
Копёнкин: Он читал вчера ваше письмо, поручил разъяснить вам Указ. Я еще раз доложу ему...
***
Что можно из сегодняшнего далека сказать об этом приеме?
Во-первых, он показал нам, что власти хотели просто отмахнуться от новой делегации "разъяснением Указа" и опять свести разговор к обещаниям улучшить, поправить, расширить - без решения главного вопроса.
Во-вторых, этот прием не мог не показать властям, что заготовленное ими для нас не может нас удовлетворить - нам нужно восстановление государственности.
В-третьих, негативный опыт первой делегации не прошел для нас даром: мы все сконцентрировали наши выступления на необходимости решения главного вопроса, и не дали себя увести от него.
В-четвертых, мы не только полемизировали с представителем власти, мы его опровергали практически по всем позициям, показывая несостоятельность его аргументов.
В-пятых, мы не защищались, мы вели встречу наступательно, и вынудили защищаться представителя власти.
Одним словом, это была хорошая проверка дееспособности Комитета и хорошая проработка нашей позиции по всем аспектам, которые могут быть затронуты в наших дальнейших встречах.
***
Тогда мы не знали, как будут разворачиваться дальнейшие события. Сегодня, судя по тому, что произошло дальше, можно сказать, что прием у Копёнкина был, видимо, тщательно изучен, и было решено еще раз серьезно подготовить этот вопрос к рассмотрению. Потому что на 15 июня нам была назначена встреча с группой заместителей заведующих ряда отделов ЦК КПСС. Узнав об этом, руководство "Нойес лебен" поздравило нас, объяснив, что прием в таком составе означает очень серьезный подход к нашему вопросу.
И вот 15 июня, Приемная ЦК КПСС. Нас, 30 человек, принимает группа из 4-х заместителей заведующих отделами ЦК и заведующего Приемной ЦК. С нашей стороны - еще раз наши аргументы, доказательства неравноправия советских немцев, требования их реабилитации, восстановления государственности. От принимающей стороны – внимательное выслушивание наших выступлений, сами же они говорили только о трудностях, связанных с решением нашей проблемы. И полностью использовали уже наработанный арсенал "мер", которые можно применить для решения частных вопросов.
Возникает искушение и всю встречу оценить как очередную попытку свести всё к обещанию этих частных мер. Однако можно рассуждать и по-другому.
Чтобы отказать делегации в ее требованиях, не нужно было организовывать ее прием на уровне руководства ключевых отделов ЦК КПСС; достаточно было на уровне Приемной жестко заявить, что всего несколько месяцев назад председатель Президиума Верховного Совета СССР четко изложил позицию руководства страны: республику восстановить невозможно. Больше вас никто не примет, так что поезжайте домой. Даём вам на это три дня, иначе вас всех доставят домой.
Партработникам, принимавшим делегацию, не нужно было и задавать никаких вопросов: во-первых, они, без сомнения, знали каждое слово, сказанное нами на всех встречах первой делегации и на встрече у Копёнкина; во-вторых, мы сами высказали всё достаточно полно. Вполне можно поверить и тому, что прежде чем дать конкретный ответ на такой серьезный вопрос, тем более иной ответ, чем дал в январе Микоян, и прежде чем говорить о встрече у Брежнева, вопрос должен быть детально изучен и ответ этот подготовлен. Причем ответ для встречи с первым руководителем страны должен быть подготовлен положительный - иначе не нужна и встреча.
Конечно, вся встреча проведена и в режиме проверки серьезности намерений делегации: не зря же здесь, как и на встрече у Копёнкина, отмечалось, что делегация ставит вопрос более жестко и настойчиво, чем первая; да и делегаты на этот раз как один говорили только о восстановлении республики.
И фразы о том, что есть немало трудностей в решении этого вопроса и что нужно его предварительно хорошо изучить, что решение проблемы требует затрат, нужно их подсчитать, эту работу дайте нам проделать, чтобы обстоятельно доложить ЦК КПСС, и что Правительство должно будет еще раз собраться - эти заявления никак нельзя рассматривать как стремление уйти от поставленных делегацией вопросов. Даже вопрос о представительности делегации производит такое впечатление, будто работникам ЦК больше нужны были конкретные аргументы для информации вышестоящего начальства, чем для себя.
***
Прием у Микояна и Ответ Микояну
Время шло, ответа по существу наших обращений и заявлений всё не было. С одной стороны, мы понимали, что быстрым ответом может быть только отрицательный ответ; с другой - у членов делегации заканчивались отпуска и деньги. Мы решили напомнить о себе, и 30 июня дали А.И. Микояну еще одну телеграмму с просьбой о приеме. И 6 июля нам сообщили, что 7-го нас примет Микоян. Нас оставалось 19...
И снова на приеме от нас та же боль, те же надежды, те же отчаянные усилия достучаться до законности, или хотя бы до чувства справедливости. И опять все натыкается на примитивные, но незыблемые от стоящей за ними власти, утверждения и «контраргументы». И - вердикт главы государства:
«Советские немцы вели себя хорошо во время войны, после войны, и ведут себя хорошо сейчас. Они хорошо работают. Сейчас в Целинном крае без немцев вести сельское хозяйство невозможно.
У вас есть депутаты. В Верховном Совете Беккер. Конечно, этого мало, теперь будет увеличено их число.
Полная реабилитация немцев есть. Вы ставите вопрос о восстановлении республики. Мы хорошо понимаем, что это было бы лучшим решением вашего вопроса. Но это невозможно, т.к. нужно взять полмиллиона человек и переселить их.
Нельзя считать, что немцы не могут жить без республики. Ведь две трети немцев до войны жили не в республике, и жили хорошо. Мы не можем сейчас восстановить республику. Не всё исправимо, что допущено в истории.
Что касается школ, газет - этого, конечно, мало. Будем создавать самодеятельность, издавать газеты, создавать школы. О том, что намечается сделать, будут говорить представители разных министерств».
В этих заданных рамках «представители министерств» и высказались… Это был, конечно, сокрушительный удар по нашим ожиданиям. Всё-таки после двух серьезных встреч, особенно после встречи в ЦК, после такой массовой делегации и такого долгого пребывания в Москве мы надеялись, что вопрос будет решен. Да и как можно было предположить, что Микоян примет представителей советских немцев второй раз, чтобы опять отказать? Хуже: результат второй встречи был даже меньше, чем у первой делегации. Мы сидели убитые, и то, что говорили "представители министерств", почти уже не имело значения.
И на прощание еще раз Микоян, как издевательство: «Мы думаем, что вы приложите все усилия, чтобы помочь нам в этих культурных мероприятиях. Желаю вам успехов. До свидания».
Высокий приём длился 1 час 40 минут.
* * *
Сейчас, спустя 50 лет после этого приема, можно пытаться рассуждать о том, что и почему так произошло. Тогда же нас не покидало чувство оплёванности, оскорбленности и - алогичности происшедшего, противоречия всему, чем руководствовались мы и чем должно было руководствоваться государство. Мы решили написать Микояну письмо. Мы не могли просто так уехать, не написав ему - это значило бы молча утереться. Мы понимали также, что оскорбление нанесено всем советским немцам, и оставить это без ответа мы не имеем права - это угнетающе подействует на весь наш народ.
Подготовить проект письма было, "согласно обязанностям", поручено мне. На следующее утро я прямо в гостинице начал писать. Тогда в таких гостиницах практически не было одноместных номеров, и ни у кого из нас не было отдельного номера: жили вдвоем, втроем, иногда вчетвером в одном номере. Мы жили в одном номере с Варкентином. Когда я начал писать, он что-то стал читать, потом тоже взял листок бумаги. После того, как я написал три страницы, мы сделали перерыв. Выяснилось, что Варкентин тоже готовил вариант письма, и когда мы просмотрели оба наброска, оказалось, что у него готова фактически вторая половина письма. Мы сложили всё вместе, и поехали в редакцию. После некоторых незначительных поправок текст письма был всеми одобрен, отпечатан на машинке, и на следующий день мы его отправили сразу в несколько адресов. Текст и сегодня поражает своей резкостью. Несколько пассажей из него.
«Уважаемый Анастас Иванович! Так как на приёме мы были лишены возможности выразить своё мнение в ответ на Ваши слова, мы решили сделать это письменно.
Мы ни в коей мере не удовлетворены результатами приёма. Народ послал нас к Правительству не за газетами, не за кружками самодеятельности, а добиваться полной реабилитации двух миллионов человек, установления их равноправия с другими гражданами СССР и восстановления их государственности - бывшей Автономной Советской Социалистической Республики немцев Поволжья. Ни на одно из этих требований мы ответа не получили.
Вы сказали, что Указ от 29 августа 1964 года сделал советских немцев равноправными гражданами СССР. Это утверждение не соответствует действительности, т.к. мы ставим вопрос не о правах отдельных граждан, а о равноправии национальном, без которого не может быть подлинного гражданского равноправия.
Указ от 29 августа 1964 года вносит лишь изменения в Указ от 28 августа 1941 года и снимает с советских немцев клеветнические обвинения в пособничестве фашизму, на основании которых ликвидация Республики немцев Поволжья была актом грубого произвола и преступлением перед советско-немецким народом.
Указ снял политическое обвинение с советских немцев, но не изменил их положения и полностью оставил наказание за мнимую вину. Ни один из указов, на основании которых невинный народ подвергался репрессии, ещё не отменен. Согласно Указу от 26 ноября 1948 года мы являемся вечными ссыльными, согласно Указу от 13 декабря 1955 года мы не имеем права возвращаться в родные места. Где же здесь равноправие?
Если передать смысл Указа от 29 августа 1964 года образно, получится так: человеку, осужденному за самое тяжкое преступление и сидящему в тюрьме уже 23 года, говорят: "Ты осуждён по ошибке, ты не виноват. Но так как ты привык быть здесь, "укоренился", то и оставайся тут".
Разве это реабилитация? Разве это восстановление в правах?
То, что записано в Конституции СССР и Программе КПСС о равноправии наций и языков, к советским немцам не применяется, так как это "может нанести урон экономике".
Ленинская национальная политика к советским немцам не применяется, так как это "может нанести урон экономике".
Что означает ряд жалких мероприятий, проектируемых в области культуры и просвещения?
Во-первых, при нынешней разбросанности советских немцев эти мероприятия обречены на провал.
Во-вторых, даже при наиболее полном их осуществлении они в лучшем случае явились бы лишь частью программы культурно-национальной автономии. А нам нужна не культурно-национальная автономия, а государство.
Все народы, огульно обвиненные и репрессированные во время Отечественной войны, были полностью реабилитированы ХХ съездом. Почему же советские немцы до сих пор остаются пасынками?
Сотни тысяч людей обращают взоры, полные надежды и веры в правду, к Кремлю, ибо стоит роковой вопрос: быть или не быть одному из советских народов, а в ответ совершенно официально предлагается убогая "программа" культуртрегерства, которая к тому же пестрит формулировками вроде: "намечается", "при наличии возможности", "по желанию". Мы-то знаем цену этим оговоркам!
Делегация советских немцев принимается в ЦК партии и в Президиуме Верховного Совета СССР, а члены делегации и помощники её на местах подвергаются открытым угрозам и даже увольнению "за разжигание национальных страстей".
Но чему бы Вы, Анастас Иванович, посвятили свою жизнь, если бы Берия в один из чёрных дней своего всевластья разогнал Армению?
Пока мы будем считать и чувствовать себя советскими людьми, пока мы не утратили своей веры в Партию, в торжество исторической справедливости, в полную победу ленинских начал нашей жизни, до тех самых пор мы, советские немцы, не признаем нынешнего положения правомерным, нормальным или хотя бы терпимым и будем считать своим гражданским долгом до конца отстаивать принципы ленинской национальной политики.
Мы не виноваты в людоедстве Гитлера, не виноваты в реваншизме его последышей, не виноваты в бесконечных осложнениях международного положения. Мы также не повинны в хронической лихорадке, которая трясёт наше сельское хозяйство, не повинны в том, что восстановление республики упирается, как нам было заявлено с предельной откровенностью, в проблему экономических расходов. Не мы создали эту проблему, да и совершенно ясно, что не она должна быть определяющей в социалистической национальной политике. А уж если говорить об этой проблеме, то ясно также и то, что все затраты на восстановление АССР НП за несколько лет окупятся с лихвой.
Мы совершенно и неоспоримо правы в своём требовании, и Вы, Анастас Иванович, сами признали это. Ведь Вы нам сказали, что наши "стремления вполне понятны", и что восстановление автономии "было бы лучшим выходом". Так кто же согласится с Вашим утверждением, что не все ошибки, допущенные историей, могут быть исправлены? Да, по отношению к мёртвым, к бессмысленно загубленным, ошибки не исправишь. Но жива и будет жить Советская власть! И пока жив народ, с которым обошлись несправедливо, допущенную ошибку можно и нужно исправить.
Единственно справедливым решением нашего вопроса является отмена всех порочащих нас указов и возрождение нашей национальной государственности, т.е. восстановление автономной республики немцев Поволжья.
Ленинская правда восторжествует - мы верим в это!
Москва, 9 июля 1965 года.
Подписи: Шесслер, Вормсбехер Г.Ф., Кайзер, Лерх, Фогель, Вельц, Гинц, Вормсбехер Г.Г., Хромова, Штейнбах, Сиптиц, Варкентин, Гиршфельд, Гребер».
***
Письмо это имело большое значение не только для нас, членов делегации, для нашего чувства собственного достоинства и самоуважения. Это письмо позволило нам еще раз, максимально концентрированно, показать, что наша позиция, наши требования не только не противоречат официальной идеологии и законодательству, но полностью им соответствуют, являются фактически их выражением. Более того. Письмо позволило показать, что политика официальных властей по отношению к советским немцам, и даже аргументы главы государства, не только не соответствуют законам государства, официальной идеологии правящей партии и декларируемым основополагающим принципам ее политики, но и кричаще противоречат им, являются их грубейшим нарушением. Логика доказательства этого несоответствия, аргументы, приведенные членами делегации, были фактически неопровержимы. Эти аргументы, будучи теперь выражены и зафиксированы в Письме, укрепили и нас самих в сознании собственной правоты, что после такого приема тоже имело немалое значение: вместо подавленности, депрессии, вместо чувства бессилия и безнадежности, которые без сомнения могли после этого приёма овладеть и нами, и советскими немцами на местах, мы смогли мобилизоваться и выработать прочную основу для дальнейших наших действий.
Мы "проиграли сражение", но еще «не проиграли войну" и не были сломлены духом. Мы вышли из этого "сражения" более опытными, умелыми, стойкими и еще более убежденными в своей правоте и правильности своих действий. Мы даже добились признания правильности наших требований на высшем уровне. Более того, мы добились прямых доказательств противозаконности игнорирования властями наших требований. И теперь каждый, прочитав материалы делегаций или хотя бы это письмо, мог прийти к выводу о том, что требование восстановления нашей государственности является законным, что восстановление ее признается самим руководством страны "лучшим выходом" и что участие в движении за восстановление государственности не должно преследоваться, о чём было тоже сказано на высшем уровне.
Можно сказать, что это письмо, это выражение единой боли и единого протеста всей делегации, этот обогащенный уран всех остальных материалов делегаций - стало как бы ядерным топливом для нашего национального движения в дальнейшем: содержащиеся в нём глубокая и горячая тревога о будущем народа, уверенность в своей правоте и законности своих действий, мощный протест против нарушений властью собственных законов и правил - помогали потом многим, вселяя энергию и уверенность в трудные минуты, зовя к действию.
Даже на представителей советских и партийных органов, которым приходилось потом заниматься членами делегации и нашей проблемой, письмо это неизменно производило впечатление. Недаром же фактически два месяца после нашего возвращения из Москвы нас, например, в Алма-Ате, практически не трогали, хотя мы сразу передали все материалы делегации в ЦК КП Казахстана и там состоялся с нами вполне нормальный, даже заинтересованный, разговор.
Мы имели, благодаря этому письму, и право честно смотреть в глаза тем людям, которые помогали в подготовке делегации, которые ждали 56 дней результатов, перед которыми нам приходилось теперь выступать: они видели, что их интересы, их честь члены делегации защищали достойно.
И пусть сегодня никого не смущает такое эмоциональное выражение в письме веры в ленинские принципы, в советскую власть, в дело партии. Во-первых, эти фундаментальные для той системы положения были прочной опорой и для наших требований. Во-вторых, именно этим основам государства противоречило противодействие самого государства решению нашего вопроса. В-третьих, эти принципы, эти идеи, эти основы, которые были оружием власти, мы сделали нашим самым сильным и неотразимым оружием против власти. В-четвертых, в те времена, в той системе никто не мог действовать, тем более в национальном вопросе, с других позиций. Наша сила, наша убедительность, наша неопровержимость были как раз в том, что мы были правы с точки зрения самого государства, что мы действовали в рамках его законов и идеологии, вполне достаточных для оправдания наших действий. И протест наш, наши аргументы тоже опирались на идеологические, политические и законодательные основы самого государства.
Можно даже сказать, что мы выступили фактически как защитники этих государственных основ от их несоблюдения и нарушения руководством страны. И эти нарушения мы теперь в нашем письме во многом персонифицировали в одной личности - Микояне, формально не обвиняя всю политическую систему, не трогая других руководителей государства, а даже как бы обращаясь к ним за поддержкой и защитой этих основ…
27 июля последние делегаты разъехались по домам, договорившись о дальнейших действиях и о том, что если до предстоявшего в начале следующего года Пленума ЦК КПСС наш вопрос не будет решен, то будет организована третья делегация.
Третья делегация состоялась лишь через 23 года…
***
3. О значении делегаций
Когда усилия, даже огромные, не приносят нужного результата, о них часто говорят критически, или вообще не говорят, или стараются забыть. Это очень несправедливо. Потому что за этими усилиями - вера, надежда, самопожертвование, нередко драмы и трагедии сотен и тысяч людей, их исковерканное будущее, сломанные души.
В итоге усилий наших двух делегаций не было только тех, кто был бы счастлив. Ни одного. И это тем более должно бы вызывать уважение к людям, знавшим, на что они шли, знавшим, что их ожидает, и, тем не менее, пошедшим на это.
Достойно особого уважения то, что члены делегации, несмотря на пережитые репрессии, несмотря на свой иногда очень немолодой возраст и далеко не цветущее здоровье, с таким высоким чувством ответственности боролись за общее дело, когда многие и многие осторожно наблюдали за их действиями издалека.
Мы не имеем нашей республики и сегодня, через 50 лет, прошедших с того времени. И естественно возникает вопрос: а стоило ли всем этим тогда заниматься? Стоило ли ставить снова под удар понемногу успокоившуюся жизнь "укоренившихся" в местах высылки немцев? Стоило ли опять привлекать внимание к ним - к людям, которые внутренне еще не отошли ни от репрессий, ни от ужасов трудармии, ни от спецкомендатуры, и пугливо озирались при любом громком слове? Ведь в том, что о них забыли, что они могли без конвоя ходить на работу, что они могли даже ездить теперь в гости друг к другу, постепенно находя своих родственников, раскиданных выселением и трудармией, было по сравнению с еще совсем недавними годами определенное счастье.
И пусть продолжалась жесткая дискриминация по национальному признаку, пусть выше колхозного бригадира немцу трудно было подняться в своей "карьере", пусть получить высшее образование немцу было в десять раз труднее, чем представителям других национальностей, пусть поколение отцов и дедов, общаясь с младшим поколением по-немецки, получало теперь ответы только по-русски, пусть не было немецких школ, книг, газет, театров, общественной и национальной жизни - всё же никто немцев никуда больше не выселял, открыто не преследовал, никто не умирал с голоду, дети могли ходить в школу, всё больше отдалявшую их от своего народа, и даже в разбросанности проживания и отсюда в межнациональных браках и быстрой ассимиляции можно было при желании найти и что-то "положительное": детей из этих браков можно было записать русскими и таким образом избавить от дискриминации в будущем - "лучше быть с русским именем, чем вечно преследуемым". И вот теперь этот процесс ухода из-под надзора опять нарушен, опять внимание властей привлечено к "этим немцам"…
Но многие хорошо понимали, что если ничего не изменится, то через одно-два поколения с российскими немцами будет покончено. Многие не могли и смириться с той несправедливостью, с теми оскорблениями, которые выпали на долю народа - на каждого его представителя, от глубокого старика до грудного младенца. Чувство собственного достоинства, стремление к справедливости, горячее желание избавиться от незаслуженного клейма предателя родины, стремление добиться равноправия с другими советскими людьми, чтобы не быть вечно хуже всех, чтобы не жить вечно с втянутой в плечи головой, под подозрительными взглядами соседей и товарищей по работе, - для многих это было не менее, а часто и более важно, чем потихоньку налаживающаяся вегетативная жизнь.
Главное же - речь шла о будущем народа. И для народа было бы национальным позором, если бы среди него не нашлось никого, кто выступил бы за восстановление справедливости по отношению к нему, за полную его реабилитацию, за его будущее! Тем более после реабилитации других репрессированных народов и после снятия несправедливых обвинений с самих советских немцев!
Поэтому оставим вопрос о том, стоило или не стоило начинать тогда (как и потом) эту борьбу. Оставим этот вопрос тем, для кого всё имеет лишь тогда смысл, когда приносит им личную выгоду. Для тех же, кто не может мириться с унижением своего народа, кто не представляет своего будущего без будущего своего народа, этот вопрос никогда не стоит, и выбора для них никогда нет; категорический императив всегда только один - действовать!
Две первые делегации, даже не приведя к нужной цели, имели большое значение.
1. Делегации показали, что в народе есть силы, готовые бороться за его будущее, за восстановление справедливости по отношению к нему, за его полную реабилитацию.
2. Делегации однозначно утвердили мнение, что у народа не может быть будущего без того, чтобы ему опять быть вместе, без восстановления его государственности.
3. Делегации не были организованы сверху или извне, они были порождены самим народом, они вышли из самых низов (впрочем, верхов у народа и не было), несмотря даже на огромную разбросанность всех немцев по стране. Идея делегаций возникла одновременно в ряде регионов.
4. Делегации, несмотря на очень нелегкие тогда времена, были существенно поддержаны народом: и морально, и подписями под обращениями, и материально, - без чего они не могли бы состояться. То есть это были делегации самого народа.
5. Вторая делегация, необычайно массовая и длительная для того времени и для тех возможностей (56 человек, 43 дня), впервые так организованно, так упорно, так жестко и так грамотно ставила и отстаивала вопросы полной реабилитации народа.
6. Делегации наработали очень ценный опыт, выработали эффективные формы действий, чёткую позицию и убедительные аргументы, причем в рамках самой официальной идеологии, что позволило в полемике с властью одержать несомненную победу.
7. Делегации показали неопровержимую правоту своих требований, что имело большое значение в дальнейшем и наверняка смягчило последовавшие репрессии.
8. Делегации выявили полное отсутствие убедительных аргументов у властей против восстановления государственности советских немцев, против требований народа; вместо аргументов, власти вынуждены были использовать более привычный им метод решения споров - силой.
9. И первая, и вторая делегации заставили власти ещё раз заняться изучением проблемы советских немцев, ещё раз рассмотреть возможность восстановления АССР НП.
10. Делегации дали советским немцам богатый и ценный материал для грамотных действий в будущем; размноженный и распространенный, этот материал также сыграл большую роль.
11. Хотя делегации и не добились решения главного вопроса - восстановления государственности, они всё же добились принятия ряда мер, имевших в то время существенное значение: большего внимания к изучению немецкого языка как родного, расширения подготовки учителей родного языка, выпуска учебников, открытия издательства в Казахстане, создания новой, ежедневной, газеты ("Фройндшафт") в Казахстане, пополнения редакции газеты "Нойес лебен" национальными кадрами, расширения радиопередач на немецком языке, выпуска книг немецких писателей и поэтов, публикации Указа от 29 августа 1964 года в "Нойес лебен". Пусть мы на приёмах и в наших документах отвергали всё это как полумеры и элементы национально-культурной автономии, но мы отвергали это как предлагаемое вместо республики; когда же вообще нет ничего, то такие "полумеры" тоже имеют значение - хотя бы для формирования национального кадрового потенциала, необходимого для дальнейшей борьбы.
12. Делегации показали, что слежка и надзор за нами, прежде предполагаемые, являются постоянными и жесткими, поэтому если мы впредь намечаем что-либо предпринять, это нужно было серьезно учитывать.
13. Из сегодняшнего времени можно с полным основанием сказать, что первая и вторая делегации (а их, по-моему, нельзя разделять - это единый по идеологии, цели, содержанию и во многом по участникам процесс, занимавший по времени отрезок с ноября 1964 по конец 1965 года) - это был наивысший в национальном движении за все прошедшие с тех пор 50 лет взлёт:
по убежденности и единству участников делегаций в главной цели;
по их чувству ответственности за будущее народа;
по их стойкости, мужеству, готовности к самопожертвованию;
по их способности подняться над личными интересами ради интересов народа;
по уровню организованности обеих делегаций, особенно второй;
по живой, мощной связи делегаций с еще недалеко ушедшим прошлым и живым настоящим народа;
по широте и мощи оказанной делегациям народной поддержки;
по политической грамотности подготовленных документов и выступлений, по высокому уровню выражения в них интересов и чаяний народа;
по уровню достигнутых официальных встреч;
по значению и количеству вырванных у властей решений;
и даже по широте, масштабности и протяженности во времени последовавших после делегаций репрессий.
Ни одна из последующих трех делегаций по всем этим характеристикам не сопоставима с первыми двумя. Даже всё национальное движение, причем в совсем других, неопасных условиях, не достигало таких результатов, хотя позже имело и официально зарегистрированные массовые организации, и постоянно расположенные в Москве офисы и штатных сотрудников, и выборные представительные органы, и собственные средства массовой информации, и немалую материальную поддержку (уже не от народа).
Только один еще орган в проблеме советских немцев смог сыграть роль, во многом не уступающую, а по результатам превосходящую первые две делегации - это так долго обливавшийся грязью и так последовательно замалчиваемый в движении российских немцев Оргкомитет по подготовке первого Съезда советских немцев. Может быть, кому-нибудь когда-нибудь удастся написать и о нём.
Но - Оргкомитет не был органом движения советских немцев, он не был и делегацией. Он был структурой, в которой большинство представителей от движения российских немцев были сторонниками конструктивного направления. Структурой, которая, с одной стороны, упорно преследовала главную цель - восстановление государственности советских немцев, не отступая от неё ни на шаг и не позволяя себя увести от неё; с другой - вынуждена была бороться против мощного, небывалого противодействия центральных и региональных властей; и одновременно, - что было во много раз сложней и трудней - выдерживать невиданный разгул демагогии и клеветы, организованный против Оргкомитета другой частью тогдашнего руководства "Видергебурт" под полным управлением "бывшего" подполковника КГБ А. Кичихина. Было бы иначе, мы бы могли успеть до развала СССР получить если не саму республику, то хотя бы мощную базу национального государственно-общественного самоуправления, которая вполне позволила бы сегодня иметь и свою государственность…
Две первые делегации можно сравнить с протуберанцами - выбросами раскаленной плазмы на Солнце, которые излучаемой энергией вызывают магнитные бури и изменения погоды на Земле. Протуберанцы народного мужества и надежд достигли самого Кремля, вызвав там заметные колебания и реакции. Их излучение, небывало мощное тогда, сильно влияло на движение российских немцев и потом, доходит и до сегодняшнего времени. В их плазме одни участники сгорели дотла, другие получили облучение и ожоги на всю жизнь, третьи еще больше закалились для будущих действий на благо своего народа, а некоторые, потеряв надежду, перебрались из зоны облучения на более спокойные и благополучные территории…
* * *
Представители старшего поколения в делегациях были тогда как корни народного древа, вырванного еще недавно из родной почвы. Эти корни были еще наполнены соками родной земли, и этих соков ещё хватало на то, чтобы поддерживать в дереве затухающую жизнь, но уже не хватало, чтобы сохранить дерево растущим и цветущим. И эти корни пытались любым путем - пусть хотя бы добившись разрешения вернуться "домой" - добраться опять до родной почвы, зацепиться за нее, слиться с ней, чтобы ожить самим и оживить, спасти всё дерево. Но этого им тогда не удалось. Хватит ли теперь сил у дерева, лишившегося и многих ветвей, и листьев, и многих-многих корней, - чтобы вновь обрести почву и ожить?
Впрочем, вопрос должен быть поставлен иначе: что нужно сегодняшнему поколению, чтобы уже совсем в других, безопасных условиях, уже ничем не рискуя! - добиться, наконец, восстановления справедливости и равноправия для своего народа? Добиться того, чего не удалось добиться в закостенелой системе закостенелой идеологии; не удалось добиться в ходе крушения этой системы; не удалось в процессе оголтелого мародёрского разграбления великой страны; не удалось во время пребывания страны в состоянии клинической смерти при Ельцине?
Что нужно, чтобы сегодня, когда всё больше восстанавливаются опять жизненные функции государства и всё больше укрепляется фундамент его будущего, добиться, наконец, и равноправия одного из его народов? Кто сегодня возьмет на себя ответственность за будущее своего народа? Или и дальше главными действующими лицами в нашей проблеме будут лишь работники проектно-ритуальных услуг, цинично вздыхающие о "многострадальном народе" при выбивании средств и деловито исполняющие затем весь перечень оплачиваемых для этого народа ритуальных услуг? Работники, с лопатами наготове расчетливо ждущие последней рваческой мзды, чтобы приступить к главному акту: навсегда укрыть национальное прошлое, настоящее и будущее народа - не той землёй, которая дает жизнь, а той, которая ее завершает?
Надеюсь, что у народа найдутся еще сыны, достойные его мужественной и трагической истории. К ним я и обращаю эти воспоминания об одном из высоких примеров, оставленном их отцами.
Использованная литература:
Материалы 1-ой и 2-ой делегаций советских немцев. Алма-Ата, Самиздат, 1965.
Г. Вормсбехер. Протуберанцы мужества и надежд. Авт. стр. на портале Geschichte der Wolgadeutschen http://wolgadeutsche.net/wormsbecher.htm.
История российских немцев в документах, Т. 2. М., Российский экономический журнал, 1994.
Г. Вормсбехер. Авт. стр. на портале Проза.ру http://www.proza.ru/avtor/hwormsbecher
Личный архив автора.