Святочная невеста. Сказы Вороньего острова

Элена Захарова
В детстве на новогодние праздники мама часто отправляла меня в деревню к бабушке. Деревня чудно так называлась - "Вороний остров" - мне даже подружки не верили, что такая есть на самом деле. Но я-то помню… И чтобы добраться туда, надо было долго ехать на электричке, потом пять километров от станции идти пешком по дороге около самого леса.

Помню, как-то раз под Рождество, идём мы в деревню по этой лесной дороге. Темно... Ведь зимой темнеет рано. Холодно... По сторонам дороги - сугробы в человеческий рост... Мама везёт меня на саночках, закутав с головой в одеяло. А я махонькая - и в школе-то ещё не училась. Раскутала я, значит, лицо - и, вдруг, как закричу. Мама испугалась - что случилось с деткой?! А это я звёзды увидала. Они огромные, яркие, в городе таких и не бывает. И много-много их. Да на бархатно-чёрном небе. Никогда уже после я такого не видела...

Вокруг темнота - никаких фонарей в лесу, конечно, нет - только луна светит.  И вот - вдалеке начинают мерцать огоньки. Это окна деревенских домов светятся. А мигают они - мама говорила - от морозного воздуха. Деревня, помню, совсем небольшая была - домов двадцать. В войну все дома сожгли, жителей немцы к себе в Германию угнали. После войны возвратились на старое место, отстроились заново. Но вернулись-то далеко не все... Вот и осталась деревня маленькой, даже магазина своего не было. А хлеб и кой-какие продукты из района на грузовике раз в неделю привозили.

Так вот, вижу я, как огоньки домов приближаются - и радостно становится - скоро будет тепло и хорошо, не страшно. И помню чудесный такой, вкусный запах дыма из труб - это когда уже к совсем близко к деревне подходим. Но вот аккурат у крайних домов - жуть какая - деревенское кладбище. И ехать прямо мимо него надо, другой-то дороги нет. Я, помню, всегда опять с головой в одеяло на саночках закутывалась и молилась, про себя, по-детски: "только бы всё обошлось!"

Наконец, подходим к бабушкиному дому, проходим через крыльцо, сени и попадаем на кухню, где большая белая печь. Раздеваемся и - в переднюю - там печка поменьше, но затворка открыта и весело трещат дрова и пляшут язычки огня. Хорошо, тепло... А бабушка старенькая, добренькая, всё целует меня и смешно так картиночкой называет.
Бабушка моя примечательная личность была. Родилась ещё до революции, в позапрошлом веке. И прожила почти сто лет. Многое пережила - и революцию, и коллективизацию, и войну, и даже перестройку... И кладезью была историй, сказок и прибауток разных.

Нас, внуков, много к бабушке на новогодние каникулы съезжалось. Детей-то раньше в деревнях рожали - сколько Бог даст. У бабушки их восемь было. А внуков уйма - до сих пор не могу точно сосчитать. Спать нас, малышей, укладывали на печке. Незабываемое ощущение уютного тепла...

А с утра всем выдавали большущие, не по размеру, валенки и - гулять, чтобы не мешались у взрослых под ногами. Сугробы огромные. И наст такой крепкий, что нас выдерживал. Мы из него кирпичики вырезали и большие крепости строили. Потом в снежки играли, целые баталии снежные устраивали.

А по вечерам усядемся на домотканые половицы возле печки. А бабушка носки вяжет, совсем на спицы не глядя (наловчилась за всю жизнь-то). И истории нам рассказывает разные - то страшные, то смешные, то чудные - мы и верим - и не вертим, и боязно нам - и весело. Вот одна из этих историй.

Давно это было, при царе ещё. Жила у нас в деревне старуха одна, говорили про неё всякое - что колдунья она, и силы её не от Бога, недоброе колдовство её. Жила она на краю деревни, в ветхом домишке на отшибе. И из родственников была у ней только внучка Гранька, с ней жила, потому как сиротка. И был у Грани дружок сердечный - парень из нашей же деревни. Красивый, весёлый, работящий - за ним все девки бегали. А он с Гранькой ходил. И нипочём ему молва людская, да разговоры разные, что бабка у ней колдунья. Говорят ему родные: сдалась тебе колдуньина внучка, девок что ли на деревне мало - любую, вон, выбирай. А он, знай себе, смеётся...

А колдунья та совсем старая была. Помирать собралась. И колдовство её обязательно надо было передать кому-нибудь, иначе и не умереть ей по-людски, и после смерти душа её не успокоится. И просит бабка Граню взять себе её колдовство. А та не хочет, конечно, - боязно ей. А главное - с дружком своим милым распрощаться придётся - уж никак не разрешат ему родственники на колдунье-то жениться. Колдуньи у нас в деревне не в почёте были, побаивались их, сторонились. А Гранькину бабку - в особенности.

И не знает бедная девица, что ей делать, как поступить - и бабушку жалко, и парень уж больно завидный. Прямо извелась вся. А бабка-то хоть и не добрая была, а внучку свою любила и зла ей не желала. И говорит она Гране, что есть ещё один способ, только очень страшный и опасный - можно колдовство обратно нечистому вернуть. И стала она внучку наставлять: как умру я, ты на ночь одна со мной в доме останься. Начерти на полу в комнате, где мой гроб будет стоять, круг, поставь вокруг тринадцать свечей зажжённых и сама в этот круг на колени встань. И всю ночь, до пяти часов утра, молитвы читай. Да ни в коем случае за черту на заступай, что бы ни случилось. Нечистый за моим колдовством придёт. Но выдержать этакое испытанье только бескорыстный и чистый сердцем может. А не вытерпишь - за круг выйдешь - придётся завтра нас двоих хоронить. Так-то.

Страшно Граньке, а делать нечего. И вот аккурат после рождества, на святках, умерла колдунья. И Граня сделала всё, как бабка велела. Круг мелом на полу начертила, свечи зажгла, на колени встала и начала молитвы читать. Сначала всё спокойно было. Но, как двенадцать на часах в передней пробило, стало сознание у бедной девицы мутиться, видения начались разные.

То кажется, что вокруг каменья драгоценные рассыпаны - рубины, изумруды - переливаются, играют разными цветами в свете свечей - стоит руку протянуть - и вот они твои. Смотрит Граня на красоту такую невиданную - любуется, а камни так и манят к себе, руки сами тянутся прикоснуться к ним. Но помнит девушка бабкин наказ, изо всех сил сдерживается.

То привиделось, будто бы наряды вокруг разложены - да такие красивые, расшитые все, жемчугами, серебром да бисером. Хочется Гране их померить, хоть бы просто прикинуть к себе, да в зеркальце поглядеться. Вот бы, думает, меня дружок мой в таких нарядах увидел. Да что дружок, если сарафаны такие, да шубы носить, то и барчонок какой, что победнее, глядишь, посватается. Тянется девушка к нарядам, да не достать, чтобы из круга начерченного не выйти. Искушает нечистый девушку, старается. Уж больно хочется ему душу невинную заполучить.

Потом и вовсе такое наваждение на Граню нашло - видит она, будто дружок её в комнату входит, да не один, а с Палашкой из соседней деревни. А та - красавица, кровь с молоком, коса в руку толщиной. Парень-то Палашку в щёчки румяные целует, а над Глашей посмеивается, говорит - что же ты, глупая, каменья да наряды не взяла, зачем ты мне такая - бедная, да бесприданная. А Палашка смеётся, заливается, в своём новом полушубке красуется. Не выдержала девушка - про молитвы позабыла, вскочила на ноги, да на Палашку с кулаками набросилась - не твой парень, не трожь! Тут дверь в сени распахнулась, порывом ветра все свечи задуло и совсем темно стало...

На следующий день хоронили двоих - бабку и внучку - в подвенечном платье, потому как не венчана. А парень её погоревал немного, да к Палашке посватался...

И с тех пор в нашей деревне, как святки начинаются, мы мимо кладбища по тёмному времени ни в жись не ходим. Многие видели около могил грустную девицу в подвенечном платье - плачет она, сердится. И на дороге у кладбища несведущие о сём прохожие из других мест встречали девушку в белом. Подходила она к ним, плакала, да просила дать ей камней драгоценных, да нарядов для приданого. Да и в окна к нам она порой заглядывает - видать, жениха своего ищет. Многие за стеклом ее бледное лицо видели... А потому как история та аккурат на святках приключилась, прозвали сей дух неприкаянный Святочной невестой.

А не выдержала девица испытанья, потому как, видать, не совсем чисты её помыслы были, имелась в душе червоточинка, может, передалась от бабки. Вот такую историю рассказывают старожилы Вороньего острова, те, что ещё при царе жили...

Бабушка замолкает. Смотрит на нас, наслаждается произведённым впечатлением, улыбается загадочно. А мы сидим, ни живы, ни мертвы. Вроде все городские дети, современные, а в окна-то взглянуть ох как боязно.

Я уж сама скоро бабушкой буду, а до сих пор в святки смотреть в тёмные окна побаиваюсь...

2016, январь, святки



Это произведение участвовало в конкурсе "Святочный рассказ" - http://www.proza.ru/2015/12/30/808