Чуть-чуть о времени

Владимир Пеганов
    Школьная учительница спросила однажды своих первоклассников: «Кто любит анекдоты?» - Весь класс поднял руки. - «А кто сможет сам сочинить анекдот?»
    -Руки подняли около половины класса.

    –Ну, хорошо, ты, будешь первой. – Обратилась учительница к самой заметной в классе девочке. Девочка рассказала про незадачливого Вовочку, который попал в нелепую ситуацию. Кое-кто в классе хихикнул. Потом другая девочка что-то рассказала, потом осмелели мальчики и тоже торопливо стали озвучивать свои сочинения. До меня дошёл один, не очень складный, но…

    –Древний человек входит в пещеру и говорит жене: «Я на скале нарисовал ещё одну картину». Жена, не поворачиваясь, спрашивает: «Дату и подпись поставил?» - «Нет. А какое сегодня число?» - «Сорок третье августа, сто семь тысяч триста девяносто второго года», - и немного помолчав, добавляет: «До новой эры».

    Засел у меня в голове этот анекдот. Перед глазами был лохматый древний человек в звериной шкуре и его супруга, причёсанная и одетая, разумеется, более прилично. Была она, почему-то, около больших кастрюль, из которых выпирали наружу мослы какого-то диковинного животного. Кастрюли стояли на газовой плите, а в руках у супруги древнего человека был половник из нержавеющей стали.

    –Ты меня ещё слушаешь? Тебе не надоело? Тогда едем дальше. – Теперь уже я обращаюсь к своему незримому собеседнику.

    –Много раз я вспоминал про этого древнего человека и пытался найти объяснение его художествам. Мне стало интересно: зачем надо было рисовать на скальных поверхностях животных, которые обитали рядом с его жилищем? И что давало ему изображение сцен охоты и рыбной ловли? Времени свободного было много? Больше заняться нечем?

    –Что это? Как ты думаешь? Ну, ответь мне! Не зачатки ли это творческого начала? Хорошо, с этим я могу согласиться. А почему такая потребность возникала у совершенно разных людей, на разных континентах, во всех климатических зонах? Почему?

    –Знаешь, вопросов так много и их гораздо легче задавать, чем получать вразумительный ответ. А вот подумай-ка сам, ведь рисовали и высекали каменным зубилом не все подряд члены сообщества, а находился кто-то один из себе подобных. Может быть его мозговые извилины были кривее, чем у остальных. Скорее всего он убегал от общих работ в самоволку и с огромным вдохновением, забывая обо всём на свете, рисовал, рисовал… Или вдвоём. Но идея, как я думаю, принадлежала всегда одному, а второй, если он и был, то был только помощником. – Добровольным? - Возможно. И его задача - искать и подавать свежие каменные зубила взамен изношенным. Или растирать краски, используя в качестве посуды череп поверженного в очередной схватке вражеского воина. Восторгался ли этот помощник творением художника, или ему было всё равно?

    Вот ведь как! Человеку ничего не надо, дай только возможность рисовать.
Снова мысли вернули меня к древнему человеку. Я отчётливо вижу его напряжённый, сосредоточенный взгляд и… 

    И вдруг появляется третий. Он прячется в зарослях и внимательно наблюдает за художником. Перенимает опыт? Стесняется подойти, сесть рядом и спросить? Или для того, чтобы на вечерней планёрке наябедничать вождю племени об увиденном? Как узнаешь? Но третий был, без третьего нельзя. Ну, никак нельзя!

    Шло время, один общественный строй сменялся другим. Совершенствовались орудия производства и убийства. Развились искусства, появилась письменность, живопись, перед которой обязательно преклонил бы свои колени тот древний, пещерный человек, когда увидел бы на высокой скале метровые буквы: «Здесь был Вася», и вряд ли пережил, увидя в прихожей российского олигарха шедевр под названием «Чёрный квадрат», за который было заплачено три с лишним пуда золота.

    –Ах, какая глубина мысли! Сколько экспрессии и динамизма! – Восклицали устроители заморского аукциона, а продавцы этого шедевра искоса поглядывали на светлеющее от дифирамбов лицо олигарха и добавляли: – Такие вещи бывают сотворены раз в столетие, а то и в два…

    Три пуда золота! Нашего золота, российского, отобранного у народа и, как произносил наш любимый Папанов – «без пыли и шума», очень вежливо, с улыбочкой и по закону, написанному самими же олигархами.

    –Что такое три пуда?
    –Это примерно столько, сколько весила ваша супруга, дорогой мой, когда в далёкой молодости, на выпускном экзамене писала сочинение про героя нашего времени.
    Как оно быстро летит! И у каждого времени, как ни странно, – свои герои!

    –Зачем, ты, достал калькулятор? Ты хочешь перевести золото в деньги и узнать, а сколько же… Не мучайся, мой дорогой инженер! Тебе с твоей учительницей в России  – столько не заработать. Никогда! Ты лучше пошевели мозгами, не трать попусту время даже когда возвращаешься с работы в переполненном автобусе. Напрягись и выдави из своих мозговых извилин какую-нибудь жёлто-зелёную мысль.

    Возьми и нарисуй, например, треугольник и раскрась, только не чёрным! Розовым или голубым. Голубым цветом даже лучше, голубой и голубые сейчас в моде.  Глядишь, внуки или правнуки… Ну, не три пуда, а поменьше, всё-таки не квадрат, а треугольник. Понимать должен! На Байкале никогда не был? Ой, там хорошая поговорка в ходу: «Дурак думкой богатеет!»  Запомни!



        *   *   *


           «Я совершенно без всякой иронии утверждаю,
           что нигде жизнь не представляет  так много
           интересного, как в нашем бедном, захудалом
           отечестве.»  М.Е. Салтыков-Щедрин.
                /За рубежом./            .

  Кругом белым-бело. Зима 1961 года. Получив в очередной раз стипендию уже новенькими хрущёвскими деньгами, мы отправились в хороший ресторан. Выпивка была любая, но вот там, в меню, где обычно предлагались первые и вторые блюда значилось - щи из свежемороженой селёдки, а на второе – жареная селёдка с картофельным пюре. Но речь не об этом. Закусили мы этой селёдкой и были вполне довольны. Теперь к сути.
 
  Семинары по политэкономии вела у нас молодая преподавательница, не на много старше нас, и которой мы задавали любые, иногда провокационные вопросы. Она не уклонялась от ответа и, если не могла ответить сразу, то обещала сделать это на следующем занятии. Наши отношения с ней были доверительными и даже дружескими.
 
  Но... вмешалась мать-природа и преподавательница ушла в декретный отпуск. А вместо неё прислали другую женщину, значительно старше, которой впору было играть в молодёжном театре комиссаршу гражданской войны. Её голос, внешность, манера двигаться, в моём понимании, были присущи только ортодоксальной коммунистке.

  И вот, на очередном семинаре разбирался вопрос о кризисе капитализма, о перепроизводстве. Приводились примеры из учебника о сжигании кофе в паровозных топках, о молоке, выливаемом в реки, и об отсутствии денег у рабочих, там, у них на загнивающем Западе. Я поднял руку и спросил: – А что лучше, когда нет денег, но купить можно всё, или когда есть деньги, но то, что надо – не купишь?

  Видели бы вы её лицо в тот момент! Это невозможно передать словами. Заикаясь, она, наконец, влепила мне своим козырем: «Как ваша фамилия?» И я понял, что у меня возникнут большие проблемы, и что мне придётся давать объяснения в непонимании временных трудностей  страны на пути к развитому социализму где-нибудь в парткоме. Это поняли и мои товарищи. Интонация и прищур её глаз не сулили мне ничего хорошего. Но в это время  громко зазвенел спасительный звонок, аудитория пришла в движение, что и  позволило мне незаметно исчезнуть.
   
  Как-то в одной из центральных газет попалась на глаза заметка об английских школьниках. В свободное от учёбы время они подрабатывали в кафе и ресторанах.  Мыли посуду, чтобы на эти деньги поехать летом с археологами в Африку на раскопки. То, что школьники подрабатывают, нас не удивило. Мы, студенты, тоже подрабатывали, да это в любой стране так, но чтобы поехать в другую страну во время каникул и беспрепятственно, нам это казалось тогда невероятным.

  В наш родной Севастополь, на Камчатку, на Кольский полуостров и в некоторые другие места можно было попасть только через многослойные сита ведомства, именуемого КГБ. А за рубеж? Что вы, что вы! Но так было, так жили…

  И вдруг – «…работают все радиостанции Советского Союза!..» Была среда, двенадцатое апреля, тёплый, солнечный день. Человек в космосе! Наш человек! С тех пор прошло сорок шесть лет, но столько улыбок на лицах людей, всеобщей радости, ожидания чего-то нового и счастливого, как в тот день, я не припомню.

  После обеда сотни студентов собрались у главного корпуса института, вынесли комсомольские, спортивные и ещё какие-то знамёна, но пройти по городским улицам стройными колоннами институтское начальство не разрешило, многозначительно показав пальцем вверх – нет указаний…
 
  А время не останавливалось, хозяева Кремля произносили речи на пленумах и съездах об улучшении, углублении, расширении и, естественно, об увеличении. Потом сменяли друг друга, укладывая предшественника на главной площади страны на вечный покой у зубчатой стены под шелест кумачовых знамён и проникновенную речь очередного кандидата на высший партийно-государственный пост.

  Каждое утро, после сигналов точного времени, диктор радио произносил заржавевшую от времени фразу: «передаём обзор газеты «Правда»… И прослушав этот обзор, вдохновлённые граждане огромной страны шли на работу, учёбу и службу, чтобы улучшать, углублять, расширять и, конечно же, увеличивать.

  Почему я начал с 1961 года? Да потому, что в этом году в студенческих столовых исчез бесплатный хлеб. Раньше нарезанные ломтики лежали на обеденных столах – ешь сколько хочешь. И вдруг стало по-другому - двигаешь свой поднос с едой в сторону кассы, а хлеб берёшь из общей горки по копейке за кусочек. Деньги ерундовые, не в них дело, но становилось ясно, что с продовольствием в стране что-то не так.
 
  У продовольственных магазинов появились очереди. Молодёжь уезжала осваивать целинные и залежные земли, распевая в эшелонах любовно-патриотические песни, совершенно не представляя, что ждёт её там в холодных, продуваемых всеми ветрами степях Казахстана.
 
  Инструкторы райкомов, мало что понимавщие в земледелии, с директивами в портфелях разъезжали по деревням, указывали крестьянам – когда, где и что сеять и организовывали соцсоревнование. В награду крестьянину-победителю за достижения, за нелёгкий труд вручали  красный треугольный флажок, обшитый жёлтой под золото бахромой и с изображением вождя мирового пролетариата. И страна на многие годы вперёд  стала зависимой от зарубежного фермера. А когда-то Россия кормила чуть ли не всю Европу.
 
  Всюду велено было сажать кукурузу. Где её только не сажали? За полярным кругом? А в средней полосе России крестьяне-колхозники под самогон, но всё же оглядываясь, пели:

                Ветер, ветер, ты могуч,
                Ты летаешь выше туч!
                Забери с собой Никиту
                И забрось-ка на орбиту!
                И ему на посошок
                Кукурузы дай мешок!

  Советская власть тяжело заболела. Страна спивалась. Ввели ограничения на продажу алкоголя, запретили продавать водку в выходные дни, развернули борьбу с самогонщиками, а остроумные зубоскалы, возвращаясь с работы и слегка покачиваясь, напевали:

                Спасибо партии родной,
                Что нету водки в выходной!
                Благодаря её заботе,
                Мы выпиваем на работе!

  Придумали кодекс строителя коммунизма, текст которого был обязателен во всех государственных учреждениях и учебных заведениях. Писали его золотыми буквами и помещали на самом видном месте. Появились бригады и ударники коммунистического труда. Особо отличившихся награждали орденами и медалями. По разнарядке. Даже юбилейной медалью к 100-летию Ленина награждали только самых достойных.
 
  Я служил тогда в армии лейтенантом. Как-то играем в комнате отдыха в карамболь (вариант бильярдной игры), и заходит к нам замполит в чине подполковника.

  Стали мы спрашивать, когда медали вручать будут? И, нисколько не смущаясь,  замполит начал объяснять: «Тут такое дело, братцы, – полковникам на весь наш полк выделили одну медаль. Полковник у нас один. Подполковникам выделили две медали. Сколько у нас подполковников? Правильно, два. Майорам – десять, а майоров у нас двенадцать, стало быть…

  А я тут ни при чём. Штаб дивизии делит. Капитанам на три меньше, старшим лейтенантам на пять, а вот таким, - он остановил взгляд на мне, - каждому второму. Так что…  И, шлёпнув себя в грудь рукой, добавил: - Да я бы всем вам героя присвоил, и поймите меня правильно…»

  Пришёл к власти Горбачёв. Его фамилию сразу же «расшифровали»: ; Готов, Отменить, Решения, Брежнева, Андропова, Черненко! Ждали, надеялись, но прилавки магазинов пустели всё больше и больше. Кроме талонов на мясо и колбасу, были введены талоны на водку и табак.

  Зверели мужики в длинных очередях, а их жёны рыскали по магазинам, чтобы купить хоть какого-нибудь стирального порошка. На предприятиях нечем было мыть руки, мыло в местах общего пользования мгновенно исчезало.
 
  Что осталось у меня в памяти о правлении первого и последнего президента СССР? Я помню только два эпизода. Первым – была почти часовая речь в одно из летних воскресений. О ней предварительно, за много дней предупреждали все каналы радио и телевидения. И понял я из этой речи – что надо что-то «переводить в практическую плоскость». Что?

  А второй эпизод – это киты. Где-то далеко, в Ледовитом океане, кажется, у берегов Аляски, в какую-то полынью попали четыре или пять то ли серых, то ли ещё каких-то китов. Заблудились бедняги? Заголосили иностранные радиостанции. Забеспокоился и наш президент, может, даже ночь не спал, и приказал послать ледокол на выручку этим китам-недоумкам.
 
  В это время второе лицо государства – премьер Рыжков, получил от своих многочисленных помошников информацию, добытую по специальным каналам о том, что неумытые мужики и дети ходят в давно нестиранной одежде. Он срочно приезжает в свой рабочий кабинет, достаёт из сундука лист гербовой бумаги и пишет распоряжение, чтобы немедленно послали аж два парохода в Индию за стиральным порошком и другими моющими средствами.
 
  Вошло в обиход раньше неслыханное слово – консенсус. «Ну вот, теперь у нас консенсус, разливай!..»

  Ходил во времена Брежнева такой анекдот: «Собралось политбюро и стали обсуждать, можно ли разрешить гражданам свободно выезжать за границу? Премьер Косыгин обращается к Брежневу и говорит – если разрешить, Леонид Ильич, то что же мы будем делать вдвоём в такой огромной стране?..»

  При Горбачёве люди начали выезжать в соседние страны, не сразу, а ближе к концу его правления. И не только туристическими группами, с тайно приставленным человечком и предварительным, оскорбляющим человеческое достоинство инструктажем в кабинете партийного чиновника, а просто – с семьёй или в одиночку, были б деньги. Как тут не вспомнить английских школьников!

  На Западе Горбачёва уважают. При нём закончилась преступная война в Афганистане. И матери, которым предстояло провожать сыновей в армию облегчённо вздохнули, правда ненадолго. Впереди маячила новая война, уже на Кавказе, откуда также будут привозить цинковые гробы, зашифрованные страшным названием – «груз 200». Но это уже при другом властителе.
 
  Горбачёв нашёл в себе силы подписать с западными странами соглашение о выводе наших войск, которые почти полвека раздражали и пугали Европу. Началось объединение Германии и была снесена Берлинская стена. И это – великое дело, и история сохранит его имя.

  Болезнь власти, экономики и государственного устройства были неизлечимы, а скоро произошло то, что и произошло. Аминь!
Вспомнили Нострадамуса. И началось! И чего только не писали и не говорили…

                *   *   *