Когда ты наслаждаешься каждым моментом, каждой незатейливой мелочью – раскачиваясь на скрипящей качели так, чтобы видеть каркас ели исподнизу, попивая вино под крупными звездами и зарывая бутылку в корни; валяясь в колючих колосьях под палящим солнцем и глядя на свои запыленные ноги, на их изящный подъем, а загар медленно ложится на тебя – ты на время забываешь о том, что хочешь забыть, а если и думаешь о нём, далёком, - это происходит без боли, с ровной спокойной отстранённостью. Но как только ты перестаешь наслаждаться – мысли приходят и рвут тебя сворой голодных гончих.
Ты смотришь в зеркало на своё белое и недостаточно худое тело; видишь, что, однако, оно прекрасно и безумно желанно, но пока что недосягаемо для него, который сейчас за границей. Холодно отдаешься; стараешься не пьянеть и вести себя пристойно, а Млечный путь меркнет и гаснут фонари – как всегда оно происходит в разлуке.
Он пишет, что постоянно думает о тебе; что не знает, когда получится вырваться, что хотел бы очутиться рядом прямо сейчас…И тебя равно тревожит его молчание и пугает смелость в словах. Ты пытаешься отвлекаться – видит Бог, пытаешься найти отвлечение: в ходьбе, жаре и когда гремит; наблюдая за простыми вещами: пузатый шмель кружит над цветами; ромашки непременно выдают «любит»; ты фотографируешь свою тень плюс еще чью-то и ваши бокалы, и руки – как нелепо!; тебя проводят по трапу на теплоход, на палубе жарит немилосердно, и моложавый бармен откупоривает бутылку и дает обычные стаканы, чтобы если разбить – не жалко; в парке полно свадеб: того, чего до одури боишься; и волны пенятся, разрезаются мысом; между деревьями какие-то весельчаки подвесили резиновую куклу, которая издали выглядит совсем как человек в петле; едешь на дачу почти без вещей; пару дней выдерживаешь без того, чтобы себя не ласкать; группа американских туристов гоняет мяч, выкрикивает команды, потом они собираются кружком – и тут-то воспоминание о нём, далёком, явственно. И минуты забвения не проходят даром; ты смеешься, светятся глаза, усталость и мудрость, и длинное ожидание.
Эй. Я о том, что это эфемерно и надолго не спасает. Ты пыжишься, констатируешь точку счастья, пик, с которого все пойдет на спад, скатится…Убеждаешь себя не размениваться, не отчаяться и не спиться. Он обещает снять комнату, чтобы вы могли проводить вместе целые ночи, без соседей. Лучше не верить, чтобы не разочаровываться после – вдруг что пойдет не так, а ведь часто что-либо идет не как задумано. И ты мысленно молишь его: «не загадывай». Не озвучиваешь это, но просишь. Он составляет список фильмов для вас двоих, эта новость повергает тебя в смятение, тебе страшно, что пробежит сквозняк и дверь в радужное захлопнется; хотя ты тайком связываешь с ним плейлисты, но ни за что не признаешься; разница во времени у вас в восемь чёртовых часов; лучше подготовиться заранее к несерьезному…Восемь часов; знак перевёрнутой восьмёрки.
Совершенно немыслимый страх обжечься. Страх быть второстепенной и страх стать незаменимо-важной. Тебя распяли между Штатами и твоей страной, четвертовали, протянули, как в старину привязывали провинившихся между лошадьми. Читаешь Брэдбери и Буковски, теперь он не кажется грязным, вполне подходящ; читаешь что угодно, лишь бы сблизиться, а вода лижет мол; билет на электричку не пробит контролерами, потому что они были заняты тем, что выводили из вагона ехавших «зайцем» таджиков – мать с сыном, оба замурзанные, какие-то чумазые, и тебе их жаль, знала бы – дала бы денег. Как будто со стороны наблюдаешь за жизнью и думаешь – вот бы он видел эти фонтаны, спокойный прудик, загорающих: моими глазами. Ты ждешь, пока тебе на хлеб намажут джем; босые ноги приятно холодит пол, они так ноют после прогулки; а на вечер будут блинчики из патиссона и цуккини, и всё прекрасно, не ощущается нехватки кого-либо. Ты уверена в себе и в дне, радостна; «не думать, всё позже, а сейчас не думать»; ты отвлечена, тебе удалось выиграть время; втроём спать тесно и ноги постоянно свисают, поэтому закидываешь их на кого-то; ты счастлива и без. Ведь так? Скоро ему удастся добиться визы…
И ты выходишь на террасу, где убаюкивающе стрекочут цикады. Нет – вы: ты и твоё вино.