Призывная история

Николай Шиленко
           Мы вернулись из автономки. Счастье? Конечно, но какое-то половинчатое. Полное счастье - это когда сдаёшь железо другому экипажу. Ведь прийдя с боевой службы, моряки подводных лодок нашего проекта заступают на боевое дежурство, так как характеристики ракетного комплекса позволяют из базы поражать объекты вероятного противника. Во время боевого дежурства одна смена несет вахту на борту подводной лодки, одна смена находится в казарме, ну а офицеров и мичманов третьей смены могут в районе 20.00 отпустить домой с тем, чтобы в 08.00 стоять на пирсе на подъеме флага. С учётом того, что мы базировались в Оленьей Губе, а жильё в основном давали в Гаджиево - за 15 км от места базирования, то нетрудно посчитать, что на сон и общение с семьей у подводника выходило 7 - 8 часов два раза в неделю. Поэтому чувство подводников, сдавших подводную лодку другому экипажу, можно сравнить с радостью заключённого, покидающего тюрьму, а может быть даже счастливее, ведь впереди светил отпуск длиною в три месяца. Да, у подводников с учётом северных, подводных и санаторных льгот набегает 90 суток абсолютного счастья. Именно в таком состоянии эйфории мы пребывали в апреле 1978 года до тех пор, пока в казарму не вошёл командир с озабоченным лицом и не собрал офицеров в ленинской комнате. Оказалось, что практически весь офицерский состав подводной лодки командируется в Советские республики Средней Азии для набора призывников на Северный флот. Поначалу мы расстроились, ведь у большинства офицеров уже потекли слюни от приближающегося отдыха, но потом поразмыслив, успокоились, так как, что не говорите, а уйти в отпуск в июне лучше, чем в мае. Нам выдали личное оружие (пистолет Макарова), по одному сопровождающему из числа старшин и матросов экипажа и мы отправились в путешествие на поезде в Ташкент с пересадкой в Москве. В Ташкенте нам вручили предписания по разным городам Узбекистана, Таджикистана, Туркмении и Киргизии с тем, чтобы через 10 дней вновь собраться в Ташкенте, но уже с пополнением из местных новобранцев. Мне достался туркменский город Чарджоу. В Туркмению я попал впервые и очень многое меня поразило и впечатлило.  Прежде всего, это нравы и уклад жизни, отношение к женщинам, старикам и многое другое. Вроде-бы советская власть, но какая-то другая, эдакий развитой социализм с примесью феодальных отношений.

          Чарджоу меня встретил температурой под сорок. В военкомате мне выделили отдельный кабинет со столом, сейфом и громадной стопкой личных дел с тем,  чтобы я выбрал 70 достойных призывников для службы на Северном флоте. Не знаю, как сейчас, а раньше все призывники имели свой буквенный литер. Самые здоровые и образованные имели литер А. На кораблях в основном служили ребята с литером Б, в пехоту, как правило, набирали призывников с литерами В и Г., ну и т.д. В моих папках с личными делами призывники имели в основном  литер Г и Д. Понятно, что на Северном флоте они могли попасть служить только в роты охраны или в стройбат.
         Ближе к вечеру меня принял военком в своем кабинете, который напоминал скорее зал Эрмитажа. Военком оказался человеком разговорчивым и хлебосольным. Инструктаж он начал только после того, как мы раздавили первую бутылку. На мой вопрос как здесь служится, он откровенно сообщил: “Одно из двух: или я стану очень богатым человеком, или меня зарежут”.  Полный смысл его ответа я понял после того, как начал приём родителей призывников, которые частенько толпились у дверей моего кабинета. Если-бы я решил разбогатеть, то с легкостью бы это сделал в течение этой недели. Предлагали почти все. Одни хотели, чтобы я обязательно взял сына на флот, другие наоборот. Одни рекомендовали воспитывать подростков в жестких условиях, другие наоборот, но все считали, что я набираю казаков для своей личной сотни. Мои объяснения, что моя задача заключается только в том, чтобы  доставить их сыновей живыми и невредимыми до Североморска, во внимание никем не принималось. Девяностые годы наживы и всеобщего разврата ещё не наступили, поэтому от взяток я категорически отказывался, но однажды согласился для интереса придти в гости к одному уважаемому аксакалу.

             Ему было около шестидесяти и он занимался животноводством, разводил баранов в  горах. В семье насчитывалось более десятка детей. В громадном доме с большим двором чувствовался достаток и порядок, хотя младшие детишки все были чумазые и озорные. Стол, вернее помост, накрыли на веранде. За столом только мужчины: родственники и соседи аксакала расположились на коврах кто на коленях, кто на корточках. Сын Ахмед, которого я отобрал для службы на Северном флоте, скромно сидел в сторонке и за весь обед не проронил ни слова. Из напитков - диковинный для меня в ту пору зелёный чай. На громадном подносе подали плов, который вся компания начала вкушать прямо руками и лишь мне хозяйка дома предусмотрительно подала вилку и тарелку. Женщин за столом не было, но по строгим и умным глазам матери семейства можно было понять, что она занимает в этой семье далеко не последнюю роль. После обеда аксакал поведал мне историю своего рода и рассказал о семейных традициях, а также достаточно откровенно критиковал социалистические порядки.

          Отобранные мною призывники за день до отъезда пришли в военкомат на инструктаж. Кое-как построенные во дворе военкомата новобранцы представляли собой забавное зрелище. Худые, лысые, одетые, как на подбор, в белые майки и треники, многие жевали и сплевывали какую-то зеленую хрень (позднее я узнал, что это легкий никотиносодержащий наркотик, который изготовляется из табачной пыли с использованием птичьего помёта). На мои поздравления о том, что им выпала честь служить на Краснознаменном Северном флоте они отреагировали откровенно наглыми ухмылками и я начал подозревать, что мне предстоят не простые денёчки. Рассказав о порядке и маршруте следования и предупредив о полном запрете алкоголя и наркотиков на период поездки до Североморска, я поведал о суровых условиях крайнего севера с тем, чтобы они назавтра пришли с комплектом тёплой одежды и небольшим запасом еды, чтобы добраться до Ташкента.

            В Ташкенте уже был сформирован полноценный эшелон со штабом и кухней. Все мои 70 новобранцев разместились в одном плацкартном вагоне и мы тронулись в путь. Навести порядок силами одного моего старшины, который мне активно помогал, было не простой задачей. О дисциплине и флотским порядке этим басмачам ещё только предстояло узнать, а пока только пистолет Макарова на моем ремне внушал им уважение и необходимость подчиняться. Особенно выводило из себя их поведение во время остановок. Если на перроне появлялась девушка, они из каждой форточки высовывали по четыре головы и блеяли, как козлы. В один из вечеров ко мне в купе проводника вошёл мой старшина с абсолютно нелепой новостью: “Товарищ капитан-лейтенант, тут один индеец хвастается, что уже отслужил срочную в сухопутных войсках?” После достаточно продолжительной паузы я приказал привести его ко мне. В купе вошёл Ахмед.
   - Это правда, ты уже служил?
   - Да, в Кантемировской дивизии.
   - Эффективная дальность стрельбы из автомата Калашникова?
   - 600 метров.
   - Как называется ближайший прямой начальник?
   - Непосредственный.
   - Зачем и почему вы это сделали?
   - Отец сказал, что мой брат нужен в горах пасти овец, а я все уже знаю и должен послужить ещё раз за него.

      С предчувствием строгого выговора я повёл Ахмеда в штабной вагон к старпому, который одновременно являлся начальником штаба воинского эшелона. По ходу движения по составу Ахмед упрашивал меня не подводить отца и клялся, что больше никогда и никому не признается, что уже отслужил срочную.  После нелицеприятной беседы со старпомом мы решили в Москве сдать Ахмеда в комендатуру.
       В Москве наш эшелон встречал командир. После нашего доклада о происшествии кэп после недолгих  размышлений решил не связываться с москвичами. Мало ли что. Пусть лучше  в Североморске разберутся.

       Североморск 10 мая 1978 года нас встретил ветром, дождем со снегом и температурой минус три. От перрона в Североморске до флотского распределительного пункта необходимо было прошагать порядка четырёх километров. Когда мы построили новобранцев походным маршем, то показалось, что известная картинка пленных немцев под Сталинградом заметно выигрывала бы на фоне этих бойцов. На наших призывников без жалости взглянуть было невозможно.  От прежней веселости и наглости у них не осталось и следа, они жались друг к другу как бараны, чтобы согреться. Из тёплых вещей у них имелись лишь полосатые хлопчатобумажные халаты и тюбетейки, а на голых ногах в лучшем случае сандали или кеды на босую ногу.  И лишь один призывник предательски выделялся на общем фоне. Он был одет в кирзовые сапоги, галифе и фуфайку, подпоясанную армейским ремнём с бляхой.


          Июнь 1979 года. Мы на боевом дежурстве. Я в составе боевой смены. Мы с боцманом ловим рыбу на пирсе. Час ночи. Тишина. Светло, как днём. Треска клюет отлично. Жаль, что её нельзя употреблять в пищу. Говорят, радиоактивная. Мы ее ловим и отпускаем. Спортивная рыбалка называется. Вдруг послышался возглас со стороны сопки: “Николай!” Мы переглянулись с боцманом, кто меня может звать? В Оленьей Губе крайний пирс находится недалеко от колючей проволоки и сторожевой вышки ближнего рубежа охраны. Подхожу ближе к вышке. “Товарищ капитан, это я - Ахмед”.

       А вот ещё одна короткая история на эту тему. Служил в Оленьей Губе в той же роте охраны, что и Ахмед, один матрос из Киргизии. Мы называли этих ребят дикой дивизией, потому что в ней находились выходцы исключительно из республик Средней Азии. По-русски они говорили плохо, но Устав гарнизонной и караульной службы все знали наизусть. Так вот служил этот матрос хорошо и дослужился до отпуска. Вызывают его в строевую часть и спрашивают в какой населенный пункт выписывать отпускной лист и проездные документы. Он называет посёлок Бартала. Девушки из строевой части ищут и никак не могут найти такого населенного пункта, чтобы выписать проездные до ближайшей железнодорожной станции. Его спрашивают: “А ты можешь показать его на карте?” Он отвечает, что может и показывает населенный пункт в районе горного Китая.
   - Так ты что - китаец?
   - Да, китаец.
   - А как ты попал в Советскую армию?
   - Я в горах с овец ходил, приехал военный люди и забрал меня.
   - Какие люди? Кто они?
   - Не знаю, с автоматом.
       Офицерам, которые призвали и привезли иностранца в одну из самых  секретных баз Советского Союза, повезло меньше, чем мне.