Когда я была маленькой, когда стул мне казался столом, наша семья теснилась в одной комнате коммунальной квартиры. Поэтому я не имела своего уголка для игр – только ящик с игрушками, задвинутый под кровать. Зато в комнате имелся замечательный «венский» стул, изредка подновляемый пронзительно пахнущим столярным лаком. Твердое фанерное сидение, спинка из гнутых деревянных прутьев, переплетенных в виде кренделя, с легким изгибом изящные ножки – стул идеально подходил для любых детских игр. И порой сиденье превращалось в прилавок моего "магазинчика", а в овале ажурной спинки, как в окошке кассы, с гордостью красовалась я – продавец!
На прилавок ставились самодельные весы (деревянная линейка поперек катушки с нитками) и выкладывался товар: пуговицы, кубики, граненые карандаши. Но все обозначало не то, что видели глаза: фантазия рисовала из пуговиц печенье, кубики становились пирожными, толстые карандаши палками колбасы.
Покупатели менялись. То прибегал соседский мальчишка с оттопыренными ушами (он был младше меня, поэтому моей волею оставался вечным покупателем в этой игре). То оживала пучеглазая кукла: за нее я пищала тоненьким голоском. То грозно требовал баночку мёда потрепанный плюшевый мишка с пуговицей вместо носа. У этого мишки была особая роль: он часто безобразничал, лапой скидывал с прилавка товар; то есть, вел себя как его собрат – неуклюжий медведь из сказки, разрушивший лесную избушку со зверятами.
В процессе покупок-продаж каждый покупатель, кем бы он ни был – мальчиком или игрушкой – приобретая товар, расплачивался особой игровой валютой.
Деньгами становились использованные трамвайные билетики, старые квитанции или просто нарезанные бумажки. Но самыми ценными купюрами в моей кассе считались «миллионы» – украшенные аляповато-алыми знаменами повестки, формата открытки, приглашающие граждан на советские еще выборы. Однажды появившись в моем магазине, они использовались несколько лет. Даже, когда я подросла и перестала играть в магазин, красивые бумажки еще долго сохранялись в коробке моих сокровищ. На лицевой стороне каждой листовки были напечатаны красным шрифтом даты выборов, а на обороте - вписанные от руки фиолетовыми чернилами фамилии избирателей, взрослых жильцов нашей коммунальной квартиры.
Промелькнули школьные годы, мой мир изменился: другая квартира, другие друзья. Канули в прошлое и детские игры, и рассохшийся "венский" стул, и нелепые бумажки, заменяющие деньги. Но однажды я вспомнила свои "миллионы" – новая красочная повестка, приглашающая на выборы, адресовалась теперь лично мне, узаконивая мое совершеннолетие!
Однако восторги, связанные с участием в голосовании, быстро угасли. Ведь итог любых выборов был предопределен: всего один кандидат и девяносто девять целых и девяносто девять сотых голосов, будто бы отданных за него! Выборы уже воспринимались с иронией и скукой.
Минули десятилетия, настали другие времена, преобразился избирательный процесс. В 90-е борьба у кандидатов стала схожа с конкурсом в престижный вуз: десять человек на место! Теперь в канун выборов вместо стандартных повесток на тонкой бумаге в почтовых ящиках появлялись плотные разноцветные листовки и флаеры. Я, вступившая в пору зрелости, вынимала из почтового ящика диковинную на тот момент рекламу, уносила в квартиру и, с трепетом всматриваясь в приятные лица на фото, изучала биографии кандидатов. И снова я волновалась, как в детстве, когда держала в руках заветные «миллионы», избирательные повестки жильцов коммунальной квартиры.
Но теперь для кого-то «миллионом» становился мой голос «за»! Отдавая его за понравившегося кандидата, за того, кто рисовал самые радужные перспективы, я мечтала получить правду и лучшую долю! Тогда еще я не предполагала, что история моей детской игры в магазин вывернется наизнанку: желанная цель, вкусное печенье обернётся вдруг ненужными пуговицами. Правда как была, так и останется в дефиците.
А на днях я вышла из квартиры, спускаюсь по лестнице. Из подвала привычно тянет духом канализации, а площадка у почтовых ящиков сплошь засыпана бумажным мусором – никто уже не уносит рекламные листовки домой, а бросает их прочь! И валяются на бетонном полу цветные листовки с обещаниями очередных кандидатов. На самодовольных, отшлифованных фотошопом лицах, отпечатались следы чьих-то ботинок – никого уже не интересуют обесцененные "миллионы". Даже детям для игр такие грязные листочки уже не предложишь! Лишь одна рекламка с незапятнанной фотографией отлетела на ступеньки. Подняла ее, положила в сумочку: авось пригодится, когда пойду на избирательный участок. Вдруг да снова станет мой голос ценой в «миллион»!