На самом деле, это очень грустные…почти-что-письма? Недо-письма? Лиричные отрезки, вехи моей жизни, маячки, прикрепленные к разным людям, не к одному. И мир каждого из них был многолик, прекрасен и разнообразен, но так или иначе, я их теряла – разными способами. И это – своего рода мёртвые записки, ни к кому, к ним иным когда-то и к себе, наивно-восхищавшейся, ждущей большего. Здесь слова, которые, возможно, стоило когда-то сказать или отослать. Здесь все упущенные моменты. Летите, мои хорошие. Летите одуванчиково, когда я подую.
***
Я ношу в себе усталость. Ее не выплескать, она громадная. Вот я протягиваю для пожатия руку – и усталость эта протекает по линиям на ладони. Заглядываю в стаканчик с кофе – а она полощется на дне. Висит на веревках с бельем для просушки. Она кругом. В подтеках на стенах, во мне, на мне, повсюду.
И если ты считаешь, что твое появление и присутствие могут избыть ее, уничтожить, что-либо изменить – то ты сильно ошибаешься. Ведь усталость имеет твое имя.
***
Я хочу, чтобы ты узнала меня поближе, познакомилась со всеми моим головными тараканами. Я могу болтать без умолку и стесняться взглядов, хрипло истерить без видимых причин, бросаясь предметами, и запираться, чтобы выплакаться вволю. Я – та, кто бережет вещи, которые напоминают о ком-то. Та, которая смертельно боится промедления, темноты, объятий и что ее отвергнут. Та, что пытается исправить всех и верит в Бога в зависимости от обстоятельств. Она поедаема виной и одновременно похотью, прокуренная, пропитая, потерянная, невинная… Я не умею забывать, память продалбливает во мне дыры и она же – причина бессонниц.
Ты согласна делить со мной моих демонов, мою напускную стервозность и противоречия, мой нездоровый цинизм, королевскую избалованность? Докопайся до сути, вскрой меня, доберись до начинки.
***
Я ничего не хочу тебе сказать. Лишь погляди, как я счастлива на всех фотографиях, которые ты снимала, как я искренне улыбалась тебе в объектив.
***
Кольца то удручающе жмут, то спадают с похудевших пальцев. Вспоминаю – мы курили, полусидя в пенной ванне, я устроилась между твоих ног и изредка переползала на ту сторону, напротив, ты мазал меня пеной и выпускал дым из ноздрей, и на бортике стояла бутылка не помню чего – кажется, ликёра… Счастье.
***
Мастурбировать так яростно, чтобы успеть кончить не менее семи раз за 11 с половиной минут – примерно столько идёт клип «Green day» - «Jesus of suburbia», и, испытывая очередной оргазм, падать вперед; так, чтобы пальцы окоченевали и затекли ноги, и вставать на них потом было бы также непривычно, как русалочке, обрётшей нижние конечности вместо плавников; рот просил бы глотка воды, хотя нет – примерно с полграфина; и не только трусики – плед промок бы насквозь и ты мягко скатываешься с него; дрожь в коленках, обмякание и бессилие уставших мышц, почти атрофия, временная; и совать после голову под кран, где ледяная вода кажется разгоряченному телу не особо уж и холодной…знакомо это вам?
Мастурбирую на воспоминание, как ты вампирически прокусываешь мне губу, машешь волосами-опахалом с загустшим и таким развязным ароматом «Нины Риччи». Я делала это, как мужчина – решительно, вожделенно, получая желаемую разрядку, выливая злость на марафоне себя, и всё равно – проклятье! – не иссякая прозрачным не-семенем. Загоняя себя до пены, до соли – и не забыться!
***
Нежно-золотистая кожа озарена солнцем. По утрам всегда кажется, что можешь отвесить себе увесистый пинок и изменить если не весь мир, то хотя бы этот день провести не зазря.
Но день застанет меня за ходьбой по дому, и облизыванием пальцев от шоколадных трюфелей, ты подаёшь мне конфеты уже развернутыми, без обёрток, кормишь с руки. Кричишь, что слив забит моими волосами, а я забываю его чистить; что не прибираю со стола; тебе известно, как я шатаюсь, словно пьяная, если очень сонна; умиляешься моей неуклюжести, неясному силуэту в гигантской футболке; ты выслушиваешь мой бессвязный бред, киваешь, обнимаешь со спины, отпускаешь – стало жарко, и снова обнимаешь, потому что уже не можешь без этого, потому что тебе нужно неразрывно со мной находиться.
Ты и сам бываешь то мил, то цинично-груб, отпускаешь колкости, пошлости и глядишь, как искажается в крике мое лицо, не утешаешь, неумело ластишься, натыкаешься на молчание, закуриваешь и занимаешься своими делами, отходишь, на звонки домой отвечаешь, что не один, не стремишься меня уединоличить, присвоить, обналичить, просто отдаешь, признавая за мной право другого. Но тогда какого черта мешкать по утрам, выпрашивать время – «давай еще полежим часик», растягивать эту связь, притягивать меня к себе на руку, гладить, отбрасывать волосы мои и заправлять их за ухо, целовать в лоб? Борись за меня, покажи, что важна! Воюй, дьявол тебя подери.
Ты так пугающе добр; позволяешь греть о себя ноги и сам их закидываешь на себя – это не вписывается уже ни в какие рамки; я не привыкла к такому отношению, эй. Внимательно смотришь, как я ем, и кусок не лезет мне в горло. Твоя настырность мне полюбилась; вскрывай меня своими аристократичными пальцами, длинными, узкими, проникающими в самую глубину – вскрой, как консервную банку, выпотроши, я поддамся. Чувствуешь, как влажнею, как стискиваю твою руку, ёрзаю, позволяю пробираться вглубь и распускаюсь навстречу касаниям?
Цени эти моменты раскрытия. Дай мне уткнуться тебе в шею и так лежать, укрываясь от неурядиц, дотошных дозвонов, судорожной жары, правил и долга... Увидь меня в любом разрезе, люби заспанной и уставшей, пошатывающейся спьяну, неряшливой и раздраженной, люби мои заносы и упрямство, непомерные амбиции и бахвальство, ругай, царапай, зализывай ссадины и дуй на них, сдавливай мне правое запястье так, чтобы там остался след от изящно сплетенного браслета-цепочки…Я хочу от тебя следов – они останутся, если исчезнешь. Я не твой зверёк, слышишь ли?! Но нет: я. твой. зверёк.
***
Тебе скоро спать, но ты сидишь у моего изголовья. Липкие от жары, мы все равно, словно по притяжению, потягиваемся друг к другу – спинами ли, боками – но соприкасаемся. Как два полюса, которые хотят срастись. Когда я пьяна далеко от тебя, я тебе звоню, в извращенном поиске прибежища, ты уговариваешь меня лечь. Укрываешь, чтобы не простыла. В жару набираешь в рот огромный глоток чая и поишь меня – из губ в губы, словно птенца. Когда я остаюсь одна, то глажу себя так, как гладил бы ты, окажись тут.
Любовь стара, как мир, и отчаянно редка. Однажды ты чувствуешь в себе уют и покой, который не изгнать, это как будто кто-то устроил из твоего сердца маленький домик. И неважно, где вы находитесь – на разгульной попойке, в самой гуще событий, толпа перестает существовать, отходит на второй план.
Мы залезаем в ванну, я сажусь между твоих ног. У нас есть питье и мыльная пена. Ты натираешь меня, а я тебя – внимательно и сосредоточенно; мы брызгаемся и бултыхаемся.
Такое вот в невод памяти заплыло. Пора соскрести лже-позолоту с чудо-юдо-рыбки.
***
Я ничего не буду говорить тебе. Просто вспомни. Как ты гнала меня обратно, а я всё не уходила, как целовала руки твои стерильные, по-детски пахнущие фруктовым мылом. Ты пьянеешь медленнее; я всегда ведома; помню, тянула меня куда-то, и мечтала лишь о том, чтобы не выпускала. Ты упрекала меня в невнимательности и мягкотелости, в безалаберности и непрактичности.
Но – вспомни. Велика тайна спутавшихся волос, их аромат; многое таят в себе и ключицы, куда приткнуться бы и замереть. Я не хотела с тобой простой чувственности, я хотела тебя любить. Твой тонкий голос ангела, пение в притихшей аудитории и то, как срывалось моё дыхание после; твою взволнованность и румянец, каждую твою слезу. Тебе хорошо и без стрелок. О эти глаза, как они распахивались мне навстречу! Словно хотели рассказать все недомолвленное без утайки.
А тебя всегда тянуло к девушкам с лисьими глазами, вряд ли я подпадаю под эту категорию. Когда я паниковала – ты сохраняла трезвый ум. И всегда была на шаг дальше. Вспомни – круговерть огней, кружение, объятья, вино, лёжка. Мои крики, то, как ты плакала; мое молчание, когда оставалась одна на лекциях, податливость и слабина. Мы не сразу могли уснуть, хихикали и щебетали о неважном; я мечтала, что ты выключишь мне свет. Милая, нежная моя, не теряйся. Вспомни, как нас кидало из стороны в сторону, как мы ошибались, бесились, мудро – смеялись, обжигались и падали, как подбадривали друг дружку в несмелых и аховых авантюрах, заучивали наизусть стихи, напивались, хмелели, попадались на крючки и отцеплялись с них, как хвастались обновками и собственным безразличием, выпячивали его напоказ, а горе выплакивали в туалете, как мы всерьез рассуждали о женщинах, психовали, курили под дождем, мёрзли, бежали ненакрашенные в магазин, тратились, выбирали наборы роллов, расчесывались и делали комлименты, разменивались и береглись, как ты отпускала меня на свидание, смеряя оценивающим взглядом, как мы гоняли чаи, боялись зачётов и завтрашнего дня, бегали в хлопотах, опаздывали вместе на занятия, ждали, давали в долг, нищенствовали, баловались экзотичными фруктами, намешивали разное, как нас рвало, как мы срывались, названивали дорогим нам людям, утешались, засыпали…чего мы только не делали!
Я знала одну похожую на тебя. В деревне, куда я приезжала на лето, мы были соседками. Неподражаемая лукавизна во взгляде, но, в отличие от тебя, она была беззаботной хохотушкой и чуть инфантильна, и я так любила в ней эту непосредственность, искреннюю детскость, беспричинный смех и умение радоваться каждому моменту…Она лучилась, по-настоящему светилась, заряжая всех вокруг. Думаю, если бы ты ее увидела, то влюбилась.
Она ничего не умела понарошку. Мы расстилали в ее саду покрывало или плед и наблюдали за облаками, читали каждая своё, делились наушниками, подпевали, танцевали, играли на желания, рисовали на асфальте мелом, рассказывали о школьных влюбленностях и гадали на мальчиков; в раннем детстве нас укладывали спать валетами, чтобы не дрались. Она стеснялась брекетов, но ее улыбка все равно была неотразима; она становилась так прекрасна в простом летнем платьице, кривляющаяся, заплетающая в волосы мальву…Близость – спать на одной подушке, придвигаться ближе, если снится кошмар и обнимать от плохих снов; соприкасаться коленями, обрывая ягоды; делать вместе работу по дому, чтобы было больше времени на нас двоих; удивлять друг друга изощренными блюдами и оставлять самый лакомый кусочек.
Вообще, я считаю, что дождь сближает людей. Вдвоем уворачиваться от капель, хохотать, когда они попадают за шиворот, прикрывать друг друга, не имея зонтов и все равно промокать насквозь. В этом что-то есть.
Она делала мне бутерброды с маслом и медом или клубничным джемом; с салом и чесноком; мы прыгали, как одержимые, под старые песни, доносящиеся из громоздкого музыкального центра, поливали цветы, катались на велосипеде, отбивая себе задницы на кочках – я сидела сзади и мы неслись с диким визгом прямо по лужам, а потом обливались из шланга нагретой за день водой. У нее была смуглая кожа и нежные пальцы.
Я хотела быть твоей самой нужной и приходить на выручку. Я хотела, чтобы ты во мне нуждалась. И этого не произошло. Во мне робости было с верхом. Гореть от прикосновений случайных, вскользь – и не признаться. Оскар за притворство. Пожалуй, давайте два.
***
Родные губы, родные, родные… Так трудно отлипнуть. Раньше я физически не могла бы этого признать, а лишь презрительно: «ваниль!» Но ты – выше. Раньше в чудеса не верила. Теперь…
Своим терпением ты сделала великий переворот, революцию, перекопала меня всю, отрыла в ямках нежность. Заставила забыть о холодных прощаниях, где приходилось притворяться, о тех, бросающих, тоннах усилий, что окупались поеденными нервами и нервами, уходящими на то, чтобы скрыть разочарование. Тебе удалось – яблочным запахом, уводящим в зелёные леса. На ярость – поцелуй. Прощаешь опоздание на час. И когда объятия, земной шар вертится вокруг нас. Как и описывали многие люди до – мир замирает, отступает холод и остаются двое. Я чувствую, как открываюсь непокорной ракушкой и мы срастаемся. Ми-ла-я.
Когда ты меня обнимаешь, это словно вся земля прижала меня к груди. Родео на скамейке. Синхронизация, перетекание форм: волосы смешиваются, лица врастают друг в друга, шею – попиваешь мелкими глоточками, пока я терзаю твой шарф. Я хотела тебя и на трибунах. Руки слились при ходьбе; зови, кличь – готова последовать куда угодно. Даже в темноту, которой боюсь.
Нет бесстыдства, как нет и цинизма. Есть – превращение. Да состыкование рук, теперь уже такое естественное.
*** (Асимметрия)
Ты стал моим ответом на все сокровенные, тайные, зарытые глубоко и жизненно важные вопросы. Ты ответил мне, сам того не подозревая, - написал, что думаешь обо мне.
Я так боюсь, что ты исчезнешь, вместе со своими песнями и записями, вместе с мечтой о Париже и карнавале. Оттягиваю момент прочтения сообщения, словно оставляю напоследок лакомый кусочек, - на десерт. Я слышу, как тормозят троллейбусы и хочу увидеть, как по городу они шествуют без пассажиров. Только представь – череда пустых автобусов и троллейбусов, и когда проезжаешь мимо них, в их окнах никого нет, болтаются поручни, за которых не держатся, и никто на тебя не глазеет в окно – не правда ли, настораживает? Однажды я уже видела такое.
Ты отсылаешь мне мэйл из Штатов; сегодня там День Независимости. Всеми силами стараюсь не думать о тебе; медленно погружаюсь в воду ванны, пока она не обволакивает меня всю; соски напоминают клубнику, ты бы целовал нежные, в крапинках, кружки вокруг них. Говорят, в человеческом теле нет симметрии. Так как, скажите на милость, - она может быть в любви?
***
Я овладела искусством забывать, но тебя я забыть не хочу. Поэтому будь со мной. До тебя я прогоняла многих, бросали меня, уходила сама. Но не нужно повторять историю…останься, пожалуйста, и оставь нам сливовый сумрак, я обещаю тебя не тревожить.
Люби меня нагишом и слушающей ретро; твой гортанный смех приятно щекочет нёбо, утыкайся губами мне в висок и спи, спи, хотя ты и не умеешь засыпать с кем-то.
***
Давай ты прикуришь от моих губ?
Сейчас уже не жара, и не надеть к тебе на свидание юбочки-платьица. Лето было предательски коротко…Кажется, совсем недавно я просыпалась от того, что скользила от пота; мокрый затылок; хоть бы глоток чая…
Мне импонирует твоя простота и искренность. Я закупилась таким арсеналом косметики, чтобы тебя обезоружить…Твой юмор, твой ум, твоя некрасота, но – шарм; живая мимика, гипнотический голос и неземной магнетизм. Когда влюбляешься, хочется любить всех, обнять целый мир. Я только боюсь напрашиваться.
Когда влюбляешься, хочешь себя изменять. Совершенствоваться, развиваться. Штудировать горы книги и придирчиво следить за собой. У тебя появляется дикий по позитивности стимул. Ты загораешься.
***
Можно мне тебя нерафинированную? Можно, я решусь тебя поцеловать? Я знаю, это проще простого, но…мне страшно.
Как же мне повезло с тобой. Что можно смеяться вдоволь, ненасытно, искренне хохотать и веселиться на всю катушку; реветь на киносеансе в обнимку, хлюпая носом и совершенно не заботиться о том, как выглядишь с потёкшей тушью, раскрасневшаяся, растрепанная; жадно хватать пиццу, с аппетитом, и да-да, не думать, как со стороны это смотрится….Лично у меня это редко, очень редко. Чувствовать себя на своем месте, ошибаться и не бояться; мне кажется, ты примешь меня с любыми головными тараканами…
Я не помню, когда у меня последний раз так было. Растворяться без остатка; несмело прикасаться, но в то же время без стеснения, на глазах у всех; быть собой, быть простой, смеющейся, пока ты болтаешь без умолку; отпивать из твоего стакана, ложить голову тебе на плечо – знак высшего доверия. Мне так нравится тратиться на тебя; слушать, как твой голос хрипнет, утыкаться в твой рукав, слушать твои забавные комментарии по ходу фильма – так как ты уже читала книгу, по которой он снят…о боги, сколько же ты читала?! И я слушаю неустанно – сюжеты фэнтези, неожиданные повороты, твои эмоции, повествования о пьянках и бывших и о друзьях; детка, расскажи мне больше о своих любимых вещах, о причудах, о провалах в судьбе, спадах и подъемах.
***
Расскажи мне, холодно ли в твоей стране, что ты ешь на завтрак; бьюсь об заклад - твой холодильник светит пустыми полками; хочешь, усядемся на полу, принесем теплых пледов и будем попивать чаи; оставайся здесь, когда вьюга запорошит дом, занесет его по самую крышу. Я буду с радостью голодать и не спать с тобой, поддерживать любые твои затеи, поставлю тебе излюбленную пластинку, приготовлю ужин.
Стань концентратом Вселенной, когда все откажет работать, когда погаснет свет во всех окнах, будь поблизости, замени мне весь мир. В детстве каких только книг я не читала – про желудёвых человечков и юную, наивную Ассоль, про революционера Овода, и похищенного пиратами сицилийца Клеона; про девочку Элли и ее друзей, и на каждого мне хотелось стать похожей – но стала ли хоть чуточку? Они все бывали мной – длинноволосая Рапунцель, ожидающая, что принц взберется к ней в башню по её же косам; пастушка Фраголетта, или же Земляничка; Йоринда и Йорингель, брат с сестрой; Давай читать друг другу вслух, по очереди; люби меня кожей, каждой клеточкой и порой своего тела. Люби меня с запутанными волосами и замаранной, а когда я ухожу в свой, мрачный, обособленный мир, вызволи меня оттуда – там потоками льется желчь, самогрызенье затягивается надолго.
Люби меня даже когда я разочарована всем и вся – жалкое зрелище - ; ноющей, кричащей, волнующейся, когда причитаю, что нечего надеть, дома – бардак, а погода – сущая насмешка, когда плачу от непонимания окружающих и ворчу, что фильм довольно нудный, а герои – уродливы и никчемны…терпи и люби меня.
Знаешь, о чём я мечтаю? Устроиться в теплой ванне с пеной, потерять там счёт времени, гладить без конца твою совершенную, бархатную кожу. Развести общие цветы. Знать от тебя, что я красива. И жить с этим знанием, не пытаясь себя замазать, прикрыть, раскритиковать. Это очень и очень важно. Чтобы в абсолютно простых вещах проглядывала чувственность, и тогда я буду говорить – какой сексуальный цвет вечернего неба\вкус острой томатной пасты…Позволяй мне греть о тебя босые ноги-ледышки; кутай в одеяло, заплетай мне косы, венки из одуванчиков, цветы в волосы. Танцуй со мной, пляши в моей комнате под сумбурные ритмы, извивайся по-змеиному. Служи мне и дай прислуживать тебе. Разметайся от жары, дай насладиться видом твоего тела и долго-предолго его созерцать.
***
СОЛЁНОСТЬ ТВОИХ ПАЛЬЦЕВ.
Слушай, я совершенно не знаю, о чём писать. Пожалуй, о том, что не решусь сказать тебе.
Сегодня я представляла, как лежу под тобой, выбрасываю стон в твои полуоткрытые губы, тянусь к ним, выдыхая частичку себя. То, как ты утыкаешься мне в плечо при сильном смехе, делает тебя похожим на носатого зверька. Редкие касания хороши тем, что они обжигают.
Ты так безбожно нейтральна; я чувствую себя на чужой территории, тогда как увлажняет уже одна мысль о твоей густой копне волос, отбрасываемой назад; о подвижной мимике…Я хочу знать, какая ты с утра. Хочу заниматься любовью с тобой везде - в закоулках, туалетной кабинке караоке-бара, на кровати твоих родителей…везде – оно и значит везде, без локальностей.
Будь – гибкой, раскованной, пошлой, играющей, задумчиво-напуганной, стеснительной, провокационной, активной…Преломляйся в моих ладонях, трансформируйся в них.
Я собиралась к тебе не привязываться, но всё вышло из-под контроля. И вот уже я жду твоих сообщений, как глотка воды в жару.
***
То самое – водить по своему телу с нежностью, от которой страшно, и представлять, что пальцы эти – твои. И – о как же мы будем любить друг друга, не умирая от пламени, если уже сейчас подпаливаем края своих одежд и помаленечку, но горим?
То самое – когда ты поёшь мне. Передо мной. Для меня. Ради меня.
Когда ты плачешь за меня.
Я хочу сначала очертить пальцами контур твоих губ. Ты потрясенно замолчишь, когда я нежно стану гладить их перед поцелуем.
Мне нужно, чтобы ты закрыла глаза. Я прикоснусь к твоим векам по очереди, сначала правое, потом – левое. Познаю тебя вслепую.
Я принесу тебе пить и накормлю тебя, уложу, почитаю вслух, а когда ты задремлешь – заберусь к тебе под одеяло. Веди меня, иначе заплутаю. Уводи в свои сны, где дремотные маки выстилают ложе.
И к слову. У тебя непоправимо нежные ладони. Позволь мне молиться тебе.
***
Мои заколки пахнут ванилином; заройся в облако моих волос, поспи…Я та, кто любит голубей и вокзалы, где кипит жизнь, где люди торопятся не успеть или коротают ожидание за разговорами, ходьбой, дремотой; люблю болтовню с таксистами, они много чего повидали, и могу часами стоять у группки бродячих музыкантов; есть в этих людях какой-то страннический шарм, очарование отшельника, которому открыта истина, они существуют как бы на междумирье, и я бы точно была хиппи, отвечаю тебе. Мне мало твоих имейлов; вспомни наш поцелуй на подоконнике и как мы пугливо отдалялись, чтобы зашедшие не увидели – глупые, как будто страсть можно спрятать; как будто щеки не полыхают и взгляды нервные, в сторону, не выдают несмелых любовников с потрохами. Я не хотела, чтобы о нас судачили; избегала афиширования, но теперь мне плевать, плевать, только будь рядом.
Я уже который день не в сети, а всё потому, что сообщения – сущее издевательство, потому что скучаю непомерно и никаким значкам не выразить этого. Позже ты спросишь, что я делала, и я отвечу – училась быть счастливой. Читала мотивирующие книги, смотрела светлые и добрые фильмы, в каждой из героинь узнавая себя и примеряя их жизненные коллапсы; наблюдала за грозой с балкона, впервые не вскрикивая от молний; ела фрукты, лёжа в ванне, а на втором бортике стояла чашка с соком; медитировала под мантры на вдохе и выдохе, и вначале мне становилось легко и приятно, но ненадолго, а потом руки затекли и немилосердно болела выпрямленная спина, так что я чуть не заплакала, позже снова улетала в темноту, отгоняла навязчивые мысли, но будильник прозвенел, вырвав меня из непонятного состояния, и с удивлением заставил осознать, что время прошло незаметно; так скоро я домедитирую и до голубых вспышек или искорок внутри себя, что там бывает?
Это моё первое лето без тебя. А сколько их еще в запасе? Опыт приучил меня, что дома всегда должна быть бутылка вина и сладости, на случай, если нагрянут гости или кому-то приспичит распить с тобой по бокалу и утопить в нем свои проблемы. Медитация: пальцы немеют, их пронзает иголками, но я терплю: мне нужно прогнать свой гнев. Варящиеся креветки пахнут морем; вода от них становится, словно ржавая; закидываю туда специй. Бежевые трусики так идут мне; ты пропустишь мой День Рождения, но может, это и плюс?
Я хочу с тобой публичности. Эта осень будет прокуренной и осиплой, я буду замазывать ее безжалостную долготу, изменять привычные маршруты и траектории, отвлекаться с другими, но так и не забудусь. Я не хочу тебя в чём-либо ущемлять. Мы же – о боги – слишком далеко друг от друга, чтобы выдвигать условия и претензии; впервые в жизни я не ревную, признаю чье-то право на личное, на побочные шашни. Мне нужны фотографии с тобой – где мы счастливые, даже если качество снимков неважнецкое; это будет служить своеобразным амулетом. Ты – мой юг, дурманная юность твердолобая, ты – мой уютный закуток, оттепель, гавань, мой ядреный, шальной, кислородный, медвяный.
***
Послушай то, чего я никогда не осмелюсь озвучить – мне тебя не хватает. И всегда будет не хватать. Но зачем портить настроение нытьем? Проще надеть маску веселого безразличия, оно ни к чему не принуждает и позволит сохранить самообладание и не упасть лицом в грязь…Я всегда боялась показать свою зависимость от кого-то, свою слабость.
Ты далеко, и этого факта не изменить, так к чему отягощать его елейными признаниями? Шторы создают в комнате ночь; мои сутки смешались, режим полетел вверх ногами; ищу фильмы с пометкой нуар и вспоминаю, как ты присел на корточки, пытаясь застегнуть сломанную молнию на моем сапоге, и тогда я подумала, что тебя приручила…А следующей задачей была молния на платье, и я как всегда долго собиралась, вынуждая тебя ждать в коридоре; тебя подкупала моя бесшабашность, наивность, юная горячая сила, что так и била ключом; махнув рукой, опрокидывала следующую рюмку, и без того пьяная донельзя; оставляла у тебя трусики без всяких сомнений, а прилично ли, и спускалась по лестнице, и тебя заводило осознание того, что ты единственный знаешь, что под подолом ничего нет, что я так доступна, рукой подать, и в то же время сложнее головоломки, ты никогда не мог разгадать, что таилось в моей очаровательной кудрявой голове, тебя восхищало мое озорство, упрямство, принципы и то, как я забивала на жизнь, как веселилась, зажигалась и остывала, придуривалась; выходила с румяными, горевшими щеками, словно за пару минут ничего и не было и преспокойно затягивалась, и сигарета не дрожала в моей руке, в лице ничего не менялось от новости о твоем отъезде…Ты не знал, чего мне это стоило.
Узнала, что бледность идет к моей «арийской» - подумать только! – внешности; и…<здесь недописано>