«…То, что казалось незыблемым, вечным
Лишь обманчивый сон, лишь мираж вдалеке…»
(Омар Хайям)
В те осенние сырые дни в нашем дворе дворником был старый Митрофаныч. Пил он безбожно, напоминал одеянием своим и философскими взглядами на Вселенную более бомжа, чем очистителя улиц, но работу свою выполнял усердно - листья с мокрого асфальта подметал, окурки и прочую нечисть сгребал своей кошлатой метлой в рваный полиэтиленовый мешок и относил сию грязь в ржавый мусорный бак - что там за домом, среди сорной травы и деревьев-инвалидов.
Пенсионер умственного труда Кислопаров Пётр Григорьевич, гуляя с собакой - старым псом Брадобреем с меланхолическими глазами, завидя Митрофаныча не забывал ему напомнить: «А имя у тебя то нерусское, бусурманское какое то, нызвался бы ты лучше Ивановичем что ли… Или Петровичем…» На что Митрофаныч не то что бы огрызался, но как то недовольно бурчал: «То ли осень… Фонарь большим котом смотрит на грязные окна домов…»
Пенсионерка Авдотья Григоровна Рыжикова по обыкновению своему, пребывая в сидячем положении на лавочке около дверей подъезда, завидев Митрофаныча не забывала упомянуть: «А имячко то у тебя не православное вовсе! Митра да ещё фан - никак демону языческому поклоняешься, али что? В церковь, небось, не ходишь и как крестится то забыл, отродясь, ирод такой окаянный, нехристь наркоманская, интеллигент вшивый! В аду тебе гореть!» На эти реплики Митрофаныч внимания не обращал (если была не суббота), а в субботу только, как то стиха шептал в ответ: «Кислые щи на плите, солнце бородатым пророком цепляется за антенны штанами…»
И так жить бы Митрофанычу да и поживать заздорово, водку хлебать да на светило смотреть, но тут случись. Зашёл во двор начальник Митрофаныча - Дармоедов Константин Палыч. Шёл он как то по свом делам - в гости к новой знакомой - Розе Калистратовне Игрушиной. По этому случаю нёс он в пакете бутылку вина и коробку конфет. Митрофаныч, его увидав, взор свой к нему направил. Начальства Митрофаныч побаивался, и был бы другой случай - после «Здасьте!», он бы взор свой потупил и далее бы свою работу исполнять бы продолжил. Но тут был случай особый. Дело в том, что намедни у Митрофаныча поломался совок мусорный, да так, что ремонту более не подлежал. И Митрофаныч наивно полагал, что начальник сим инструментом обеспечить его обязан. Палыч взор Митрофаныча приметив, реплику бросить ему изволил: «Что, всё метёшь? Всё землю скребёшь, борода козлиная? Ну, мети-скреби…» Обычно на слова такие Митрофаныч в ответ заискивающе улыбался только, но тут с извинением на лице написанным промолвил:
- Мне это… Самое… Совок нужен… А то мусор, знаете ли...
- Что? Совок тебе нужен? И мусоров, говоришь, не любишь? Хотя, скажи, кто их любит… Будет тебе совок скоро. Будет! И очереди за колбасой в пять утра на три километра, и полки пустые, и конура-хрущовка, и пенсия в двенадцать рублей деревянных. Будет. А мусоров не бойся - отметялят, коли что…
И бросив презрительный взгляд на Митрофаныча, удалился. Митрофаныч тут же улыбнулся и размечтался - будет совок! Впрочем, в тот вечер Митрофаныч отравился самогоном и помер. И нового совка так и не дождался…