Август перевалил за середину, и нужно было собираться в дорогу, - если можно было так сказать, домой. Ветер стал прохладным, вода в Оке быстро остыла; как всегда в средней полосе России, осень наступала без плавности, без такта и жеманности, а просто приходила и водворялась на царствование, криво, наспех надев на себя корону.
Чем больше время близилось к отъезду, тем неспокойнее становился Антон. Он был раздираем необходимостью тяжелого выбора. Во-первых, - и это главное, - ему не хотелось покидать Таисию. Лето так стремительно подходило к закату, - а они только начали наслаждаться своим счастьем, им так не хотелось торопиться, им нравилось давать свои первые, неозвученные клятвы. А теперь, Антон не мог просто так уехать, не получив никакого обещания. Сладостная недосказанность, которая всегда царила в их общении и так нравилась им, должна была быть вероломно нарушена жизненной необходимостью. Антон не понимал, почему он вообще должен оставлять Таисию, без которой для него не было ни покоя, ни радости жизни?! Но это в нем говорила его детская, восторженная, вкусившая любви душа. Разумом он понимал, что ему нечего предложить ей, даже взамен деревенского захолустья, в котором она жила. У него не было ни крыши над головой, ни прочного заработка, кормился Антон на подаяние, а привести Таисию в свою каморку ему было просто стыдно.
Но зато теперь у Антона появилась цель в жизни, и он готов был в лепешку расшибиться, чтобы эту цель достигнуть. Не зря он назвал Таисию золотым билетом, - этот билет открывал перед Антоном так много дорог, а главное, придавал решимости пуститься в путь. Несколько дней назад отец Василий сообщил ему, что пришло долгожданное приглашение от мастера. Звали его Владимир Константинович, и он как раз трудился над иконостасом в одном из восстанавливаемых храмов в Подмосковье, куда и приглашал Антона на полный пансион, обещая крышу над головой и пропитание, а впоследствии - и зарплату. Антон был счастлив: перспектива вернуться за Таисией и увезти ее уже в качестве своей невесты теперь не казалась ему такой далекой. И ради того, чтобы ее приблизить, он готов был вкалывать, как раб.
Оставалось только сообщить директрисе о своем намерении покинуть детский дом, - а вот это, пожалуй, было самым трудным... Антон собирался с духом несколько дней, но больше медлить было нельзя, и вот он стоит на перед дверью Лидии Ильиничны и пытается надышаться перед разговором, который, - во всяком случае, для него, - будет нелегким.
Почему Антон так боялся сообщить директрисе о своем решении? Наверное, потому, что он никогда не принимал здесь решений, а лишь подчинялся, исполняя чужую волю и чужие поручения. А если когда-то и принимал, то никто об этом не знал; Антон старался принимать такие решения, которые не затрагивали бы никого, кроме него самого. Ему нравилось быть незаметным, но теперь совсем другое дело... Но какое?! Чем связан он с этим детским домом, где, смотря правде в глаза, все над ним насмехались и ни во что его не ставили... И всё-таки, какая школа жизни!.. Именно здесь Антон научился всё принимать как есть и сочувствовать людям - своим, как он считал, главным качествам. Именно здесь понял, что, кроме собственного горя, существует горе других людей - и, может быть, потяжелее, чем у него самого.
И потом, Антона держало здесь негласное обязательство, непонятное чувство долга, которое родилось и укрепилось в нем за все время пребывания с этими, пусть и чужими ему людьми. Дети выпускались, прибывали новые, уходили и приходили люди, менялись лица, а он хранил труднообъяснимую верность всей этой людской массе. Наверное, потому, что ему нужно было за что-то цепляться, найти хоть какое-то обоснование своему существованию. Антон невидимо жил для них, а они даже не отдавали себе отчёта, насколько они зависят от того, что он делает для них.
Антон постучал и услышал недружелюбное "войдите!". Увидев Антона на пороге, директриса даже не дала ему сказать. Он только набрал воздух в лёгкие, а она уже успела поведать ему целую историю.
- А я как раз собиралась к тебе! Хорошо, что сам пришел! 21 числа отъезд, я еле договорилась с автобусами. Времени на сборы совсем мало, как видишь, - нужно всё сделать быстро. По привычной схеме, - да ты и сам знаешь, что делать. Можешь приступать!
- Лидия Ильинична... - начал было Антон, но ее ледяной и цепкий, как пуля, взгляд, пущенный в него, лишил дара речи.
- А, вот еще что... - продолжила директриса, и ее голос внезапно потеплел, - и пусть всего лишь на несколько градусов, но Антон про себя отметил эту перемену. - Я хотела сообщить тебе одну новость... вернее, попросить кое о чем... Надеюсь, ты не откажешь. Пришло время вознаградить тебя за заслуги, а они действительно имеются. Когда я брала тебя, я еще не была уверена, могу ли я тебе доверять, - а сейчас убедилась в этом сполна. Ты ни разу не подвел меня, работу делаешь на совесть, - в наши дни такие работники ценны, потому что встретишь их редко. Поэтому я хотела предложить тебе стать моим заместителем. На твоих обязанностях это вряд ли отразится, но зато я смогу официально создать должность, за которую будет полагаться зарплата. Да и условия жизни у тебя немного поправятся... Мне становится сложно одной тянуть на себе детский дом, - возраст уже не тот, - а тебе как никому известно всё наше внутреннее устройство. Если ты будешь здесь у руля, мне спокойнее будет, потому что... честно сказать, Антон, без твоей помощи здесь всё развалится! Вот, например, и теперь мне абсолютно не на кого положиться, кроме тебя, некого просить о помощи. Ты поможешь мне?
Это то, о чём я и хотела тебя попросить... Ты вроде тоже собирался мне что-то сообщить? Я слушаю...
- Это... как-нибудь в другой раз... - грустно проговорил Антон и понял, что сейчас выйдет из этой комнаты, так и не сказав, что собирался. Директриса не льстила ему, он знал, что работы здесь невпроворот и что мало кто возьмется за нее. И не мог бросить ее, прекрасно помня, как в своё время она не выкинула его на улицу, приютила. Тогда она дала ему всё, что могла, - в глазах других людей это, возможно, было ничто, но для него в ту пору это было вопросом жизни и смерти. Где бы он сейчас был, что бы с ним сейчас стало, если бы ни эта женщина?! Он будет последним ублюдком, откажи он той, которая, по сути дела, спасла его однажды от верной гибели.
- Я сделаю всё, о чём вы меня просите, - пообещал Антон и побрел из кабинета понурый, как побитая собака. Его душу раздирали противоречия. Он пытался убедить себя, что и при таком раскладе его жизнь будет не так уж плоха: его, наконец-то, оценили, у него будут деньги и он сможет забрать Таисию к себе... И всё-таки нет! Что-то не давало ему покоя, а именно: Антон, кажется, нашел то, чем хотел бы заниматься и чему хотел бы посвятить свою жизнь, а чувство долга заставляло его от этого отказаться.
Антон и Таисия практически не обсуждали предстоявший отъезд детского дома, хотя атмосфера была напряженная, и скрывать свои подавленные чувства было тяжело. Причём, грустно было абсолютно всем, как бывает всегда, когда заканчивается что-то хорошее. Дети снова захныкали, не желая разлучаться с Таисией, - и каждого из них угнетало уже знакомое чувство, что никакие их слёзы не смогут ничего изменить. Они свыклись со своим бессилием перед ударами судьбы.
Провожая Антона, Таисия подарила ему маленькую иконку в бумажном конвертике. У Антона не было времени, чтобы рассмотреть ее, - нужно было садиться в автобус, - он поблагодарил и опустил подарок Таисии в нагрудный карман. Еще накануне они договорились писать друг другу и обменялись адресами. Антон быстро простился с родителями Таисии, стоявшими неподалеку, и еле втиснулся в закрывающуюся дверь автобуса.
Когда Таисия повернулась к отцу, она, вопреки ожиданиям, встретилась с весьма жестким выражением на его лице.
- Что такое, пап? - спросила она, ничего не понимая.
- А то, что я запрещаю тебе поддерживать с ним какое бы то ни было общение! Я уже договорился с почтальоном, чтобы передавал все его письма мне лично в руки. Я также запрещаю телефонные звонки. Надеюсь, что моя дочь меня поймет и не ослушается!..
Продолжить чтение http://www.proza.ru/2016/01/11/1730