Вряд ли встретите человека, который бы не слышал чудесную сказку Ганса Христиана Андерсена о стойком оловянном солдатике. Таким солдатиком и считал себя Колька. Так с детства и называли. Вначале это обижало! Кому же понравится, когда дразнят! Но потом привык и отчасти с этим согласился. Причиной тому звучная фамилия.
Громкий стук в окно, в День Святого Николая угодника, заставил вздрогнуть сторожа овощной базы Кондратьевича. На крыльце среди срубленных капустных кочанов лежала клетчатая сумка, из которой доносился тоненький жалобный плач. В ней кроме младенца, завернутого в одеяло, лежала старая потёртая оловянная ложка. В результате этих обстоятельств наше государство пополнилось ещё одним гражданином с фамилией именем и отчеством - Оловянным Николаем Кондратьевичем.
Так и началась Колькина жизнь как в старой доброй сказке. Сказать, что всё давалось легко нельзя, но благодаря упорству и стойкости, добивался того к чему стремился. Два противоположных характера соединились в одном человеке. Один - Добрый и ласковый, застенчивый, постоянно улыбающийся неунывающий. Другой – упорный, «упёртый» настойчивый, «безбашенный», которого победить невозможно. Даже великовозрастные, отпетые хулиганы не связывались и обходили стороной. Были попытки подчинить. Но все старания перечеркивались упорством и несгибаемой Колькиной волей. Однажды, впятером скрутили, заломили руки за спину, уткнули в снег. Но мальчуган не только не молил о пощаде, а умудрялся кусать обидчиков до крови. Изловчившись, вырвался и схватился за валявшуюся на снегу трубу...
С тех пор никто не обижал. Поступил учиться в профтехучилище на бульдозериста. Работа парню нравилась. Весёлый коллектив молодежной бригады, и светлая ухоженная комната в «малосемейке». Колька был счастлив, но не хватало самого малого: первое – встретить единственную и неповторимую половинку; второе - узнать, наконец, хоть что-нибудь о родителях. Держал в руках старую оловянную ложку и размышлял: «Кто они? Где? Почему бросили?».
Девятнадцатилетие встретил в звании сержанта командира отделения, парашютно-десантного батальона (за речкой) в далёком Афганистане. За год службы научился многому: стрелять, умело водить бронетранспортёр, ставить мины и разминировать, в совершенстве овладел приёмами рукопашного боя, но главное научился ценить жизнь и дружбу.
Моджахеды - участники великого джихада, бойцы за веру, как они себя называли, с самого восхода ждали по обеим сторонам ущелья, когда же появится колонна с боеприпасами и продовольствием. Установлены фугасы с таким расчетом, чтобы уничтожить одновременно и головную и замыкающую машины. Узкое ущелье, под прицелом пяти мин направленного действия. Единственное место, где могли бы спастись «шурави»- малый развал между скалами шириной метров двадцать и длиной шестьдесят усыпанный валунами до самого берега горной реки.
Мухаммад полевым командиром давно. Не раз проводил операции только при полной уверенности в победе и с наименьшими потерями верных бойцов. Поэтому приказал с вечера сделать так, чтобы не одна « паршивая собака» не смогла уйти этим путём. С десяток противопехотных, лепестковых мин и растяжек было установлено и разбросано на маленькой площади.
До мелочей спланировал и продумал операцию. На все - про всё - двадцать - тридцать минут, а потом стремительный отход по одному ему известным тропам в Пакистан. Надо успеть уйти до прилёта этих проклятых вертушек шурави.
Насим сообщил по радиостанции, что колонна в количестве двадцати бензовозов, усиленная тремя автомобилями КамАЗ с зенитными установками ЗУ-23-2 и тремя бронетранспортёрами начала движение ещё в пять тридцать, и уже давно должна сюда прибыть, но на всё воля Аллаха!
Над ущельем зависли два вертолёта огневой поддержки, высматривая и вынюхивая, но так ничего и не заметили. Пошли дальше вдоль дороги, чтобы убедиться в безопасности прохода колонны.
Не так Мухаммад глуп, чтобы оставлять бойцов на виду. Только после сигнала наблюдателя, что прочёсывающая рота ушла от места засады метров на шестьсот, дал команду на занятие позиций.
Колька не в первый раз участвовал в сопровождении колонн. Это тяжёлая и опасная задача. Не знаешь где и когда ожидать нападение. За каждым камнем мог сидеть дух с гранатомётом или автоматом. За месяцы, проведённые в Афганистане, знал многое: люк боевой машины лучше держать в открытом состоянии, тогда при наезде на мину появлялся шанс остаться живым и много-много других нюансов и привычек выработанных практикой нахождения в боевых условиях.
Пекло. Воздух звенел от жары. Пот стекал градом, разъедал глаза. Трудно было пялиться, вверх на вершину скалы, в сторону слепящего солнца держа автомат наготове.
Земля неожиданно и удивленно вздрогнула. Пламя взорванных бензовозов вырвалось на волю, и взметнулось вверх, к солнцу унося вместе с собой души молодых ещё, ничего не видевших в жизни ребят.
Колька лежал на земле и медленно приходил в себя - отбросило взрывной волной от бронетранспортёра вперёд метров на двадцать. Голова слабо соображала. Колонна объята огнём. Ни стонов, ни криков раненных уже не слышно. (Вечная память погибшим в той войне!) Только откуда - то сверху доносились ликующие крики духов: «Аллах Акбар!». Рядом, метрах в десяти Лёшка - самый весёлый во взводе паренёк из Красноярского края, молча, и удивлённо смотрел на вспоротый осколком живот и выпавшие наружу кишки. Улыбаясь сквозь нестерпимую боль, пошутил: «Ах, вот она какая анатомия!».
Колька открыл аптечку, достал шприц-тюбик промедола, поставил в бедро товарищу обезболивающий укол. Сложил обратно вовнутрь живота кишки товарища и, используя прорезиненную ткань перевязочного пакета, наскоро перемотал бинтами. Оглядевшись по сторонам, понял, что двигаться к пылающей колонне нет смысла, ползти дальше по дороге – расстреляют сверху духи. Единственно правильное решение – попытаться укрыться за валунами у реки.
Уложив Лёху на случайно подвернувшийся невесть откуда кусок брезента, пополз к валунам, подтягивая за собой товарища.
Духи давно заметили передвигающегося внизу бестолкового шурави и тянущего за собой раненного товарища ближе, и ближе к минному полю. Снайпер давно мог выстрелить и закончить мучения ребят, но интересен итог этой борьбы (Духи в отличие от этого маленького и бестолкового человечка там внизу, знали и о минном поле, и об его участи). Время поджимало, а парень полз и полз… «Не стрелять! На всё Воля Аллаха!» - Мухаммад уводил отряд в сторону Пакистана…
Господь помог, и не потому, что Колька с детства крещён, и вовсе не потому, что обделён теплом материнского сердца с малых лет, а потому, что в этом жестоком мире должна быть хоть какая - то справедливость!
У самых валунов по локоть в крови, ободранный, грязный, Николай поднялся в полный рост, чтобы поднять друга и спрятать за камни. Взрыв. Нестерпимая боль. Темнота…
Колька не видел, как пара Ми-24 вертолётов огневой поддержки достали-таки отряд убегавших к Пакистанской границе душманов. Умирающий полевой командир Мухаммад вдруг вспомнил белобрысого бестолкового шурави из последних сил волочащего раненного товарища к минному полю. Потрескавшиеся губы, прежде чем замолкнуть навечно, прошептали: «На всё воля Аллаха»…
Не видел Колька, как от взрыва противопехотной мины нажимного действия оторвалась ступня и улетела далеко за валуны. Не видел, как друг Лёха зубами отгрыз розовый резиновый жгут от перевязанных им автоматных магазинов и перетянул выше колена, то, что осталось от ноги товарища.
Не видел, как две стрекозы приземлились на дорогу. Не видел, но чувствовал душой, что рядом плечо друга, на которое можно опереться. И главное, что "Сказка о стойком оловянном солдатике" так кончится не должна.
Весна выдалась на удивление ранняя. После ночного дежурства в приёмном покое Мария Петровна усталая, с красными от недосыпа глазами облегченно присела на краешек расшатанного сидения в дребезжащем и радостно звенящем трамвае. Вокруг пело и звенело от нежданно- негаданно, захватившей в объятья весны. Очерствевшая душа не отзывалась. Старая, одинокая женщина с суровым выражением посматривала, как за пыльным окном трамвая менялись асфальтированные улицы городка, как прохожие осторожно обходили первые весенние лужи...
Вспомнилась родная деревня, в которой прожила большую часть жизни. Фельдшерский пункт - её второй дом, радостные, приветливые лица односельчан. Вспомнила первые звенящие, кристально-чистые ручейки с увала до речки, стайки весёлых воробушков радующихся весне, первую пробивающуюся зелёную травку, лёгкое дыхание земли. И запах, чудесный запах весны! Разве, здесь в городе так весной может пахнуть? Невольно улыбнулась.
Жить бы там да жить! Только в деревне ничего не держало. Отец с матерью похоронены далеко: отец – в Белоруссии, мать в далёком Подмосковье. Унесла война нежданно-негаданно, а назад не вернула. Тётка, добрейшей души человек уехала на Урал вместе с вернувшимся с фронта инвалидом-мужем. Звала с собой, но не хотелось бросать отчий дом, да и работа, после окончания медицинского училища деревенским фельдшером была по душе.
Неудачный роман с приезжим студентом из города на лето отдохнуть в деревне закончился появлением на свет красавицы доченьки Иришки. Молодого ловеласа и след остыл, и не знал парень о появлении такой красотулечки. Исчез из жизни, а счастье осталось. И жили, дочка с мамой душа в душу до самого окончания школы.
Поехала в город поступила в медицинское училище. Да вот незадача - влюбилась до беспамятства в молодого парня бывшего детдомовца. Рванули по комсомольской путёвке на БАМ. Письма шли регулярно радостные - наполненные счастьем.
Только счастье не вечно. Декабрь. Холода. Открыла Петровна конверт, прочитала, и сердце сжалось в комок. Мужа Иришкиного на лесоповале сосной насмерть придавило. А дочка на девятом месяце беременности. «Мамуля не волнуйся. Расчёт за Сашу получу, девять дней отведу и к Новому году буду!»
Вот уж и декабрь на исходе, а доченьки нет и нет. Изволновалась, извелась, места себе найти не могла. Отправила телеграмму на прежнее место работы супруга дочери. Ответ честь по чести. Так, мол, и так - такого то числа рассчитали, такого то отправили поездом и номер указали и вагон. Бросилась Петровна в милицию, написала заявление. Днём и ночью по комнатам металась, места себе, не находя. После рождественских праздников привезли в город на опознание. Она - доченька милая. Умерла от сердечной недостаточности. Нашли через две недели в сугробе недалеко от станции. Про ребёнка неизвестно. Понятно, что был, а вот куда делся? Заявления, запросы так ни к чему и не привели. И разум помутился, и жизнь смысл потеряла.
Похоронила доченьку на городском кладбище, сняла себе комнатку неподалёку. На работу устроилась в городскую больницу. И все интересы с этого дня: больница, могилка дочери и служба в маленьком храме неподалёку.
Двери трамвая распахнулись, запрыгнул белобрысый весёлый паренёк с синими ясными глазами. Такими синими и ясными как у любимой покойной Иришки. Остановился возле, схватился крепко за поручень и стоит, покачивается в такт движения трамвая. Осмотрелся по сторонам – мест свободных нет. Сумку спортивную на пол поставил. Стоит, качается из стороны в сторону нет-нет, да и заденет коленкой твёрдой Марью Петровну. А характер у неё тот ещё! Палец в рот не клади!
-А что это паренёк шатаешься из стороны в сторону? Пьяный что ли? Или ноги молодые не держат? Не старый вроде, а на ногах не стоишь! Синяк настучал, а не замечаешь! Может, ещё и на коленки ко мне? Вот до дому доберёшься мамке на коленки и садись! Не задевай! - громко на весь трамвай выпалила... А про себя подумала: «Что творю старая? Крыша видимо едет!».
Паренёк смутился, покраснел (другой послал бы бабку, куда подальше)
-Уж бабуля извини, если обидел, Только была бы у меня мамка, я б её всю жизнь на руках носил. Всё бы для неё делал. Детдомовский я. А что стою некрепко - просто без ноги на протезе не привык ещё! Маленько попривыкну, еще и танцевать научусь. Я по природе стойкий. Прости! Приподнял штанину, а там протез. Наклонился за сумкой, куртка распахнулась, на груди кроваво блеснул орден «Красной звезды». Из трамвая вышел и рванул, куда глаза глядят. Слёзы от обиды текут по щекам.
Что-то оборвалось в душе у Петровны. Вдруг, этот белобрысый синеглазый мальчишка стал по настоящему родным и близким. Давно уже так не бегала. Догнала. На колени упала. Кляла себя старую и глупую на чем свет стоит. Слёзы у обоих из глаз лились ручьём, Провожал Колька до самого дому. И она, столько лет хранившая в себе боль и страдания, накопленные за годы, никогда и ни кому не рассказывавшая неожиданно для себя открылась перед ним.
Уговорила-таки зайти на чашку чая. Колька, неожиданно для себя, с радостью, согласился. В комнате было светло и уютно. На окнах занавесочки вышитые крестиком. В уголке иконка святого Николая Чудотворца. Чайник закипел. Петровна засуетилась стол накрывать. Блюдечки, чашечки, ложечки. Вытащила из шкафа альбом с фотографиями. «Вот оно всё моё богатство, что по наследству от родителей досталось – этот альбом, да вот ещё и ложка прадеда, он её сам отливал. Мастер был на все руки. Теперь такую тяжеленную не встретишь. Сейчас с нержавейки да с алюминия. Одна осталась - вторая с доченькой Иришкой пропала!» И выложила на стол старую оловянную ложку. Колька удивленно смотрел на нее. Рванулся к спортивной сумке…
« До чего же здесь в родной деревне, в родительском доме, светло и привольно!» - думала Петровна, поглядывая за двумя проказниками правнуками, кувыркающимися на зелёной травке перед домом. «Молодежь на работе и я при деле».
В светлой гостиной со старинного образка хитро прищурившись, одобрительно поглядывал Николай Чудотворец, а перед ним на вязаной ажурной салфетке лежали две большие, потёртые временем оловянные ложки…