Я стянул колючей проволокой твой рот, те вяленые устрицы, приникшие к роднику 20 лет назад. И ты согласилась прийти сегодня, посмотреть на чудесных бабочек, застыла в дверях, и юбка, дурацкая юбка ощетинившаяся фиолетовой махрой, как карета из прошлого, сухая, вязкая, шизофреническая, топь, болото, глухота, продавленная с двух сторон, тугая на все отверстия. Повторяй это, слышишь, повторяй! Все, каждое слово! Как я повторял твою биологию, оставался после уроков, я помню, помню тебя и жаркий май, ты стояла, Вера Михайловна, подрагивая своим мясом, как цветок или трава. У твоего предмета не было смысла, не было отправителя и получателя, буддийская, схоластическая пустота – я осознал это много лет, став биологом, но до сих пор со мной бесконечный май, и узоры пыли на стеклах, поглоданные корешки книг, шагреневая кожа географической карты, доска-гейша напудренная мелом, скрипящий выпавший зуб указки, и ты, Вера Михайловна, ты… Кто такой Дарвин? Никто, четыре макаки, идущие в вечность друг за другом, в ворота черного гнозиса, и теперь ты понимаешь это, лежа на полу, бессмысленно раскинув ноги, обсосав леденец боли, но ничего, скоро в толще твоих чувств прорежется маленькое косое окошко, и оттуда выпорхнет удивительное насекомое. Все исчезнет, только твой рот, в прибоях слюны скажет о том, что ты перестала быть, вздрогни пальцем, пошевели веком, покажи, как когда-то показала мне этот родник. Да, и он тоже. Ты знаешь, Вера Михайловна, когда человек умирает, его тело выпускает на волю маленьких нежных бабочек. Ими забиты мои аквариумы и клетки, их я продаю, спасибо твоей биологии, спасибо тебе, Вера Михайловна. Открывай окно, открывай рот, скоро они появятся!