Её звали Этэ. Потомственная жрица могущественной богини Иштар, она родилась в городе городов – в великом Вавилоне. Шестидесятимиллионный город раскинул свои границы от Тигра до Евфрата, поглотив Ур и Ниневию. Вавилон, древний как само время был основан самим богом солнца Шамашом, который передал бразды правления и законы первому владыке Вавилона царю Хаммурапи. Но это было почти четыре тысячи лет назад. Сегодня Вавилон – столица мира, воплотивший в себе всё самое прекрасное. Город богачей и правителей, жрецов и учёных был недосягаемой мечтой для остального населения планеты.
Способности видеть сквозь пространство и время, ставить точнейшие медицинские диагнозы – были замечено у маленькой Этэ ещё в раннем детстве. Родители жертвами отблагодарили всех богов небесного пантеона за прекрасный подарок.
Маленькая девочка, так и не узнавшая детства, была отправлена в храм богини Иштар в восточной части Вавилона. Этэ не видела будущее, но никакое настоящее не было скрыто от её всевидящего разума. Богатые вельможи со всего Вавилона ежедневно подносили к её ногам золото и драгоценности, ибо видели в ней воплощение великой богини. Лугальзагеси XII – истинный правитель Вавилона, Восточной, Западной, Южной и Северной Ассирии, владыка всей земли и пяти океанов, прямой потомок великого бога Шамаша лично являлся постоянным посетителем маленькой богини. В свою очередь она рассказывала им всё, что они просили. Аудиенции были сугубо личные и на момент контакта все жрецы удалялись из храма. Так продолжалось восемнадцать лет.
Семья девочки с её помощью стала богатой и знатной. Даже в самом дальнем уголке Месопотамии знали об её талантах. Родителям нравилась подобная жизнь. Ни они, ни другие родственники Этэ не работали. Официально, все они являлись жрицами маленькой богини. Они заботились о ней, молились ей. Мать очень любила свою девочку и ежедневно благодарила богов за неё. Но девочка росла. Наступал переходный возраст. Этэ продолжала божественный промысел, но природа уже говорила о себе в её взрослеющем организме. Тогда мать, как потомственная жрица, знающая секреты магических трав, стала готовить для дочери отвары, дабы сберечь её целомудренность. И дочь вновь забыла о своей женственности, продолжая посвящать молодость преданному служению богам и людям. А ещё ей построили храм, где её божественная личность принимала дары и жертвы прихожан.
В свободные часы Этэ вглядывалась сквозь пространство и наблюдала миры, скрытые за границами Месопотамии. Она видела высокие горы со снежными шапками, над которыми в безмятежном танце кружили короли птиц – гордые орлы, непроходимые джунгли с мокрой от вечных дождей листвой удивительных растений, почти безжизненные пески почти бескрайних пустынь. Она словно была там, слушала пение райских птиц, и рёв диких гигантских кошек, она играла с белками, охотилась с дельфинами на удивительных коралловых рыб, плавала на льдинах с пингвинами на одном полюсе планеты и с белыми медведями на другом. Её кожу ласкало тёплое море и нежное весеннее скандинавское солнце. Её губы обжигала пустынная жара и арктический мороз. Она не была здесь никогда, но это было и не нужно. Все её рецепторы могли быть везде одновременно по всей планете.
Она был красива, хотя из-за постоянного воздействия целомудренного эликсира не совсем понимала это. Она знала, что именное пила, но со всей строгостью понимала необходимость данных мер и относилась к этому очень религиозно. Так бы продолжалось вся ипостась живой богини, если не случай, изменивший её жизнь.
Однажды, в час дневной трапезы Этэ сидела за столом перед жертвенником и ела суп, приготовленный из вишни и баранины, запивая лёгким вином из фиников. В это время она оставалась одна в храме. Летнее полуденное солнце играло с разноцветными витражами верхней части портала храма, когда Этэ обнаружила молодого парня, несущегося со всех ног в начале улицы, на которой располагалась обитель живой богини. Этэ проникла разумом сквозь стену и улицу и с интересом наблюдала за беглецом. Парень не был шумером. Об этом говорили его прямые светлые волосы и серые глаза. Он был высоким и стройным, в отличие от низких и коренастых фигур шумеров. А ещё он был весьма красив. Разумеется, Этэ оценила его красоту исключительно по пропорциональным качествам. Она видела людей, похожей национальности в районах северной Ассирии.
Он нёсся, периодически оглядываясь, словно убегая от кого-то. Для Этэ не составило особого труда найти преследователей беглеца. В четырёх кварталах отсюда девять вооружённых мужчин летели на вингерах по направлению к беглецу. На мониторах бортовых компьютеров они определяли местоположение объекта, не выпуская его из вида не на секунду. Это была городская муниципальная охрана - Энкиду. Легендарные подготовленные бойцы-ищейки, они занимались исключительно национальной безопасностью. Они не арестовывали людей. Этих цепных псов выпускали, когда надо было кого-то или что-то уничтожить. У парня не было ни единого шанса на спасение. В Вавилоне не было открытых мест, которые бы не просматривались со спутников и с камер видеонаблюдения.
Этэ никогда не видела ничего подобного, поэтому жуткий интерес заставил её подойти к двери. Распахнув её прямо перед парнем, она, не до конца осознавая, что делает, поймала беглеца за рукав и со всей силы рванула его на себя. Парень по касательной залетел в храм. Он сел на пол и упёрся руками в жертвенник, пытаясь отдышаться. Потом резко оттолкнулся, увидев, что тот наполнен до краёв кровью.
— Они обыщут весь храм, ты не знаешь, на что они способны, — сказала Этэ. — Здесь нет камер слежения. Ты залезешь в жертвенник, и когда я скажу, опустишься туда с головой. Кровь ещё тёплая, и их температурные сенсоры не обнаружат тебя в ней.
— Но это же кровь! — в ужасе воскликнул молодой человек на ломаном шумерском.
— Она не человеческая. Это кровь жертвенных животных. Если ты не сделаешь этого, они убьют тебя, не раздумывая, прямо в храме.
Беглец замешкался. По лицу стало заметно смятение. Он не очень хотел доверять своё, и без того безнадёжное, положение шумерке. Но неизбежная обречённость пугала его ещё больше. Услышав с улицы рёв двигателей, подъезжающих вингеров, он осторожно полез в чан с тёплой, противно пахнущей, кровью. Через мгновение Этэ жестом приказала погрузиться туда с головой. Кровь была густой, поэтому волнение на её поверхности быстро успокоилось.
Когда в храм вошли солдаты, Этэ доедала яблоко. Они были уверены, что беглец скрылся за порогом храма, поэтому вошли не торопливо. Из четверых вошедших очевидно выделялся командир. Он жестом заставил остальных встать на колени и вместе с ними поцеловал мраморный пол храма. Затем командир подошёл к Этэ и поцеловал ноги живой богини. Так было принято перед тем, как обратиться к ней. В век космических скоростей и высоких технологий религию возводили в ранг государственной политики. И нарушение многих ритуалов преследовалось законом.
— Вы охотитесь на молодого белокурого парня? — Никто не имел право на слово в храме, если жрица не давала ему это право.
— Да, Великая, — ответил командир. — От глаз твоих ничего не может быть скрыто.
— Его нет в храме, — сказала Этэ. — Можете не искать.
— Но у нас другие данные, — попытался командир. — Городские камеры слежения и координаты со спутни…
— Вы мне не верите? — Перебила его Этэ. — Я – глаза и уши Великой Иштар вызываю у вас подозрение? Вон из святилища! — Крикнула она
— Да, Великая, — сдался командир. Но от глаз Этэ не скрылось, как один из Энкиду включил на рукаве температурный сенсор и, не найдя ничего, показал пальцами «ноль» командиру. — Простите нас за дерзость.
Сразу после ухода энкиду Этэ швырнула огрызок в чан с кровью. Парень вынырнул, захлебываясь и откашливаясь.
— Это самое противное, что со мной происходило, — сквозь сумасшедшую отдышку сказал он. — И главное непонятно: я отхаркиваюсь своей кровью или жертвенной?
— Твоя кровь на месте, герой, — улыбнулась Этэ. — Я могу это гарантировать. Я всевидящая!
— Зачем ты сделала это? — спросил парень, пытаясь руками выжимать свою одежду. — Ты же понимаешь, что власти не просто так преследуют людей.
— Ты не похож на преступника, — ответила Этэ.
— Правильно, с такой внешностью я скорее похож на шпиона.
— Мне стало жаль тебя, — сказала девушка. — Они бы убили тебя, не раздумывая. Это Вавилон, здесь не работают суды Месопотамии. Здесь законы охраняют только нас.
Парень осмотрелся.
— Это похоже на храм. Мы случайно не святотатствуем? — спросил он.
— Это мой храм. И я здесь богиня. Меня зов Этэ, — сказала девушка, протягивая руку парню.
Тот поднял свои руки вверх и показал кровавую ладонь. Девушка тихо хихикнула.
— Вон за той дверью душ, — она показала пальцем. — Там же машина для белья. Она не сложная, если грамотный, то разберёшься.
Дверь за молодым человеком закрылась, и Этэ вновь воспользовалась своими уникальными способностями, чтобы увидеть преследователей парня. Они молча возвращались на базу. Разочарование и досаду выражали их угрюмые лица.
Этэ не успела закончить трапезу, когда парень вышел к ней сухой и чистый.
— Меня зов Глен, — представился он, протягивая на этот раз чистую руку. — Я очень благодарен тебе за моё спасение. Теперь я обязан тебе жизнью. Но как мне теперь быть? На улице полно камер слежения, да и со спутника меня хорошо заметно. Я не хочу подвергать тебя опасности. Давай так: я сейчас выбегу, а ты скажешь потом, что в тот момент, когда они были здесь, я сидел сзади тебя с ножом в руке. Ты просто испугалась. Согласна? А я постараюсь спрятаться где-нибудь до темноты.
Вместо ответа Этэ, выдержала паузу и спросила.
— Откуда ты?
Глен в смятении, закрыв глаза, потёр ладонью лоб.
— Я из Галлии, провинции Массилии. Я – кельт. Это тебе о чём-нибудь говорит?
Этэ закрыла глаза и вновь увидела далёкие страны.
— Зелёные заливные луга и снежные вершины, густые леса с удивительными ягодами и грибами и бескрайние изумрудно-зелёные равнины, — мечтательно сказала она. — Я могу видеть это, не выходя из храма. Боги наделили меня этим даром. — Затем, немного подумав, спросила: — Зачем ты приехал сюда, в каменные джунгли пустынных земель? Учиться? Заработать денег?
— Ты была в Галлии? – обиженно спросил он. — Ты видела, как там живут люди? Ты знаешь, сколько урожая должен отдать кельт в качестве налога на землю правительству вашей «великой» Месопотамии? Три четверти. А ты знаешь, что солдаты Шамши-Адада каждый год забирают в Вавилон самых красивых четырнадцатилетних девочек, чтобы они работали в элитных публичных домах междуречья? Если дар твой позволяет видеть сквозь пространство, посмотри в тюрьмы для политических заключённых. Много шумеров ты там увидишь?
— Но великий Лугальзагеси XII дарит мир и покой жителям нашей планеты. Даже на Луне и на Красной Ассирии чтят правителя Лугальзагеси XII, и в утренних молитвах желают ему здоровья и долголетия.
Глен сел рядом с Этэ на стул, закрыл лицо руками, потёр щетину и сказал:
— Ладно, – выдержав большую паузу, добавил, — не буду омрачать твоё представление о наших землях. Да и глупо это. Тебе всё равно не понять. Будет ночь, и я уйду.
— Ты думаешь, для камер слежения есть какая-то разница во времени суток? Или ты считаешь, что по ночам правоохранительные органы спят? Пока ты останешься здесь. Мой храм – самое безопасное место Вавилона. Потом мы что-нибудь придумаем.
— Зачем я тебе, девушке, которая не знает нужды, которая на короткой ноге с шумерскими богами, которую саму чтят, как богиню? К тебе, наверное, с жертвами и дарами приходит сам Лузальга…, Лубальга…. Я даже выговорить это имя не могу.
— Зачем ты сердишься на меня? — чуть не плача, спросила она. — Ты думаешь, мне легко будет думать, что я спасла тебя, а потом отпустила на съедение этим волкам? Дурак!
— Прости меня, — сказал Глен, слегка приобняв девушку. — Я действительно дурак. Сейчас, наверное, начнётся твоя вечерняя служба. Мне где-нибудь нужно спрятаться. Хотелось бы, чтобы это было более сухое место, чем чан с кровью.
Она улыбнулась, а потом вновь хихикнула.
— Я закрыла храм. Пусть все думают, что я плохо себя чувствую. Ты, наверное, есть хочешь. Пойдём, я накормлю тебя. Кстати, ты так и не ответил мне, что привело тебя в Город городов?
— Я приехал убить Шамши-Адада.
Глен остался у Этэ жить. Когда приходили родители, Этэ прятала Глена на чердаке храма. Там же он и ночевал. Молодой человек оказался мастером на все руки. Он следил за состоянием здания, уже не молодого, храма, красил стены, заменял мраморную плитку на полу и латал крышу. Ещё у него была исключительная любовь к живой природе, и уже через два месяца сад храма пестрил от разнообразия роз и тюльпанов.
Свободное время они проводили вместе. Они играли в нарды, вместе расписывали стены храма, вместе готовили еду. Этэ уже больше не путешествовала в сознании. Она теперь понимала, что ей не хватало – элементарного общения, чтоб её не воспринимали, как богиню. Она может быть обычным человеком. Жить обычной жизнью. Радоваться обычным вещам. Глен восторгался её талантом видеть настоящее, но не обожествлял его.
Однажды, с удивлением для себя, она заметила, что уже давно не пьёт эликсир целомудрия. А через год поняла, что без Глена уже не сможет жить. В ней проснулась женщина. Властная и сильная, Этэ за короткое время превратилась в слабую и беззащитную рядом с мужественным и волевым Гленом.
Он рассказал ей о существующем сопротивлении, и что вожди сопротивления поручили ему убить главу ведомства государственной безопасности Шамши-Адада. А в Вавилон он приехал, как будущий студент, чтобы не вызывать подозрения. Но покушение не было спланировано, и Глен не смог пройти даже первый уровень доступа, когда бдительная охрана заметила его.
Глен жалел, что не может вернуться на родину. Он скучал по Кельтике и мечтал когда-нибудь вновь ощутить запах родного воздуха. Он бы взял с собой Этэ. Познакомил бы с родителями, она смогла бы подружиться с его сестрой.
Спустя почти два года они всё-таки решили уехать в Галлию, уехать навсегда. Этэ решила, что прошлая её жизнь была бессмысленной. Куда-то бесследно пропала вся религиозность. И вот, в один из пасмурных осенних дней, Этэ, используя свои способности, выбрала идеальный момент для побега из своего прошлого.
Она ничего не сказала матери, побоявшись её гнева, а лишь оставила короткую записку: "Мама прости меня за моё женское счастье".
Они благополучно добрались до Галлии, и оттуда до маленького городка, где и проживали все родственники Глена.
Родители парня очень тепло приняли в дом невестку шумерского происхождения. И, вопреки своим традициям, сыграли свадьбу. Родственники стали называть девушку на греческий манер Атэ. Она быстро выучила язык и обычаи кельтов и обесцветила волосы и брови. Вскоре об её южном происхождении забыли все, в том числе и она сама.
Она больше не пользовалась своим талантом. Атэ была счастлива и не хотела, чтобы что-то напоминало ей о прошлом. Позже она подарила мужу сына, а через три года дочь. Глен, по просьбе Атэ, покинул сопротивление и стал примерным мужем и заботливым отцом.
Вскоре Атэ перестала обесцвечиваться, подчёркивая свою индивидуальность. Время шло, и детский смех в доме Глена и Атэ сменился юношескими песнями. Одно пугало семью: девочка росла и с ростом становилась всё красивее. Это означало, что её могли забрать в Вавилон. И горе пришло.
Глен с сыном работали в поле, когда в дом ворвались шумерские солдаты. Они забрали девочку и убили отца Глена за то, что тот ударил представителя национальной гвардии, пытаясь спасти внучку.
Атэ вспомнила о своих способностях, и всё время незримо была с дочерью. Её привезли в Вавилонский публичный дом и всю ночь насиловали. За это время её продали девять раз. И мать видела, как жирные шумеры весело избивали девочку, когда та кричала. Атэ узнала некоторых из них. Они были большими друзьями семьи её родителей. Она кричала и рыдала вместе с ней. Муж и сын не отходили от Атэ до утра, пока та не потеряла сознание. Позже она очнулась в объятиях Глена.
— Мы обязательно вытащим её из этого ада, — чуть слышно сказал он. — Я тебе клянусь.
Атэ сжала ладонями его щетинистые скулы.
— Посмотри мне в глаза, милый, — вновь переживая это кошмар, промолвила Атэ. — У нас больше нет дочки. Я видела всё это. Как она кричала, как она звала нас. Быть рядом и не помочь, не защитить. Просто наблюдать, понимаешь? Зачем мне это проклятие? И теперь её больше нет, понимаешь?
— Как это случилось? — Он сжал ее скулы в руках, а на глазах мгновенно проступили слезы.
— Её бросили в сырой тёмный подвал. Она вся тряслась. Боже. Она перегрызла зубами себе оба запястья. Она посмотрела наверх, как будто увидела меня и сказала: «Прости меня, милая мамочка». И я видела всё это, понимаешь? Как жизнь покидала её вместе с кровью. А её маленькое мёртвое тельце сейчас уже превратилось в прах. Её просто сожгли.
Глен впервые в жизни заплакал.
— Так нельзя жить, — сказал он. — Я не смогу с этим жить. Я возвращаюсь в Сопротивление.
Через несколько дней.
— Сопротивление давно разработало план, — начал Глен, вернувшись домой, — мы сможем отомстить за дочь и покончить со всем этим, – он сделал паузу, — но ты должна нам помочь. Я рассказал им о твоих способностях.
Атэ закрыла глаза, прогоняя через себя вновь этот кошмар.
— Что я должна делать?
Глен сел рядом с ней и вытащил сложенный вчетверо лист бумаги.
— Это план атомной электростанции, — указал пальцем, — таких в мире всего шесть. Ты знаешь, как она работает?
— Термоядерный синтез лёгких ядер в более тяжёлые. Дейтерий и тритий. Правильно?
— Видишь, ты, оказывается, знаешь больше, чем я, — попытался пошутить Глен.
— Зачем же я вам? — спросила Атэ.
— Это греческий учёный Одий, — представил Глен, позвавшего только что человека, — он всё объяснит.
— Дейтерий и тритий – это изотопы водорода, — начал учёный. — Дейтерия у нас много, мы добываем его из морской воды. К сожалению, трития в природе нет. Его создают из более тяжёлых элементов. Таких, как литий, например. Но для этого нужно оборудование, которого у нас нет. Но тритий мы можем достать здесь, — он указал пальцем на карту. — Это город Рим – вторая столица Ассирии. Он расположен ближе всех к нам и менее охраняем, чем подобный в Вавилоне.
— И для чего Сопротивлению нужен термоядерный синтез? Я в своё время была отличницей науки ядерных реакций, – она осеклась, и в глазах её появился ужас догадки. — Я, я кажется, поняла, – её голос вдруг задрожал. — Вы хотите уничтожить Вавилон. Милый, это не стоит смерти нашей малышки, — сказала она и ужаснулась собственным словам. Там же шестьдесят миллионов мирных жителей.
—А сколько ежедневно гибнет в тюрьмах? — вмешался Глен. — А сколько ежечасно кончают с собой молодых девушек? И сколько это ещё будет продолжаться?
— Но там же моя мама и братья с сёстрами.
— Они давно отвернулись от тебя. Сколько раз ты им писала? Они даже не читали твои письма. Ты сама всё это видела. Тем более, они знали, что ты на них смотришь, и игнорировали твоё незримое присутствие, — он на секунду замолк и опустил голову. — Решение уже принято. С тобой или без тебя, мы это сделаем.
— Что я должна сделать? — сдалась она.
— Я продолжу, — беспристрастно сказал учёный. — На атомных электростанциях используют, так называемый, управляемый термоядерный синтез. Но если его не контролировать, это будет мощнейшее в мире оружие.
— Но для синтеза нужна колоссальная температура, — возразила Атэ. – Такая, как внутри солнца.
— Когда-то, до того, как научились добывать энергию из изотопов водорода, атомные электростанции работали по другому принципу, — сказал учёный, словно ожидая подобного вопроса. — Топливом тогда был обогащённый уран. Это страшное радиоактивное вещество. При своей критической массе, он способен создать взрыв, не такой большой, как тритий с дейтерием, но достаточный, чтобы началась реакция термоядерного синтеза. После того, как произошла революция в энергетике, старые атомные станции пришлось закопать. Но мы сделали к ним подземные ходы. И нашли достаточное количество урана.
— Туда отправляется команда из девяти человек, – вмешался Глен. — Каждый из нас будет действовать в одиночку. Если хотя бы одному из нас удаться добыть это топливо, будет сделано половина дела.
— Ты сказал: «каждый из нас»?
— Пойду я и Кевин.
—Нет, я только что потеряла дочь и свёкра. Хотя бы сына не трогай.
— Я бы рад, но он сам рвётся. Он сегодня убежал к друзьям, чтобы мы его не смогли удержать. Он страдает не меньше, чем мы, от потери сестры.
— Ладно, я буду вашими глазами и ушами, правильно?
— Да, милая. И ещё координировать наши действия.
И скоро диверсионная команда во главе с Гленом отправилась на территорию римской атомной электростанции. Даже используя способности Атэ, нельзя было остаться незамеченными. Подобные стратегические объекты тщательно охранялись войнами Энкиду.
Дальше начался кошмар. Глена ранили и он, прикрывая товарищей, оборонялся, заняв несколько выгодное положение. Он задержал охрану на какое-то время, пока силы не покинули его. На глазах Атэ Глен был растерзан боевыми собаками. Кевина пленили и пытали электрическим током. Энкиду так и не смогли поймать одного кельта с украденным водородом. Поэтому с пристрастием допрашивали Кевина. Сын Атэ ничего не сказал и умер от болевого шока. Если не считать жертв, операция прошла успешно.
Через месяц термоядерный заряд был готов, и началась подготовка к уничтожению Вавилона. Сопротивление не нашло ничего лучше, чем использовать война – самоубийцу. И начался поиск подходящей кандидатуры. Желающих оказалось много. Но после инцидента на атомной станции во всех городах было приказано усилить охрану, тем более в Вавилоне. Ведомство Шамши-Адада к этому времени было готово к любому повороту развития событий.
Атэ сама вызвалась стать живой бомбой. Несмотря на её шумерскую внешность и абсолютное владение языком, да ещё и уникальные способности, сопротивление отказывалось принять подобную жертву. Но она смогла убедить их в том, что самые высокие шансы успешного проведения операции будут лишь в том случае, если в Вавилон поедет она.
Она надела чёрное шумерское траурное платье, спрятав под него заряд. Уран – кусок серебристо-белого металла размером со сливу, спрятали в непроницаемый для радиации контейнер. Всё вышло довольно компактно и незаметно.
***
Атэ стояла в зелёном парке в центре города городов, в великом Вавилоне. Шумеры – самая древняя цивилизация на земле, которая смогла объединить все народы междуречья, которая завоевала всю землю, которая основала колонии на других планетах солнечной системы, была на грани краха.
Атэ видела Лугальзагеси. Это была идеальная ситуация. Правитель народов обедал с министрами в двух кварталах от этого места. Они ничего не подозревали и что-то горячо обсуждали.
В городском парке было солнечно и тихо. Стояла ранняя шумерская весна. Деревья ещё не успели укутаться в густые зелёные кроны, хотя уже цвели и благоухали. Вокруг женщины в трауре, бегали дети, которые никогда не познают горя и нужды. Их молодые мамы звонко смеялись и что-то напевали. Откуда-то сверху доносился слабый гул городского транспорта. Но здесь было тихо и спокойно. Здесь жило само счастье.
Это был самый прекрасный и самый ненавистный город во вселенной. Символ власти и покоя, обитель всемирного зла. Но здесь никто не страдал, никто не терял близких, погибших нелепой смертью. Звонкий детский смех и шелест травы наполняли атмосферу самого сердца планеты.
Атэ вспомнила, как и она когда-то наполняла своим задорным смехом эти безмятежные улицы, когда ей позволяли гулять. Как она просила маму остаться еще на пять минуточек, и мама делала строгий взгляд, но позволяла остаться. Атэ тихо улыбнулась, но тут же осеклась. Она не за этим здесь! Она вновь вспомнила по секундам смерть родных: дочь, грызущую запястья с диким желанием быстрее умереть, Глена, у которого по кускам собаки отрывали жизнь и надежду и зверки замученного сына. Она взглянула сквозь расстояние на участников сопротивления. Некоторые из них склонились в молитвах к своим богам. Они вымаливали смерть Вавилона. Но нужна ли смерть сейчас ей?
«Я сама такая же, как они», — вдруг подумала женщина. Сердце ее колебалось. Конфликт двух миров разрывал ее изнутри. И это была невыносимая боль, и это была ее кара.
«И здесь живёт моя мама. Мои братья и сёстры. Люди, которые дарили мне любовь и тепло. Я была счастлива. И звали меня – Этэ». Она невольно бросила свой взор на свой родной дом. Она увидела мать, которая рассматривала её детские фотографии. Мама тихонько напевала ту самую колыбельную, что Этэ слышала в детстве. Мама медленно покачивалась, словно укладывая свою маленькую принцессу. И слезинки капали на фото из почти выплаканных глаз.
«Она до сих пор любит меня, — подумала Этэ, глядя на свою уже седую маму. — Так зачем я хочу убить её? Разве виновата она, в беспечности своей дочери? А мои сёстры и братья. У них давно семьи. В чём они провинились передо мной? — она взглянула в небо. — Зачем ты, Великая Иштар, направила меня на путь ложный? Зачем заставила страдать, как страдала сама, когда потеряла своего возлюбленного Таммуза? Может быть, ты хотела вновь пройти этот тернистый путь в теле моём? Может быть, можно всё начать заново, вернуться домой, служить в храме? Мамочка, она всё поймёт. Она простит и примет. Она до сих пор любит меня. Я ещё не старая. Я могу начать всё заново».
Она стояла на зелёной улице и слёзы невольно нахлынули с её покрасневших век. Пальцы медленно соскользнули с детонатора под траурным платьем. Она не сможет взорвать этот город. Сопротивление не зря не хотело идти на этот шаг. Она вернется домой, где ждут её родные. Её дом – Вавилон, а не Галлия. В Галлии у неё больше нет родных. А здесь полно.
И вдруг она увидела свет, который был ярче солнца в тысячи раз. Она вытерла слезы и обратила свой взор на источник. Сквозь толпу играющих детей, сквозь стаю взлетающих голубей и гуляющих зевак, медленно и грациозно шел Он. Он был выше всех на две головы. Свет исходил у него изнутри, словно сердце его стало Сверхновой. Волосы его горели пламенем звезд, а лик его был прекрасней всех шумерских богов. И толпа была ему не преграда. Он шел сквозь нее, абсолютно не замечая людей. Он шел к ней. Она знала его всегда. Высокий, красивый в золотых доспехах, он был одним из самых величайших богов. И местные шумерские божки ему не годились в подметки.
И тут она вспомнила, что и сама была когда-то, тысячи, а может и миллионы лет назад, такой же великой богиней. Что правила огромной вселенной. И ей вдруг показалась, что это вся ее земная жизнь, была лишь суетливым мгновением той вечности, откуда она пришла. И что уже ничего не имело никакого значения. Ни ее миссия, ни ее жизнь.
Он продолжал идти, грациозно пронизывая потоки энергии. Как он прекрасен. Он улыбался и смотрел на неё. Он узнал её. Он пришёл из другого мира, чтобы забрать её с собой. И время остановилось. И все вокруг затихло и сразу же наполнилось божественной музыкой. И вдруг она осознала, что музыка была всегда и везде. И именно эта музыка пронизывала всю вселенную и играла за ее пределами. И именно эту музыку слушала и видела она, изучая вселенную.
На душе Этэ вдруг стало тепло и безмятежно. Она больше не страдала. Ей стало хорошо.
Он вытянул вперёд руки, и на губах его беззвучно появились слова: «Иди ко мне». И звали его – Гронн
Женщина в трауре нажала кнопку детонатора.