Болезнь девочек протекала тяжело, температура тела порой поднималась до сорока градусов. Лариса бредила и временами, трогая свое лицо, кричала, что она не Маша Порыванова. Ирину перенесли в комнату к сестре, так легче было ухаживать за обеими. К тому же ее комната была просторней. Окна были плотно зашторены, яркий свет раздражал им и без того воспаленные глаза. По настоянию доктора Даша каждый день мыла полы и осторожно проветривала комнату. Девочек с головой укутывали в одеяла, приоткрывали форточку и дверь в комнату. С улицы шел морозный воздух, но Прасковья Даниловна по этому поводу очень возмущалась.
– И что это за моду взяли, зимой окна открывать! Право дело, дохтур рехнулся. А ну как насмерть простудят девочек. Где это видано, чтобы так лечили! Сколько себя помню раньше в тепле держали детей.
Через неделю, когда у девочек температура пришла в норму и сыпь стала исчезать? домочадцы с облегчением вздохнули.
– Теперь главное беречься, не допускать простуды, чтобы не было осложнений, – сказал доктор при очередном посещении. – Еще неделю, другую, и будут совсем здоровые, – уходя, с улыбкой добавил Виктор Андреевич.
Прошло две недели, Анна Петровна, которая неотлучно была с детьми пока они болели, вновь вошла в привычную колею, и с утра до ночи крутилась не только в домашних делах, но и в магазине. Товаров в лавке было много самых разнообразных: от мелких пуговиц до дорогой посуды. На прилавке лежали большие рулоны шелковых и простых тканей, но главное, чем славился их магазин – это чай. Сортов было несколько и все отличного качества. Семен Трофимович обычно ездил за чаем в Ирбит. Доводилось ему несколько раз и в Кяхте на ярмарках побывать. Из-за его частых отлучек Анна Петровна была главным человеком в торговых делах.
Некоторых посетителей она сама обслуживала. Бывали и такие знакомые, которые заглядывали просто так.
– Анна Петровна, голубушка! Здравствуй, моя золотая! – встряхивая со своей шубейки снежинки, проворковала Анфиса Афанасьевна, вдова покойного мясника Шерстнева. – Иду мимо и думаю, никак Анна Петровна блины сегодня затеяла, дай думаю зайду. У тебя блины, Анна Петровна, завсегда знатные получаются.
– Помилуйте, Анфиса Афанасьевна, какие блины? Как никак Рождественский пост идет.
– Так ведь и я так подумала, только думаю постные может печешь.
– Да с чего это вы, Анфиса Афанасьевна, решили, что я блины пеку, – не сдерживая раздражения, сказала Анна Петровна.
– Так ведь, золотая моя, дух идет из вашей открытой форточки, – закатила свои хитрые глазки Шерстнева.
Анна Петровна недоверчиво посмотрела на болтливую женщину, но насторожилась. «О чем она говорит? Как может быть открыта форточка, если я ее сама на зиму заклеила? Неужели эти негодные девчонки что-то натворили?»
– Петр, обслужи Анфису Афанасьевну, а я подымусь домой.
Она шла по лестнице с замиранием сердца, все время принюхиваясь. Отворив тяжелую дверь в кухню, Анна Петровна поперхнулась от сизого дымка, расстилающегося по комнате. Пред ней предстала ужасающая картина. Окна этого помещения выходили на две стороны, одно из которых смотрело на улицу, другое в сад. Форточка со стороны улицы была настежь открыта, сами же девочки сидели на подоконнике другого окна в шубах и валенках с испуганными лицами.
Анна Петровна подбежала к печи и открыла дымоход. На плите лежал ее любимый нож, а от деревянной ручки, украшенной затейливой резьбой, струился дымок. Печная дверца была приоткрыта.
– Сейчас же слезайте с подоконника и объясните мне, что здесь произошло? – Анна Петровна, едва пришедшая в себя, с трудом сдерживала свой гнев.
Девочки стояли опустив головы, и молчали.
– Что же вы молчите? Язык проглотили?
– Маменька, простите нас пожалуйста! Мы нечаянно съели то печенье, что привозила тетя Капа, которое вы оставили к празднику, – на измазанном сажей лице Ирины было искреннее раскаяние.
– Не пойму при чем тут печенье? Вы чуть не устроили пожар в доме!
– А все ты виновата, Ирина! Говорила же тебе, давай спрячем коробку, а потом выбросим ее на улице. А ты – нет, давай сожжем в печке.
Ирина открыла рот от удивления, глаза ее наполнились слезами. Лариса, по своему обыкновению, в очередной раз выставила ее зачинщицей.
– Неправда, маменька! Это не я, это она придумала сжечь коробку.
– Ничего не хочу знать! Снимайте шубы, умывайтесь и уйдите с глаз моих. Прав ваш отец: вам пора в гимназию, вы давно здоровые, коль столько озорства от вас.
Анна Петровна быстро привела в порядок кухню, и уже с улыбкой думала о своих дочерях.
«И в кого они у меня такие озорницы? Ведь вот с Васей я и горя не знала, даром, что мальчик. Тут же уйти нельзя на минуту, не знаешь к чему воротишься. А Ирина, тихоня тихоней, а ишь чего выдумала. Это, говорит, не я придумала. А я знаю Ларису, она вся на виду, хитрить не будет, как есть все говорит. Что-то Даша долго сегодня. Маменька тоже ведь мудра, послать нельзя к ней никого, тут же дела найдутся».
Анна Петровна подошла к окну, но мороз так разрисовал их, что хоть глаза прогляди ничего не увидишь. Мысли ее снова вернулись к дочерям.
«Как бы не простудились сегодня девчонки. Доктор велел остерегаться простуды. Так ведь, как за ними уследишь, разве что жандарма приставить. Вот летом, что устроили! До сих пор не забуду как полы мылом намылили. Мы, дескать, решили хорошо их с мылом отмыть. Захожу, кругом вода и пена. Сколько мыла извели негодницы. Даша насилу всю пену тряпкой собрала. Семен слишком много им воли дает. Права маменька, надо построже с ними быть, ой, построже. Иначе вырастут своенравны да неслушны, а их ведь замуж выдавать. Ведь не все такие, как мой Семен."
Анна Петровна улыбнулась своим думкам: "Далеко вперед заглядываю, а как же иначе, время-то быстро идет...»
Мысли Анны Петровны текли одна за другой, забегали вперед и возвращались назад, за делами она и не заметила как самовар закипел и, как самое любимое время предобеденного чая наступило.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/01/22/579