(часть 3)
Утром, мучаясь головной болью с перепоя, решил Иван зайти, проведать дружка любезного Сидора. На удивление, калитка у Сидора была закрыта на крючок изнутри.
– Ой, что-то с Сидором неладно, – подумал Иван, свесив гудящую голову через низенькую калитку.
Взору его предстала интересная картина. Любезный друг Сидор, сидел на покосившемся крыльце, обхватив кудлатую голову руками и, покачиваясь, что-то сам себе рассказывал. А рядом сидели два гуся: один серый, другой белый и тихонько лопоча на гусином говорке, делились новостями о чем-то своем гусином.
Сняв крючок с калитки, Иван привычным движением достал из внутреннего кармана, весьма потрепанного пиджака, заветную бутылку с белесым содержимым, купленную нынче утром у соседки бабки Марфуши на остатки пенсии, смело вошел во двор. Прислушался к бормотанию друга своего любезного Сидора и понял:
– Все! Кончился дружок! Белочка треплет его, белочка! Нешто нормальной голове такое померещится.
– Сидор! – кинулся к другу Иван. – Сидор, давай вызову скорую! Где ж ты так наклюкался пьянь серая. Теперь все, кирдык тебе. – Выговаривал Иван другу сердечному слова заботы, а про себя думал, что дружок его гад и предатель, где-то втихаря напился сам. А вот он, как порядочный, последнюю косуху к другу принес, сам втихаря пить не стал.
Сидор поднял на Ивана глаза, под одним из которых расползался зеленовато-желтый синяк, разбитая губа и свернутая скула дополняли итоги состоявшейся где-то попойки с предсказуемым окончанием. На удивление глаза Сидора были трезвы, и вероятно по этому случаю, растеряны.
– Не пил я Иван, не пил. С той ночи, как от тебя возвращался с посиделок да разговоров приятных, домой шел. Вдруг впереди разверзлись небеса, сверкнуло что-то и чувствую, кто-то тянет меня вверх. Хотел удрать, сопротивляться стал…, да меня башкой об столб треснули, разлучили душу мою с телом и забрали ее многострадальную к себе.
– И что же было дальше? – заинтересованный Иван присел рядом с другом.
– А была там скверна и страх божий. Со всех сторон забор, высоченный с кустарником, а внутри пустыня и где-нигде кусты чуднОй травы какого-то синевато-серого цвета. А меж ними куры ходят огроменные, выше меня ростом.
– Ага! – подумал Иван, – для тебя огроменные. Ты-то сам шибзик, метр двадцать в шапке на крылечке. Ну, а дале–то что? – уже вслух поторопил Иван друга.
– И подумал я, вот бы нам таких курей развести, да яйца и курятину продавать. Вмиг бы разбогатели. И возни не в пример меньше, чем с бычком, будь он неладен. Совсем меня разорил. Куры-то, ходят по огороду, землю разгребут да клюют червяков и другую живность земляную. Никакого ухода за ними не надо.
– Дак, эт-та тебя нелегкая занесла к Виктору на ферму? Он разводит этих страусов африканских, а яйца в ресторан в области продает. Яйца у них до килограмма весом и стоит одно, бабка Марфуша говорила, аж пятнадцать-двадцать долларов.
– Что ж ты раньше молчал, друг мой любезный? На бычка заставил потратиться, а тут деньжищи дармовые рядом бегают. Кура, она хоть русская, хоть африканская, все одно, как и бабы, дура! Червяка найдет, да яйцо и снесет, никакого уходу да куча приплоду.
Посоветовались друзья разлюбезные и решили: бычка продать, козу Настю в забой отдать, пенсии сложить да курей африканских купить.
Продал им Виктор по-соседски недорого двух курей и петуха. Да, забирая деньги, с усмешкой сказал, что домой покупку они сами доставлять будут.
– А что их доставлять?! Хворостину в руки и пойдут как миленькие. У Сидора от жадности руки колотились, в голове мутилось, мысли путались. Все подсчитывал прибыль великую задаром полученную.
Вывел Виктор стадо маленькое за ворота и ушел. А Сидор с Иваном стали стадо обретенное домой гнать. Кабыздохи деревенские от лая осипли, куры сельские да гуси в обмороке валяются. Совсем уж близко к Сидорову дому пригнали свое стадо друзья. Да узрел петух окаянный под два метра ростом, что гонит его чужой в одежде незнакомой, да еще на даму сердца его большой любовью занятое, чем-то длинным замахивается. Развернулся и тыкнУл его головой. Не сказал Виктор дружкам, что самцы территорию свою строго охраняют, а на обслугу памяти не имеют и гонят со своей территории всех в незнакомую одежку одетых. Сам-то Виктор завсегда в синей куртке, цветом, любимом страусами, ходил. А тут-то, мало что запах от гонителей исходит такой, что в пустыне любимой задохнуться можно, еще и цвет подозрительно-серый, песок напоминает, а голову не сунешь – песок звуки издает пронзительные, даму сердца пугающие. Того и гляди яйцо потеряет. Совсем озверел самец страусиный. На бегу развернулся, голову в поисках песка наклонил, глаза, величиной с мозг, пошире выкатил и двинулся на обидчиков. Куры двухметровые остолбенели, ножонками перебирают, на помощь любимому решили двинуться. Поняли тут Сидор с Иваном, что настал их последний день. Как очутились в Сидоровой развалюхе и не упомнят. Воду хлебали, как волк в мультике кефир из бутылки. К Виктору только на другой день за деньгами пошли. Да не вернул им Виктор ни копейки. Сказал усмехнувшись, что, мол, сами виноваты, страусы запахов резких не выносят. Опять остались бедолаги и без денег, и стада волшебного лишились. Вот, если бы Виктор сам стадо волшебное к ним пригнал, да в Настину козлиную загородку загнал, куры, известно дуры, но уже бы червей искали, да Сидорову казну пополняли. Горько вздохнули друзья, почесали головенки, по домам разошлись …. Тут бы сказке конец. Ан, нет. На день другой с утра ….
http://www.proza.ru/2012/02/11/1881 - часть 1
http://www.proza.ru/2012/03/27/36 - часть 2