Гликерия не любила этот памятник. Может быть, она одна на всём белом свете его так не любила... Сначала, лет в пять, когда карточку с вольно сидящим на скамейке Поэтом, Лике передавали тёплые руки её бабушки, памятник этот был данностью - и всё. Был Великий Поэт, к которому почему-то с особым трепетом относились в её семье, был ему памятник, его показывали ей - с каким-то значением, которого она не понимала... Ей тогда он, пожалуй, нравился. Красивый... И она чувствовала его чугунную, литую значимость.
Потом - когда ездила на экскурсии по Ленинграду-Петербургу, - останавливалась перед ним в каком-то недоумении, которое не успевала отрефлексировать, поскольку надо было садиться в автобус и катить в Павловск, или Петергоф, или Ораниенбаум... Было недоумение, было какое-то разочарование, - и всё, - не более.
И только в ту поездку, когда Лика остановилась в гостинице в самом Царском Селе, когда можно было спокойно ходить вокруг и размышлять, она поняла, чем ей не нравится памятник А.С. Пушкину в Лицейском садике. Тем, что он там сидит ОДИН. А мальчиков было поначалу вроде бы тридцать... Вы скажете, что нам из них интересен один: Пушкин? Гликерия так не считала. Она считала: если вам из них интересен один Пушкин, то вы его не знаете, не любите; вас просто очаровывает его Слава - и всё. Потому что тогда, когда они - двенадцати-тринадцатилетние мальчишки - собрались в первый раз в этом садике, они все были равны. Не было ещё ничьей Славы. "Я вышел на арену с равными мне", - повторял Пушкин за Цицероном; и по отношению к тем мальчишкам он навсегда остался просто "нумер 14"... Потому и разрыдался перед ними на последнем своём "19 Октября", потому и в предсмертной тоске искал их руки... Это было равенство и братство - то самое, которое только провозглашала Великая Французская Революция, а у них оно случилось, произошло - здесь, в этом святом Лицее... А он сидит тут - один - как Наполеон какой-то! ..
Гликерия в мечтах своих видела совсем другое. Памятник этот она бы отсюда вынесла: ему здесь не место. Куда? Остроумнее всего было бы поставить его на берегу пруда, на другой стороне от Александровского дворца. "Ты и я" такое композиционное получилось бы. "Ах, да!" - тут же, поморщившись, подумала Лика. Теперь этот дворец ведь в основном связывают с нашим последним царём и его семьёй, а вовсе не с Пушкиным и Александром! Не поймут "прикола"... А жаль! С другой стороны - ну и пусть не понимают. А скамеечка с поэтом над этим прудом, и он, задумчиво как бы смотрящий на "свои" скульптуры, выглядели бы всё равно композиционно завершённо. Гораздо лучше, чем здесь, в этом тесном и пустом садике...
А вот садик Лика "населила" б скульптурами тех мальчишек. Здесь, конечно, тоже был бы Саша Пушкин, - но он встал бы вровень с ними, одним из них, - неотличимым от них. Может быть, стоило бы вылепить сценку, когда мальчики играли в снежки... Но лучше всего было бы поставить их всех по периметру садика, взявшихся за руки. Памятник лицейскому братству... Ах, вот это было бы хорошо, и правильно, и Пушкин бы был доволен. А так - он наверняка бесится от этакого глупого и претенциозного истукана!
Но - ленинградцы традиционны, почти как англичане... Не захотят они Ликиных нововведений. Припомнят Войну, как Его хранили, как закапывали, как раскапывали. Всё это волнует сердце... Может - когда-нибудь, - следующие, свободные, поколения... Будем ждать и надеяться, раз уж в этом - вся мудрость жизни... Быть так!