Спас и сохранил

   

  Маменька моя была женщиной слабой. Характера скромного, воспитанная по провинциальным канонам добродетелей.  В семье помещиков к коей она принадлежала, получила вполне приличное образование.  Богатством не обременена, пять сотен душ крепостных. Мужским вниманием была не избалована.  Насколько я могу судить по портретам, не заслужено неизбалованна.
  Волей проведения случай ее свел с моим отцом капитаном второго ранга Берестовым Алексеем Юрьевичем, человеком уже не молодым.
 После венчания они убыли в Кронштадт, по месту службы отца.
Через год, с небольшим, родился я.
Появился я на восьмом месяце, слабым, но вполне  не безнадежным. Требующим внимания и ухода.
 По настоянию моих бабушки и дедушки, маменька, взяв с собой меня, вернулись в поместье.
Отец был не против. Фрегат «Патрикий» под его командой уходил в дальний поход.
 ……………………………………………………………………………………
Осенью 1827 года маменька сильно застудилась, захворала и слегла. В январе ее не стало. Мне было полтора года, когда это случилось.
 По возвращению фрегата в  Кронштадт,  родитель мой подал рапОрт и ушел в отставку.
Он приехал в поместье. Он любил мою маму. Этот суровый, молчаливый человек коим он казался мне, очень тепло и нежно каждый раз вспоминал о ней и казнил себя за то, что так вышло. Оценив это, его оставили в поместье.
 Отец занялся моим воспитанием.
Избегая излишне строгости, он требовал от меня ответственности за мои поступки, делал снисхождения к моим безвинным шалостям и проказам, присущим моему возрасту.
 Что я еще хорошо запомнил с тех времен, так это его рассказы о флоте, о походах и о далеких городах, где ему довелось побывать за время службы. Перед моими глазами плыли картины странствий из его рассказов.
 С шести лет началось мое обучение во время, которого, требования ко мне стали строже. Моя леность в изучении наук подлежала взысканию.
 Отец очень расстраивался, когда я не проявлял должного старания.
В такие моменты мне было стыдно. Я никоим образом не хотел видеть его таким.
 Он во флотском кителе без эполет скрестив руки на груди, смотрел молча в окно, а после сидя за письменным столом, смотрел на портрет маменьки и не вслух, как мне казалось, жаловался на меня.
Мне было нестерпимо стыдно, и чтобы хоть как-то сгладить свой конфуз отправлялся учить урок.
………………………………………………………………………………….
Хоть поместье находилось и в глуши, но все же жизнь была и там.
Мне исполнилось шестнадцать, и я сдружился с сыном помещика, что жил по соседству.
В то время начала беззаботной юности стали мной любимы прогулки верхом по окрестностям.
 Будучи у него в гостях я был представлен его кузине, которая приехала погостить к его родителям из самого Петербурга.
 С первых секунд нашего знакомства она полностью захватила мои фантазии. Я грезил ей, ее черные локоны волос, глаза, брови. Вся она была предметом моих вожделений.
 Я совершенно бесхитростно, по-мальчишески влюбился в Анну Андреевну, кузину моего товарища.
Я еще тогда не имел ни о чем понятия, это была страсть, истинная любовь.
Она это поняла и, то позволяла приблизиться к ней и великодушно даровала мне, возможность находится подле. То окатывала меня полностью холодом безразличия ко мне. Видя меня безутешно страдающим она, вдоволь натешившись моим положением, как ни в чем не бывало, вновь проявляла ко мне интерес, тем самым давая мне шанс.
Надомной потешались.
Так продолжалось целое лето.
Набравшись смелости, и исходя из самых лучших своих побуждений, я решил ей объясниться, как подобает, и открыть ей свои чувства к ней.
 Воспитанный в духе точного определения при принятии решения, разделяя ответственность за него, я так и поступил.
……………………………………………………………………………………….- Ах, мой милый Мишенька. Вы и взаправду очень милый мальчик. Я очень благодарна вам за ваше незаурядное внимание ко мне.
Я поражаюсь, с какой вы трепетностью из столь незаурядных слов сочинили такой трогательный экспромт.
Только мой друг, я позволю себе, дать вам совет… Только вы не в коем случае не должны рассердится на меня. Обещайте же мне, что не станете сердиться.
 Я обещал.
-Милый Мишенька, непременно совершенствуйте себя всякий раз. И я смею вас заверить, что со временем, та, кому вы посвятите свои речи, будет гордиться вами.
- Анна Андреевна, неужели я не достойно объяснился вам?
- Ну, что вы? Вовсе нет. Вы очень милый мальчик, и очень трогательны.
- Вам доставляет удовольствие всякий удобный раз напоминать мне, что я мальчик?
Анна Андреевна опять улыбнулась. Она улыбнулась снисходительной улыбкой, подчеркивая свое превосходство надо мной.
- Ну, что вы Мишенька? Как же вам не стыдно. Мне уже восемнадцать лет. Я уже две зимы выхожу в свет. А вы только стоите на пороге этого, и… не скоро еще его перешагнете.
- Вы вновь смеетесь надо мною. Я вижу, что мое объяснение к вам глупое и совершенным образом нелепое. Прошу прощение у вас и позволение удалится.
……………………………………………………………………………………
Я переживал, будучи отвергнутым той, которая была олицетворением самого светлого, что может заполнить собой, наполнить смыслом, мое никчемное существование. Я болезненно переживал боль и тяжесть своего поражения, получив унизительное поучение на свое искреннее откровение.
Вскоре я получил известие, что Анна Андреевна оставив имение, и уехала в столицу.
Это был для меня весьма болезненный удар, который я получил в свои юные шестнадцать.
……………………………………………………………………………………….
На расспросы отца, который заметил мои переживания, я изложил происшедшее. Я безгранично доверял своему родителю и верил в то, что я найду в его лице поддержку.
………………………………………………………………………………………
- Михаил. Причина твоего расстройства мне ясна и понятна. Но ежели ты ждешь от меня успокоительных речей, то оставь об этом мысли.
Ипохондрия, которой ты изволишь страдать, непозволительная роскошь для мужчин нашего рода. Я не намерен видеть тебя в таком состоянии. Я тебя не учил сдаваться и горестно переживать, оплакивая горючими слезами свои неудачи.
 Ежели, мой друг, ты изволишь испросить у меня совета, «как поступить?», что ж, с большой охотой я предоставлю тебе ответ.
 Тебе надобно как можно скорей избавиться от хандры в коей ты прибываешь.
 У меня есть чудное лекарство от этой хвори, и я его применю для твоего выздоровления.
…………………………………………………………………………………..
  Окончив военно-навигационную школу (в которую отправил меня лечится от хандры отец), и сдав успешно в походе экзамены, по окончанию оного, из гардемаринов был произведен в чин мичмана Российского Императорского военного флота.
Офицером палубной артиллерии был назначен на бриг «Отважный» на борту, которого, отшлифовывал полученные в школе навыки.
  Отец продолжал проживать в поместье и писал скупые редкие письма мне в Кронштадт. Но даже в них я видел, что он испытывает гордость за меня и в своих наставлениях искренне желал мне доброго.
…………………………………………………………………………………….
 В 1847 году был списан с «Отважного»  и назначен командиром батареи в Кронштадтском форте. Произведен в лейтенанты.
Причиной сему послужила полученная мною травма по неловкости одного из молодых матросов в момент корабельных учений накануне похода. С поломанной рукой я был не в состоянии принять участие, в котором.
 Уж мне трудно судить о том, как это сказалось на мне и как дало толчок к событиям, которые постигли меня в будущем. А в то время я неимоверно прибывал в расстройстве тем, что был списан на берег.
 …………………………………………………………………………………..
 Осенью, окончательно выздоровев, я волей судьбы стал часто бывать в Петербурге в служебных командировках.
 Все же, я был молод и не был лишен озорства и жажды романтичных приключений. Уж больно я увлекся корабельной службы и поддался соблазну, пользуясь обстоятельствами посещать балы.
 Отец присылал мне денег, понимая мой возраст. Он видел во мне продолжателя своего дела, и своих несбывшихся моментов. При этом всякий раз, стараясь это не показывать.
Флотский мундир был мне шит из дорогого сукна у известного мастера в столице.
 Нет, я не швырял деньги на ветер, верно будет сказать, что я попросту не умел это делать, но и экономом тоже не мог назваться.
……………………………………………………………………………………..
Среди блеска и изыска окружавшего меня на балу, на коей меня занесло в очередное пребывание по служебным делам в Северной Пальмире, случилось следующее.
- Мишель, друг мой, на ком вы остановили свой взор?
- Это столь заметно со стороны?
Вместо ответа мой товарищ еще по навигационной школе лейтенант Разумовский просто лукаво улыбнулся.
 Я узнал ее без всяческого промедления. Анна Андреевна стала еще более хороша  собой. Заметно выделяясь в праздной суете собравшихся на балу.
- Скажи мне Серж, ты все же чаще меня посещаешь сии ассамблеи, что тебе известно об Анне Андреевне Висомовской.
- Так вот кто вызвал у тебя интерес! Мишель, она помолвлена с братом Софи Быкодаровой.  К слову сказать, хозяйкой сегодняшнего действа.
- Могу предположить, что сей союз, строится, не от любовных страстей, а его основа, расчеты и перспективы на дальнейшее.
- От, чего у тебя возникло такое мнение?
- У Быкодаровых несколько крупных имений и пять тысяч душ крепостных.
- Друг мой, Берестов. Жорж Быкодаров, через месяц будет в Петербурге.
Теперь я улыбнулся вместо ответа и направился через весь зал к ней.
Я чувствовал на себе заинтересованные взгляды прелестниц. Это не возможно не почувствовать.
 Я возмужал, со времени нашей последней встречи в имении, у ее родственников.
Аккуратные черные усики, модная прическа, скроенный по фигуре черный мундир с золотым флотским шитьем и сверкающим ровным рядом пуговицами, лейтенантские эполеты. Все это не оставалось без внимания присутствующих дам, и вознаграждалось вниманием к моей персоне.
 Не торопясь, размеренным шагом, с достоинством, совершенно не робея, по сверкающему паркету, как флагман под всеми парусами по глади моря.
…………………………………………………………………………………..
Мне, после того случая, стало известно мысли некоторых дам о моем  тогдашнем плац- параде.
« Вызывающий интерес, нельзя не заметить его взгляд, чарующий своей неподвижностью. Нельзя было, не смутится когда он устремлял сей взор.».
……………………………………………………………………………………
- Здравствуйте, Анна Андреевна.
- Мишенька? Не скрою неожиданно. Не предполагала вас увидеть.
- Анна Андреевна, позволите ли вы, ангажировать вас на мазурку?
- Не в силах отказать, другу юности.
………………………………………………………………………………………
Грянул оркестр.
- Боже мой, если бы вы только смогли догадаться, как вас любят, Анна Андреевна. Если бы только смогли понять, с каким неистовством, с какой покорностью, вас любит один человек моих лет.
Льстиво прошептал я
- Отвечайте мне прежде на один вопрос. Ежели вас, к примеру,  сразу любили двое молодых людей, ну, скажем, к примеру, один из них Жорж Быкодаров.
Он богат, счастлив. Все двери перед ним открываются, все ему доступно, только лишь по тому, что он богат.
 Обмен партнерами по танцу.
Мы вновь пара.
- Другой, не богат, не знатен, не хорош собой. Но при этом, умен, пылок, восприимчив. Я вижу, он глубоко несчастлив, он на краю пропасти. И только лишь по той причине, что ни кому, и ни во, что не верит. Он не знает, что такое взаимность. Он не познал за свои годы чувство ответной любви к нему.
И если бы этот бедняк, решился обратиться к вам?
Я опускаюсь на одно колено и сопровождаю свою партнершу по кругу над своей головой. Мазурка.
- И если бы этот бедняк, решился обратиться к вам и сказать: «- Спаси меня, я тебя боготворю, ты сделаешь из меня великого человека. Полюби меня и я буду верить в бога. Ты одна можешь сделать это… Скажите, что бы вы сделали?
Музыка стихла, и я опять опустившись перед Анной Александровной на колено преклонив голову, припал к ее руке на глазах у всего собрания.
После этого она быстрым шагом покинула сверкающую залу.
Выпрямившись, также как и в начале, я самодостойно удалился.
……………………………………………………………………………………..

 Надев шинель и не торопясь, застегивая пуговицы, в вестибюле, я заметил, как скорой походкой переходя на несколько метров  в бег, меня нагнал Разумовский.
- Мишель! Ты, что себе позволил? Мой друг, это теперь тебя обязывает.
- Ну и что с того?
- Я тебя не узнаю.
Я еще раз улыбнулся ему и удалился, пожав  на прощание ему руку.
……………………………………………………………………………………..
Что это был за поцелуй? Ежели мне суждено прожить сто лет, то и тогда не позабуду его. Только подумаю о нем, так и чувствую прикосновение его жарких губ.
 Я не спала целую ночь.
Признаться, я целовала свою руку, сжимала ее, боясь сгладить поцелуй.
……………………………………………………………………………………..
Через неделю мне стало известно, это признание Анны Андреевны.
- Друг мой Розумовский. Порой мы считаем, что женщины готовы полюбить нас за внешность или моральные свойства души. Но прежде всего, важно первое касание. Оно решает все.
- От куда тебе это известно Мишель? Насколько я знаю, ты не слывешь Филадоном.
- У меня было время, чтобы в своих размышлениями прийти к этому.
…………………………………………………………………………………….
 Зима. Это время безделий для меня. Все сковано льдом. Жизнь в Кронштадте затихала, и впадала в спячку до весны.
 Добраться до Петербурга не было уже такой сложностью, что давало мне возможность бывать там чаще.
 Я добился своего. Не заботясь об огласки, моими стараниями, помолвка  Жоржа Быкодарова и Анны Андреевны была расторгнута.
 Сама же она совершенно переменила свой взгляд на меня.
…………………………………………………………………………………..
- Мне дурно.
 Произнесла Анна, пытаясь, освободится от моей руки. Но я еще сильнее обвил рукой ее мягкий стан. Я чувствовал, как от нее веет пламенем.
- Боже мой. Или вы Мишель меня призираете, или сильно любите!
Почти прошептала Анна. В ее голосе были слезы.
- Может вы, попросту хотите посмеяться надо мной? Но это было бы так, подло и так низко. Не смейте Мишель так со мной обойтись.
…………………………………………………………………………………
После я перестал навещать Анну.  И по слухам она так же перестала появляться в свете.
Наступил январь 1848 года.
Я располагал известием, что Анна вновь посещает балы, с надеждой увидится со мной.
…………………………………………………………………………………….
- Имею честь сударыня пригласить вас.
Анна, молча, проявила благосклонность.
Музыка.
- Вы Михаил не справедливы и жестоки.
- Я теперь такой же, как был всегда.
Без каких либо эмоций ответил я, глядя непрерывным взглядом ей в глаза.
- За, что вы мстите мне? Не мучьте меня, скажите прямо. За, что вы сердитесь на меня? Ради Бога, разрешите мои сомнения. Скажите, за, что вы сердитесь на меня? Я готова просить у вас прощение, но ради всего святого прекратите эту невыносимую пытку. Отвечайте!  Успокойте меня!
Слегка улыбаясь, не меняя взгляда, я ровным голосом произнес.
- Смею ли я, сердится на вас. Я очень благодарен вам. За все благодарен.  Я ни чего не имею против вас. Что прошло, того не воротишь. Да я уже ни чего и не требую. Словом, я больше вас не люблю. Да… и не любил ни когда.
Не дожедаясь когда музыка стихнет. Я, оставив партнершу, не закончив всех фигур, и на глазах у всех покинул, сею ассамблею.
Не смотря на мороз северного города мне было жарко.
Ни кто не имеет право унижать человека, и насмехаться над теми, кто робко и стесняясь своих собственных чувств, предмету своих страстей набирается храбрости высказаться. Не стоит ради забавы приближать к себе, и ради той же цели, отталкивать их от себя потешаясь над несчастным. Притом, возвеличиваясь на фоне его несчастья, в своих собственных глазах.
- Извозчик! В Кронштадт, плачу двойной, за скорость!
……………………………………………………………………………………..

 Я проснулся в прекрасном настроении. Я на мой взгляд был с полна отмщен за юношескую обиду и сделал я это, как я видел, с элегантностью.
Накинув себе на плечи форменный сюртук,  не торопясь курил трубку, периодически мундштуком проводя по кончикам усиков.
 А ведь я все же к ней не равнодушен, подумал я про себя, рисуя в памяти образ Анны. Наверняка, ежели отбросив горячность и мою дерзость, которая спонтанно родилась, когда я увидел в первый раз на балу, то наверняка я сглупил. И последняя фраза которую я произнес перед тем как покинуть ее, по меньшей мере…
 В двери постучали.
…………………………………………………………………………………..
На пороге стоял полноватый человек, немногим более старше, чем я. В длинной шубе из соболя, и в огромной, как мне показалось, бобровой шапке. В руках он сжимал трость. Он явно нервничал, хотя на лице изображал, силился изображать, решимость.
Оглядев меня с головы до ног. Он поморщился.
- Я хотел бы видеть господина Берестова.
- Чем могу быть полезен?
-Пришел лично сказать вам в лицо, что вы бесчестный человек, мерзавец и негодяй. Пускай вы поломали мою жизнь. Это я вам прощаю. Но вы оскорбили при всех даму, с которой я был помолвлен и благодаря вашим пустым резвостям…
- Как я понял вы Жорж Быкодаров?
- Князь Быкодаров!
- Пускай князь, не столь это имеет значение…
- Да вы попросту хам!
- Не отнять. Назовите время и место и избавьте меня, наконец, от наслаждения наблюдать вас.
- Вас известят.
- Кланяйтесь Аннушке.
После этой фразы я захлопнул перед ним двери.
Первая мысль, когда я остался наедине сам с собой: «Вот это я наворотил дел». А князь прыток, это с его стороны поступок, достойный похвалы.
…………………………………………………………………………………..
Снег скрипел под ногами.  Кругом деревья, покрытые белой изморозью. Утро. Зябко. Я поежился и приподнял ворот шинели.
Я стоял в стороне, но морозный воздух доносил до меня обрывки разговора князя с его секундантом, гвардейским штаб-с капитаном.
- …вот взводите и направляете в сторону противника… Через сию прорезь целитесь, так, чтобы мушка была по середке и не выше …
Князь смотрел на пистолет и кивал головой.
- Еще раз скажите, куда смотреть надобно?
- Вот сюда… целится…
Бог ты мой, он же пистолет первый раз в руках-то держит. Хорош дуэлянт, нечего сказать. Хотя, еще раз восхищаюсь своим противником. При иных стечениях обстоятельств, я бы желал видеть князя среди моих друзей.
В санях скучал доктор, то и дело, прикрывая кулаком зевоту. Несмотря на происходящее, какое сегодня прекрасное утро. Лес, тишина, которую не в состоянии нарушить наша никчемная и глупая возня. Как все это и взаправду глупо, да и князя жалко. А с Анной я поступил правильно, вот уж кого не жаль во всей этой истории.
- Мишель. Это не дуэль, это с твоей стороны будет убийство. Ты только взгляни на князя. Мишель я тебя прошу…
Глядя мне в глаза, взволновано проговорил  Разумовский.
- У меня разве есть выбор? Или ты хочешь сказать, что я все это затеял?
- Как знаешь.
- Господа! Пора начинать.
Нарушил утреннюю тишину лесной опушки распорядитель, худощавый, угрюмый человек в возрасте за сорок, одетый в штатское.
- Оскорбленная сторона выбрала «подвижную дуэль». Другая сторона не воспротивилась. Дуэль не предусматривает окончательный результат. Сторонам дается право на единственный выстрел. От центра пятнадцать шагов. Прошу секундантов обозначить барьеры.
 В снег были вонзены сабли, на которую с моей стороны была надета моя морская фуражка. Со стороны князя его головной убор из бобра.
- Исходная, десять шагов. Стрельба производится между счетом «раз» и оканчивается на счет «три». После счета «три» стрелять воспрещается. Прошу уведомить, ясны ли сторонам правила? Ежели все понятно, и возражений стороны не изъявили, пора начинать. Прошу секундантов  попытку примирение перед началом поединка.
- Мишель, ну в самом деле…
- Друг мой Розумовский, одним князем больше на Руси, одним меньше… Не обеднеем.
- Не хорошо… Хотя решать тебе.
После того, ко мне подошел штаб-с капитан.
- Мне поручено вам передать, что в случае, коли вы привселюдно принесете свои извинения известной вам особе, князь претензий к вам более иметь не будет и сочтет дело забытым.
- Да ну бросьте вы.
С безразличием ответил я.
- Вот напрасно вы так. Зря, ей Богу зря.
- Пустое.
……………………………………………………………………………………
- Господа! К барьеру. Прошу сходится.
Я шел размеренно -неторопливым шагом, отмечая про себя как громко скрипит снег, держа свой пистолет дулом к небу.
Я просто смотрел, как князь Быкодаров перебирает, торопливо пытаясь первым подойти к отметке для стрельбы.
Мне оставалось еще три шага когда я услышал: «-Один!»
Выстрел.
Пуля просвистела слева от меня, по моим ощущениям не более чем в метре.
 Когда я подошел к барьеру, прозвучало: «- Два!»
Князь стоял, развернувшись ко мне грудью и опустив оружие. Он смотрел на меня в ожидании самого страшного решения.
 -Да ну, куда, в самом-то деле!
Я выстрелил вверх, и отшвырнув пистолет в сторону, пошел, широко ступая в сторону ожидавшего экипажа.
- Три! Дуэль окончена, господа!
- Дуэль! Комедия какая-то! В самом деле, черти чего.
Вырвалось у меня.
Меня догнал Разумовский, на ходу накинул мне на плечи шинель и нахлобучил на мою голову фуражку.
- Мишель! Ты все верно поступил!
Сообщал, он мне попутно.
- Поехали от сюда! Я замерз. Согласно протокола, князь полностью получил удовлетворение и при этом еще имеет возможность быть в добром здравии.
- Ну да! Конечно, это самое приятное разрешение дела, для обоих сторон. Гони в Кронштадт!
…………………………………………………………………………………..
Я стоял навытяжку смирно, напротив стола коменданта Кронштадских крепостных укреплений, пытаясь смотреть в потолок, время от времени покусывая нижнюю губу.
- Это же как вам в голову-то прийти могло?! Мало того, что вы недостойно обошлись на балу, забыв про всякую мораль, какое-то приличие в поведении. Так вы еще сударь, показали то, что офицер Русского военно-морского флота повеса! А ведь по такому как вы себя выставили дурно, о всех так непременно судить станут!
 Ну, так это полбеды! Вы еще дуэлями изволили баловаться.  Бога должны благодарить, что князя ухлопать не додумались. Другой бы со всем разговор с вами был бы. В раз бы эполеты с плеч долой!!!
 Ваше счастье лейтенант, что я с вашим батюшкой знаком. Настоящим моряком флота Российского, не в пример вам!
 Я так понял, и по всему все верно. Вам лейтенант вред приносит, то обстоятельство, что Петербург рядом. У вас от того помрачения и смута в голове. От того и в рассудке смятение наступило.
Чтобы вас излечить от сего недуга, вас на курортные места решено отправить. Хворь в раз пройдет! Уж за то будьте спокойны, уверяю вас лейтенант.  На юга отправляетесь. Там и лекаря искуснее, что тут.
Павел Степанович умеет от дури головной врачевать. Предписание и прочие бумаги в канцелярии получите. Сутки на сборы и на юга, батенька, к морю Чорному. Ступайте голубчик, боле не задерживаю.
Оказавшись в коридоре и сделав глубокий вздох, мелькнула мысль.
Князь. Напрасно я о нем так хорошо, было дело, подумал. Это он наябедничал. Боле не кому. «Все двери перед ним открыты, по тому, как богат», перекривил мысленно фразу, услышанную от Анны в адрес Жоржа Быкодарова. Князь, тоже мне. Тьфу. Дерьмо. А я, еще хорошо отделался.
……………………………………………………………………………………..

 Севастополь не произвел на меня впечатления. Чувство опалы, в которое я попал, только усилилось. И пьянствовать нет охоты, от такой тоски. Не в том причина, что я таких праведных нравов. Причина  не желания выпивки состоялась в том, что на станции, ожидая лошадей, по дроге сюда, я познакомился с гусарским ротмистром, который в свою очередь следовал к себе в полк. Пропивши с ним с утра и до утра, почитай с неделю, я чувствовал себя дурно при взгляде даже на пустой шкалик, а уж упоминание о выпивки, вызывало у меня желание вывернутся на изнанку. При расставании c ротмистром в свой адрес, услышав фразу про то, что флот я ни коем образом не опозорил. Для себя я решил, что весь свой запас отпущенного мне в жизни спиртного я исчерпал в ту неделю.
 Сняв в городе небольшую комнату. Я отправился в штаб Черноморского флота доложить о своем прибытии.
…………………………………………………………………………………….
- Лейтенант Берестов для дальнейшего прохождения службы прибыл.
Принимавший меня капитан первого ранга, грузный пожилой мужчина с большой плешью на голове и внушительными старомодными баками, покрытыми сединой, из подлобья недовольно взглянул на меня.
 - Получаете назначение на должность артиллерийского офицера на «Ростислав». И мой вам совет, как старшего по возрасту и по званию. Коли вы намерены и далее проказничать, то лучше сейчас оставить вам службу и там сколько себе угодно можете волочиться. Ну, а коли вам угодно пользу Отечеству принести, то выкиньте все намерения шкодничать из головы. Препятствий вам по службе чинить ни кто тут не намерен. Как себя покажете, так к вам такое отношение и будет.
……………………………………………………………………………………..
84 пушечный линейный корабль «Ростислав» стоял на Севастопольском рейде.
Поднявшись на его борт, я, о полученном мной назначении сделал доклад  командиру.
Высокого роста, поджарый, с пышными усами не молодой капитан первого ранга Петр Фомич Мессер, без всякого интереса глядя на меня, произнес.
- Приветствую вас на борту вверенного мне Государем  корабля Черноморского Российского военного флота. От вас ожидаю исполнения предписанных службой обязанностей. Более с вас требовать не стану. Предупредить заранее вас намерен, про то, что на моем корабле рукосуйство по отношению к нижнем чинам не принято. Ежели ко мне вопросов не имеете, то приступайте.
………………………………………………………………………………………
Осмотревшись, теперь уже в своей, каюте, я снял фуражку и присел на койку.
 М-да, это мне не Кронштадтская вольница. Тут  Петербуржские соблазны угрозы не составляют. Как же то тоскливо, уже я и в том радости не вижу, что на корабль определен. Все мне тут не в милость. Хандра наступает.
……………………………………………………………………………………
Применив прописанное батюшкой снадобье от ипохондрии, я отнесся к службе самым старанным образом. Не могу сказать, что все легко и просто и случилось само по себе. Шло все не заметно, но длительно. Первый год меня вовсе не замечали и присматривались. К дружбе со мной особо не стремились, да и я не сильно подпускал к себе. Прекращая всякий раз попытки доверительных бесед со мной.
В 1849 году «Ростислав» принял участие в смотре кораблей Черноморского флота. Проследовав в кильватерной колонне сразу за «Двенадцать апостолов». За нами в строю шел «Святослав».
В том же году командование «Ростиславом» принял пятидесяти двух летний капитан первого ранга Александр Дмитриевич Кузнецов.
На второй год службы на «Ростиславе», я стал пользоваться у подчиненных мне матросов доверием и авторитетом. Без дела не повышал на них голоса, лишнего в моих требованиях к ним не было. Многие из нижних чинов были по возрасту старше меня, и это обстоятельство внутренним неким образом останавливало меня в моем поведении.  И еще, я видел с их стороны не желание подвести меня. Все это создавало благоприятные условия для службы и помогало мне взрослеть.
Находясь вне службы на берегу, я стал вести себя уединенно. Опять-таки не по причине то, что я стал менее склонен к флирту, а по тому, что после моих столичных увеселений считал местное общество более уступающим в этом.
Увлекся чтением, чтобы скоротать время. Письма от батюшки, в которых всякий раз он не уставал меня поучать, я получал не реже одного раза в месяц. Деньги также посылал он не реже.
Скуки особой у меня на службе не было. «Ростислав» совершал частые походы, во время оных оттачивал, стараясь довести до совершенства действия экипажа на корабельных учениях. Экипаж слыл хорошо подготовленным. Значит и я так же.
В 1851 году я был произведен в старшего лейтенанта. Прошлое стало мной забываться. И я счел, что образ жизни, которому я себя подверг, уж больно суров для меня самого же. Сие ни коем краем не относилось к корабельной службе, только к времяпрепровождению на берегу.
Я начал посещать собрания. Но все же я был уже другой.
Здешним собраниям было далеко до блистательных Петербургских балов. Выглядело все гораздо скромнее. Ни одна из присутствующих не могла стать причиной того, что бы у меня вспыхнула внутренняя страсть.
 А вот моя персона напротив. Мое появление в обществе послужило причиной перешептывания и заинтерисованых взглядов в мою сторону.

- Мне доподлинно стало известно, что он безумно был влюблен в одну знатную Петербуржскую даму, которая убежала к нему прямо из-под венца.
- Не может быть!
- Говорю же, что мне об этом скандале доподлинно известно. Оскорбленный граф вызвал его на дуэль.
- Боже мой, какой ужас.
- Он убил графа. Да-с. Прямо в лоб. И за то, его ущемили по службе, и разжалованным он прибыл к нам.
- Что вы говорите. Видно по нем, что столичный франт. Как на нем мундир смотрится.
- А мундир видать по всему из заграничного сукна. Казенное не носит.
- Так это и понятно. Да… Признаться он хорош собой и танцует отменно.
 
Все разговоры имели такой или почти такой толк. Разница была в деталях моего романа и дуэльном поединке. В некоторых я был тяжело ранен и прибывая в расстройстве сам попросился о переводе.
Поговаривали, что я просился в Петропавловск на Камчатке, чтобы там, на краю земли, забыться от так и не остывших, своих чувств, к знатной петербуржской даме.
Я же пользуясь этакой славой, забавляясь, подыгрывал этим слухам, делая вид, что неприступен и в силу случившегося в былом не вижу утешения в поиски новой пассии.
Это забавляло и веселило меня.
Время шло.
……………………………………………………………………………………….
10 августа 1853 года состоялись корабельные гонки. Увы «Ростислав» был не в первых, правда и не среди последних.
12 числа того же месяца, на флотских учениях атаковал Севастопольский рейд на стороне нападавших по условиям военной затеи.
 На сиих учениях результаты, которые показала моя команда, заслужили поощрение от командира, а моих комендоров поставили в пример. Меня же ни как не отметили.
Хоть я и делал вид, что меня это ни как не касается, и я совершенным образом холодно отношусь… В нутрии все кипело от обиды за несправедливость. За то, мои матросы оценили меня, и проявили, как на то хватило у них разумение, уважение. В моей каюте, на полке был макет вырезанного по всем правилам палубного, 36и фунтового орудия, руками моих матросов. Я и не мог подумать, что это может быть так трогательно.
 По-прежнему на балах я привлекал интерес своей надуманной грустью и неприступностью, продолжая якобы переживать о случившемся в былом романе. Хотя такое свое поведение мне уже порядком надоело, и посещение инкогнито домов неоднозначного толка, более не могли меня прельщать.
Черт знает, чтобы случилось, и в какую еще историю я мог влипнуть если бы…
В том же году рост антироссийских настроений в Европе  достиг своего пика. Четко вырисовывалась коалиция Франции, Англии и Османской империи. Непонятна была позиция в этом вопросе и Австрии с Пруссией. К образовавшейся коалиции примкнула и Сардиния, которая рассчитывала получить благосклонность больших держав для решения собственных вопросов.
Все сильнее и сильнее в воздухе витал запах сухого пороха. Все чаще и чаще можно было в разговорах, не только военных, но и штатских, услышать, слово война, с не радостным продолжением фразы, неизбежна.
…………………………………………………………………………………..
7 сентября командующий Русскими войсками в Дунайских княжествах князь Горчаков получил ультиматум от Омера Лютфи-Паши, с требованием оставить позиции и отойти. На это он отвел пятнадцать дней. Ультиматум был проигнорирован. Не дождавшись наступления оглашенного срока, турки обстреляли на Дунае русские пароходы «Прут» и «Ординарец». 4 октября 1853 года Турция объявила войну России.
……………………………………………………………………………………….

Эскадра под флагом Вице адмирала Нахимова вышла в море. Было опасение, что Турки готовят высадку десанта в Сухуми и Поти.
По этой причине «Императрица Мария», «Чесма», и «Ростислав», на котором я имел честь находится, взяли курс к берегам Анатолии.
……………………………………………………………………………………..
Турецкий флот был обнаружен на якоре в бухте Синопа, под защитой береговых батарей.
К вечеру 16 ноября к нам подошло подкрепление из Севастополя, три линейных корабля и два фрегата.
 Будет драка. Я переживаю, волнуюсь и испытываю чувство, которое не дает покоя, и как о предстоящем бое я более ни о чем не могу думать. Все силы трачу на то, чтобы ни как внешне не показать своих волнений. Я знаю, что делать, верю, что не впустую, занимался тем, что отшлифовывал свои навыки, навыки своих подчиненных. Надо только лишь, все это применить.
 Нет, это не страх, это волнение и напряженность перед серьезным поступком, к совершению которого я так долго готовился. Готовился, с самого начала, от рассказов моего отца услышанных в детстве, от изучения наук в навигационной школе, всякий раз, на корабельных учениях лечась от хандры. От той самой хандры, которая мне в эту минуту кажется совершенно пустой и ненужной блажью.
 Не могу заснуть. Постоянно перед глазами  то, что возможно произойдет, очень в скором времени. Не могу заснуть, а ведь надо, необходимо. Это самый первый бой в моей жизни.
 Да святится имя твое, да будет царствие твое. Как на небе, так и на земле…
Господь мой милосердный прошу тебя! Спаси и сохрани! Спаси и сохрани…
……………………………………………………………………………………..
Я стоял в строю офицеров, построившихся на капитанском мостике.
- Господа. Нам предстоит дело. Задумка по решению, которого состоит в следующем.
В бухту, где на якоре стоит неприятель под прикрытием береговых батарей, входим двумя колоннами, дабы-то урон от огня противника иметь наименьший. После колонны расходятся, и всеми имеющимися средствами ведем огонь по неприятелю. Турок превосходит нас числом. Русские моряки не спрашивают, каким числом враг, а спрашивают где он. Сие правило нам подтвердить сегодня должно.
Знаю, что экипаж «Ростислава» всегда отменный результат на ученьях показывал, чем всегда по праву гордился. Знаю, что и сейчас не подведете.
Наставлений давать не собираюсь, дабы не смущать вас и не лишать разумных инициатив. Полагаюсь на вас.
Прошу стоять по местам. И с Богом господа.
……………………………………………………………………………………
На «Императрице Марии» взметнулся на мачте и развернулся пестрыми вымпелами на ветру, сигнал «Эскадре приготовится к бою».
Практически вот же час на мачтах кораблей взвились вымпела «Подтверждаю».
- Барабанщики наверх!
Прогремел голос старшего офицера.
- Барабанщики бей сбор!
Ударила барабанная дробь.
Разом все на палубе пришло в движение. Все застыло, барабаны смолкли.
Я смотрел, как мои матросы по местам стояли возле орудий.
- Готовь принадлежности!
Скомандовал я, сам удивившись своему внутреннему спокойствию.
Матросы рванулись, разбирая все необходимое для производства стрельбы, со штатных мест хранения, располагая после, по правилам, возле орудия.
- Орудие от порта!
Подал я новую команду.
Тяжелые корабельные пушки поползли от борта и стали в положении для заряжания.
Я не мог слышать, но знал, что в эту минуту на капитанском мостике старший офицер докладывает Александру Дмитриевичу.
- Господин капитан первого ранга, линейный корабль «Ростислав» к бою готов! Ветер, ост-зюйт-ост.
Паруса наполнились, и началось движение.
……………………………………………………………………………………..
 Синопская бухта в мгновение ока покрылась дымами.
Я взглянул на часы. 9.30.
- Разрывным заряжай!
Рядом с бортом «Ростислава» поднялись сразу три больших фонтана воды.
-Басурман грозится!
Донеслось от орудия.
- Отставить галдеж! Стоять по местам крепко!
Мне уже совершенно не было страшно, как будто вовсе меня тут не было, а за всем происходящим я наблюдал со стороны.
Совсем рядом, с неприятным, коробящем слух звуком пролетело, что-то угрожающее всему, что встретиться на его пути. Ядро. Запоздало сообразил я.
……………………………………………………………………………………….
 
От орудий стали относить раненых. Под шквальным огнем противника, «Ростислав» занял указанную позицию и стал на якорь.
- Батарея! Наводи по фрегату!... Товсь!... Батарея, огонь!
Пороховым дымом заволокло орудия. Грохот неимоверной силы.
- Орудия от порта! Разрывным заряжай!
В этот момент «Ростислав» содрогнулся от  могучего удара.
Турецкая граната попала в одно из орудий среднего дека, и разбила верхнюю палубу в том месте.
- Пожар в крюйт-камере!
- Туши пожар!
Смертельная опасность нависла над «Ростиславом». Горело возле порохового склада. Я видел, как над кораблем стал подыматься черный дым, который под ветром пополз по всему кораблю.
-Господь мой, всемилостивый, сохрани и помилуй.
Шептал я, и вслед за этими словами, что есть мочи.
- Товсь!... Батарея, огонь!
………………………………………………………………………………………
Турецкий фрегат «Фейзи-Меабуд» подавлен был огнем и занятый пожаром выброшенный на берег вышел из боя.
- Братцы! По береговой батареи настильно клади! На деление поднять!
 Туловище матроса стоявшего возле орудия отлетело в сторону. Ноги, простояв мгновение, безвольно упали на палубу, забрызгав кровавым месивом доски.
-Товсь! Батарея огонь!
Грохот, заволокло все видимое пространство белесым дымом.
- Орудие от порта! Разрывным заряжай!
- Пожар потушен!
Донеслось до меня сквозь непрекращающийся грохот.
-Слава тебе господи!
Перекрестился я. Где моя фуражка?
……………………………………………………………………………………
Медным голосом над кораблем прозвучал сигнал «Отбой».
- Батарея! Отбой! Прибраться!
Ну, вот и все, вот и закончилось. Как руки то дрожат. В ногах пружина дергает. Господи, да как же я все это вытерпеть удосужился?
- Спустить шлюпки! Шлюпочной команде подобрать пленных!
Я взглянул на циферблат своих часов. На все, про все, три часа и пять минут.
………………………………………………………………………………………
«Ростислав» в бою при Синопе потерял убитыми три человека и сто пять ранеными. Корпус корабля получил двадцать пять пробоин, повреждения всех мачт и бушприта.
 Произвел пять тысяч выстрелов, более чем любой другой корабль в том деле. В плен Русским попало двести турок, среди которых вице адмирал Осман-Паша.
Эскадра возвращалась в Севастополь с победой. Правда, оговорюсь, что часть пути буксировал нас пароход «Громоносец».
В Севастополь эскадра вернулась 22 ноября.
…………………………………………………………………………………..
Нас встретили всеобщим ликованием. Не скрою это приятно, это даже очень приятно возвращаться победителем. Прекрасное, льстивое и при этом заслуженное по праву чувство.
- Скажите офицер. Нам боле Турок не угрожает?
- Разумеется сударыня. На Черном море нынче только один флот, Русский. Других нет.
- Ах, это просто прекрасно.
Казалось, что перелом в войне наступил. Несколько побед в Дунайских княжествах, на Кавказе. Тем более, что семи тысячный отряд под командованием князя Андроникова, в основном отряд состоял из иррегулярных грузинских всадников, остановил восемнадцати тысячную турецкую армию Али-Паши у крепости Ахалцих.
Ежели и так дальше дела будут обстоять, то война закончится победоносно.
 Все праздновали победу при Синопе.
Хмурым был только Павел Степанович Нахимов награжденный Царем, орденом «Георгия Победоносца».
- Турка мы разбили, сие дело не мудреное. Не впервой. А, что дальше?
Я не понимал его вопроса. Ведь это технически не представляется возможным из Англии переправить сюда армию. Армию, с обозами, лошадьми, артиллерией. Это решительно не возможно. Одно дело, что Британцы вели колониальные войны, но мы же не туземцы, это Россия. Решительным образом не возможно.
В заграничных газетах Синопское сражение именовалось ни как не иначе как Синопская бойня.
……………………………………………………………………………………..
Три недели я не сходил с корабля на берег. «Ростислав» ремонтировался, силами экипажа, от повреждений, полученных при Синопе.
22 декабря было получено известие, что объединенный флот союзников вошел в Черное море.
Направлен ультиматум Наполеоном третьим Русскому Императору Николаю первому, где требовалось вывести Русские войска из Дунайских княжеств и начать вести переговоры с Турцией.
В ответ Государь разорвал дипломатические отношения с Англией и Францией.
Австрия и Пруссия основали свой союз, который себя ни как не проявил.
…………………………………………………………………………………….
 Город жил, беззаботно прибывая в обычном своем состоянии. О том, что идет война внешне ни чего не говорило.
Но эскадра неприятеля вышла из Стамбула и прибыла в Варну. Из Варны железно-паровому флоту до Севастополя четыре дня пути.
 Как это водится у нас уповалось на авось.
Союзническая эскадра курсирует возле Крымского берега, выбирая место высадки армий. Племянник Бонапарта изгнанного из России восемьсот двенадцатом, желает реванша и рвется в бой, настаивая перенести боевые действия на Крымский берег. Его не смущают, не вложенная значительная сумма денежных средств из казны, не потраченный политический капитал. Реванш за дядину оплошность, вот, что им движет.
Я же живу обыденно, размышляя о том, что хватит из себя строить аскета и не пора ли мне всерьез влюбится. Ну, ведь дурости у меня-то поубавилось. Я нынче боевой флотский офицер, побывавший в настоящем деле, и вернулся, покрыв себя славой под Андреевским флагом. Ведь звучит-то как, а? Закажу новый мундир у хорошего портного, из сукна заграничного. Денег на это я всегда найду. Вопрос тут в другом. В кого? Тут прежних ошибок допустить не желательно. И пора прекращать посещение домов дурных нравов. Хватит шлятся инкогнито. Не к лицу.
……………………………………………………………………………………..
14 сентября 1854 года. Союзники провели высадку сухопутных сил. Дата была выбрана не случайно.
Того же числа Наполеон Бонапарт, вступил в Москву. Он во всем стремился подражать своему предку.
Высадка произведена в Каламидском заливе. Когда мне стало известно про это, то я обратил про себя внимание, что название залива созвучно с английским calamity, беда. А ведь выбирал место ни кто иной, как лорд Раглан.
А пока я ни сном, ни духом.
Да и не только я. Весь Севастополь видел вражеские корабли накануне высадки. Их сочетали. Триста. Они ушли. Вот и все. Ни кого даже и не заинтересовало, «куда?».
 Командующий, князь Меньшиков по-прежнему не считал возможным высадку на берег армий союзников.
………………………………………………………………………………….
Предпринимая действия к переменам в своей личной жизни, я в тот вечер отправился в городской театр, в новом кителе. Дабы то смутить Севастопольских красавиц. На мое усмотрение, лучшего места, чем театр, для моей миссии и не найти.
 В городском, давали «Ревизор», Николая Васильевича Гоголя.
Перед началом второй сцены спектакль был прерван.
 На сцену вышел пехотный полковник и ровным голосом произнес.
- Господа. Дамы. Приношу извинения. Ввиду возникших, непредвиденных обстоятельств, вынужден прервать сею постановку. Офицеров попрошу прибыть на службу. Гражданских лиц разойтись.
«Получено принеприятьнейшее известие», мысленно соскоморошничал я.
…………………………………………………………………………………..
 Конная разведка посланная, дабы сосчитать точно корабли противника, обнаружили самого противника на марше.
Вражеские полчища были уже возле Евпатории, которая была занята без единого выстрела.
 Русская армия, высланная навстречу противнику, встретилась с неприятелем на реке Альма.
Минский полк был полностью уничтожен огнем с кораблей вражеской эскадры. Без каких либо противодействий с нашей стороны Англичане заняли господствующие высоты, с которых своей артиллерией накрыли русские позиции. Бой был проигран. Князь Меньшиков уводил свою армию от окончательного разгрома. Победа и союзникам досталась не просто. Они, измотанные боем, не стали преследовать отступающие наши силы.
Начались боевые действия, которые cтали развиваться неожидаемо для всех сторон.
……………………………………………………………………………………..
На военном совете генерал-адъютант, адмирал, Князь Меньшиков сообщил о том, что, по его мнению, Севастополь все одно не отстоять. Корабли следует затопить в бухте и тем самым преградить путь королевскому флоту. Один черт, наш парусный, деревянный, с английским паровым из железа сделанный, не сладит.
Вице Адмирал Корнилов, Виктор Алексеевич категорически возражал и намерен был дать бой на море.
На удивление всех, Павел Степанович Нахимов поддержал затопление.
К морякам Адмирал Корнилов направил письменное обращение, в котором он обращался со своим словом от матроса до командира корабля.
Начал он свое обращение к Черноморским морякам со слова ТОВАРИЩИ!
НАДО ПОКОРИТЬСЯ НЕОБХОДИМОСТИ. МОСКВА ГОРЕЛА, А РУСЬ ОТ ЭТОГО НЕ ПОГИБЛА.
Корабли готовились к затоплению, дабы своими корпусами создать непреодолимую преграду и не пустить флот противника в Большую бухту.
Корабли заняли свои места вдоль мола. Пять линейных и два фрегата. Медленно, с большой неохотой, они погружались. Все кто наблюдал за этим с берега, опустились на колени и не сдерживали слез. Я был в их числе.
 Из экипажей было сформировано двадцать два маршевых батальона для обороны города.
 Но это еще не все.
Город совершенно не был готов к осаде.
……………………………………………………………………………………….
Возведение укреплений вокруг Севастополя было возложено на подполковника- инженера Эдуарда Ивановича Тотлебена, прибывшего накануне из Дунайской армии.
На фортификационные работы задействовали как военных, так и гражданских жителей города. Он удачно использовал холмистую местность вблизи Севастополя.
Было создано из подручного материала: земли, камней и плетеных корзин, доселе неизвестные неприятелю позиции с «выносными» подукреплениями  фортификационные сооружения.
 По линии обороны города воздвигнуты восемь бастионов. Восьмой- Корниловский бастион, на Малаховом кургане.
Нам было велено защищать редут между пятым и шестым бастионами, прозванным «Ростиславским».
Я числился с вверенной мне под начало командой, соседством с пятым. К позиции  пятого бастиона были закреплены Волынский резервный полк, Подольский егерский, и еще батальон Белостокского резервного полка.
 Опорным пунктом была оборонительная каменная казарма.
Основная задача состояла в защите города с западной стороны.
 Мои матросы выгодно, на мой взгляд, выделялись на фоне пехотных.
Несмотря на свое дворянское происхождение, я стеснялся существующего в России крепостничества, закрепления крестьянина за землей. Я стыдился этого, когда во время походов сходил на берег в иностранных портах. Ни чего мне не надо было объяснять, само восприятие реальности, той разницы, что чувствовалась в те моменты, давала картины жизненного порядка не в сторону моей Родины.
На корабле сам уклад службы делал отношение между офицером и матросом другим. Морской стихии было все равно, какой социальный строй. Ежели не будет выполнено, то гибель корабля неизбежна. Погибнет полностью экипаж, и разница в происхождении не будет значить ровным счетом ни чего. Хотя, бывало всяко и рукоприкладство на кораблях флота Российского, имело место быть.
-Михаил Алексеевич. Вы слыхали, что у Императора Французского, именуемого Наполеоном третьим, в доверенных лицах ни кто иной, как Жорж Шарль Дантес.
Произнес стоявший рядом мичман Светлов.
- Это тот мерзавец, что Пушкина нашего убил?
- Тот самый.
Подтвердил мичман.
- Каков поп, таков и приход.
- Что вы имеете ввиду, Михаил Алексеевич?
- Плохи дела у этого Наполеона, раз такую гнусность в доверенных лицах возле себя держит.
- Видать так и есть.
Опять согласился Светлов.
- Плохо кончит.
Подытожил я.
(В 1870 году после поражения во Франко-Прусской войне Наполеон III будет пленен и в последствии низложен. В результате Сентябрьской революции Франция станет республикой)
…………………………………………………………………………………..
«Будем драться до последнего. Отступать нам некуда — сзади море. Всем начальникам я запрещаю бить отбой! Барабанщики должны забыть этот бой. Если кто из начальников прикажет бить отбой — заколите такого начальника… Товарищи! Если бы я приказал ударить отбой — не слушайте, и тот подлец будет из вас, кто не убьёт меня!»
                Вице-адмирал Корнилов Виктор Алексеевич.
5 октября.
Еще вчера я был направлен в Севастополь своим начальством к интендантам за получением одеял. Прямо беда со снабжением, катастрофически не хватает самого необходимого, тюфяков, одеял…
…………………………………………………………………………………..
- Ваше благородие. СлышАте как пальба на бастионах началась с самого ранняя супостат лупит.
Обратился ко мне пожилой матрос с седыми пышными усами, морщинистым лицом и золотой серьгой в ухе. Фамилия его была, Хлебников.
- Да вот братец. Палит.
Ответил я, повернувши голову в его сторону.
- Нам бы туда поспешить.
- Что ты спросил?
Я был занят своими мыслями и не слышал, что он мене говорил.
- Туда нам надобно. Ваша благородие.
- Одеяла нам надобно получить. Для того нас сюда и снарядили. Это тоже задача ни чем прочих не меньшая. На голой земле поспишь пару ночей и проку от тебя, как рыбе от зонтика.
Пошли на склад одеяла на подводу погрузишь, и на редут сразу отправляйся, а я за тюфяки еще справлюсь.
Матрос соскочил с подводы и пошел вслед за мной.
………………………………………………………………………………………
- Доставишь. Смотри не растеряй по дороге. Я еще задержусь не более часа. За тюфяки договорюсь.
- Доставлю. Не извольте сУмневаться, Ваша благородие. Доставлю лучшим видом.
…………………………………………………………………………………..
Я шел по пустынным улицам, по направлению к позициям, в западной части города.
Я сразу обратил внимание на нее. Она, сделав несколько шагов, опускала на мостовую свою тяжелую ношу в виде туго связанного узла, относительно большого размера. Ей хрупкой, совершенно изящной не было ни какого сладу с неудобной ношей, постоянно останавливаясь и опуская узел.
Я поспешил к ней.
- Сударыня позвольте вам помочь.
Обратился я к ней приблизившись.
- Да. Уж сделайте милость. А то все на возведении бастионов, мне и попросить некого было. А сама из сил выбилась.
- С вашего позволения. Старший лейтенант Берестов. Михаил Алексеевич.
- Очень приятно. Софья. Софья Владимировна Вишневская.
Я нес ее поклажу, а она старалась от меня не отставать.
- Вы уж извините, что я так быстро иду, Софья Владимировна. Мне торопится надобно.
- Я все понимаю, вы не беспокойтесь. Я вот к тетушке своей перебраться затеяла. Сейчас время такое опасное, а она одна. Ей боязно. А тут такое, что вот… Скажите, а что с самого утра так грохочет?
 Я каждый раз старался ее разглядеть и с каждым разом убеждался, что я …
Она была мила, и я все более и боле становился заинтересованней.
- Неприятель нас изволит обстреливать.
- Боже мой, как это все ужасно.
- Не извольте беспокоиться. Одолеем. Вот вам помогу, и в тот час же к своей батарее. А я тут по делам службы находился.
Как бы пытался оправдаться, что в сей час я не на позициях.
Она тоже смотрела в мою строну, и я чувствовал, да нет же, я знаю, когда женщины смотрят не просто. О, что это за взгляд! С этого взгляда, который вызывает теплоту внутри и кровь приливает в голову, начинается то самое ощущение, самое прекрасное ощущение собственной нужности и в жизни твоей появляется смысл.
- Вы уж постарайтесь. А я вот в пансионе, занятие по рукоделию веду. Жалование получаю. Не большое, но все же.
Я ее слушал с необычайным интересом, и понимал, что …
- А вот мы уже и пришли. Вот в этом доме живет моя тетушка. На втором этаже.
В этот момент невесть откуда появился пожилой, кривоногий дворник в несвежем белесом фартуке.
- Софья Владимировна! Матушка! Ну, что же вы меня не покликали?! Айя-яй! Сами вот…
- Трофим. Будь добр, прими у господина офицера и занеси к тетушке.
- Это я мигом.
Дворник с узлом исчез в парадной.
- Спасибо вам Михаил Алексеевич. Без вас, уж и не знаю, как бы я справилась.
- Пустое.
Я взял ее за руку.
- Мне пора. Торопится надо. На батарею.
- Так ступайте. И храни вас Бог, Михаил Алексеевич.
- Скажите, могу ли я вас навещать, когда на то будет время? Вы не станете на то, возражать, Софья Владимировна?
- Нет, совершенно не стану возражать. И тетушка будет вам рада. Михаил Алексеевич. Всякий раз буду вам рада.
- Спасибо вам огромное. Спасибо, Софья Владимировна. Мне пора.
- Так ступайте.
Я коснулся ее руки губами, надел фуражку и быстрым шагом пошел по улице.
Почему же я ее не встретил раньше, как же было бы хорошо, ежели я ее раньше повстречал… Я обернулся.
Софья Владимировна скрылась в парадном дома, где жила ее тетушка.
В этот момент в воздухе засвистело неприятно-пронзительно. В месте, где только, что стоял дом, вспыхнуло ярко, и стены рухнули, подняв пыль.
Меня приподняло в воздухе и с силой ударило о мостовую.
……………………………………………………………………………………
- Живы, ваше благородие?  Ну, и слава тебе Господи.
В ушах шумело и то, что говорил матрос-санитар, я слышал приглушенно. Я пытался на мостовой нащупать свою фуражку.
- Ступай братец. Со мной все хорошо.
Я нашел свой головной убор и надел его.
- Вставайте Ваше благородие, на меня обопритесь и вставайте.
Слух вернулся ко мне. Я посмотрел в ту сторону, где стоял тот самый дом. На его развалинах бушевало пламя, а люди пытались огонь заливать водой из ведер.  Развалины теперь были и вместо и прочих домов на этой улице.
 Это была первая бомбардировка города с кораблей неприятеля.
………………………………………………………………………………………
На позициях «Ростиславского» редута я появился к вечеру того дня.
- Где вы так долго? Что у вас за вид?
Совершенно тихим голосом спросил мой начальник.
- Одеяла достал. На обратном пути попал под бомбардировку. Легко контузило.
- Да, одеяла подвезли.
- Господин капитан-лейтенант. Я вот еще за тюфяки… Надо завтра с подводой. Вот бумага, заверенная интендантской службой.
Я протянул бумагу на получение имущества.
- Да, благодарю вас, Михаил Алексеевич. У нас тут тоже… Адмирал Корнилов убит на Малаховом кургане. На том месте, матросы, крест православный ядрами выложили. Вот какие дела у нас.
 Я молчал, мне нечего было сказать. Я чувствовал за собой вину. Тут … а я, с одеялами.
- Михаил Алексеевич. Ступайте отдыхать. Завтра переводитесь на пятый бастион, батарейным командиром. Там большие потери, замещать велено. А сейчас спать ступайте.
- Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.
……………………………………………………………………………………….

Сон долго не шел. Болела голова и вообще я чувствовал себя скверно. Я несколько раз вставал, выходил курить, и опять ложился, силясь заснуть.
Сон все же пришел ко мне. Даже не сон, а забытье. Очень трудно было понять, сплю я, или это происходит на самом деле.
 Я вышел из своего блиндажа и к своему удивлению, увидел тот самый дом на Севастопольской улице. Целый, совершенно не поврежденный.
 Я не торопясь направился к нему. Уже светает, про себя отметил я.
 Парадная открылась, и тут же с крыши дома поднялась, каркая, неисчислимая стая ворон, и стала кружиться над этим местом.
 Из дома вышла Софья Владимировна в белом платье и начала приближаться ко мне. Я направился на встречу.
- Вот ведь как все получилось, Михаил Алексеевич. Нехорошо все вышло. Ждала я вас, долго ждала… да видно не судьба. А вы меня помните, пожалуйста, мне теперь важно, чтобы вы меня помнили. Я за вами отсюда смотреть буду.
 Ну, вот и все, любезный мой, Михаил Алексеевич. Мне пора возвращаться.
Она, растаяла в утренней дымке…
Звук разорвавшейся гранаты заставил меня соскочить с койки и выбежать из блиндажа. Кто-то с силой бил в рынду сигнал «Тревога», свистели боцманские дудки.
Начался обстрел нашей позиции со стороны Французских позиций.
………………………………………………………………………………………
К восьми утра, интенсивность обстрела заметно уменьшилась. Основной огонь противник перенес на четвертый бастион.
 К девяти часам я отправился принимать батарею на пятом бастионе.
Проверив все необходимое, как любой офицер при подобной ситуации. Ни чего интересного. Помогал мне в этом сорокалетний полноватый кондуктор, с открытым, чуть широковатым, добродушным лицом, Емельян Терентьевич Гудов.
 После того как я осмотрел орудие, собрался идти дальше, но оторопев застыл. Я увидел перед собой мальчишку, обыкновенного мальчишку лет десяти на вид, с взъерошенными волосами соломенного цвета, грязные брюки и в широкой холщевой рубахе гораздо больше, чем того надо было ее хозяину.
Обувки на нем не было.
- Ты откуда такой тут взялся? Тут тебе братец запрещено, ненужно тебе тут. Беги в город и мне боле не попадайся на глаза.
- Ваше благородие! Это мой, мой мальчонка-то! Не браниться. Виноват, ваше благородие.
- Как твой?
- Как есть мой.
Ко мне подбежал матрос и встал передо мной на вытяжку.
-  Бомбардир, матрос второй статьи, Пищенко.
- Пищенко, ну, изволь объясниться, от куда тут мальчишка?
- Сынок мой это. Николка. Девать не куда, вот при себе держу. С котла одного питаемся, он не в убыток обойдется.
- Пищенко, что же ты творишь? То ж у нас тут, батарея, война. Не приведи Господь… А ты мальчишку тут. Не хорошо братец. Отправляй немедля в город, к мамке.
- Нет у нас боле мамки. Вчера ее при бомбардировке убило, супружницу мою. И дома-то у нас, ваше благородие, боле нету. Некуда его девать. Дозвольте ваше благородие при себе сынишку оставить.
- Дозвольте, ваше благородие.
За моей спиной подал голос кондуктор Гудов.
- От нас не убудет, а мальчишка на глазах. А один, как есть пропадет.
У меня перед глазами проплыла картина, как бомба попала в дом.
- Ну, я то, не возражал бы… Только не положено на батареи.
- Так, что делать то? Без присмотра его оставить тоже негодно получится.
Пробормотал Гудов.
- Тоже верно. Только, вот, что. Пускай при батарее будет. Но, как только обстрел, чтобы близко его тут не было. Чтобы даже духа его не слышно. И как только начальство на батареи, так тоже. Потому, что не положено на батарее. А так, конечно при отце… Пусть будет.
- Благодарствую вам, ваше благородие!
…………………………………………………………………………………..
Не стану даже перечислять, что побудило меня добровольцем принять участие в Балаклавском сражении. Месть. Это было для меня важнее всего. Только она двигала мной.
Возможно ни чего доброго из той встречи на Севастопольской улице и не вышло бы… Возможно я еще раз потерпел бы горечь разочарования… А если нет? А если это была та самая встреча? У меня вероломно враг забрал шанс, может единственный, который мне предоставила судьба.
И ежели в том случае, что даже это не так, то все равно, она была наша, а ее тетушка, которую я не имел чести знать, этого пожилого дворника, хладнокровно убил бомбой выпущенной с английской эскадры, теперь он просто враг, мой личный враг.
 Месть, притом не откуда-то, из-за укреплений бастиона, а от моей руки. Я хочу видеть глаза умирающего, исходящего в предсмертных муках окровавленного врага.
Только так и ни как иначе.
С тридцатью матросами- артиллеристами, из числа добровольцев, недосчета в которых не было, мы поступили под команду генерал лейтенанта Лепранди Павла Петровича.
План состоял в следующем: Ударом русских сил перерезать дорогу между Балаклавской бухтой, где находились Английский базовый лагерь от их действующих подразделений.
Этот удар русских сил мог, в случае успеха, снять блокаду Севастополя.
 Игра стоила свеч.
 На высотах возле Балаклавы противник установил редуты. Три больших и один поменьше.
После того как наши войска займут редут, моей команде необходимо развернуть захваченные у врага пушки, оборудовать артиллерийскую позицию и удерживать ее.
Все предельно просто и ясно.
Сраженье началось 13 октября.
Честно говоря, меня это обстоятельство  сильно смущало. Я моряк и склонен к суевериям.
 Бог не выдаст, свинья не съест.
……………………………………………………………………………………..
Мы начали атаку еще до того как рассвело.
Атакой в штыки турки были выбиты из первого редута. Все остальные в спешке были оставлены противником.
…………………………………………………………………………………….
- Выравнивай братцы! Лафеты в одну линию.
Матросы ставили позицию из девяти захваченных орудий и из подручного выстраивали хоть какой-то бруствер перед ними. Захваченный редут естественно был расположен не в пригодную для нас сторону.
- Коростылев! Распорядитесь боезапас на позицию поднести.
- Слушаюсь Михаил Алексеевич!
На ходу козырнул мне мичман, направившиеся исполнять мое приказание.
 Вскоре рассвело.
Перед моим взором открылась долина, длинной не более двух миль. По сторонам зажатая Федюхиными высотами и Сапун-горой.
Место полностью простреливалось моей батареей.
-Господин старший лейтенант, позиция оборудована.
Доложил мне под козырек мичман.
- Благодарю вас, Егор Васильевич. Передайте расчетам, чтобы находились в готовности. Не думаю, что лорд Раглан нам эти редуты с рук спустит. 
……………………………………………………………………………………….
Я только погрузился в дремоту, оперевшись спиной на лафет орудия, как услышал:
- Михаил Алексеевич. Смотрите.
Я встал на ноги и посмотрел в сторону, куда указывал мичман.
В самом начале долины началось движение.
Я поднес к глазу подзорную трубу.
Британские уланы и гусары, за ними еще какие-то всадники, от сюда не разобрать, строились широким фронтом.
- Что это они затеяли?
- Тут мичман, одно из двух. Либо парад, либо атаку. Как одно, так и другое, по меньшей мере, глупо.
- Место полностью простреливается  нашим огнем.
- Так и есть, мичман. Батарея к бою! Картечными заряжай!
……………………………………………………………………………………….
Ровный ряд улан поднявших пики вверь, на которых утренний ветер развивал бело-красные флюгера, шагом пошли в сторону нашей позиции.
За ними двинулись прочие шеренги всадников.
Это безумие, они, что действительно собираются этак нас атаковать? Ну, у нас такая дурость в порядке вещей… а, эти-то куда? Вроде англичане, умные.
Шеренги всадников прибавили скорость, и продолжали надвигаться прямо на орудия моей батареи с развернутыми полковыми знаменами и раздражающими мой взор  мельканием, флюгерами на пиках, возвышающимися над кавалеристами.
 Черт, а красиво, что не говори. Красота, храбрость граничащая с безумством… Надо им отдать должное. Примите мое восхищение.
Сигнал кавалерийской трубы прокричал над долиной, выкидывая из своей горловины звонкие ноты.
Всадники перешли на манежный галоп, по-прежнему держа свои пики вверх, дрожание бело-красных флюгеров на них, издавали зловещие хлопки, которые уже были слышны на батареи.
- Ваше благородие! Чего ж ждем-то?! Не равен час, в лапшу изрубят!
- Отставить бурчать! Рано еще. Рано.
С полтысячи, их будет, может чуть больше.
Опять звучит сигнал трубы.
Молнией сверкнули на солнце поднятые к небу сабли, ряды улан ощетинились выставленными вперед пиками.
Они перешли на какой-то неестественный дикий аллюр, продолжая чудовищной волной надвигаться на нас.
Кровь прилила к моим вискам, пульсируя в голове барабанной дробью. Красиво, красиво идут. Но вам меня не испугать, я ненавижу вас всем своим существом и место внутри меня для страха не осталось. Одеты как денди Лондонские.  Эх, лошадей жалко. Их-то за, что?
- Батарея товсь!
Ряды Британской кавалерии поломались и слились в единую массу несущую смерть на своем пути.
- Батарея пли!
Пламя, грохот выстрелов. Батарея окуталась дымом, который был в следующее мгновение унесен ветром за позицию.
Волна наткнулась на невидимое препятствие и прогнулась. Перелетающие через голову, падающих на всем скаку лошадей высоко задирающие задние ноги, выброшенные из седла всадники безвольно раскинувши в стороны руки, и откинув свои пики, куда попало.
- Батарея пли!
Всадники на полном скаку падают на землю, между выстрелами орудий слышно ржание обезумивших от боли раненых и умирающих в муках животных, предсмертные крики людей.
- Батарея пли!
Снова смерть влетела в ряды всадников рвущихся к моей позиции. Их строй уже заметно поредел, но они продолжают нестись мне на встречу сквозь разрывы выпущенных моими пушками зарядов. Уже не Лондонские денди.
Подключилась наша пехота, ведя ружейный огонь с Федюхиных и Балаклавской высот. Но это не возымело.
Британцы продолжали сквозь огонь нестись на нас.
- Батарея пли! Шевелись братцы!
С левого фланга атакующим английским кавалеристам ударил первый казачий полк Уральцев.
-Батарея! Огонь на правый фланг! Быстрее братцы! Быстрее!... Товсь! Пли!
Они прорвались, в короткой схватке опрокинув Уральцев.
………………………………………………………………………………………
Вражеская конница несется сквозь нашу картечь, неся потери, большие потери. Ну, что же, посмотрим, кто жиже на расправу. Уступать я не имею намерений.
- Пли!
Батарея ответила на мою команду, извергнув пламя и летучий дым.
Все! Они тут!
-Держать позицию!
Матрос банником выбил улана из седла, который на полном скаку намерился преодолеть бруствер. Следующий кавалерист пронзил матроса пикой. Я выстрелил в него, и он вывалился из седла.
На батареи началась смертельная схватка моих матросов с влетающими на позицию Британскими всадниками.
Я вновь прицелился, но выстрелить не успел. На меня выпрыгнул из седла улан, который потерял во время скачки свою пику. Мне повезло, что свою саблю он не успел обнажить. Прыгнув на меня, он выбил у меня из рук револьвер и сбил меня с ног. Упав на землю, мы стали кататься в пыли, пытаясь одолеть друг друга. Он был сильней меня, и я стал чувствовать, что перевес на его стороне.
-Pass awav…(умри)
Прохрипел он.
- You himself die. (Ты сам издохни)
Выдавил из себя я, и уловив момент, подтянувшись из последних сил вцепился в его кадык зубами.
Его хватка сразу ослабла, и  он обмяк, но я продолжал сжимать зубы. Я чувствовал, как он судорожно перебирает ногами. Вскоре он затих, а я почувствовал во рту что-то неприятно теплое с привкусом металла. Горячая струя ударила мне в лицо, и я разжал челюсти.
Когда я вскочил на ноги, я увидел бегущих ко мне русских солдат. Не далеко растеряно топтались англичане верхом, а не которые, уже спешившиеся, перелазили за бруствер, стремясь покинуть позицию.
- Взвод! Стой! В две шеренги стройся! Первая шеренга залпом! Пли!
Залп.
- Вторая, шаг вперед! Цельсь! Пли!
Снова залп.
……………………………………………………………………………………….
С фланга контратаковала наша конница подполковника Еропкина, окончательно рассеяв британцев.
- Ваша бродь. Вы не как ранены? У вашей милости, она, вся наружность в крови.
Спросил меня молодой солдат пехотинец.
- Нет, не ранен. Ты братец, слей из фляги, мне умыться надо.
Солдат увидел лежавшего англичанина с перегрызенным горлом. Протянув флягу, не отрывая взгляда от трупа, он перекрестился.
……………………………………………………………………………………….
Я подошел к брустверу, в которое было воткнуто знамя Великобритании. Вытянув его за древко, я вышвырнул его с позиции.
-Go chase yourself! (Убирайтесь вон!)
Прокричал я в долину усыпанную трупами людей и животных.
……………………………………………………………………………………….
 В ходе Балаклавского сражения Русской армии не удалось выполнить поставленную задачу, уничтожить английский лагерь и снять блокаду.
 Но потерпев ощутимый урон, союзные войска отказались от планов штурма Севастополя, и перешли к позиционной осаде.
Турецкий экспедиционный корпус перестал существовать, как отдельная сторона-участник, а оставшиеся части были введены в войска союзных английских и французских армий.
Из тридцати человек на бастион вернулось семеро, вместе со мной. Мичмана Коростылева среди нас не было.
……………………………………………………………………………………….

Началась осада города в надежде, что нас можно взять измором. Враг не смог понять самого главного. Они просчитывают укрепления, сильные и слабые стороны наших позиций, расстановку сил, возможности наших орудий. Но они ни когда не смогут просчитать ту линию обороны, которая проходит через сердце и душу каждого солдата, матроса, унтера офицера и адмирала.
Это была война армий противника c сошедшим на берег флотом, со всей его лихостью и саможертвенностью. Прибывшие из России подкрепления сухопутных, заражались этим от морских подразделений.
Ружья Русской армии уступали в дальности Английским. Защитники города сей недостаток компенсировали в яростных штыковых контратаках.
Позиции разделяло расстояние не более ста тридцати метров. Но это было не преодолимо для неприятеля.
 Началась подземная война.
Подкопы под Русские укрепления с целью закладки пороховых зарядов с последующим взрывом. Но и тут противник получил значительное противодействие.
 Войну под землей возглавил саперный офицер Мельников. 
Вначале рылась галерея метров тридцать в длину, в первом слое глины, пять шесть метров, затем колодец одиннадцать метров. Точно было неизвестно, где враг делает подкоп, поэтому рыли наобум.
Двадцать второго января Французская подземная коммуникация была обнаружена и взорвана. Подземная война была выиграна нашими пионерскими (инженерными) частями.
Для контрнаступления у нас слишком мало сил. Ночные вылазки стали тактикой тех дней.
Матросы, которые знали толк в вязании веревок и узлов, многие быстро научились обращаться лихо с арканом.
Вылазки совершались каждую ночь. Порвать укрепление Французов, украсть провиант, аль теплое байковое одеяло, их по-прежнему не хватает, ну и приволочить пленного. Зазевался, кто у французов, встал во весь рост в траншее. А его в раз аркан на шею и тянут. Вытащат и той же веревкой вяжут. Ну, это коли, на смерть не придушат. Так изловчились, пикнуть не успеют, как уже у нас в «гостях» в себя приходит. Бывало, что и офицеров притягивали.

- Господа. Вот у меня матрос один есть, ну не поверите, редкой удачи шельмец. Даже теперь он чин квартирмейстера носит. Но я не про то.
Начал разговор командир пятнадцатой батареи, лейтенант Перекомский.
- Фамилия у него Кошка.
- Авив Михайлович, а что это за фамилия у него какая-то не звучная?
- Ну, вот еще не звучная. Еще как звучит. Он сам малоросс. Для тех мест обычная фамилия и удивлений ни каких не вызывает. К слову сказать, его матросы с почтением называют промеж собой ни как не иначе, как Петр Маркович.
Так, что господа, эта шельма вытворяет. То у неприятеля пойдет и прямо из котла говяжью ногу утащит, то вот извольте, коня офицерского увел у них.
Правда. А один раз пошел, господа, один пошел и троих французов в плен приволок.  Умора, да и только.
- Ну и кому тот конь достался, что ваш этот самый Кошка у противника увел?
- А вот Господа, тут все очень серьезно. Продали того коня, а деньги на памятник своему погибшему товарищу все до копейки перечислил. Матросу Шевченко, Игнату. Тому самому господа, что в бою собой лейтенанта Билерева заслонил от штыка. Вот так господа. По тому к нему не иначе как Петр Маркович все и обращаются.
Сейчас в лазарете. Штыком в живот попало ему.
Так представьте себе, штык под кожей прошел и ни чего из внутренностей не повредил.
Я ему, «… ну ты братец как есть шельма, у тебя и впрямь девять жизней отмерено!». А он, мне «как есть шельма, ваше благородие. А на все воля Божья».
- А на каком корабле он служил, а, Авив Михайлович?
- На «Ягудиле», пять лет ходил, комендором.

На ровне с квартирмейстером Кошка, легендарной славой пользовались рядовой Прохоров, боцман Буденко. Севастополь дал России новую череду народных героев.
Эх, только бы ночка потемней была, да аркан попрочней.
…………………………………………………………………………………
 
Я находился у себя в блиндаже и был занят записями в отчете о контратаке на неприятеля. На батареи мне вменено вести записи о боевых действиях.
 - Дозвольте обратится, ваше благородие?
В  блиндаж вошел боцманмат Суржа.
- Да. Что у тебя Сидор Савельич?
- Да вот тут, дело такое обозначилось, Михайло Алексевич. Как Тимофея Пищенко вбило, то мальчонко совсем-то осиротелый получился. Мы его не забежаем, не про то речь.
- Кормить исправно.
- Так сами не доедим, а он у нас голодным не останется.
- А, что тогда?
- Да тут, он пристрастился к их благородию, лейтенанту Шварцу, Михайло Петровичу, на позицию шастать. То ж не до него, вот он туда и снует.
- Говори ясней, что ты от меня хочешь?
- Так, вот я и говорю, ваше благородие, что парнишка туда, шастает. Ну, туда он прибиться хочет.
- Ну, и что с того?
- Так, а их благородие, лейтенант Шварц в лазарете. Его намедни в руку зацепило.
- Ни как в толк не возьму, от меня, что требуется?
- То ж вместо Михайло Петровича, тепереча, их благородие, лейтенант, только я его выговорить умения не имею.
- Лейтенант Хадиогло. Не изводи меня Сидор Савелич. Скажи внятно про свое дело.
Боцманмат замешкался, сняв бескозырку, тяжело вздохнул и почесал в затылке.
- Так, их благородие, лейтенант, коего я выговорить не имею умения, истребует от вас разрешение, чтобы вы разрешение на то дали, чтобы Николка, мальчонка, Тимофея покойного, царство ему небесное, при их редуте остался.
- Вот теперь понятно. А где парень сейчас?
- Туточки. Снаружи ожидает.
- Давай сюда его.
Боцманмат привел мальчишку.
Он стоял одетый в матросский бушлат с отцовского плеча с закатанными рукавами. На голове бескозырка, тоже не по размеру.
- Ну, что братец, уйти от нас хочешь? Не приглянулись мы тебе?
- Там мне их благородие палить с мортерок дозволение дал.
- А ты не врешь?
- Вот вам крест святой, с места мне этого не сойти, коли хоть словом соврал. Дозволение, по супостату палить дали.
- Так-таки, по супостату?
- А в кого же еще?
- Ей Богу, с ума посходили, право слово.
Пробурчал я себе под нос.
-Ладно, ступай на редут. Только же ты, и нас братец не забывай, в гости захаживай. Ты же, как-никак наш, с пятого бастиона.
………………………………………………………………………………………

- Ваше благородие! Прут! Прям тма-тмущая!
Французы в два часа дня, большим числом, выскочив из своих траншей, стремительным броском ринулись в сторону наших позиций, ставя за цель сходу одолеть нашими передовыми линиями.
Звуком рынды на батареи подняли тревогу.
Противник атаковал линию от четвертого до шестого бастиона, но на своем пути встретил интенсивный ружейный и артиллерийский огонь.
Противник сосредоточил огонь своей артиллерии на редуте лейтенанта Шварца, где оборону держал батальон Житомирского полка.
В надежде на успех, после артподготовки, противник пошел на штурм редута.
При всем желании я не мог помочь огнем своей батареи. Слишком близко. Я не в состоянии навести свои орудия.
 Дело усложнилось. Французы начали атаку пятого бастиона, и передовые подразделения атакующих преодолели ров, и стали подыматься на бруствер.
- Батарея! К рукопашной товьсь! Примкнуть штыки!
Сам я приготовил револьвер и обнажил саблю, которой был обеспечен при формировании экипажа в маршевый батальон.
 В эту минуту за моей спиной, грянуло многоголосное «Ура!!!».
Ударили в штыки Белостокский и Подольский полки. Атаку полков возглавил известный своей бесшабашной храбростью полковник Аленников.
Штыковой атакой удалось сбросить противника с бруствера. Но отступать от своих намерений враг не желал. Завязался рукопашный бой.
- Батарея перенести огонь на левый фланг. Отсечь резервы на подходе!
Огонь по готовности!
 Я поднес к глазу подзорную трубу. Французы ворвались на Шварца редут, тесня Житомирцев к левому фасу, давя их своим превосходящим числом. В том бою погиб командир батальона майор Романович.
- Отсекай резерв братцы! Давай благодетели! Отцы родимые, бей! Ребята поднадай!
Орал я взахлеб, понимая, что более того, что уже есть, человек сделать уже не в силах.
На помощь редуту пришел второй батальон Житомирского полка, возглавляемый командиром сего полка полковником Жерве, который он вывел из Чесменского редута.
К атакующим присоединились две роты Екатеринбургского полка.
Противник был вытеснен с редута и отходя затеял бой.
 Моя же батарея, осекла подходящий резерв и огнем загнала их в Городской овраг.
- Сейчас мортирами их с первого редута. Да видать там всех побило.
Отметил я для себя вслух.
- Лейтенант!
- Да Михаил Алексеевич!
- Остаетесь на батареи и ведете огонь, чтобы из оврага не высунулись. Я на Шварца редут с отрядом. Оттуда мортирами накрою, там видать не кому.
Лейтенант козырнув рявкнул: «-Слушаюсь!».
В это время с редута по оврагу беглым огнем ударила мортирная батарея.
- Надо, же залпом.
Перекрестившись, я не громко произнес
- Спаси и сохрани Господь милосердный. Эх! Братцы за мной!
…………………………………………………………………………………
Все время пока мы бежали к редуту мортиры били беглым огнем по намеченной цели.
 Ворвавшись на редут, я увидел картину, которая не могла не тронуть меня, да, что меня, оторопели даже пожилые матросы видавшие виды.
С батареей мортир ловко управлялся десятилетний Николка Пищенко, отставить, Николай Тимофеевич Пищенко, непонятно как уцелевший во время атаки на Шварца редут.
- Ну, что стали?! К мортирам!
Мальчик стоял рядом перепачканный грязью.
- Как же это ты братец?
- Вот, ваша блогородия, маркелами заведую, при них и умру.
Ответил он, вытерев нос рукавом надетого на него матросского бушлата.
- Сам-то цел?
- А то, не убудет.
- Я, обязан в рапорте про тебя указать, начальству про тебя доложить.
- Ой! Не надо, ваша благородия, верно заругают.
- Нет, не заругают. Тебе по артиклю, к кресту Георгиевскому представление полагается, брат ты мой лихой.
 ……………………………………………………………………………………..
Узнав из представленного мной рапорта, командующий Русской армией, генерал-адъютант, князь Горчаков, лично наградил Николая Тимофеевича Пищенко, Серебреной медалью «За храбрость» и отправил на обучение в Петербуржскую школу кантонистов (военных воспитанников).
Николай Тимофеевичу в то время, не было еще и одиннадцати. 
( В последствии, в школе, медаль была заменена на знак Военного ордена на Георгиевской ленте - Высший знак отличия для нижних чинов. По окончанию школы прослужил двадцать два года на кораблях Балтийского флота и ушел в отставку от службы. Одна из улиц Севастополя носит его имя.)

……………………………………………………………………………………….

Сегодня 339 день осады города. Ночью прошел сильный дождь и на бастионах грязь под ногами. У меня прохудился левый сапог, и то, что был дождь, чувствуется мной еще острее. Уже вошло в историю сражение у Черной реки, которое было 4 августа.
 Атакой через «Трактирный мост» нам удалось потеснить Франко-Сардинские войска и занять Телеграфную высоту.
Но с господствующей высоты противника скинуть не удалось.
Под сильным огнем, потеряв общим числом восемь тысяч убитыми, в том числе и командующего этой атакой, генерала от кавалерии Реада Андрея Николаевича.
Наше наступление было из рук вон плохо спланировано и подготовлено. Вот потому все так и вышло.
А сегодня 339 день обороны. Все это точно знают, от солдата до генералов. Каждый день на позициях считается за двенадцать, а каждый полный месяц, за год службы.
 Под ногами чавкает грязь, левый сапог худой, а я иду на четвертый бастион, по служебной надобности.
 ………………………………………………………………………………………
- Господин поручик, вы не подскажете, как найти дивизионного командира. Я с пятого бастиона. Старший лейтенант Берестов, Михаил Алексеевич.
Обратился я к пехотному артиллерийскому офицеру с занятными баками.
- Поручик Граф Толстой. Лев Николаевич. Должен быть в том блиндаже, если ни куда с утра не понесло.
Поручик махнул рукой в сторону офицерского блиндажа.
- Прошу простить меня, вы не пишите? Фамилия автора тоже Толстой.
- Ежели вы про те вирши, что про Черную речку, то не я. Это солдатушки сами, этак метко, управились. А мне приписывают не по заслугам.
- Это, какие стихи?
- Как четвертого числа
  Нас нелегкая несла
  Горы отбирать.
- А, эти. Слыхал. Метко покрыли. Особо мне эти строчки понравились.
  Гладко было на бумаге.
  Да забыли про овраги
  А по ним ходить.
- К сожалению не моего сочинения строки.
- Нет, я читал Детство, Отрочество, Юность.
- Это мое. И как вам?
- У меня много схожего с Николенькой Игнатьевым. Вспоминал, думал. Тронуло.
- Рад, что по вкусу пришлось. А вон дивизионный командир, коего вы спрашивали.
И Толстой указал на вышедшего из блиндажа майора.
- Благодарю.
После того как я передал, что велело мне мое начальство и получил на все интересуемое меня ответы, майор с улыбкой спросил.
- Их сиятельство вас часом не обматерил?
- Ни как нет. А, что должен был?
-Поручик Толстой у нас знатный матершинник. Этакое как изволит выразиться, я такого сколь служу от унтеров слышать не доводилось.
От расположения 13 батареи доносилось
- Елки тебе палки! Эх, ты едондер пуп, ерфиндер ты!
Услышанное вызвало у меня улыбку. А ведь и взаправду, с первого раза не то, что не запомнишь, а то и не выговоришь.
………………………………………………………………………………………
Вернувшись в расположение своей батареи, я вооружившись подзорной трубой стал возле бруствера и принялся проводить рекогносцировку.
- Михаил Ляксеевич. Вы бы побереглись, так уж сильно-то не высовывались. Уж больно густо сегодня супостат кладет.
- Овчинников, то не каждая пуля в лоб целит.
Протяжный свист прервался и шмякнувшись в грязевую жижу в метрах пяти от меня завертелась граната разбрызгивая в стороны искры от горящего фитиля.
 Время как будто бы замедлило свой естественный ход. Я безотрывно смотрел на вращающийся чугунный шар, который послал для меня неприятель. Он медленно вращался совсем рядом со мной и с каждым его оборотом фитиль становился все меньше и меньше. Я же даже не мог пошевелиться, и как завороженный смотрел, как чугунный шар становился багровым, потом красным и в конце совершенно ярко-оранжевым. В нем была схожесть с игрушкой на рождественской елке и я, про себя, находил это занятным.
 По «елочному шару» пробежали трещины, и из его внутренности вырвалась ярко ослепительная сила и… наступила темнота.
………………………………………………………………………………………
Я кричал, не в силах терпеть ту боль, которая полностью завладела моим телом. Я не в силах был ее терпеть.
Она прожигала меня всего насквозь. Мне тесно и я пытаюсь вырваться из этой темноты.
- Не стой, руки ему держи. Глашенька! Маску ему на лицо поклади и эфира накапай.
- Повезло то как. Ведь почитай рядом с ними рвануло. Верно, я говорю, Николай Иванович?
- Да. Даже ни одну кость не задело. Сейчас осколки из мяса повынимаем, зашьем, и будет как новый. Вот уж правда, не иначе как Господь сохранил.
Мое сознание поплыло в каком-то сизом, плотном тумане. Боль ушла, но я чувствовал как из меня вытягивают какие-то занозы которые мне мешают пошевелиться. Мне неприятно, колко. Пусть это перестанут делать, мне это не нравится. Почему они делают мне неприятно? Я начинаю ругаться. За время службы на флоте я нахватался от боцманской братии таких словесных оборотов, что могу поспорить с их сиятельством графом, как его, … ну тот, что с 13 батареи, как его в черта…
………………………………………………………………………………………

Совершенно не помню себя. Состояние, не поддающееся памяти. Жар поглощает полностью тело и сменяется нестерпимым ознобом, и вспять кидает в жар. Я прошу, требую, умоляю, чтобы дали мне пить. Мне кто-то смачивает влагой губы. Легче. Я скован бинтами и не могу шевелиться, меня это раздражает, и я пытаюсь…боль, жуткая боль, заставляет меня не двигаться… Я проваливаюсь в забытье.
……………………………………………………………………………………….
Суматоха вокруг меня. Мне не понятно, что происходит, и почему-то меня это не волнует. Я с любопытством наблюдаю правым глазом за всей этой кутерьмой. Левый забинтован. Вся голова у меня забинтована, левая рука, левая нога. Мне больно, но уже не так.
Меня кладут на носилки. Не аккуратно, второпях.
- Тише братцы. Коновалы…
В который раз я погружаюсь в забытье.
………………………………………………………………………………………
Не могу сообразить. Меня везут в телеге, но я вижу, что не по земле, а по воде. Сие невозможно,… как это?
Невероятными усилиями с третей попытки я поворачиваю голову в другую сторону. Бредет строй угрюмых солдат. Они молчат, не слышно ни какого барабанного боя. Неужели я брежу, и все мне это только кажется, эту картину рисует мое больное воображение. Я проваливаюсь и падаю, куда-то в пропасть невероятной по глубине.
……………………………………………………………………………………
После окончательного выздоровления в клинике Херсона я готовлюсь покинуть больничную палату, в которой я провел, как по мне целую вечность.
Мне стало все известно, и я смог осознать, что случилось.
Противник на 349 день взял Малахов курган. Оборона Севастополя потеряла смысл. Город названый «Русской Троей» пал.
Саперы навели переправу через бухту и Русские войска по ней покинули город, взорвав пороховые склады и затопив оставшиеся корабли.
Противник не решился на преследование, по всей вероятности считая, что город заминирован.
Занятие Севастополя не изменило решимости российских солдат продолжать неравную борьбу. Наша армия  расположилась вдоль северного берега большой бухты; союзные же войска заняли позиции от Байдарской долины к Чоргуну, по реке Чёрной и по южному берегу большой бухты. В военных действиях наступило затишье, прерываемое диверсиями неприятеля к разным приморским пунктам.
Одевшись в форму, я подошел к зеркалу. Бог ты мой, я ни когда более не привыкну к своему отражению. Как будто раздавленный паук. Здоровенный раздавленный паук. Неприятно, вызывает чувство брезгливости.
Я дотронулся до шрама на левой щеке, который обезобразил мое лицо до конца моих дней.
Надев форменную фуражку, я отвернулся, тяжело вздохнув, покинул больничную палату.
Впереди был месячный отпуск после излечения.
Я ехал к отцу в поместье.
………………………………………………………………………………………
На четвертый день после крещения я добирался к имению, в котором прошло мое детство. Поймав себя на мысли, что я очень давно не видал столько снега. Белое, бескрайнее, чистое поле, за которым я мог наблюдать из саней. Мороз. Вдалеке деревенька, так, черные геометрические формы, совершено неясные с такого расстояния, крестьянские постройки. Вечереет. Я укутавшись в огромный тулуп без интереса смотрю в это холодное пространство. Над постройками, те, что в дали неподвижным столбом стоит дым из печных труб.
- Не тужитесь барин. Скоро приедем. Тут версты две будет до места. Эй пошла! Но милая!
Бубенцы звенят, и на душе от этого звона спокойно, совсем не тревожно, а как-то, по-детски, безмятежно. Так как тогда, давно, когда был совсем ребенком, няня укладывала спать и пела колыбельную. За окном было холодно, по темно-синему небу тянулись лиловые тучи. Там за окном было страшно и совершенно не хотелось туда, по тому, как в своей кроватке я уже согрелся, и мне не хочется встретиться, ни с серым волком, ни со всеми кто там, ходит за окном. Я закрываю глаза и сон, спокойный детский сон одолевает меня.
……………………………………………………………………………………..
Я выбрался из саней. Нога затекла, сущая нелепость.
Вот загорелся свет, и старик Федька в поношенном ливрее, спешит узнать, «Кто это там прикатил, на ночь глядя? Кого это черти там принесли?»
Двери распахнулись.
- Барин! Радость-то, какая, Михаил Алексеевич, с войны вернулись! Сейчас батюшке вашему сообчу! Барин молодой, с войны вернулись!
 И суета по всему дому.
……………………………………………………………………………………….

 - Мишенька, мальчик мой. Цел, мой хороший. Цел.
Прижимая меня к себе, неустанно повторял отец, вытирая намокшие глаза и совершенно не стесняясь этого.
- А у нас тут… Я писал тебе. Друг мой, да посему видать, письма в дороге затерялись, или там тебе не до того было. По весне Аграфена Львовна скончалась, а за ней через два месяца, и Константин Гаврилович помер. Так, что Мишенька, у нас тут тоже…
Да, что же я тебя, хрыч старый, в дверях держу! Ты верно с дороги проголодался?
…………………………………………………………………………………….
После ужина я и отец сидели возле камина. Он не мог насмотреться на меня  с большой, этакой, не свойственной ему нежностью и заинтересованностью.
- Давно ли ты курить стал?
Задал мне вопрос отец, наблюдая за тем, как я не торопясь набиваю трубку.
- Еще с Кронштадта.
- Возмужал. А скажи, что теперь вместо эполет теперь, это носят?
- Эполеты к парадному полагаются. На каждый день предписано пагоны. И на шинели так же.
Я занялся раскуриванием трубки.
- Как дела обстоят в Крыму?
- Ну, как? На сколь мне известно, после занятия города, враг атаковать не смеет. Наши войска, стоят на позициях крепко.
- Георгия, тебе за Синоп жалован?
- Нет. За Балаклавское дело.
Отец посмотрел на меня. По его взгляду я догадывался, что он испытывает гордость, а я старался не поворачиваться к нему левой щекой.
- А Анненское оружие за, что?
- В сущности, не за, что. Делал, то, что должно, а более с меня не требовал ни кто.
……………………………………………………………………………………..
Весь отведенный мне отпуск я провел с отцом.
- Миша, мне тут все стало не так. Я, ты знаешь, ни черта не смыслю в крестьянском укладе жизни. Управляющего нанял. Прохвост, видать по всему. Но все одно терпимо, чем самому со всем этим дело иметь. Сижу здесь, и носа ни куда не высовываю. Старость встречаю.
- Поехали со мной в Кронштадт.
- И скажи на милость, друг мой, что там я делать стану? Нет. Туда мне тоже ехать не зачем. Там мне еще хуже станет. Там мне воспоминания покоя не дадут. А тут, вдали, покой есть. Я Миша покоем дорожить стал. Да и могила тут, матери твоей. Ведь это я виновен, что так вот…
- Отец, не смей себя винить. Ты ровным счетом ни в чем не повинен.
- Повинен, Миша. За то грех отмаливаю.
После наступившего, долгого молчания отец поинтересовался моим планами на грядущее.
- Предписание на Балтийский флот прибыть. В море давно не ходил.
- Значит, по всему, внуков я не дождусь?
Я провел рукой по шраму.
- В калачный ряд не гожусь. А …. лишь бы. То я, не намерен.
- Глупость сказал. Миша, ты не так себя настроил. Как есть, глупо размышляешь.
- Отец. Давай отложим этот разговор. Он сейчас неуместен. Дай мне хотя бы самому привыкнуть к своей внешности.
- Ты прав, время, лучший лекарь. И к слову сказать, лучший судья.
……………………………………………………………………………………….
Известие о кончине Императора Николая первого я получил по приезду в Кронштадт.
Вскоре на Парижской конференции был заключен мир.
По условиям сего мира, Севастополь остался за Россией, взамен Туркам была отдана крепость на Кавказе.
Так же непременным условием было то, что на Черном море Россия не должна иметь военный флот.
 Крымская война была проиграна.
Я был назначен на должность старшего артиллерийского офицера на паровой корвет «Гриден». На коем проходил пять лет, и получив звание капитан-лейтенанта, переведен на паровой корвет «Витязь», старшим офицером.
Совершив два кругосветных плаванья и прибывая в составе эскадры под командованием контр-адмирала Лисовского Степана Степановича, ходил в экспедицию к берегам Северной Америки.
Отношение с Великобританией по прежнему были напряженные и по высочайшему распоряжению, была послана крейсерская эскадра Лисовского, чтобы своевременно перервать английские торговые пути в случае начала боевых действий. А взаимопонимание между президентом Соединенных штатов Авраамом Линкольном и командующим Русской эскадрой было найдено быстро. В этом сыграл свою значительную роль военно-морской атташе России, в этих самых, Соединенных штатах.
В 1866 году, мне доверили командовать пятнадцати пушечным корветом «Калевала».
Но радость моя была не долгой.
……………………………………………………………………………………
- Одевайтесь, господин капитан второго ранга. И послушайте меня со вниманием, уважаемый Михаил Алексеевич.
Обратился ко мне после проведенного осмотра военный врач в звании подполковника.
- Службу вы можете продолжать. Здоровье вам это вполне позволяет. Но только на берегу. Всему причиной ваши ранения. Вам нельзя застудить их. Прямо ни как нельзя. В противном случае могут быть последствия, скажем прямо весьма и весьма не желательные.
 О своем заключении я должен доложить вашему начальству. Уж не обессудьте. Я вон все время на берегу служу. И знаете? Ничего.
…………………………………………………………………………………….
Я был списан на берег.
Пока решалось, в какой должности меня применить, я сидел безвылазно из квартиры.
Мне было плохо на берегу. В море…в море я был неотъемлемой частичкой живого существа под названием военный корабль. Это там, в море, экипаж от командира до матроса, от клотика на мачте до форштевня, становится единым, живым, существом подчиненный воле одного властителя, командира. И ни кому нет, ни какого дела, к его внешности. Он идеален. Он хозяин моря.
Я шел к этому тринадцать долгих лет, если начать отсчет от окончания обороны Севастополя. А так, я шел всю жизнь.
Теперь, на берегу, я, это всего лишь только я. Из костей, изрезанной кожи, израненного мяса.
Я совершенно живой, я чувствую и это самое болезненное и огорчительное, что и приносит страдания. Пришла пора расплатится, за мою наигранную холодность, все мои взгляды с высокопарности своей молодости. Мой шанс погиб от бомбы угодивший в дом на Севастопольской улице. Более мне не предлагалось. Теперь, изуродованному чугунными осколками и подавно.
……………………………………………………………………………………..
Прибыв в Санкт- Петербург, в морское ведомство и предъявив предписание дежурному офицеру. Он пояснил мне в какой кабинет мне надобно прибыть.
……………………………………………………………………………………..
- Я немедля доложу о вашем прибытии, господин капитан второго ранга.
Референт  вошел в кабинет и через несколько мгновений вернувшись, сообщил мне.
- Прошу. Вас ожидает господин капитан первого ранга.
Я вошел, и оказался в просторном, удивляющий своей роскошью, кабинете. Под портретом Государя Александра второго за большим столом сидел полный капитан первого ранга, с заметными залысинами и усами, бородкой присущая штабным, пытающимся прибавить себе за ее счет солидности в своем внешнем виде.
-Господин капитан первого ранга, капитан второго ранга Берестов...
- Мишель. Иди ты к чертям! Ты, что меня совершенно не узнал?
- Разумовский?! Ей богу не узнал! Да и как тебя узнать прикажешь, коли ты бороду запустил. Я тебя еще лейтенантом помню, а ты тут уже считай без малого адмирал.
- Не льсти Мишель. У тебя это ни когда толком не получалось.
Он встал со своего места и подошел ко мне. Мы обнялись после рукопожатия.
- Сию секунду повремени. Я референту распоряжение отдам.
Приоткрыв дверь Разумовский серьезным голосом строго произнес.
- Я занят. Записанных на прием перенесите на завтра.
Сидящий в приемной лейтенант  отчетливо, так, что и я услышал, грянул.
- Слушаюсь господин капитан первого ранга.
Разумовский закрыл двери на ключ.
-Мишель, это же сколько мы с тобой не виделись? И, что ты стоишь? Располагайся. Эту встречу надобно отметить! У меня коньяк, и уж извини за не патриотичность, французский.
- Да и черт с ним.
Пригубив за встречу, и расположившись в предоставленном мне кресле, не терпелось узнать о своем старинном друге.
Ведь после той дуэли мы более не встречались.
- Эх, Мишель, без малого шестнадцать лет как мы с тобой не виделись.
Про тебя друг мой, все мне известно из твоих бумаг. Тут краем уха услышал твою фамилию, ну, и заинтересовался. А это к счастью ты. Сам понимаешь, счел правильным составить тебе протекцию.
- Да вот, по здоровью списан на берег, и к сожалению не без оснований. Так, что от твоей протекции не откажусь, и приму с радостью.
Но об этом после. Как сам?
Разумовский глотнул коньяк.
- Как видишь, не плохо. После той дурацкой дуэли с князем Быкодаровым, как и тебя, меня по высоким кабинетам... Я стал артачиться, высказывать разное.
Одним словом разжаловали в мичманы и со всеми вытекающими последствиями. Но тут, капризница Фортуна сжалилась и ...
-Разумовский, не тяни. Говори.
- Я женился.
- ?
- На Элен фон Крэйц, дочери контр-адмирала фон Крэйц.
- Александра Оттовича?
- Да. Сам понимаешь, что тесть помог избавить меня от всяческих неприятностей.
Нет, Мишель, все совсем не так как ты себе представляешь.
- Да ни чего я себе не представляю...
- Я понимаю, что ты герой Крымской компании. Вон, Георгий у тебя в петлице. Две кругосветки, военная экспедиция в Атлантическом. То, что ты на палубе крепко стоял, а я по паркету хожу. Но, я ведь действительно ее полюбил и женился не из-за преференций. У нас две дочери. Машенька и Оленька. Не смей меня осуждать, мой друг. Я завидую тебе.
- Брось Разумовский. Я о тебе так совершенно не думаю. И упрекнуть мне тебя не в чем. И коль речь зашла... Как князь?
- Да, вот ты знаешь, совсем не плохо. Правда, душ ни каких у него теперь нет, равно как и деревень. На то теперь высочайший манифест издан об отмене крепостничества на Руси.  Но все равно не плохо. Или ты меня не про то спросить хотел?
- Разумовский, ты всегда слыл своей проницательностью. Конечно, когда я спросил про князя Быкодарова, я хотел узнать, как она?
Разумовский разлил по пузатым бокалам новую порцию коньяка.
- Скажи друг мой, Мишель... Вот ты по-прежнему тяготишься мыслями о Анне Александровне?
Я задумался и совсем на не долго погрузился в воспоминания.
- Уж и не знаю. Говоря по совести, я не готов сказать, что мне хочется больше всего.
- Не совсем тебя понял. Что ты имеешь ввиду?
- Я не знаю, чего хочу больше от тебя сейчас услышать. Что у ней все хорошо, или, что все обстоит у нее в жизни не удачно.
Наступившее молчание в разговоре мы заполнили тем, что вновь пригубили  коньяк.
- Она через два года, как вся эта кутерьма с тобой позабылась, вышла замуж, и покинула Петербург. Ты знаешь, кажется за какого-то своего бывшего ухажера. По слухам, человека мало интересного, и совершенно обыденного.
Это все, что я могу сказать. А уж ты сам реши для себя, что ты услышал.
- Брось Разумовский, пустое.
- Я Мишель, похлопотал и есть должность для тебя. Заведовать береговыми укреплениями. У тебя как я понимаю, есть опыт для того. Тем более, что ты приобрел его во время боевых действий.
Что ты молчишь?  Должность не плохая, в военно-морском ведомстве курировать фортификационные сооружения... Петербург, высшие чины флота. Ты боевой офицер... Я думаю Мишель, ты быстро подымишься по карьерной лестнице...
Что ты молчишь?
- Безусловно, я весьма благодарен тебе, за то, что ты проявляешь заботу о моей карьере. Я всегда был уверен в твоих искренних намерениях Разумовский. Поэтому и хочу тебя просить о помощи. И я на тебя полагаюсь в своих планах.
- Мишель, я готов принять участие, но я тоже, как ты понимаешь, не всесилен.
- Это надеюсь в твоей власти.  Я просил бы тебя вот о чем.
Без особых штабных проволочек определить мне место службы как можно дальше. К примеру, на Тихом океане.
Разумовский с удивлением смотрел на меня и с гримасой совершенного не восприятия мной произнесенных только, что слов.
Найдясь, он вымолвил.
- На кой черт Мишель тебе это надо? Объясни, Бога ради. То, что я тебе предложил, это мой друг ни каждый день предлагают. И представь себе, что мне это было добиться для тебя не просто. А ты проявляешь свою заносчивость боясь, что свою боевую славу просоленного морем офицера ты замараешь штабными чернилами? Тут к твоему сведенью все весьма серьезно и важность в ведомственных делах великая.
- Я понимаю, и очень благодарен тебе, за проявленные тобой старания...
- Не заметил. Изволь объясниться.
- Пойми меня Разумовский. Дело совершенно не имеет ни какого касания к службе. Тут совершенно другое.
Разумовский, я ежели ты заметил, неким образом изменился во внешности.
И я провел ладонью по своей левой щеке.
- Я уродлив. Но внутри я не претерпел изменений. Вкусы мои на женщин остались, как и прежде. Я Разумовский, как не странно, для самого себя, хочу иметь семью, любить свою жену и все что присуще любому нормальному человеку. И при этом на любую я не соглашусь, так как врать себе и притворятся я не в состоянии. При этом отдавая себе отчет в том, что на меня нельзя смотреть без содрогания. И ни одна из тех, кто вызовет у меня чувства в здравом рассудке, на меня не позарится.
Я не смогу долго быть затворником, и вести схожий с монашеским, образ жизни, в Петербурге. Тут столько соблазна, коих я запретить себе долго не сумею. А это мне принесет немыслимые страдания, от которых я, при твоем содействии, я полагаю, имею желания избавится.
- Вот, оказывается, чего ты боишься. И вот от чего бежишь.
- Да, мой друг. Я спасаюсь бегством. Раньше было море, где я забывал о своем изъяне. Теперь я прошу тебя помочь бежать от столичных соблазнов, и в дальней крепости стать ворчливым стариком. Забившись подобно кухонному таракану в щель.
Розумовский встал и прошелся по длине кабинета, мысленно меряя его шагами.
- Мишель, ты так остро переживаешь, что ставишь меня в неловкое положение, и заставляешь чувствовать себя вновь паркетным капитаном.
- Ну, что ты, в самом деле. У каждого в этом мире своя стезя, данная нам при рождении свыше, и винить тебя за то, что ты, есть таким как тебе-то предписано проведением, я совершенно не имею на то право.
- Архангельск тебе подойдет?
- Нет, друг Разумовский, это слишком близко, чтобы убежать от принятых в обществе соблазнов. Я мечтаю, о крае света.
Разумовский понимающе покачал головой.
- Ну, хоть ко мне нагрянуть в гости, ты не станешь отказывать в столь малом. Я хочу представить тебя, моего друга, мичманской младости, своей жене и дочерям. Или мое предложение тебе тоже нанесет моральные страдания?
- Не нанесет. Тем более, что я прямо таки желаю тебе позавидовать. К слову сказать, белой завистью. А ты Разумовский тоже, нашел чему, а главное кому завидовать. Не стоит мой друг, уж доверься мне, не стоит.
- Ты хоть похвастай, за, что крест.
- Делал то, что должно.  А более от меня, ни кто не требовал.
 
Через четыре месяца, пройдя маршрутом Русского мореплавателя Беринга, я сошел на пирс Петропавловске.
Поселившись в гостином номере и приведя с дороги себя в порядок, облачившись в парадное, я прибыл к начальнику гарнизона, согласно данного мне предписания.

- Позвольте вас прямо спросить, так сказать разрешить некоторые мои сомнения Михаил Алексеевич.
Из подобья взглянув на меня, произнес начальник гарнизона, капитан первого ранга Григорий Нилович Осташ.
- Не могу об этом не спросить, чтобы иметь ясную картину. В бумагах на вас не какого распоряжения не имеется. Напротив, могу из оных судить, что вы заслуженный офицер, и отмечены наградами Государя. Но согласитесь, это весьма странно. Из  Петербурга, предложена должность в военно-морском ведомстве и в нашу глушь. Так сказать, где Макар телят не пас.
- На то есть личные причины, господин капитан первого ранга. К службе сии обстоятельства полностью касательств не имеют. Слово офицера.
- Женщина?
- Можно и так сказать.
- Знакомо. Ну, что же, теперь полная ясность. Куда же вас направить?
- Господин капитан первого ранга. Применяйте на ваше усмотрение на любую должность. Почту за честь быть полезным Отечеству в любой месте.
- Комендантом гарнизона?
- Слушаюсь.
-  Надлежит вам Михаил Алексеевич, организовать комендатуру, помещение определено, людей я направлю. Ремонтные работы произвести надобно. Казенным жильем с меблировкой, вас по чину обеспечим. Согласны?
- Слушаюсь.
- Ну, вот и прекрасно, Михаил Алексеевич.

 Впадать в хандру было некогда, я был занят ремонтом в здании комендатуры.
Война, которая была в Крыму, докатилась и до этих берегов. В историю Крымской войны вошел термин Петропавловская оборона. Руководил обороной губернатор Камчатки генерал- майор Завойко Василий Степанович.
В те времена, город состоял из ста шестнадцати деревянных домов собранных накатом.
Казенные постройки были крыты железом.
Что край расцвел и стал богатеть, в этом была большая заслуга Василия Степановича.
Торговля в Петропавловске и близь лежащих поселениях была под строгим надсмотром.
Добычу зверя прекращали в марте.
17 августа 1854 года военная эскадра союзников подошла к Петропавловску.
 Солдаты, матросы, казаки и охотники при наличии семи береговых батарей и двух кораблей, фрегата «Аврора» и транспорта «Двина», отбили атаки неприятельского десанта, захватив знамя морской пехоты противника.
В пятьдесят пятом, было принято решение о переносе военного порта в устье реки Амур.
Обманув в море английскую эскадру, караван русских судов достиг намеченной цели. Там был основан город Николаевск.
После окончания войны, Петропавловск стал возрождаться.
……………………………………………………………………………………….
  Через два месяца с небольшим здание комендатуры, гауптвахты, плацам для занятий строевой и относительно высоким забором были готовы.
  За это время я прослыл среди не только матросов, но и младших офицеров гарнизона, сатрапом. Тому, к кому, лучше не попадаться на глаза. Наверно так же немало в этом и сыграло мое уродство.
 Я ни как не мог понять причину такого мнения, ведь я совершенно не такой. Во время службы ничего подобного от своих подчиненных не доводилось слышать ранее.
 Ну и пускай так, наверное, это положено мне по должности. Не буду их разочаровывать. Все равно, не могу понять причину этого отношения ко мне. Ведь я всего лишь требую, что положено и ни как не более того.
 По завершению строительных работ комендатуре приписано шестеро матросов, боцманмата Бандуру, человека прослужившего и хозяйственного. Ему вменялось в обязанности следить за чистотой и порядком в комендантском хозяйстве. И еще помощник коменданта лейтенант Иванчи Николай Егорович, как я успел его узнать, требовательный и ответственный офицер. Именно за него я просил у начальника гарнизона.
 После служба пошла, накатано и монотонно. Создалось впечатление, что цель достигнута и мне более перестало быть интересно.
 У меня же лично возникла проблема, которую надо было решать в кратчайший срок. Я испытывал острую необходимость в кухарке.
 А пока, я ее еще себе не подыскал. Я чередовал проверки в гарнизонной матросской столовой, в коей мои частые визиты сделали воровство меньше. Оно не исчезло, но все же стало заметнее меньше. Чередовал казенную еду с посещением трактира и по четвергам, с позволения сказать ресторации. Не бог весть, что, но все же поприличнее, чем выше указанные заведения.
 Наступил четверг, день, когда я утром появлялся на службе и справившись о состоянии дел и оставив за себя лейтенанта Иванчи, отдыхал от всего.
Была половина третьего.
Войдя в раздевалку ресторации, я увидел гарнизонного лекаря, на тонком погоне которого было всего три звездочки с одним черным просветом. Хотя по возрасту, он был мой ровесник. А мне уже сорок четыре.
 Вид, меня, его всегда, когда я его встречал, потешал. Не смешил, а потешал. Круглое, широкое лицо, на носу пенсне. Да и сам он, весь был круглый, с короткими ногами, которые виднелись из под потертой морской шинели.
 Явно он не ожидал меня увидеть, и как-то стушевался, встретившись со мной. Время было еще служебное.
- Господин капитан второго ранга. Я вот тут задержался и не успел…
Начал, было, он свои объяснения.
- Вас как зовут, господин старший лейтенант?
- Старший лейтенант флотской медицинской службы Булатов Олег Евгеньевич.
Попытался отрапортовать он.
- Олег Евгеньевич, не откажите составить мне компанию отобедать. Для меня тут по четвергам отдельный кабинет держат.
- Почту за честь, господин капитан первого ранга.
- Михаил Алексеевич. Берестов Михаил Алексеевич. Прошу вас.
…………………………………………………………………………………….
Мы делали человеку заказ.
- Вы как насчет водочки, Михаил Алексеевич?
Обратился ко мне Булатов.
- Благодарю покорно, но употребляю редко и ограничено.
- От, чего так? Верно, хвораете?
- Нет.
Булатов сделал заказ и отослал «Любезнейшего».
- Уж позвольте вам тогда сказать, что совершеннейшим образом вы не правы. Уж извините, но я сейчас как доктор вам это докладываю.
- В молодости был случай. Злоупотребил и отвращение теперь.
- И как долго вы злоупотребляли?
- Одного раза хватило.
- Так я просто уверен, что вы неправильно сей продукт кушали. Я с вашего позволения вас проконсультирую, как ее кушать надобно. Она пользы приносит при правильном обхождении.
Вы человек по всему видать умный, так ведь Господь водку для умных людей придумал, а дуракам, вовсе ее в руки брать запретил.
Это вам доктор говорит.
- Ну, интересно услышать ваши доводы. Прошу вас.
- Прежде всего надо понять, что для того чтобы она в пользу употреблялась необходимо три основных условия. Это важнейшее, без них никак.
Вот ежели в одного ее употребить, проку нет, вред один. Организм, когда пить в одиночку, не настроен должным образом и не примет ее за лекарство, а только как самую ядовитую отраву. Ни как не иначе. Я доктор, я знаю.
То ли дело когда душевная компания организовалась. Так это же совершенно все благополучно для организма. Это тогда вынь, да полож. Само состояние души это предписывает.
 Но! Хоть это первое дело, но без второго обстоятельства ни чего не выйдет и близко. Не будет нужного настроя. И я уверяю вас, что организм ваш это почувствует и не станет. Непременно не станет пользу извлекать из этого.
-Что же это за второе условие, Олег Евгеньевич?
- Сервировка-с. Необходима, крайне необходима должная обстановка места и стола при этом действе. Ежели не должным образом, то все. Все! Ерунда получится, заверяю вас уважаемый Михаил Алексеевич.
Вот, к примеру. Ну, вот все по первому разряду накрыты столы, все нарочито, чопорно. Присутствующие, все знатные господа. А вам это ну ни как не лежит к душе. Вы … ну не то, вот ей богу не то. И никакого желания у вас нет.
Спрошу вас, польза от употребления будет?
Заверяю. Никакой совершенно. Я же знаю. Я доктор.
И тут же, вымерзли как собака на вахте. Дождем вас насквозь пропитало. И на юте, с товарищем так же как вы сменившимся встретились.
Нет условий вовсе, а настроение присутствует. И далеко не уходя, укрывшись от глаз лишних. Про службу всегда помнить надобно, на то мы Государем нашим по своим местам поставлены.
Так вот, найдя местечко, яблоко напополам разделив, и вся закуска для того дела. Но, душевность, настрой и для употребления аппетит появляется. И краше ни чего уж и выдумать лучшего ни как не возможно.
Или вот друг ваш старинный к вам в гости нагрянул.
Тут, в этом разе, про яблоко и речи недолжно быть. Тут последнее продай, но на стол поставь.
 И гарнир тут немаловажную роль играет, уж это я как лекарь вам утверждаю. Да и выдумывать для того ни чего не надобно больно.
Картошечку варить, чтобы размякла в кипяточке. После сметанкой залить, не жадничая, но в меру, и уж тогда ее давить, чтобы комочек ни один на зуб не попал. Попадет, оно-то конечно не смертельно, а уже не то.
И картошечка в виде пюре, как пух взбитая и в том виде, на стол ее подавать.
Но первую закусывать сельдью надо. Это правило, и не нами заведено, не нам оное отменять. Только, уважаемый Михаил Алексеевич, непременно селедочкой астраханской «посола пряного», закусить надо. Так это ее порционно разложить, а сверху колечками лука покрыть, и пусть постоит пока ее в дело употребить нужда будет.
Правда у нас тут своя имеется, так как по мне, и она не хуже.
 Салаты, это такое, баловство, да и только. А вот помидорчики, да капусточка квашеная. Так, что ж? Это совсем по-другому все. А коли огурчик соленый, который смотришь, а он аж, кажется, что прозрачный. А это он так просолился подлец. Да его в охотку с черным хлебушком. На зубах хрустит. Ей Богу замечательно, вот замечательно и все тут.
Я очень даже простую еду примечаю. От нее здоровье и стремление к жизни завсегда в человеке присутствуют.
А, с мясным, лукаво не помудрствуешь, любое в ход пойдет, ежели соус к мясу правильно подобрать. В мясном куске, соус наиважнейшее.
Это я еще, уважаемый Михаил Алексеевич, во внимание не беру из тех закусок, что в нашем крае в изобилие. Красной икоркой, поди, вас не удивить немыслимо, зато рыбы невероятное множество. Тут на любой вкус. Про то я вам отдельно, о их полезности изложить готов. И коли угодно, их совместность на столе, только во благо вам обойдется.
Хотите поспорить? Я же доктор. Заверяю вас в пользе от такого сочетания.
И ежели вам угодно спросить меня о третьем условии, ну, так извольте. Мне скрывать нет надобности.
Вот, к примеру, в шкалике обычном водку к столу подали. И, что от того на первый взгляд? Казалось бы, подали так и пей. Ай, нет! Все, что раньше я излагал, испортить может. Все, не к столу сказано, коту под хвост.
Я бы, будь на то у меня полномочия, взыскание накладывал, кто водку из шкалика. Мерзавцы, как есть, так только мерзавцы поступать изволят.
 Ее надобно в графинчике подавать. Да не в простом. Тут тоже секрет свой имеется.
Должно, только в пузатом. И горлышко у того графинчика длинненькое.
Зачем?
А я вам опять скажу.
Чтобы когда разливать станете, этак так гольколо.  Звук наиприятнейший, что желудок сок выделял, и пищеварение как надобно осуществлялось.
Но это только полдела. Водка всякий раз как к столу подойти должна, ее во льду держать надобно. Вот поставили ее перед вами, а она мерзавка, в запотевшем графине, тех форм, что я давиче, вам тут пояснил.
А вот теперь все это вместе.
Вот не сойти мне с этого самого места, ежели во всем этом пользы не найдете и сейчас же не согласитесь со мной, что это Богоугодное дело.
- Убедили. Слово против не скажу, убедили.
- Это я вам про спирт ни чего не поведал. Многие его вовсе не знают как надо правильно. Кроме нас докторов его приготовить толком то не могут. Умничают. А без глюкозы, ни каким образом его в организм впускать нельзя. Он же пищевой тракт обожжет. Ну и скажите на милость, надо ли оно?
Вот я вас заболтал совсем! Ну, так я разолью и отведаем?
……………………………………………………………………………………….
- Олег Евгеньевич, уж простите за любопытство, как в этих краях обосновались?
- Ну, как. Обычным путем. Начал на Балтике, судовым лекарем на фрегате «Аврора». Редко дальше Балтики ходить доводилось.
В пятьдесят третьем, фрегат на усиление эскадры вице-адмирала Путятина послали. Вот тогда уже мир и довелось посмотреть. Через мыс Горн, после Кальяо.
В пятьдесят четвертом сюда пришли. Вот возле Аваченской губы бой первый и принял. Потом оборона, поход в устье Амура.
После войны вот тут осел. Сами понимаете, жена, дочь Любушка, скоро на выданье. Куда уже.
А вы, господин капитан второго ранга?
- Как и вы, на Балтике начал. После на Черном море. Далее Синопское дело, Севастопольская страда, ранение. После войны опять на Балтийском флоте. По-недомоганию списан на берег. Вот и все. Теперь тут определен.
- Вы уж простите меня великодушно, но вот вам свое недовольство выскажу. Как-же-с. Вот вы ко мне на осмотр ни разу не изволили показаться. Уж вы исправьте сей недочет. Я вас осмотрю, и толковое, что пропишу. Я тут на то и поставлен. Так, что непременно, завтра ко мне на прием. Приму, в лучшем виде.
- Непременно. В обязательном порядке.
…………………………………………………………………………………….
После ресторации, попрощавшись с военным медиком Булатовым Олегом Евгеньевичем, в прекраснейшем настроении я возвращался домой, и по дороге размышлял про себя.
 Какой же все же милый человек этот доктор. Так все интересно рассказал о самом обыденном. Если бы не он я ни когда не придал столько значения этому, на мой взгляд, пустячному делу, как взять и отобедать. А он трактат из этого сочинил. И завтра на прием в обязательном порядке к нему зайду. Как же все-таки замечательно, как же хочется жить.
…………………………………………………………………………………….
 
Я вернулся домой в прекрасном расположении духа. Даже, к удивлению для себя самого, начал было перебирать свои записи, которые мной были сделаны во время второго кругосветного похода, о берегах Новой Зеландии.
Но это мне быстро наскучило. Я, набив трубку отменным табаком, который я приобрел в лавке по случаю, уселся в кресле и стал размышлять.
Если посудить обо всем со стороны, то не так уж все плохо и сложилось у меня. И еще совсем неизвестно, чтобы было,  если в свое время Анна Александровна, по каким либо причинам поступила по отношению меня совершенно по-другому. Ведь если быть честным, то это была юношеская блажь, шестнадцатилетнего подростка. А моя выходка, которая кончилась дуэлью с князем, то ни, что иное, как амбициозная глупость юношества.
А вот, встреча с.............., это, пожалуй, то обстоятельство, которое совершенно не сравнимо с предыдущим моим проявлением влюбленности. Я по-прежнему считал, и буду продолжать считать, что у меня английская бомба забрала ту, которая была мне послана для счастья, на кое имеет право, всяк живущий на этой грешной земле. У любого кто живет в этом мире, есть свой человек, с которым все должно непременно быть замечательно и в горе, и радости. Им суждено прибывать вместе и при любых обстоятельства не изменить их обоюдное отношение к друг другу. Вся сложность состоит в том, что найти своего человека, представляется весьма и весьма затруднительно. А я кажется, что было дело нашел, но сразу же потерял, и есть ли моя в том вина, я уже грешным делом думаю, что есть. Ведь если бы я тогда повел себя...
Я проснулся в кресле. За окном было уже совершенно темно. Кода я подошел к часам я увидел, что время половина четвертого.
Спать мне уже совершенно не хотелось.
А не проверить ли мне гарнизонные караулы? Поди, спят "сукины дети" на постах. Ни кто меня не ожидает, а я тут, раз с инспекцией и нагряну.

"Сукины дети" не спали. Уже я и не знаю, обрадовало меня это обстоятельство или же наоборот расстроило. Обойдя посты и не найдя замечаний, я вместе с начальником караула, вернулись в помещение караульной службы.
Лукаво поинтересовавшись "Как  насчет чая? А то озяб пока все посты обошел", мне тут же ответили, что "Самовар как раз вскипятили". В караульном помещении всегда горячий чай должен по уставному требованию быть. После короткого чаепития, оставив благозвучную отметку о проверки постов в постовой ведомости, я направился в комендатуру. Может там своих взгрею, за какие упущения в службе.

- Ваше высокоблагородие за время службы происшествий не случилось!
Предоставил рапорт дневальный по комендатуре матрос.
Я уже было собрался подняться к себе в кабинет, как он добавил к рапорту.
- Окромя одной оказии.
Я обернулся.
- Тут она приблудилась, не нашей веры, не христианской. То оную задержали, для проведения разбирательств.
- Кого задержали? И куда задержали?
Признаться, оторопел я.
-Дозвольте обратиться, ваше высокородие? Боцманмат Бандура.
Из темноты коридора к месту подошел пожилой служивый.
- Докладывай, Остап Тарасович.
- Ваш высокородие, дело так обстояло. Вышел я на улицу люльку потягнуть, как раз того тютюна забил, что ваша высокородие мне давеча осыпали. Только запалыв, чую, шо хтось плаче. Я туда. А вже ничь, темно. Я тоди сырныка запалыв, бачу вона сыдыть. Я пытаю ии, що ты тут робыш?
- Остап Тарасович, изволь говорить ясно. Смысл я такой понял, что ты возле комендатуры ребенка нашел ночью? Правильно?
-Так точно ваш высокородие. Только, не ребенка, а дивчину.
- И что она, говорит? Как она здесь оказалась?
- А ни чого не говорит, так как по-нашему слово сказать не может, ибо она  не нашои веры не православной, а басурманской. Неиначе как нипонской нации принадлежность имеют. Я ее распорядился пока, кто из господ офицеров не службу не прибудут, на гауптвахте ее поселить. Дверки не закрывали, но матросика на всяк случай, для порядку рядышком поставил. Поисты далы, то она зараз там. Вот, так, ваш высокородие.
- Ну, правильно все поступили. Молодцы.
-Рад стараться Ваше высокородие.
Ответили хором боцманмат и дневальный матрос.
- Пошли, посмотрим, кого к нам в гости принесло.
Это была девушка лет двадцати, может моложе, ну так же может и старше. Очень трудно понять. Она пряма как куколка. Необычная внешность, аккуратно уложенные густые черные волосы, скрепленные продетыми сквозь прическу несколькими деревянными спицами с разных сторон. В необычной одежде, которая насколько я знаю, называется кимоно, а как по мне, так халат после душа.
- Do you speak English?
Она поклонилась и ответила.
- Кони шуа.
И снова поклонилась.
-Про твои знания французского, я даже и не буду тебя спрашивать.
Заключил я вслух.
- Беда прямо. Михайло Алексеевич, с ней.  Тут, с батареи четвертой, есть один комендор, так тот по-ихней басурманской мове, не дюже, но трохи разумие.
-Вот как? Тогда Остап Тарасович, я тебя попрошу, пошли за ним.
Обратился я к боцманмату.
- Слушаюсь, ваш высокородие.
- Да, и вот еще, что. Сходи в трактир, аль в лавку, что из них открыто будет, и еды для нее какой приобрети. Вот тебе пять целковых на то.
- Слушаюсь. Не извольте беспокоиться, все в лучшем виде сделаю.
Взяв у меня деньги, служивый удалился.
- Ну а с тобой, красна девица, как поступить, я пока и ума не приложу. Может в участок тебя свести? Только и там они толка не выведут. Это уж как пить дать.
Через час в моем кабинете находилась девушка японка, Остап Тарасович Бандура, и прибывший с батареи пожилых лет матрос в чине квартирмейстера.
- Ты по-японски говорить можешь?
-Так точно ваше высокоблагородие. Но, не шибко.
- И где ты, голубчик так изловчился?
- До войны часто на "Вольном" в ихних порта, часом захаживали. Там ваше высокоблагородие и сподобился.
Ответил на мои вопросы пожилой комендор.
- Спроси у ней, будь любезен, как ее звать, и как она сюда добралась.
Комендор задал вопрос девушке. Мне показалось, как будто он на нее бранился. Что-то было схожее как будто он "гавкал".
- Ты же не бранись на нее.
Сделал я ему замечание.
- Никак нет! Это, я извиняюсь, у ихней нации разговор такой, ваше высокоблагородие.
Девушка вдруг защебетала ему в ответ на своем языке.
- И, что она сказала?
- Говорит, ваше высокоблагородие, что у них война идет. И значится на той войне и папка ейный, и мамка, и братья ейные, и сестры, все, как есть, померли. А она сердешная, с промысловиками, что зверя бьют, к нашему берегу добралась. Голодно у них там, вот она сюда и навострилась. Только ваше благородие я не могу понять, что за такая война у них?
- Есть там у них. Идет. "Война в год дракона." В газетах про нее пишут. Ты спросил, как ее величать?
- Так точно ваше высокоблагородие! Ее называть Тору. Ее по ихнему означает, Морская.
- Марина, значит, по-нашему.
Комендор пожал плечами, мол, может и Марина, мне почем знать.
Сирота, эх пропадет она тут, это еще хорошо, что целая до нас добралась. Места тут во какие, кого угодно повстречать могла, хоть зверя дикого, а хоть и беглого каторжника или просто лиходея. Куда же девать тебя, девица красная?
- Спроси у нее, готовить еду, она про то понятие имеет.
Комендор спросил, а она опять защебетала в ответ.
- Могет ваше высокоблагородие. Лапшу и рыбу точно могет приготовить.
- Это она столько много наговорила, а оказываться только лапшу и рыбу?
- Я боле названий ихнией еды не осмыслил. Много говорит, блюдов готовить может.
-Так братец, а спроси ее ко мне она пойдет куховарить? Я ей жалование, как положено, платить буду. Обижать не стану. Питаться за мой счет будет и жить у меня. Я ей комнату у себя в доме выделю.
Нет, обувка твоя ни куда не годится. Тут у нас, милая барышня, погоды студеные стоят, так с океана задует, что не приведи Господь. А у тебя, шуточное, дело, деревяшки с веревочками да носочки простенькие. Нет не дело. Надо перво-наперво тебе Божескую обувку справить. Да и приодеть тебя по-людски совсем не мешает. А то скажут, взял сироту и измываюсь. Нет, не так все. Прямо сейчас пойдем, и оденем тебя барышня, как подобает. Дома можешь в своем кимоно ходить, на то твоя воля. А на людях нечего позорится. Вон, какая хорошенькая барышня, стройная, ну прямо загляденье, и на тебе, в своих обносках по улицам ходить будет. Приодеть, и все тут.
Вот так в моей жизни появилась  японская девушка по имени Тору. Кроткая, молчаливая, старательная и очень милая. Ни каких передников она носить не будет. Только когда готовит, чтобы не испачкаться. И ни какая она мне вовсе не прислуга. Готовит она, я просто не умения ни времени на это не имею. И обедаем мы вместе за одним столом.
Я так рад, что она у меня появилась, теперь хоть словом есть с кем обмолвиться. За полгода, что она у меня живет, она довольно сносно стала говорить по-русски и писать, читать тоже. На редкость сообразительный ребенок, эта Тору. Каждый вечер мы с ней занимаемся, хоть и учитель из меня, скажем прямо, не важнецкий. Но она молодец. На рынок сама ходит, сама все выбирает, даже торгуется. А в нашей одежде ей очень даже хорошо, я бы был бы моложе, этак на лет так... Ладно. Привязался я к ней, не кухарка она для меня вовсе, а дочь она мне, на старости лет Богом послана в утешение за мое уродство. Кто, не дай Бог ее обидит того по каторжному тракту кандалами зазвенев погонят. Ну, а если уж приличный человек отыщется, то приданное у нее не хуже других будет.  Только пускай по близости будет, пускай меня, когда ни когда наведает. Рано ей еще пока. Да она то, особо и не торопится, как я погляжу.
Размышлял я, сидя у себя в кабинете и возясь со статьей для журнала Императорского географического общества.
Она постучала в двери и вошла.
- Тору. Что случилось?
- Я пришла, Михаил Алексеевич, вас спросить, тебе чай принести. Вы всегда в это время чай пьешь. А сегодня вы совсем забыл. Я у тебя пришла, спросит об этом вас.
Я улыбнулся.
- Ах ты, хитрая лиса. Мы с тобой сегодня еще не занимались уроком русского языка. Ты, сделала, то, что я вчера тебе велел?
- Да, Михаил Алексеевич. Я все тебе, для вас, что велено написала.
-Ну, покажи.
Через минуту она протянула мне исписанный лист еще как следует несформировавшимся, но при этом аккуратным почерком. Видно, что она очень старалась.
-Скребницей чистил он коня
Кусая ус, ворча не в меру
Занес же вражий дух меня
На распроклятую квартеру.
Тут человека берегут
как на турецкой перестрелке...
Так, так, молодец, что я могу сказать, молодец.
- А что такое гусар?
- Это солдат такой на лошади. Красивый.
-Как казак?
- Красивей.
- А Лысая гора. Это в Киеве. Город  в Малороссии.
- Больше где мы живем?
- Гораздо больше. Там река есть широкая, Днепр называется. И есть Лавра высокая и купола золотые. Красиво.
- Михаил Алексеевич, а вы там ты был?
- Ох, где я только не был, а в Киеве, не довелось. Это по тому, что там моря нет.
- А возьми и пойди туда.
- Это Тору, очень далеко от сюда. Ладно, давай действительно чаю с тобой попьем. Ты видела, я там тебе щепочек для самовара наколол, чтобы тебе легче было.
- Да. Спасибо Михаил Алексеевич, вам, тебе. Я сейчас чай сделаю.
- А мы будем чаевничать, и я тебе сегодня про город Бомбей расскажу. Там-то мне два раза побывать доводилось. И ежели не поздно будет, то еще про мыс Доброй Надежды расскажу.
- Вы там ты был?
- Да, тоже довелось.
- А у нас есть гора Фудзи. Когда цветы сакуры, то очень красиво. Я была там.
- Тору, а я страшным тебе не кажусь?
Она посмотрела на меня пристально и совершенно так по-взрослому.
- Ты самурай вы. Ты своих защищаешь. Вас не надо бояться тебя.
- А почему ты решила, что я самурай?
- Вы знатный воин. У тебя волосы как у самурая.
Это она на мою лысину намекает. Так, а дальше?
- У тебя катана.
И она указала на Аннинскую саблю и кортик на стене.
- И еще ты храбрый в бою.
И она провела рукой по своей левой щеке.
- И ты, один живешь вы. Самурай.
- Сколько раз тебе говорил! На себе не надо показывать. Ладно. Давай чай пить. Может ты и права.
Я тяжело вздохнул, и произнес с иронией.
- Самурай.
За окнами непогода, метель. Снега-то завтра навалит. Это же Остап Тарасович, матросиков ни свет, ни заря, снег возле комендатуры убирать погонит. У него не забалуешь. Его на днях боцманом поздравили.
Но то завтра. А сегодня вечер, и за плотными шторами у нас с Тору тепло и уютно. И то, что на улице метет, совершенно нас не печалит. Как же я благодарен тебе Господи, за то, что ты послал мне в жизни такого замечательного ребенка. Теперь в моей душе покой, как же мне теперь хорошо, что есть рядом человек, о котором я могу заботиться. Спасибо тебе Господи за это.
Незадолго до наступления, нового 1870 года. Я получил письмо, где было сказан, что батюшка мой, капитан второго ранга Алексей Берестов скончался. Умер он еще в середине августа, почта сюда долго идет.
Крещение, после масленица, пасха.  Время от времени я и гарнизонный медик Булатов устраивали застолье, где он опять читал мне трактат о правильном и полезном употреблении пищи. Я его всегда с большим удовольствием выслушивал и не перечил ему. Ибо он знал, по тому как, доктор. А меня вполне устраивало то как готовит Тору. Этак у нее, все на тарелочки аккуратно, все разложено и вкус неимоверный. Я даже палочками некоторые ее блюда изловчился кушать. Она меня научила.
Наступила весна. Не по календарю, а по погоде.
Я в пасмурный, но все же по-весеннему не холодный день, решил прогуляться по набережной. На ней было пустынно и меня это привлекло как главное условие. Я по-прежнему избегал общества. Хватало того, что служивые  меня десятой дорогой обходили.
Я смотрел на бухту, за которой сразу начинался Тихий океан. Море не так звучит. А тут только вслушаться, океан. И тут же представляется, нечто огромное и бескрайнее. Тем более, что так оно и есть на самом деле.
Я скормил купленную сайку белого хлеба чайкам, которые были далеко не против того, чтобы подкрепится за мой счет.
Мне было на душе приятно и настроение даже очень стало замечательным. Я взял за правило, теперь каждый четверг приходить сюда и кормить этих обжор. Чайки, как и я, неотрывны от жизни рядом с морской пучиной.

Как обычно в четверг я пришел на свое место на набережной и уже окончив бросать хлеб птицам, собирался домой.
У меня в планах было на вечер прочесть, купленную в книжной лавке книгу "Севастопольские рассказы", сочинения знакомого мне Графа Толстого.
- Господин офицер.
Окликнул меня приятный женский голос из-за спины. Я обернулся.
-Ах!
И она, испугавшись, коснулась своей щеки рукой.
- Виноват модам. Прошу извинения. Позвольте удалиться? Виноват.
И я быстрым шагом поспешил покинуть набережную.
Как же, черт возьми, нехорошо получилось. Вот. А я грешным делом, стал забывать о своем изъяне. Напугал. И тут же я вспомнил, что мне хватило времени рассмотреть ее. Она моложе меня, правде не на много, но это сразу заметно. Изящна, что довольно редкость для ее лет. А лицом напоминает лисичку. Есть, что-то такое у нее. Возле глаз морщинки и складочки, этакие приятные складочки у рта. Губки ничего, очень даже не плохие губки у ней...
Черт! О чем я себе думаю?! Губки ему понравились. А про шрамчик на всю щечку у себя забыл. Это хорошо, что светло на улице было, а так и говорить не хочется, чтобы стрястись могло.  Хотя, она конечно...  А я ...
Но вот только я осознавал, что вопреки моим мыслям, ко мне в душу успела заскочить от этой встречи, та самая, искорка, коею я, не смотря на мои усилия загасить ее, стала разгораться. И разгоралась она, не спрашивая на то моего позволения.

- Почему у вас слезы на глазах Михаил Алексеевич?
Я отложил книгу в сторону и поднял глаза на стоявшую возле меня Тору. Она взяла из моих рук книгу и про себя прочитала название.
- Я был там, и все, что тут описано, видел своими глазами. К слову я и с автором знаком. Он меня не помнит наверняка. А вот я его запомнил. В тот день меня ранило на пятом бастионе. Вот, о том дне, память на всю жизнь осталась.
Я коснулся шрама, и стал силиться улыбнутся, но это у меня совершенно не получилось.
Тору провела рукой по покалеченной щеке.
- Не надо Михаил Алексеевич, сейчас вам станет легче.
- Спасибо тебе Тору. А я совсем и забыл! У мня, для тебя подарок есть. Совсем забыл.
Я купил в лавке игрушечного медвежонка. Большого такого, из плюша, в лавке купил. Принес, спрятал и забыл про него совсем. А вот тут вспомнил.
Какие же они все же забавные, пусть уже вроде как взрослые, но все же дети. Столько радости у этой девочки из-за всего лишь плюшевого медвежонка.
- Я назову его Тоторо! Ладно, Михаил Алексеевич?
- Ладно. Хотя я бы его назвал Топтыжкой. Твой медведь, тебе и решать, как его звать станешь.
Про свою встречу на набережной, я не стал ни чего ей рассказывать, хотя поделиться кроме как с Тору мне было не с кем.

  Случившемуся хоть я и придал значение, не более как неловкому происшествию. Да и особо размышлять над этим, не было времени, и если быть честным до конца, то так и желания.
  Как обычно в наступивший четверг, я вновь отправился на набережную кормить чаек. Не так уж много у меня в жизни осталось развлечений, чтобы из-за случайной неловкости я мог отказаться, на мой взгляд, праздного время препровождения.
 Наблюдать за океаном, смотреть на птиц, за спиной вулканы, сопки Корякская и Авачинская. Какие тут красивые места, не передать. Именно тут можно отдохнуть израненной душе побыв наедине с этими красотами.
 А она просто женщина, которая решила по какой-то нужде испугалась моего безобразного шрама, просто от неожиданности. Вот, и все, что случилось. Не более того. А она все равно похожа внешне на «лисичку».
 Ладно, я не адмирал, и уж тем более, ни Нельсон. И она, тоже не леди Гамильтон.
- Господин офицер.
Окликнул меня женский голос. И не стану я врать, что не хотел его вновь услышать.
Я обернулся.
- Господин офицер, так неловко в прошлый раз все получилось. Вы не сердитесь?
-Мне совершенно не за, что сердиться. Позвольте сударыня, отрекомендоваться.
Капитан второго ранга, Берестов, Михаил Алексеевич.
- Елена Наумовна Герц. По мужу Герц, в девичестве Волина.
- Очень приятно.
- Вы тут каждый раз чаек кормите. Я вас издали видела.
- Да, я сюда каждый раз по четвергам прихожу. Есть поверье, что именно в чаек вселяются души погибших моряков.
 - Я про это знаю, и поэтому тоже прихожу сюда. Мой муж погиб, на второй батарее во время обороны.
- Я сожалею. Война. Человечество не применено должно избавится от этого.
- Вы не против прогулки? Сегодня прохладный ветер с бухты.
- Позвольте вас сопровождать.
Было необычно, даже тревожно. Я так давно просто не гулял когда рядом дама. Я забыл как это.
- От брака с Александром у меня остался сын, Сергей. Серж сейчас в Морском кадетском корпусе. Родители Алеса настояли, чтобы он был с ними. Признаться, они всегда недолюбливали меня. Считали, что я недостойная партия для их сына. Они видели на месте своей невестки более знатную и более обеспеченную. Алекса выбрал меня.
- Позвольте поинтересоваться, по какой же причине вы остались в Петропавловске?
- Куда мне ехать. Тут могила Александра. Да и если разобраться то и некуда.
Алекс всегда осуждал Декабристов, но при этом восхищался их женами. Именно он настоял на этом месте службы. Хотел убедиться во мне.
И убедился.
Она вздохнула и опустила голову. Мы шли совсем не быстрым размеренным шагом.
-А у вас какая история, Михаил Алексеевич?
- Совершенно незатейливая. Балтийский флот, за тем Черное море, Севастополь. После, опять Балтика. Вот сейчас здесь, в Петропавловске.
- Семья?
- Не сложилось. Возможно, все было бы хорошо, но… Я знал ее всего не более получаса. Но эти полчаса были самые замечательные, из того, что было в моей жизни. Во всяком случае, я так считаю.
- Что же произошло?
- Бомба. Это было в первую бомбардировку Севастополя Английской эскадрой. Она погибла.
- Очень жаль.
- Теперь вот тут. Я хотел уехать как можно дальше от всего, но не смог убежать от себя.
- Вы совсем один?
- Нет. Я не один. У меня есть дочь. Я так считаю. Во всяком случае, я таковой ее считаю. Она японская девочка, и у нее тоже ни кого не осталось из родственников.
Это очень важно заботится о ком-то. Прейдет время, она выйдет замуж, и я буду принимать ее детей, как своих внуков. Я на это надеюсь, мне очень хотелось, чтобы именно так все и случилось.
- Вот мы и пришли. Это мой дом.
Елена Наумовна остановилась, и пристально посмотрела на меня.
- Благодарю вас за то, что меня выслушали. И за прогулку.
- Это вам спасибо. С вашего позволения…Честь имею, сударыня.
………………………………………………………………………………………
Мы встретились вновь, в наступивший четверг. Затем в следующий, и опять в седеющий.
Мы разговаривали, стараясь как можно осторожно, стараясь не потревожить того, что могло вызвать боль в душе. Мы заботились о том, чтобы избежать неловкости.
 Наше молчание было порой гораздо красноречивее, чем наши речи. Но это ни чего не означало.
 Во всяком случае, я так понимал наши взаимоотношения.
Мне гораздо было легче рассказывать про те места волей судьбы, которые довелось посетить за время морской службы, чем хоть словом обмолвится о настоящем и своих переживаниях, в момент, когда рядом идет Елена Наумовна. И это не смотря на то обстоятельство, что она все больше и больше занимает мои мысли. Искра разгоралась, а я делал все, чтобы если не погасло, то тлело, но все равно исходил жар от этого.
 Я не давал воли своим замыслам, по-прежнему считая, что мое уродство не дает мне право, претендовать на, что либо.
Со стороны Елены Наумовны, я улавливал того, что могло быть поводом, чтобы мне было позволено думать по-другому.
 Если кто-то был, задал мне вопрос, «Тогда, для чего все это?». Не знаю. Мне не хотелось терять эти встречи по четвергам. Мне хотелось продолжать их. Ведь от них мне было хорошо на душе, и они ни к чему, ни кого, не обязывали.
 В то же время я отдавал себе отчет, что рано или поздно объясниться предстоит. Лучше бы он состоялся без моего присутствия при этом.
Может, все, о чем я размышляю, не стоит таких переживаний. Но почему-то я переживаю.
………………………………………………………………………………..
Так прошел еще месяц. 
…………………………………………………………………………………

- И вы совершенно не боялись, что вы находитесь среди дикарей- людоедов.
- По всей видимости, Елена Наумовна, в тот момент они были сыты. К тому же пушки нашего корвета совершенно отбивали у них аппетит.
- Но все равно. Вне всякого сомнения, что они кровожадны.
- Их вождь разрешил нам пополнить запас пресной воды, и мы ушли, не причинив аборигенам совершенно ни каким образом беспокойства. А они в свою очередь нам.
Наступило молчание. Я почувствовал, что мой дальнейший рассказ про берега Полинезии, будет попросту неуместен. Елена Наумовна замедлила шаг и... вовсе остановилась.
У нее был взгляд... Такой взгляд бывает у женщины, которая собирается совершить, что-то весьма важное, что, несомненно, направит по новому руслу ее, и не только ее грядущее. Это всегда так отчетливо чувствуется, когда находишься рядом в такие минуты с ней.
Опущенные ресницы, взгляд сосредоточен и совершенно миленькое личико, внешне все говорит о ее кроткости. В следующий момент она произносит фразу, и тут уж, берегись, тот к кому направлена эта фраза. Во всяком случае, покоя не жди. Тут уж как повезет. Либо ты будешь самый счастливый во всем мире, или уж не обессудь, самый несчастный. И после, обрушавшегося, ее приговора косаемого твоей судьбы, ты подлежишь вечному изгнанию из ее жизни.
Ведь это все может произойти только в том случае, если эта женщина тебе далеко не безразлична.
Елена Наумовна была мне не безразлична. И если бы не моя изуродованная осколками гранаты щека... Я давно бы признался ей в своих чувствах к ней. А сейчас, имея такой изъян, я не имею никакого права навязывать ей себя. И даже ежели бы я счел то, что это, каким-то необычайным образом, возможно, я бы все равно не стал бы этого делать по ой причине, что в случаи, пускай даже очень мягкого, щадящего мое самолюбие отказа, это все равно мне доставило болезненные страдания.
Я этого решительно не хотел. По мне лучше всего, чтобы все оставалось, так как оно есть.
- Михаил Алексеевич, вы могли бы ответить откровенно мне на один вопрос?
Мне стало совсем тревожно, хоть я мысленно готовился к этому разговору, но как всегда он застал меня врасплох. Ведь даже когда я был молод и хорош лицом, ну, хотя бы без обезображивающего мою внешность изъяна...
- Спрашивайте. Я отвечу вам, так как оно есть Елена Наумовна.
- Вы Михаил Алексеевич, тем как оно есть довольны?
- Что вы имеете ввиду Елена Наумовна?
- Вы прекрасно понимаете, о чем я вас спросила. Пожалуйста, не увиливайте от ответа.
- Я не смею. Я не смею даже помышлять. Ведь вы Елена Наумовна, такая замечательная, такая красивая женщина, умны, милы. Вы добрая. И я, изуродованный. Я просто не смею. Я счислив тем, что и так вы мне позволили находиться возле вас, видеть вас. 
Я сейчас наверняка глупо выгляжу. И буду выглядеть еще несуразнее, коли вы меня еще и не про это спросили.
- Не беспокойтесь, я спросила как раз про это. Вы не выглядите смешным. Вы совершенно напрасно решили, что ваша внешность имеет решающие значение? Какой вы забавный, право. Вы обладаете, нечто большим, то, что можно почувствовать и это гораздо важнее, нежели то, что вы поставили на первое место в своих рассуждениях. Ваше объяснение понятно, только в том случае, если я не могу, по каким-то причинам, рассчитывать на вашу взаимность.
- Елена Наумовна, я вас так долго искал, все это время я искал вас, и если выпало мне еще раз пройти все трудности, что достались мне снова. Это обстоятельство не смутило бы меня, и я согласился бы, на то без всякого промедления. Только умоляю вас, не надо меня жалеть. От этого мне ...
- А если мне необходимо, а если мне очень хочется вас пожалеть. Ведь вы нуждаетесь в моей жалости. И не ищите ни чего дурного в моих словах, по тому, что-то мне хочется от всего сердца. Ведь я люблю вас. Ну, неужели вы этого не видите?!
Я опустился перед ней на колено и припал к ее руке.
Мы обвенчались. Еще через пять лет я ушел от службы в отставку в звании капитана первого ранга.
Я два раза обошел весь мир, и ни как не думал о том, что найду свое счастье, там, где казалось, что его быть не может. Здесь, на краю света, где кончается земля и дальше только океан. Прожив столько на свете, и как мне наивно казалось, что многое мне известно... Я даже не мог представить, насколько же это прекрасно чувствовать себя счастливым. Просто по-человечески счастливым.
Уже я не знаю, за, что Господь спас меня и сохранил, послав мне Елену Наумовну.
За это я безмерно ему благодарен.
Тору выросла и стала милой и весьма привлекательной. За ней ухаживает один подпоручик из гарнизона. Вот только пусть попробует ее обидеть. Как сивку, во крутые горки закатаю, мерзавца. Одним словом, у нее роман. Когда я с ней говорил, она настроена, принять православие. Видать все у них все серьезно. Ну и славно, коли так. Как мне доложили, человек он не плохой.
Сын Елены Наумовны вырос и стал морским офицером. Служит во Владивостоке, в миноносном отряде.
Все устроилось как нельзя лучше. Плохо одно, старею. Век девятнадцатый на исходе. Очень хочется заглянуть в век грядущий, двадцатый.
Столько новшеств придумано человечеством во благо. Наверное, и войн более ни каких не будет. И уж ежели и возникнут споры, то по справедливости будут решаться миром. Ведь мы же должны понять, что война это самое ужасное, что может случиться. Непременно должны понять. И это будет век двадцатый. Так хочется это увидеть.
Эпилог.
На сером могильном камне выбито: Капитан первого ранга Берестов Михаил Алексеевич. После, дата рождения, дата смерти. Под ними надпись: Тут покоится прах Русского моряка.
Он умер за неделю до начала Русско-Японской войны.