Морем

Елена Майка
Предыстория.

Однажды я прочитала письмо. В назначенное время, я уверена, эти два человека встретились. А не отправиться ли мне в будущее, чтобы увидеть, как они там?
***
«Дорогая Арлин,
я обожаю тебя, милая.

Я знаю, как тебе нравится это слышать, но я пишу не только для того, чтобы порадовать тебя. Я пишу потому, что это наполняет теплом все внутри меня. Я не писал тебе ужасно долго — почти два года. Но я знаю, ты ведь простишь меня, упрямого прагматика. Я думал, нет никакого смысла писать тебе.
Но теперь, моя дорогая жена, я знаю, что должен сделать то, что так долго откладывал и так часто делал в прошлом. Я хочу сказать, что люблю тебя. Я хочу любить тебя. Я всегда буду любить тебя.

Умом мне сложно понять, что значит любить тебя, после того как ты умерла, но я до сих пор хочу оберегать тебя и заботиться о тебе. И я хочу, чтобы ты любила и заботилась обо мне. Я хочу обсуждать с тобой свои проблемы. Я хочу вместе заниматься разными делами. До настоящего момента мне это и в голову не приходило. А ведь мы могли бы делать вместе очень многое: шить одежду, учить китайский, купить кинопроектор. А сейчас я могу это сделать? Нет. Я совсем один без тебя. Ты была главным генератором идей и вдохновителем всех моих безумных приключений.

Когда ты болела, то беспокоилась, что не можешь дать мне того, в чем я нуждался, того, что тебе хотелось бы мне дать. Не стоило волноваться. В этом не было никакой нужды. Я всегда говорил тебе, что очень люблю тебя просто за то, что ты есть. И сейчас я понимаю это как никогда. Ты уже ничего не можешь мне дать, а я люблю тебя так сильно, что никогда не смогу полюбить кого-то другого. И я хочу, чтобы так оно и было. Потому что даже мертвая ты намного лучше всех живых.

Я знаю, ты скажешь, что я глупый и что ты хочешь, чтобы я был счастлив и не стоять у меня на пути. Ты, наверное, удивишься, узнав, что за эти два года у меня даже не было подружки (кроме тебя, моя дорогая). И ты ничего не можешь с этим поделать. И я не могу. Я ничего не понимаю. Я встречал многих девушек, среди них были очень даже милые, и я не хочу оставаться один, но через пару-тройку свиданий я понимал, что они для меня — пустое место. У меня есть только ты. Ты настоящая.

Моя дорогая жена, я обожаю тебя.
Я люблю свою жену. Моя жена умерла.

Рич

P. S.: Прости меня, пожалуйста, за то, что не отправил тебе это письмо, — я не знаю твоего нового адреса».
***
Тропинка, слегка заросшая травой, узкой лентой сопровождала прибрежную полосу. Море вздумало здесь наступать на возвышенную местность, отчего и возник обрывистый берег. Мы идем с намерением узнать, как  же устроен остальной мир, который мы с Лисом лишь издали видели через однажды открывшуюся дверцу в башне. Сегодня наш путь  морем. Вот он, поворот в гору, к башне; дальше берегом и к морю. Собственно, море всегда рядом, по правую сторону от тропинки. Пока нас с морем разлучает преграда -  высота, но это ненадолго. Тропинка скользнула вниз. Лавируя между валунами, мы продвигаемся к нашей цели. Корабль ожидает, стоя на якоре в затишной бухте. Любопытство торопит нас скорей взойти на борт и отправиться в путь. Но нет. Остановимся. Помедлим. В таком деле как путешествие ценна не только конечная точка следования, но и сам путь. Отдохнем. Не подумайте, пожалуйста, что отдых - это покой. Отнюдь. Отдых - это впечатления. Памятуя об этом, мы с Лисом уселись на плоский камень и осмотрелись.

 Солнце всходило над горизонтом. В его лучах море предъявляло все оттенки голубого, которые прежде скрывались под маской однотонно- серого.  Утренний сумрак постепенно рассеивался, прозрачный  воздух наполнялся дневными звуками. Новый день вступал в свои права. Небольшая стая птиц, выстроившись клином, промелькнула вдали над горой и в мгновение ока скрылась из вида. Блики от яркого солнца, вероятно, воздействовали на сетчатку глаза, оттого и почудилось, будто птицы в стае были нелепого оранжевого цвета. Сосновый лес у нас  за спиной  высоко на склоне  над обрывом  стоял мрачной стеной. Мы знали, что где-то там, в лесу находится башня, из которой открывается вид на прекрасную долину.  В долине покой и мир от края и до края. Однажды нам с Лисом довелось из приоткрывшегося окошка в башне взглянуть на тот мир, мир будущего, который в назначенное время распространится на всю планету.  С тех пор мы уверены, что  все наши нынешние беспокойства и страхи всего лишь временная иллюзия, которая рассеется так же, как утренний туман.

   Топ-Топыч помог нам добраться до парусника без особых хлопот. Удобно иметь в команде летающего Медведя.

   С борта корабля мы еще раз осмотрелись по сторонам. Лес с нынешней точки обзора выглядел не так уж печально. Солнечные лучи проникая  вглубь, выявляли, что он был не так густ, не так сумрачен, как это казалось  с берега.   Вещи, оказывается, бывают великими или малыми, смешными или страшными не только по их абсолютным величинам  или свойствам, а всего лишь по понятиям каждого. Иными словами: " Ну, это как посмотреть".

   Мы снялись с якоря, пошли курсом на восток, потом на северо-восток вдоль берега. В бортовых огнях не было надобности по причине яркого солнечного дня. Да и кому здесь было сигналить: мы уже входили в промежуточные воды.

   Лис занял свое место на носу судна;  я опять видела только его спину и хвост. Топ-Топыч развалился на юте. Мне, как всегда, досталось самое трудное - рулить.
Вход в назначенную нам бухту со стороны моря был виден только из одной точки, да и то только  под определенной углом. В этой точке парусник остановился.

  Цвет морской воды здесь светло-зеленый.  Вероятно, глубина не очень большая,  песчаное  дно как на ладони. Хотя при такой прозрачности  она могла быть и по максимуму -  метров  восемьдесят. На большую глубину даже при идеальной прозрачности взгляду не проникнуть. Собственно, глубина именно сегодня меня не очень интересует. Лис контролирует наше направление и не позволяет мне отвлекаться на  то, что достойно, безусловно, внимания, но не сегодня. Однако, он не может возразить против моего желания окунуться в спокойную морскую гладь.   Мы переходных водах, и здесь я  все еще могу быть   не  только созерцателем, но и участником  событий. Отплыв от судна на некоторое расстояние ,  я  рассматривала горизонт: безбрежные просторы справа и слева, впереди и сверху. Лишь сзади был виден берег. Невысокий холм , затем гора, а между ними едва приметный вход в заветную бухту.   Я перевернулась на спину, закрыла  глаза и тут же   ощутила себя частью мирового океана. Вода обволакивала мое тело, убаюкивала, укачивала, а то и пробуждала внезапными брызгами  от моих же неосторожных движений. Иногда я уходила на глубину и там встречала сопротивление соленой воды, стремящейся вытолкнуть меня на поверхность. Мне  очень хотелось встретиться с обитателями здешних вод: с креветками или  морскими коньками . Или увидеть  спинорога  пикассо. Странного вида рыбка, конечно, но очень красивая. Однако , не сегодня мне исследовать море и его обитателей. Сегодня у меня есть цель.

  Задумавшись,я на время упустила контроль над окружающей действительностью. Плот возник возле меня как бы из ниоткуда.
 Я уже упоминала, что моей преобладающей эмоцией является страх? Испугаться, разволноваться я могу из-за чего угодно: из-за того, что есть на самом деле или же из-за того, что я   сама себе придумала. Причем, размер   страха совершенно не зависит от того надуманный он или имеет реальные причины. Надуманный даже весомее. Реальному страху я могу сопротивляться логикой. Надуманный - подпитывается невежеством. "В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх. Страх же сковывает, поэтому тот, кто испытывает страх, не достиг совершенства в любви". В той земле, куда мы направляемся страх - это эмоция-атавизм. Лис сидит на носу, не оглядывается. И глазом не моргнул, и ухом   не повел,  и хвостом не дрогнул.   Он всегда смотрит вперед, особенно сейчас, когда мы уже приблизились к бухте.  У меня так не получается. Я часто озираюсь по сторонам. "Но мне же еще возвращаться,"- легкокрылой бабочкой пролетела мысль-отмазка. "А в нашем мире без страха никак нельзя,"- дружным хором подхватили мысли из клана Тормозных.
 
  Топыч, как всегда, неподражаем. Перевалился наполовину своего объема через борт и в упор рассматривает плот. Понимаю  Топыча : есть на что посмотреть. Плот состоял из девяти бальсовых брёвен длиной более десяти  метров, сложенных так, что у плота был острый нос.Конструкция оснащена прямоугольным парусом, кормовым веслом и двумя параллельными рядами швертов (досок, торчащих из дна плота вниз и исполняющих роль и киля, и руля). Хорошо ухоженный, будто только что сошел со стапелей. По старой памяти я назвала плот его прежним именем « Кон-Тики».Сколько же он миль прошел под парусом и в шторм и в штиль? А выглядит как новенький. Сразу видно, что у того, кто о нем заботится в голове полный порядок. А раз так, то на него можно положиться. Не вступая в дискуссии и обсуждения, капитан  поднимается на наш борт и  уже готов  провести нас в бухту. Лоцманом мне сегодня не бывать. Это очень правильно. Много бед может произойти  там, где рулить позволяют непрофессионалам.  Как, например, в семье, когда руководить начинает женщина. Если бы сегодня на борту не было лоцмана, я бы тоже взялась сама управлять, но за исход путешествия не поручилась бы. Наш менталитет? Женщина более активна, решительна и ответственна? Не спорю. Но все эти замечательные качества, вместе взятые, не заменяют навигатор, вложенный в Y-хромосому.  ХХ-хромосомы в капитанской будке  благополучно ведут судно в штиль, а что произойдет  в шторм или вблизи рифов? Не знаю. Может и пронесет. Вырулит. Хочется пожелать им, семьям, где капитан женщина, благополучия. Топыч  сейчас занят, а я, оставшись  на время  без фантазии, размышляю вот таким образом.

   Топычу  есть на что посмотреть. Дерево бальса, из бревен которого сложен плот, имеет уникальную древесину. В сухом виде она мягче и легче пробки. Если на берегу мы увидим бальсу растущим, хотелось бы познакомиться с этим растением поближе.

   Топ-Топыч взглядом просится на плот. Ему недостаточно созерцать издали. " А зачем тогда все остальные чувства, если использовать всего одно?"- его жизненное кредо. Фал ему в лапы. Топыч мигом перемахнул через борт, плюхнулся на плот и мгновенно закрепил конец на носу, без лишних вопросов. У него вообще лишних вопросов никогда не возникает. Я думаю, что это от того, что он с кланом Тормозных  мыслей  в конфликте. Они его как огня боятся. Вопросов у Топыча  обычно много. Больше, чем у нас всех остальных вместе взятых. Но все его вопросы в тему, и нам с Лисом в помощь. Памяти от всех этих вопросов толку, конечно, никакого, но она с нами в команде бескорыстно. Ничего от нас не получает, а отдает много. Пока ее еще не отшибло от нашей команды, пользуемся.

   Расположились. Лоцман в капитанской рубке. Лис на носу. Топыч на плоту. Я на юте. Почему я не с Лисом? Не всматриваюсь вперед? Я считаю, что на юте обзор лучше. Смотрю, озираюсь по сторонам, прошлое вспоминаю, в прошлом копаюсь, на сегодняшнее обижаюсь, а если повезет и найдутся свободные уши, то и пожалуюсь с упоением.

   Чувствуете? Это вокруг меня бабочки-отмазки летают. Навевают. Бывает, займусь чем-то полезным, взгляну вокруг, а их налетело видимо-невидимо. Я их немного изучила. Называются данаиды монарха. Такие с характерным рисунком на крыльях: чёрные полосы на рыжем фоне. По краю крыльев проходит широкая чёрная кайма с белыми пятнами. Достоверные сведения, из википедии: «в центре задних крыльев у данаид находятся участки, в которых происходит выделение феромонов». Вот оттого они и манят к себе феромонами, не оторваться. Мысли-отмазки!  Их так приятно думать, комфортно, уютно. Лежишь себе на диване и думу думаешь: "Я сделала все, что могла... меня никто не понимает... меня никто не жалеет... мне никто не помогает". Наслаждение. Только извращенное. Мазохизм называется. Это когда тебе лежать на гвоздях больно, но рукой не пошевельнешь, что бы гвозди из под себя  взять и выбросить.

  Лис рявкнул. Интересно, это мне? А, нет, Память откликнулась. Они с Лисом друзья. Память часто пускает его в осенний лес побегать, сил набраться. Память  включила кино. Старое. Не дублированное. Слышу только:" Pick up your ass and do it" . Что бы это значило?. Я не поняла, но  бабочки- отмазки вмиг разлетелись.

  Вход в бухту не широк, но опытный лоцман без труда проводит судно в узкий морской залив. Я перебралась с юта на нос; достаточно озираться по сторонам . И, надо сказать, что быть вперед смотрящим намного интереснее, чем назад оглядывающимся. Прямо по курсу длинная изгибающаяся гавань меж крутых берегов . Левый берег я не могу рассмотреть. Мой ум молод, мозг не вместителен, я не могу объять необъятное. Возможно, что левый берег - это одно из моих следующих путешествий. Интуитивно я догадываюсь, что левый берег - это буферная зона между нашим миром настоящего и Новым Миром будущего. Сегодня же левый берег скрыт от меня легкой дымкой.

  Право по борту тянутся отвесные скалы. Знаете, как на срезе ствола дерева мы наблюдаем годовые кольца, так на срезе берега залива мы увидели слои, тысячелетиями формировавшейся земной поверхности.

  В  период названный мезозоем континенты практически полностью приняли современные очертания. И с тех пор море всегда и везде вело вековую борьбу, наступало на сушу, обрушивая , размывая земную твердь. На одних участках море разрушало берега, затопляя прибрежные территории. На других — вода отступала, обнажая отмели, образуя новую полосу суши. Там , откуда я родом, за огромные промежутки времени — тысячи, миллионы лет — очертания береговых линий менялись очень значительно. Порой на месте морского дна поднимались горы, а на месте разрушенных гор расстилалось море. Но и за более короткие интервалы времени морские берега изменялись подчас неузнаваемо. Иногда для этого достаточно было, увы,  одного мощного тайфуна.

  Здесь же , на обновленной земле, даже суша и море прекратили сражение за власть и смирились в отведенных им пределах.

  Обрыв местами подходил к самой воде, а местами отступал на некоторое расстояние, позволяя образоваться песчаному пляжу в форме раковины жемчужницы
 
 Море успокоилось в своих берегах. Было бы любопытно понаблюдать, что происходит во время естественных приливов и отливов, вызванных влиянием Луны.  Физику процесса мне еще предстоит изучить. Одно несомненно:  как бы не происходило взаимодействие двух стихий, мир является его результатом. Я все больше начинаю постигать смысл понятия мир. Здесь мир проявляется, как содружество на основе взаимного уважения к интересам друг друга. Вы скажете, какое уважение между неодушевленными? Морем и землей? Да, у них нет разума, и не сами они благоустроили свое сотрудничество. Но велик и обширен разум Того, кто организовал их союз.

  Песчаный пляж невелик и изящно обрамлен выступающими с обеих сторон крутыми склонами берега. Думается, что продвигаясь вперед, за поворотом мы обнаружим еще один камерный пляж, затем другой, третий...

 Пока мы здесь, я хотела бы пристальнее вглядеться в берег. Он отвесен только по центру пляжной раковины, а справа и слева склон хотя и крут, но покрыт растительностью. В основном это кустарники. Ожидала ли я здесь увидеть вечноцветущие? Наверное, да. Если бы я писала фантастику, то  расписала бы придуманное изобилие именно цветущих растений. Мне не приходило в голову подумать о  запахе, сопровождающем цветение. Я была похожа на женщину, мечтающую вылить  на себя литр французских духов и рассчитывающую  именно таким образом порадовать окружающих.

 В реальной жизни  цветущих кустарников было не много. Сплошная зелень покрывала склоны. Присмотревшись , я увидела на границе между отвесной стеной и  зеленым покровом склонов , как справа, так и слева лестницы , ведущие  наверх. Похоже, что ступеньки были вырублены в горной породе, но потом обложены деревом, отшлифованы и покрыты составом, придающим поверхности ступеней шероховатость, защищающую от скольжения на случай тумана  или  дождя. Мой взгляд , исходящий из ума инженера, обученного в этой системе вещей,  искал необходимое сопровождение   любой лестницы - перила. Перила крайне необходимы, если пониматься и спускаться придется пожилому или нездоровому   человеку. Это у нас. А здесь "... никто из жителей не скажет: «Я болен». Народу, живущему в той земле, будет прощён его грех." Для здорового крепкого человека подняться по этой лестнице не составит труда. А изгибы ее траектории таковы, что упасть-то и некуда.
 
  Песчаный пляж напоминал мне раковину жемчужницы не только формой. Мелкий светло-желтый песок состоял из почти чистого минерала кварца и отдаленно напоминал перламутровый слой моллюска. Увижу ли я жемчуг?

  Мощные всплески, вызванные резкими движениями двух пловцов, побеспокоили Топ-Топыча. Медведь спал, спокойно растянувшись на плоту. В этом краю моя фантазия - мой летающий Медведь, отдыхает. Брызги морской воды, попали на мохнатую шкуру Медведя, и он встрепенулся,  приоткрыл глаза, но тут же закрыл, не выдержав конкуренции с реальностью, в которой мы оказались.

  Пловцы вышли на песчаный берег и неспешно двинулись к левой лестнице. Я узнала обоих. Один, тот, что немного ниже ростом - придумал  Нарнию. Второй- с густой каштановой шевелюрой, один из создателей некоего изделия, да не будь оно помянуто в этой земле.

  На первой же площадке их пути разошлись. Клайв  Льюис свернул направо. Туда, где в зарослях барбариса виднелся деревянный дом. Ричард Фейнман поднялся все той же лестницей немного выше, до следующей площадки. Его дом, по всей видимости, большей частью располагался внутри скалы, и лишь небольшая его часть выступала на площадку и была видна постороннему глазу. Ричард прошел под навесом и скрылся внутри  помещения. В это же время из другой двери, расположенной чуть левее, под этим же навесом, на площадку вышла женщина. Я знала, что ее зовут Арлин.

  Арлин была одета в легкое  светлое  платье свободного покроя. На плечах накинута тонкая шаль. Пастельные бежевые тона одеяния удачно гармонировали со свежим румянцем на щеках Арлин. Женщина подошла к краю площадки и облокотилась на деревянную балюстраду.

 Склон по левую руку от Арлин был густо засажен низкорослым, стелющимся можжевельником. Можжевельник испаряет невероятное количество фитонцидов, очищая воздух. Не оттого ли мне здесь так легко дышится? Латинское название этого растения (лат. juniperus), по одной из версий, происходит от joini-parus «дающий ветви, пригодные для плетения». А не из этого ли замечательного растения сплетена мебель на террасе у Арлин? Столик и несколько кресел в глубине площадки, не сразу бросились в глаза, слегка укрытые лианами цветущей глицинии. Светло-лиловые кисти спускались каскадами, драпируя этот уютный уголок.

  Арлин смотрела в морскую даль. Высота, на которой находился дом Арлин и Ричарда, позволяла увидеть весь морской простор от края и до края. Невысокая гора напротив, что являлась левым берегом нашей бухты, не создавала преграды для ее взора. Лишь при желании можно было, опустив взгляд, увидеть ее с террасы. Возникало ли такое желание у Арлин, я не знаю. Я давно поняла, что тот холм, что от нас по левому борту населен воспоминаниями о прошлой безвозвратно прошедшей для них жизни. Для желающих предаться воспоминаниям не составит труда переплыть через бухту и погулять по холмам и оврагам, которые соединяли наш мир, прошлый для них, и их мир, будущий для нас. Но много ли таких желающих, и как часто они наведываются туда, я не знаю.

 Взгляд Арлин был устремлен вперед и слегка вверх. Возможно, она говорила сейчас с кем-то в своих мыслях. Я могла видеть глазами Арлин, слышать то, что слышит она, но ее чувства не были мне открыты. Я лишь осознавала, что внешняя хрупкая оболочка этой женщины содержит внутри себя сконцентрированную энергию величины намного большей, чем та, что однажды была выпущена на свободу усердием ее мужа и его коллег по той жизни. Возможно, Ричард смог бы провести аналогию между силой души и силой, сконцентрированной в атоме урана, применяя известные ему физические и математические термины. Я не берусь. Я так же не берусь фантазировать на тему: смотрит ли Ричард на тот холм. И что он видит, если смотрит?
 
  Мой бурый Мишка, моя фантазия, крепко спит, прикрыв когтистой лапой черный нос. Лис, моя цель, моя перспектива, уже соскользнул с судна и ушел в горы. Здесь он дома.  Я осталась одна и внезапно почувствовала сильный голод. Мое физическое тело требовало срочной энергетической подпитки , например,  в виде чашки кофе и пары бутербродов.

 Я спустилась в кают-компанию. Тур Хейердал был занят  и даже не взглянул на меня. Он и еще несколько человек  склонились над столом , оживленно переговариваясь. Такое увлечение беседой меня весьма заинтересовало и я, на время оказавшись свободной от строгого взгляда Лиса, забыла о своем первоначальном намерении: пойти поесть. Я протиснулась между мужчинами. Никого из присутствующих в кают-компании, кроме Хейердала, я не знала. Ну разве что Жюль Верна, который, впрочем, не участвовал в беседе, а сидел в кресле  и  читал книгу. Незнакомые мне мужчины имели смуглый цвет кожи и слегка раскосый разрез глаз. Полинезийцы? Может быть. Не знаю. Мне никто ничего не объяснял.  Для исследования окружающей действительности у меня были только  свои инструменты познания: зрение, слух и пр. , сложенные в ящичек соображения .

  Топ-Топыч зашевелился,  и я предположила, что Хейердал и полинезийцы-мореплаватели обсуждают новую модель судна для кругосветного путешествия. Лучше бы Топыч крепко спал и не позорил меня своим бредом. Здесь все не так. В этом мире   для моей фантазии самое место в глубокой спячке. Энергичное обсуждение вызвал, лежащий на столе проект нового конструктора для детей. Я удержалась от нелепой вставки " всего лишь ". Всего лишь конструктор? Всего лишь для детей? Почему созданием детских игрушек занимаются мужчины, мужественные и отважные мореплаватели?

 Да. Моему мышлению следовало бы совершить кругосветное путешествие и преобразиться, расставив приоритеты предполагаемых проектов несколько иначе.

 В ту же минуту очень захотелось посмотреть название книги, над которой до изнеможения смеется Жюль Верн. Но чувство голода все же напомнило о цели моего присутствия здесь: очень кушать хочется. Я перешла на камбуз и поискала взглядом, что бы такое съесть. Подходя к буфету, я представляла себе изобилие разнообразной пищи и выбирала мысленно: бутерброд с маслом и сыром? Творог со сливками и свежей клубникой? Яблочная шарлотка? Пирог с ананасами? Шоколадное суфле? "Спать, Топыч, спать, мой хороший". Лучше открыть дверку и выбирать из того, что есть, а не витать в облаках. Упс. Изобилие Нового Мира, оказывается совсем не в изобилии и разнообразии продуктов, услаждающих наш вкус. Сколько мне еще удивляться своим атавизмам в мышлении? На полках ровными рядами были выстроены брикеты, спрессованных сушеных плодов. Я взяла один из них и вскрыла упаковку. Плитка  отдаленно напоминала наш шоколад. Такое же разделение на квадратики. Цвет, выбранной мной  плитки  приятного кофейного цвета с вкраплениями орехового и фисташкового.  Возможно, сведущие   в кулинарии специалисты приготовили бы из брикета нечто оригинальное. Я  же  не смогла придумать ничего, кроме того, что отправила  непосредственно  в рот фрагмент этого брикета. Вкус изумил меня необычностью сочетания. Это было не сладко, не кисло, не вязко, не твердо и не хрупко. Одним словом, это было восхитительно. И весьма сытно. Утолив первый голод, я уже более спокойно и рассудительно смогла рассмотреть упаковки. На каждой из них были рисунки и надписи. Рисунки изображали фрукты, а надписи -  процент содержания  каждого из них в общей массе и диаграммы. В диаграммах я не вполне разобралась. Уловила только общий принцип. Там указывалось, сколько именно рекомендуется употребить данного продукта для нормального энергетического обмена. Ну что ж. Вкус изумительный, калорий достаточно, посуду мыть не надо. Можно возвращаться в кают-компанию.  Интересно все же,  какая книга вызвала столь бурный восторг Жюля Верна?

  В кают-компании шумно. Жюль Верн подключился к обсуждению новой программы по разработке детского конструктора, связанного с морскими исследованиями, физикой моря  и животным миром всемирного океана. Я так поняла, что обсуждаются модификации модулей для разных возрастов. Пока мужчины заняты, у меня есть прекрасная возможность заглянуть, что же с таким интересом читал Жюль? Раскрытая книжка оставлена на столике. На полях пометки . Чаще встречаются записи типа:" Вот молодец!  Ну надо же было такое придумать!"  Иногда: " Что за бред?" Мое любопытство разгорается все сильнее. Название книжки я читаю на обложке: «Двадцать тысяч льё под водой». Столь бурный восторг может быть был оттого, что он впервые встретился с этой книгой в качестве читателя? Наверное, не было у него времени прежде, что бы читать свои книги. Спешил читать чужие и писать свои. Вот, наверное, оттого читает и радуется как ребенок. На таком подъеме точно посоветует разработчикам развивающей программы что-нибудь дельное. А мне пора наверх. Арлин скоро заступать на смену. Я не хочу пропустить этот момент.

 Оказывается, я отсутствовала недолго.  Арлин отходит от балюстрады в глубь террасы. Привычным жестом она откидывает свисающие ветви глицинии. Она делает это так, как будто отодвигает шторы на окне. Живые ветви не будут смирно висеть на обозначенном им месте, как неживая ткань. Глициния возражает и сопротивляется. Арлин утихомиривает ее, обозначая пределы пребывания растения плетеным шнуром. Уголок, прежде прикрытый шторой из глицинии вовсе не так мал, как показался на первый взгляд. Ближе к стене, образованной зарослями можжевельника стоит диван с причудливо изогнутыми подлокотниками, заваленный вышитыми подушками. Чуть поодаль, ближе к стене дома - этажерка. Небольшой стол  и стулья возле него. Два кресла-качалки чуть поодаль. Вся мебель плетеная. Вот только материал не могу угадать. На привычную лозу не похоже. Слишком уж элегантно выглядит плетение. Может быть, правда, можжевельник? В нашем мире никто не стал бы возиться с подготовкой плетей из колючего растения. А здесь? Не знаю. Рассмотрю-ка я поближе изящные кружева спинок стульев. Умелая рука выполнила этот узор. И где-то я этот узор уже видела. Я оглядываюсь по сторонам в поисках подсказки. Ну вот, так и есть. Шаль Арлин, оставленная на спинке кресла-качалки, нежная и воздушная, но рисунок вязания гармонично перекликается с плетением на мебели. Неужели и то и другое выполнено одной и той же женской рукой? Я представила себе сколько усердия надо было приложить только лишь для подготовки материала. Невероятно, но я только теперь начинаю постигать смысл сказанного: " Люди будут строить дома... " Построить дом - это не только возвести коробку , оснастив ее окнами и дверью. Это нечто намного большее.

   Арлин накрывает на стол. С этажерки она берет посуду и салфетки, расставляет их на столе и ненадолго исчезает в дверном проеме. Передвижной столик, который она толкает впереди себя, возвращаясь, уставлен прозрачными кувшинами и корзинками. Арлин расставляет кувшины с напитками на столе, и мне удается разглядеть их более внимательно. Содержимое одного из них я бы назвала скорей супом, из-за того, что оно  достаточно густое. В корзинках хлеб. Но что это за хлеб!  Арлин режет его на толстые ломти, и я слышу хруст ломающейся корочки. Запах свежевыпеченного хлеба на время подавляет все остальные органы чувств. Я ничего не вижу, я ничего не слышу, я только ощущаю запах пшеничного, ржаного и какого-то там еще мне неизвестного хлеба. Арлин ставит на стол специи в небольших сосудах. Специи тоже пахнут, но очень нежно и ненавязчиво, дополняя основой запах – запах хлеба.
 
 Ричард выходит из дома. Может быть его привлек запах? А может быть просто настало время. Скоро Арлин заступать на смену. На руках Ричард несет девочку. Она совсем  еще  малышка.

 От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. Вы думаете, что это правило из математики? Не только. От перемены мест слагаемых, составляющих семью, не изменяется сумма любви. Малышка, похоже, и не заметила, как плавно перешла из рук отца в руки матери. Арлин перекинула шаль через одно плечо, обернула широкой ее частью ребенка, прижав девочку к груди, и завязала свободные концы вокруг пояса. Теперь мать и дочь составляли одно целое и совсем не утомляли друг друга. Семья приступила к обеду.

  Солнце стояло почти в зените. Легкие перья облаков укрывали землю. Жары не ощущалось. Свежий ветер приносил с гор запах хвои.

 Арлин с девочкой, укутанной шалью, вошла в дом. Пройдя через небольшой корриор, в который выходили дверные проемы из нескольких помещений, Арлин оказалась в просторной квадратной  комнате.  Стену напротив входа почти целиком занимали два окна с  широкими подоконниками. Через окна солнечный свет беспрепятственно поступал внутрь помещения. Во всю стену справа от входа – стенной шкаф. На полках множество книг. Мне всегда было любопытно взглянуть на книжные полки своих знакомых, особенно если это знакомство новое и мне хочется узнать, что же у человека внутри. Наполнение полок, как правило,  являлось  проекцией содержимого головы их хозяина.  Впрочем, как и рабочий стол. На огромном деревянном столе в комнате Арлин - бумаги с записями, рисунки, схемы. Множество рисунков. Наброски, готовые картины, эскизы.  Некоторые собраны  в папки,  некоторые разбросаны на столе . Состояние стола выражало  остановившийся на непродолжительное время творческий процесс, готовый в любой момент вновь забурлить, завертев в  круговороте  мыслей вихри идей, фантазий, образов, аллегорий, сравнений, наглядных примеров.

  Кто-то из фантастов, описывая будущее, придумал, что вершина цивилизации – это электронные приборы, выполняющие множество функций: писать тексты, рисовать, сочинять музыку. Абсурд. Если человек теряет живую связь с буквой, написанной собственной рукой, с живым словом, отражающим его чувства, он утрачивает связь между тем, что он думает с тем, что он делает. Если человек никогда не записывает свои мысли  для себя ли, для собеседника ли, то он теряет связь между тем, что говорит и что намеревается сделать. Именно это и произошло в нашем мире. СМС вместо рукописи, ТВ вместо чтения, смайлики вместо слов. Иллюзия дружбы  в виде общения в интернете с незнакомыми людьми. Возникло множество связей   между аккаунтами и одновременно разрушились связи внутри человека. Личность потерялась, перестав понимать, узнавать и принимать самое  себя.

 Арлин рисовала, писала, вышивала, плела, вязала. Я успела заметить множество ее работ внутри дома и на террасе. Вспомнить только лишь шнур, которым она подвязывала глицинию, подушки на диване, расшитый подол ее платья  или плетеные корзинки для хлеба и вышитые салфетки на столе. Все большие или малые по величине предметы, не броские, но функциональные служили таким вот аксессуаром, оформлением убранства жилища. Мир и покой отражался в этих предметах. Размеренность и художественный вкус. Терпеливое усердие. Гармония с самой собой и окружающим миром.

   Книжные полки Арлин в отличие от рабочего беспорядка на столе  в безукоризненном порядке. Отдельно -  ряды книг. Отдельно  - альбомы, рукописи, блокноты, папки с этюдами, выполненными карандашом и папки с готовыми картинами. Отдельно папки с эскизами на перспективу: плетения, вышивки. И опять книги. Одна из книг, привлекла мое внимание: «Руководство по деревообработке». Я не удивлюсь, если деревянная балюстрада на террасе тоже дело рук этой женщины.

   Тем временем Арлин садится в кресло перед большим монитором, установленным на стене, противоположной книжным полкам. Девочка спокойно спит, свернувшись клубочком на груди у матери. Арлин слегка отпустила узел на поясе, и шаль провисла под тяжестью ребенка. Теперь малышка напоминала бельчонка в гнезде: уютно, тепло, спокойно.   Свет из огромных окон освещает стол перед монитором.  В этой части комнаты  сосредоточенный порядок. Каждый предмет на месте, ничего лишнего, ничего отвлекающего, ничего потерянного.

  Часы на мониторе отсчитывали секунды. Во весь экран -  карта земной поверхности, на которой зелеными точками обозначены места расположения предыдущей  смены. Сигналы пульсируют , сильнее ли слабее ли, в зависимости от уровня принимаемого или передающего сигнала.Предыдущая смена заканчивала дежурство, готовясь передать его новой группе женщин, находящихся  в это время  в разных уголках земли. Уже новые значки зажглись по всей карте, сигнализируя о своей готовности принять вахту.  Пунктирные линии показывали связи между ними и очерчивали регион деятельности каждой из них.  Все операторы сейчас находились на своих местах и сосредоточенно всматривались в  экраны. В какой-то неуловимый для меня  миг их  виртуальные руки соединились, и цепкие женские пальцы замкнули цепь распределения энергетического ресурса планеты. Сейчас под их контролем находился расход энергии в любой точке  Земли: на суше или  на море. Благодаря равномерному распределению, избыток в одном месте мог бы восполнить недостаток в другом.  Как написано: «У кого было много, тот не имел слишком много, а у кого было мало, тот не имел слишком мало». Энергия на Землю поступала из единого источника. Как у нас сказали бы, даром.  Даром  означает ДАРом.  Дар, подарок, благодарность за который могла выражаться только одним образом: хранением и бережным отношением  к нему. Каждый джоуль драгоценной энергии должен был быть направлен на полезное использование, не потерян, не утрачен, не израсходован впустую.
 
 На виске Арлин пульсировала жилка, лоб покрылся испариной. Цифры, стрелки с указанием направлений, таблицы, диаграммы, карты территорий мелькали на мониторе со скоростью, которую мой мозг не мог обработать. Арлин справлялась.  Ее руки порхали над клавиатурой, тумблерами, кнопками, переключателями,  моментально  реагируя на  постоянно изменяющуюся  обстановку.
 
 Гидра сомнений, опасений и неуверенности – чудовище, выращенное во мне в прошлой системе вещей - высунула свои щупальца и обвила мое сердце вопросом: « А что если кто-нибудь  из них ошибется, разорвет цепь?» «Конечно же, ангел – куратор, подстрахует и исправит положение. Аварии не случится», - придумала я себе ответ. И тут же себя поправила. Да не случится такого никогда. Женщины, объединив усилия, крепко держали в своих объятиях Земной шар. Женщины рождали детей, женщины хранили семейный очаг, женщины сохранят вверенный им мир. На них можно положиться хоть в этой системе вещей, хоть в той. Недовольная гидра сморщилась, не получив  от меня  поддержки, и уползла до времени.

 Малышка заворочалась в своем гнездышке и открыла глазки. Ричард неслышно вошел в комнату, взял ребенка и вышел   на террасу. Смена Арлин продолжалась.
 
 Я подошла к окну. Вид, представший перед моим взором, показался мне знакомым. Зеленая долина. Река. Бамбуковая роща.  Горы на горизонте. Слева на невысоком холме круглая башня, сложенная из тесанного камня, увитая плюющем.

 На террасе Ричард играл с дочкой.  Обычно молчаливый, он не умолкая, рассказывал  ей об устройстве мира. Похоже, что его совсем не волновало, что ребенок мал. Недовольная гидра сомнения опять подала голос: « Да разве поймет  девочка все его научные термины?» А ну, брысь отсюда, неугомонная! Отец не поленится объяснить все, то же самое еще не один раз.  Вполне возможно, что  дочь, унаследовавшая от обоих родителей их способности и рожденная в этой системе вещей, с совершенным умом, не обремененная пережитками старой, уже очень скоро станет сотрудником отца, предлагая новые решения новых задач.

  Появилась Арлин. Она выглядела утомленной. Взяла с  этажерки тарелку с фруктами  и отнесла ее мужу и дочери. Ричард посадил малышку в плетеную корзинку, подвешенную к балке под навесом, очистил банан.   Его сладкий аромат разлился вокруг. Тут же иной аромат, аромат свежести, сочности, слегка с кислинкой  от очищенного апельсина дополнил гармонию запахов. Наевшись вволю, девочка снова закрыла глазки. Ричард извлек ее из качелей и положил в другую корзину, большего размера, подвешенную тут же  под навесом. Слегка качнул, погладил по светлым кудрявым волосам, прислушался к ровному дыханию уснувшего ребенка и тихо отошел в сторону.

 Арлин прилегла на диване в тени глициний и, казалось, тоже заснула. Но, почувствовав приближение Ричарда, встрепенулась, поднялась и, протянув навстречу мужу руки, кивнула головой в ответ на его приглашение спуститься к морю.

 Минуты хватило на то, что бы Арлин преобразилась. Волосы она перехватила лентой, подняв их высоко на затылок. Платье аккуратно сложила на диване вышивкой наверх. Будто бы еще одна подушечка, а не оставленная одежда. Теперь, оставшись в купальнике, с подвязанными волосами, она выглядела еще более тонкой и хрупкой. Неизменная шаль вновь оказалась на ее плечах.

  Спуск к морю  занял всего несколько минут. События вновь привлекли внимание моей гидры  неуместных опасений. Она опять выбралась на поверхность и забеспокоилась: « А не  опасно ли оставлять ребенка одного?»  « Нет, -  ответила я ей.  -  Здесь не опасно». Мир царит на этой горе  во всем, что наполняет ее. Ничто не устрашает, живущих здесь. Никто не причинит боли и слез. Прежнее прошло.  С сомнениями , страхами и неуверенностью пора было заканчивать.Я вызвала Память и попросила загнать гидру в дальний отсек и наглухо задраить входы. Там, без питания и внимания к себе , она скоро зачахнет .

  Тем временем  Арлин подошла к воде , остановилась, раздумывая: идти ли ей в воду или остаться на горячем песке? Ричард решил этот вопрос за нее. Он обвязал шаль вокруг Арлин каким-то замысловатым образом, взял жену на руки , понес на глубину и осторожно положил на воду. Намокнувшая шаль  тут же зажила какой-то своей совершенно самостоятельной жизнью. Та часть ткани, которая находилась в соленой воде вдруг начала увеличиваться , уплотняться, преображаясь в плот, повторяющий контуры тела женщины. Нитки плетения насытившись водой разбухали и приобретали совершенно иные физические свойства. Арлин спокойно лежала на воде. Ричард слегка качнул плот , провел рукой по волосам жены , прислушался к ее ровному дыханию . Уложив  отдыхать таким образом , еще одну свою девочку, Ричард откинулся на спину и в несколько энергичных движений отплыл почти на середину бухты. Там он перевернулся в воде и поплыл в даль.

 Мне не было видно, что там за поворотом. Гора скрывала от меня берег .  Я не видела Ричарда, но я могла осмотреть гору,  что я и сделала, подняв глаза. Немного выше дома Ричарда и Арлин виднелась дорога. Она переваливалась через хребет, на некоторое время исчезала из видимости , а затем опять поднималась , но уже на следующую гору, более высокую и более отвесную со стороны моря. По этой дороге поднималась группа людей, одетых в  оранжевого цвета одежду. На головах оранжевые кепочки с козырьками, за спиной рюкзачки. Молодежь. О возрасте, возможно, и неуместно было упоминать в земле, где нет старости и смерти. Юность этой группы проявлялась в живости, решительности, веселью, с которым они поднимались в гору.  Группа поднималась к стоящим на вершине горы солнечным батареям, антеннам и прочему оборудованию. Все эти механизмы , агрегаты , сооружения нуждались в техническом уходе. Именно этим парни и девушки собирались заняться. Достигнув цели, все разошлись по объектам и приступили к работе. Каждый на своем месте. Каждый со своим инструментом. Каждый со знанием дела. Как   слаженный часовой механизм. Закончившие со своей  частью работы, подходили туда, где требовались больше усилий и времени. Но некоторые, по моему, это были девушки, справившись со своей частью, отходили в сторону , к краю скалы. Постепенно, там, на краю площадки собралась вся команда.

 Один из парней отодвинул  в бок одну  из заградительных секций и вдруг прыгнул вниз. За ним второй, третий. Впрочем, вниз -это весьма условно. Согласно закону  всемирного тяготения, безусловно , они должны были рухнуть вниз с ускорением свободного падения, если бы не одно обстоятельство. Оранжевые рюкзачки за их спинами раскрылись и трансформировались в крылья. Некоторое время все они парили в свободном падении, ловя воздушные потоки. Одни из них держались за руки, образуя фигуры. Другие включили двигатели, что позволяло им летать кругами, взвиваться   вверх по спирали, нырять штопором  вниз  и опять облетать кругом. Небесная хореография. Танец. Спорт. Назовите как угодно. Впечатляло. Оранжевая форма наверняка предназначалась именно для зрелищности. Без эффектов молодежи никак. Сколько бы им ни было лет. Вволю налетавшись,  оранжевая команда выстроилась клином и улетела за гору. Скорей всего на следующий объект. Потом еще на следующий. Вот такая у них смена.  И мне опять почудилось,  что я уже где-то видела похожее: клин оранжевых птиц, скрывшийся за горою.

 Ричард возвращался энергичным кролем. Арлин в ожидании мужа сидела на своем мини-плотике, болтая ногами и оттого слегка покачиваясь на воде. Посвежевшие и отдохнувшие, супруги, обнявшись поднимаются по ступенькам, возвращаясь домой.
Солнце за горой склонялось к закату. Вид на море открывается с этого берега на восточную часть небосклона, тем не менее, розовые блики окрасили облака на видимом горизонте. Жаль, что я не могу спросить сейчас у Ричарда об этом оптическом феномене. Но сожаление мое перекрывается удовлетворением от мысли, что он может бесконечно рассказывать дочери, и каждому, кто пожелает, обо всех загадках уже раскрытых и пока не очень. Сейчас Ричарду не до меня. Всласть натрудив свои мышцы плаванием, он идет заниматься трудом другого рода. Сейчас его время. Его и других, таких же, как он  способных решать задачи. Каждый у себя, объединяясь по мере необходимости в группы, встречаясь лично или виртуально, эти мужчины изучают, сопоставляют, создают новое, преображают и улучшают уже существующее, учатся сами и учат других.

  В доме Ричарда тихо. Арлин играет с девочкой, читает ей книжку с картинками. Иногда они шумят и громко смеются. Ричарду эти звуки не мешают. У себя в кабинете, сидя над книгами и конспектами он иногда прислушивается и удовлетворенно кивает головой. Вдруг, будто что-то вспомнив, спохватившись, быстрыми шагами выходит из кабинета и через минуту появляется в комнате Арлин с чашкой пахучего кофе. Девочке он принес сок и теперь полностью удовлетворенный  возвращается к своему столу. Включает монитор, вызывает коллег, приглашая к беседе,  и полностью погружается в работу.

  В другом доме, там, куда ведет другое ответвление лестницы, ну там, куда утром свернул Клайв Льюис, напротив, шумно. На площадке горит огонь, звучит музыка, многолюдно. Столы подтягиваются друг к другу. На столах изобилие. По всему видно, что на ужин ожидаются гости. Жена Льюиса расставляет тарелки, чашки, кувшины с напитками. Ей помогают  спустившиеся с гор девушки. Они сейчас не в оранжевых комбинезончиках, нет и рюкзачков с крыльями. Но такое впечатление, что они порхают и летают по площадке и без двигателей. Ой! Кто сказал, что они сейчас без моторчиков? Только не я. Моторчики бьются у них в груди, а радость вырастает крыльями за спиной. С низу по лестнице к ним поднимаются полинезийцы, сошедшие с нашего корабля. Жюль Верн, Тур Хейердал и еще кто-то мне не знакомый  пока еще  стоят на берегу. Но вскоре и  они присоединятся к веселому сообществу.

 Я отвязываю Кон-Тики, перетаскиваю сонного Медведя на ют. Лиса я обнаружила на носу. Он   заметно  подрос и  окреп.  Лапы мощные, шерсть лоснится и кучерявится белоснежными кудрями на груди. Весь день он бегал по горам и долинам, собирал впечатления, теперь вернулся. Лис меня не оставит, будет терпеливо ждать, сидя на рельсах, на носу корабля и где там еще придется. Скоро он объединится с Памятью, и  им будет, о чем поболтать.

 В последний раз я смотрю на берег. Картина моих впечатлений сложилась. Море, уютная гавань,скала, песчаный пляж в форме раковины и жемчуг: люди, ниточкой тянущиеся вверх по лестнице к дому Клайва. Одни светлокожие, другие с бронзовым отливом, третьи совсем  темнокожие: люди-жемчужинки светились в сумерках, то ли отражая отблески уходящего дня, то ли  излучая свой свет,  исходящий изнутри. Они виделись мне таинственными, загадочными, не раскрывшимися пока еще полностью, но притягивающими к себе своей историей, своими намерениями, своими фантазиями, направленными на сохранение планеты, отданной Создателем в их владение. С талантами писателей, ученых, мореплавателей, художников, поэтов, инженеров, строителей. Одни из них проявили свои способности в той, старой системе вещей. Другие, скованные обстоятельствами, нет. Но не предающие, не лукавящие, сохранившие чистоту помыслов, проявившие мужество, честность, любовь и верность. Когда-то в далеком прошлом каждый из них был угловатой песчинкой в море. Творец увидел в них нечто хорошее, привлек к себе, облек мантией любви. Слой за слоем покрывал Он несовершенство. Так образовывался жемчуг, россыпи которого мы    видели в долине, на берегу, в горах и еще увидим в следующих путешествиях или же  в будущем, которое не за горами.

   Последний луч солнца коснулся водной глади. Сумрак сгустился.

   Мы включили бортовые огни.