Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда…
Из какого же "сора"? Этот вопрос давно не давал мне покоя. Вот я и решил перелистать биографию Анны Андреевны Ахматовой, автора столь загадочных строк. Но биографию подлинную, а не ту, что она всю жизнь для себя сотворяла. И не ту, что сочиняли услужливые ахматоведы.
Для постижения творчества Анны Андреевны Ахматовой, чья поэзия столь автобиографична, это имеет, на мой взгляд, решающее значение. Как, например, можно понять стихотворение:
Ты – отступник: за остров зелёный
Отдал, отдал родную страну...,
если не знать адресата – Б. Анрепа и отношений, которые его связывали с Анной Андреевной? А "Поэма без героя"!?
"К стихам Ахматовой отнеслись как к интимному дневнику – тем более что формальные особенности её поэзии как бы оправдывали возможность такого <…> подхода" (81). И вот мы читаем её стихи, находя строка за строкой приметы трагической судьбы автора. Вернее – думаем, что находим. На самом деле в подсознание уже прочно вбито клише официального ахматоведения – беспредельно любить Златоустую Анну Всея Руси и не сметь сомневаться в её святости. Нечто подобное мы уже проходили. Помните знаменитую резолюцию Сталина на письме Лили Брик: "Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление." Стоит ли говорить о том, сколько вреда нанесла Маяковскому, его поэзии "внедряемая" к нему всенародная любовь!
Уроков, однако, из этого не извлекли.
О Маяковском позаботился сам Сталин, а об Анне Андреевне – официальные ахматоведы, маститые и не очень. "Инструкторы по Ахматовой", – сказала бы Виктория Токарева… Они и мешают мне воспринять подлинную Ахматову без пресловутого глянца – живого человека, а не забальзамированную мумию в мавзолее.
Но всех "непокорных", желающих увидеть ПРАВДУ, долгие годы подвергали (и подвергают до сих пор) немедленному остракизму. Только ничего хорошего из этого никогда не получалось и не получится. Если вначале, вопреки канону, были серьёзные труды инакомыслящих, например, А. Жолковского (35) (где, по словам Дмитрия Быкова, автор развенчивал культ Ахматовой и штампы ахматоведения, а ахматовскую мифотворческую стратегию анализировал весьма ядовито), то спустя десятилетие, по закону "запретного плода", появилась книга Т. Катаевой "Анти-Ахматова" (40), – крайне тенденциозная и вульгарная: нечистоплотные выкрутасы – выдёргивание фраз из контекста, предвзятая интерпретация слов и событий, а иногда и просто враньё. Для чего это понадобилась Т. Катаевой?! – ведь объективных аргументов, развенчивающих миф об Анне Андреевне, в книге и без того достаточно.
Возникали, бывало, и попытки написать "объективный" портрет. Весьма комические: "Ахматова без глянца", к примеру (8). Правда, кроме глянца, в этой книге так ничего и не обнаружилось. Составитель П. Фокин, изумительный лакировщик действительности, настолько "не в теме", что наряду с бесчисленными неточностями называет Анну Андреевну вдовой Гумилёва и Пунина, словно и не знает, что вдова Гумилёва – А. Энгельгардт, а Пунина – А. Пунина (Аренс). Кстати, ошибочные сведения о вдовстве Анны Андреевны так часто кочуют из книги в книгу, что поневоле вспоминаешь ироничную реплику Виктора Топорова: Ахматова – "вдова Пушкина, Блока и всей русской литературы" (69).
Но вернемся к официальному канону. Cпросим вместе с Владимиром Высоцким – "чему нас учит семья и школа?" Какой нам предписано видеть и знать Ахматову?
Что значит – какой!? – великой русской поэтессой, чуть ли не самой гонимой властями, но никогда не опустившейся на колени, глубоко религиозной, истинной христианкой, достигшей небывалых высот в таланте прощать, человеком великой души, мужественно пережившим страшную материнскую трагедию, образцом нравственной чистоты и эталоном гражданского мужества…
Вырисовывается нечто вроде портрета Ленина – только без бороды, но с чёлкой.
На самом деле многие эпитеты официального канона далеко не однозначны, а в некоторых из них – полное расхождение мифа и реальности. Но тут нужно сказать и слово в защиту официальных ахматоведов. Многие из них не авторы, а в лучшем случае соавторы ахматовского мифа, а иногда и вовсе, как говорят юристы, "добросовестно заблуждающиеся". В бескрайнем море литературного мифотворчества Анна Андреевна остается одним из явных лидеров. Более того, она сама – главный (а чаще всего единственный) автор столь укоренившегося мифа о самой себе. Подробно об этом писал В. Черных (75), но есть множество свидетельств и других авторов.
Большинство самых ярких сведений об Ахматовой, составляющих её миф, известны исключительно с её слов или из воспоминаний, которые Анна Андреевна либо буквально диктовала (например, А. Хайт (72)), либо тщательно редактировала и правила (в том числе и воспоминания В. Срезневской, "которая <...> под некоторым нажимом Ахматовой и с установкой, совместно с нею определенной, начала писать воспоминания" (54)). Иногда Ахматова сама рассказывала об этом и даже объясняла, как она это делала: "У меня есть такой прием: я кладу рядом с человеком свою мысль, но незаметно. И через некоторое время он искренне убежден, что это ему самому в голову пришло" (54). У неё, чрезвычайно сильной личности, был исключительный дар влиять на людей каким-то гипнотическим образом: многие её современники признавались, что испытывали синдром кролика перед удавом при встрече с Ахматовой. В этом, возможно и был, главный секрет успеха её мифотворчества.
Бог щедро наделил её талантом, блестящим, острым умом (совершенно не женского типа), феноменальной памятью, прекрасным чувством юмора. Она отлично плавала, была в молодости стройной и невероятно гибкой. В знаменитом кафе поэтов "Бродячая собака" замечательно изображала женщину-змею. Ей был отпущен огромный запас жизненных сил – вопреки туберкулёзу и тяжёлой болезни сердца, Ахматова пережила почти всех своих собратьев по "цеху". Недостатки же Анны Андреевны в основном сводились к её личным качествам и характеру. И если мы хотим знать правду, а не тиражируемую легенду, нужно понять: трагичность её судьбы далеко не всегда – от гонений, бытовой неустроенности, хронических неудач в семейной, личной жизни, а от её характера, от сознательно выбранной жизненной модели. "Она бывала капризна, деспотична, несправедлива к людям, временами вела себя эгоистично и как будто напоказ прибавляла к явлению и понятию "Анна Ахматова" всё новые и новые восторги читателей, робость и трепет поклонников, само поклонение как определяющее качество отношения к ней. Вольно и невольно она поддерживала в людях желание видеть перед собой фигуру уникальную, не их ранга – и нужную им, чтобы воочию убеждаться , сколь исключительным может быть человек. И то, что она в самом деле являла такую фигуру, выглядело – с близкого расстояния – естественной основой и побудителем её поведения, а главным и самостоятельным, чуть ли не обособившимся от первопричины казалось поведение" (54).
Да, Анна Андреевна была разной: с одними – остроумной собеседницей, украшением многочисленных застолий, которые она очень любила, внимательной и чуткой к чужой беде, всегда готовой прийти на помощь и поделиться последним. К. Чуковский: " ...встретил в вестибюле Анну Ахматову. <…> "Приходите ко мне сегодня, я вам дам бутылку молока – для вашей девочки". Вечером я забежал к ней – и дала! Чтобы в феврале 1921 года один человек предложил другому – бутылку молока!" (78). Ахматова, если у неё появлялись деньги, почти все раздавала (как Есенин и Маяковский раздавали половину своих гонораров поджидавшим этого момента у кассы неудачливым коллегам по ремеслу). Сама оставалась без денег. С другими же она могла быть бессердечной, высокомерной, спесивой, грубой ("я его перехамила!"(76)). Много свидетельств этому можно отыскать в созданной В. Д. Дувакиным уникальной аудиоколлекции воспоминаний, ставшей основой Отдела фонодокументов Научной библиотеки МГУ. Например, М. Бахтин говорит: "Кроме того, я заметил в ней известную заносчивость. Она, так сказать, немножко сверху вниз смотрела на обыкновенных людей. Потом я уже слышал от других, которые имели с ней дело, и в старости эта заносчивость в ней осталась, даже приняла крайние формы, крайние формы: когда, например, приезжали к ней работники редакции, то она даже не отвечала на поклон и не сажала их <...> совершенно не принимала их как людей" (3).
В какую из этих двух групп – "друзей" или "врагов" попадал человек, мне кажется, во многом зависело от его веры в ахматовский миф, от признания её царственной величественности и, главным образом, от отношения к её славе.
Но перед теми и другими она всегда позёрствовала, была на авансцене театра своей жизни. Этот её талант точно подметила Л. Гинзбург: "Секрет житейского образа Ахматовой и секрет ошеломляющего впечатления, которое этот образ производит, состоит в том, что Ахматова обладает системой жестов. То есть ее жесты, позы, мимические движения не случайны..." (28).
Современники, осознанно или подсознательно, ощущали величественность, царственность этой фигуры, даже сын просил Анну Андреевну: "Мама, не королевствуй!". Иосиф Бродский, всегда выражавший свой пиетет по отношению к Ахматовой, однажды не удержался и на её вопрос, что он думает про её записки о Модильяни, не без иронии ответил: "Ну, Анна Андреевна, это "Ромео и Джульетта" в исполнении особ царствующего дома" (21).
В воспоминаниях современников таких эпизодов множество.
В. Василенко: "И вот Анна Андреевна раз мне сказала: …"Вы мне иногда напоминаете моего верного придворного, навещающего меня, византийскую царицу (почемуто не "императрицу", и повторила два раза "царицу") в моём изгнании на острове Патмосе" (3).
Большинство бед Анны Ахматовой – от её натуры. От патологической жажды славы (в том числе и посмертной), ради чего она и положила всю свою жизнь на создание мифа о великой страдалице. Это давно уже подмечали многие. К примеру, К. Чуковский еще в 1922 году сделал запись в дневнике: "Мне стало страшно жаль эту трудноживущую женщину. Она как-то вся сосредоточилась на себе, на своей славе – и еле живет другим" (78).
"У Анны Андреевны Ахматовой было две биографии: одна – каноническая, ею самой узаконенная и приведённая в порядок, но всё же "мнимая", и другая, подлинная, скрытая ею самой от себя, а тем более от читателей. Но, как ни скрывала эту свою подлинную биографию Анна Андреевна, особенно в последние годы жизни, её отзвуки слышатся в её стихах. Поэтому изучение реальной биографии поэта ничуть не менее важно, чем смакование ахматовской легенды, красивой, но в чём-то и ограничивающей наше представление о поэте" (43).
Действительно, свой миф Анна Андреевна начала с биографии, старательно её романтизировала и многое навыдумывала. Кто не знает её рассказов о том, что она – прямой потомок последнего большеордынского хана Ахмата (она даже описывала подробности убийства этого хана, положившего конец татаро-монгольскому игу!), о предках с греческих островов и всё такое. На самом же деле "...многие генеалогические сведения, которые А. Ахматова сообщила в автобиографических записках или поведала собеседникам, в частности Л. К. Чуковской и Аманде Хейт, на поверку оказываются легендарными. Не было у Анны Андреевны ни "бабушки-татарки", ни предков – морских разбойников; предки её по материнской линии – симбирские дворяне Ахматовы не были потомками хана Ахмата и княжеского титула никогда не носили; мать Ахматовой не училась на Бестужевских курсах, а её крестный отец Герасим Романенко не убивал военного прокурора Стрельникова. Cтрельникова, как известно, застрелил в 1882 году в Одессе по приговору "Народной воли" Николай Желваков, который, кстати, был близко знаком с сестрой отца Ахматовой – Евгенией Антоновной Горенко (по мужу – Арнольд). А Романенко, хотя и привлекался к дознанию как член "Народной воли", никакого отношения к этому террористическому акту не имел" (75).
Любые сомнения в точности автобиографии Ахматова встречала в штыки. Уточнения, что родилась она под Одессой, а не в Царском Селе, разрушали, как ей казалось, всю построенную ею мифологическую конструкцию, где "царскосельскости" отводилась особая роль. Даже упоминание её настоящей фамилии – Горенко – вызывало в ней ярость.
К. Чуковский: "...в книжке об Анне Ахматовой Голлербах осмелился указать, что девичья фамилия Ахматовой – Горенко!! – "И как он смел! Кто ему позволил! Я уже просила Лернера передать ему, что это чёрт знает что!" Чувствовалось, что здесь главный пафос её жизни, что этим, в сущности, она живёт больше всего" (78). Сама же она, при необходимости, произвольно перестраивала свою легенду.
В. Черных: "Можно отметить и случаи, когда Ахматова сознательно мифологизировала свою автобиографию не только в мемуарной прозе, но и в официальных документах. Таким примером могут служить автобиография и личная карточка члена Союза писателей, собственноручно заполненные Ахматовой 15 июня 1952 года, в один из самых мрачных периодов её жизни. В этих документах указано: "Фамилия, имя, отчество – Ахматова Анна Андреевна; литературный псевдоним – нет; дата рождения – 1893 год; место рождения – Ленинград". Пользуясь любимым выражением Ахматовой, во всех этих сведениях "нет ни одного слова правды"" (75).
Биография-миф значила для Анны Андреевны очень многое. Неслучайна поэтому широко известная, наполненная ревностью, её фраза по поводу суда над И. Бродским: "Какую биографию делают нашему рыжему! Как будто он специально кого-то нанял" (54). До конца жизни она сочиняла всё новые и новые легенды о себе, но самой невероятной и мюнхгаузенской была уверенность в том, будто причиной холодной войны между СССР и Западом стала её встреча в конце 1945 года с английским дипломатом Исайей Берлином.