Облако и Тополиный Пух
( разсказка )
Его любви здесь нет. Его любовь, ей минус пятнадцать лет.
Б.Г.
1.
Был странный день. Хотя те, кто никогда не менял способ мысли, этого дня мог и не замечать, хотя бы и пришлось глазеть на него в оба.
Облако скиталось по своим делам, а иногда, совершенно без них, просто подгоняемое доступным, на тот момент, ветром. Со стороны могло показаться, что у Облака, на самом деле, не может быть никаких важных дел, но это, наверняка, не так, ибо, дела могут быть у всех. Даже безделье можно назвать делом. Возможно, оно было профессиональным путешественником, единственным, которому не нужен был спонсор, кто может об этом знать? Вся его неприятность состоялась в том, что оно должно было доверяться двоим, в непредсказуемо долгом периоде времени, вещам – счастливому случаю и попутному ветру. Если первого часто приходилось уламывать, быть более благоприятным и снисходительным, а он никак не хотел ломаться по чужим прихотям, то второй, чаще всего, был умницей, и удачно заносил его в новые неизведанные места, а то и возвращал в те, где Облаку когда-то нравилось, за что ему отдельное спасибо.
Облако пролетало над каким-то большим городом, через который текла, довольно широкая река, берега которой были соединены мостами. Оно не знало его названия, но было наблюдательно, и заметило, что многие города расположены на берегах рек. Ему нравилось пролетать над городами. Там было куда уронить взгляд, в надежде, что его кто-то подберёт. Так, иногда, совершаются мимолётные знакомства, завязываются случайные связи...
2.
Лето приближалось к своему огрызку, читаемое с листа, словно с рекламного буклета, у обнажённого скелета моста, что разводит берега короткими летними ночами.
Ночь растворила в лужах очередную порцию кофе, разбавляя его молоком, не отражая в окнах мутный профиль Луны. В подрывах ветра, нервно скрипели фонари, на страже той трепетной зари, когда деревья шептались кронами, едва колышимые дуновениями ветра. Дождь пускал пузыри, по холодным лужам, как слюни, создавая впечатление, что это надолго, но не дольше, чем навсегда.
Отбыв свидетелем видений, Координатор жажды брёл, как преждевременный прохожий, укрывшись плащом, точно так же, не брезгуя и зонтом. Дворник играл со сквозняком терпеньем, встречая и провожая взглядом, первый проснувшийся трамвай, расшаркиваясь перед ним своей старой метлой...
Если положить всем одинаковую оплату труда, то каждый сможет заниматься своим любимым делом. Кому-то нравиться мести двор, шурша метлой по асфальту, кому-то лечить людей или учить детей... А если кому-то рабов, да побольше, так фантазии хватило бы не только на пирамиды... У каждого должно быть своё призвание, которым он мог бы призвать к ответу.
Кроме основной своей работы, Координатор Жажды, по совместительству, откармливал белых голубей, для особо торжественных случаев. На них случался большой спрос в дни празднований свадеб или какого-нибудь мира. Возможно, их использовали и в других каких-нибудь ритуалах, а, может быть, просто съедали... Он не знал наверняка, но за это платили, поэтому он не интересовался.
Главное, не создавать никаких привязанностей, думал он вполне здраво, в чём уж нельзя было ему никак отказать. В привязанностях...
-- Здравствуйте, Нина, - сказал Координатор Жажды, а он знал, о чём нужно говорить при встрече, заглядывая в её серые глаза.
– Чем порадуете?
-- Добрый вечер, - посочувствовала она ему в ответ, потому как, какой уж там... Так она думала. Если уж и думала, то как-то так.
За мимолётным минутным молчанием, они подошли к какому-то кафе, на дверях которого было написано: «Вход в дверь». Раз приглашали, то грех было не войти.
Они выбрали столик с мягкими диванами и сели напротив, листая принесённое официантом, меню. Нина поправила берет. Она была девушкой компактной, удобной для любых отношений... Таких легко носить на руках в любом удобном месте и при любой уместной погоде...
-- Знаете, Нина, - решился он на шутку, – Когда мне стукнуло шестнадцать лет, вам было уже шестнадцать дней. Если бы в тот момент, я знал, что вы уже родились, я обязательно ждал бы вас...
-- Двенадцать, - поправила его Нина.
Он об этом и так хорошо знал, просто ему нравилось округлять всё до красоты.
-- Я родилась далеко отсюда, - напомнила она ему факт своей биографии, забыв о том, что это было не важно, ведь они встретились и даже сидели в одном кафе за одним столиком.
Нина была ему чем-то симпатична. Что-то, определённо, привлекало его в ней. Он даже мог сказать что, если бы его спросили в любой другой момент, но он ничего не мог ей предложить, ни руки, ни сердца. Ни какой другой части тела не мог. А её, отчего-то, всегда влекло к людям чуть-чуть творческим и точно уж, не чуть, чуть старше её, так что, он был для неё, как шампунь и кондиционер в одном флаконе – два в одном. Может быть, даже три. Так как он был настолько стар, что в его баре до сих пор стояла водка, купленная по талонам, «чтобы они не пропали», ещё до того, как по ним можно было купить индийский растворимый кофе.
-- Когда ты пострижёшься? – спросила она, для того чтобы с чего-то продолжить разговор. – Ты совсем зарос.
-- Я – недохиппи, - отшутился я от её нелепых претензий, сравнив стрижу с выдёргиванием перьев из хвоста. – Живой артефакт эпохи.
-- Ко дню рождения, - сопроводил он свой ответ улыбкой.
-- А когда у тебя этот день? – забыла она, а он ей не напомнил.
-- Мне казалось, ты моложе, - отбивалась она от желания посчитать.
-- У каждого есть свой коренной недостаток.
-- Это не недостаток...
-- Да нет. Недостаток.
Они пили чай в каком-то кафе. Она, то и дело, поправляла берет, а он смотрел на то, как чаинки водят хоровод в чашке подмешанного им чая, постоянно засыпая на ходу.
Потом он долго молчал, словно бы готовился сказать что-то главное, о чём в уме проговаривал много раз, но так и не смог, остановившись на предпоследней домашней заготовке.
-- Я дано хотел познакомить тебя со своим другом, - он полез во внутренний карман куртки.
-- ... она заинтересованно следила за его рукой, возможно, надеясь заветную бархатную коробочку, но он достал спичечный коробок. В такие, в далёком детстве, сажали пойманных жуков или других насекомых.
Нина сняла берет, рассыпав свои лёгкие волосы на красивые плечи, приоткрывая тайну волшебного коробка чужими руками, но без дешёвого трюка, открой глаза – закрой рот.
-- Кусочек ваты? – удивилась она.
-- Тополиный Пух, - поправил он её. – Мой лучший друг.
-- Почему ты держишь его в коробке? Ему там страшно, в темноте. – В этот момент, она смахивала на защитниц животных, возмущению которых не видно окончания.
-- Нет. Я иногда его выпускаю гулять по столу и даже знакомлю его с пылью.
-- Он хочет на свободу.
-- Думаешь?
Они ещё о не чём говорили, вырезая речью фигуры, и о чём-то молчали, заполняя клеточки тёплом внимания...
-- Тогда пойдём к тебе? – понадеялся он на лучшее продолжение банкета или просто спросил.
-- У нас батарею меняют в доме, наверное, зимой будет теплее, - дала она понять, что ни к чему.
-- Значит дом скоро снесут, - успокоил он её, как мог.
Она написала на спичечном коробке свой адрес и он вернул его на место за пазухой, оставив бестолковые попытки строить планы.
3.
Пух впервые, после какого-то времени сидения взаперти, в тесном спичечном коробке, оказался на свободе.
Что делать? Куда податься?
Вокруг него опять оказался жестокий мир. Как показалось, он откуда-то помнил его. Возможно. Это была врождённая историческая память, кто её знает?
Тополиный Пух в неволе живёт намного дольше, чем в привычных условиях обитания. В мире у него много неестественных врагов, которым не нравится он уже самим своим существованием. Машины коптят его своими выхлопными трубами, дети так и норовят поджечь его спичками, собирающихся больше трёх по углам и вдоль поребриков. Наконец, дожди, пытаются подмочить ему всю его пушистость, а не только репутацию. В ответ он вызывал у некоторых на себя аллергическую реакцию, но на большее у него не хватало ни сил, ни совести, что злило всех ещё больше.
День, как всегда, лёг курсом на закат, занавесив нить горизонта красной тряпкой, выплеснув горечь своего существования в залив, смутным туманом зачехлив коленки. Пух скитался по злачным местам, подыскивая себе безопасное место для ночлега.
Облако, со всей высоты своего верха, заметило необычную дорожную ситуацию. Оно чуть-чуть разбиралось в городских делах, в этом хаосе машин и людей, зебр и двойных сплошных. Казалось бы, зачем ей всё это? Но ведь и среди людей есть те, кто всюду суёт свой нос. Оно спустилось ниже. Ниже...
-- Дорогу нужно переходить на зелёный свет. На красный неё нужно перебегать, так как на ней случаются машины, под которые можно попасть, - дало оно совет незнакомцу, пребывавшему в замешательстве.
Пух поднял глаза к небу, у которого он его не просил, а по инерции.
-- Как к вам обращаться, - не потерял он хороших манер, сидя в неволе.
-- Я – Облако, - представилось облако, взбивая себя, как подушку, для более пышного состояния.
-- Очень приятно, – ему было приятно или нужно с кем-нибудь познакомиться, ведь о чём говорить с незнакомцами Пух представлял не очень.
-- Куда вы держите путь? – поинтересовался он, когда посчитал, что они с Облаком теперь знакомы.
-- Куда глаза глядят, - ответило оно, потому что, само не знало, куда именно глядят его глаза.
-- Хорошо вам, - сказал он ему, едва увернувшись от струи поливальной машины, подумав, что охота на него уже началась.
-- А мне на ту сторону, - не знал он, зачем, когда злой ребёнок уже готов был поднести к нему горящую спичку.
-- Полетели со мной? – предложило Облако, почувствовав, как тяжело приходится новому знакомцу в сложившихся обстоятельствах.
-- Я, к сожалению, патриот, - пояснил Пух то, почему не может и побежал на красный...
Ветер разгонял облака, стараясь отогнать лишних свидетелей от места происшествия, насмерть интоксицированного рассветом, а Нина долго искала в зеркале своё портретное сходство, поглядывая на коробок, приютившийся на столе...
Ходячий артефакт эпохи,
Горстями жру феназепам,
Шляюсь кошмарами по снам.
По рудимент стирая ноги,
Играю в ящик, во весь спам.