Г Л А В А Т Р И Н А Д Ц А Т А Я
Слева у второй хаты, облокотившись на калитку, стоит пожилая женщина, ее внимание обращено в мою сторону. Короткая улица пуста, мы равняемся с как бы ожидающей нас женщиной.
– Добрый день,– здороваюсь первым.
– День добрый,– отвечает она и тут же, шутливо спрашивает,– далеко йдеш?
– Далеко тітко, звідсіля не видно,– отвечаю шутливо.
Ответ ей понравился, и она беззвучно усмехнулась.
– А справді звідкіля й куди йдеш, та ще зі псом?– не унимается ее любопытство.
– Додому йду тітко, на Україну,– далее следует короткая частица заученной легенды,– дуже пити хочеться,– перевожу разговор на другое русло.
– Вода у хаті, йдемо до хати, там я тобі дитино молочка дам,– открывает она калитку, впуская меня во двор, а моего дружка отгоняет от калитки и он остается за воротами.
Мы заходим в сени. Женщина жестом указывает мне в сторону маленького ослончика -23, на который мне следует усесться, а сама, не закрывая за собой дверь, скрывается в прилегающей комнате.
Затем она появляется с табуреткой и миской, ставит их передо мной, уходит и вновь появляется с нарезанными ломтями хлеба и кринкой молока.
Я не заставляю себя упрашивать, принимаясь за еду, а женщина тем временем все расспрашивает и расспрашивает меня. Она подливает молока, как бы, между прочим, задает вопрос:
– Й папери якісь маєш?
– Маю… – и еще что-то хотел сказать в ответ, но не успел.
– Покажи! – раздалось за спиной.
От неожиданности я повернул голову и увидел краснолицего, с винтовкой за спиной в черном кителе с какими-то нашивками полицейского.
– Не чіпай його. Нехай дитина наїсться, та йде своєю дорогою,– пыталась заступиться женщина.
– Ні мамо! Я не маю права цього робити. Покажи свої папери? – говорит шуцман.
Документов у меня никаких не было.
Полицай ухватил меня за руку, вывел из сеней, и, подойдя к велосипеду, на котором очевидно он приехал, не отпуская моей, своей свободной рукой достал из-под его седла бечевку, и, завернув мои руки за спину, стал их связывать.
– Синочку! Відпусти дитину. Навіщо він тобі? Десь мати його чекає свою дитину, як я чекаю Івашка…
– Ні мамо. Відведу його до Дрогичина, там розберуться хто він такий, може й відпустять.
– Нащо ти йому руки зв’язав?
– Щоб не втік, так безпечніше.
Он открыл калитку, толкнув меня прикладом винтовки в спину между лопаток. Я оказался на улице, рядом с прыгающим на меня дружком.
– А це що таке?– пригнулся к земле полицай в поисках камня, от чего пес пугливо отбежал в сторону.
Не найдя на земле камня или чего-то другого, чтобы бросить в сторону собаки, полицай снял со спины винтовку, стал целиться в собаку. Почуяв опасность, пес, подогнув хвост, скрылся за углом двора.
Мать полицая, утирая подолом мокрое от слез лицо, что-то говорила про себя, а сын, посмотрев в ее сторону, грубо выругался и, вскинув за спину винтовку, подошел к прислоненному к воротам велосипеду.
– Пішли! – толкая меня передним колесом велосипеда, сказал полицай. – Йди попереду ровера -24, задумаєш втікати, застрелю як пса.
По широкой улице деревни Осовцы, я шел со связанными за спиной руками, а вслед мне на велосипеде, стараясь удержать равновесие, крутил педали, лет на пять старше, рослее и намного сильнее меня осовецкий шуцман.
За происходившим наблюдали стоявшие у ворот своих дворов пожилые крестьяне, осуждающе провожая нас грустным взглядом. На выходе из деревни я увидел ранее незамеченный мной столб с указателем, на котором значилось: «Дрогичин – 15км».
Мы прошли мимо него и далее по той же грунтовой полевой дороге, по которой я со своим дружком совсем недавно шел к деревне Осовцы. Мы уже прошли несколько километров, как вдруг полицай крикнул:
– Стояти на мисці!
Я оглянулся через плечо, полицай, бросив на землю велосипед, держа в руке винтовку, целился в следовавшего за нами дружка, одновременно остановившегося позади нас на пыльной дороге.
Пес, зачуяв опасность, мгновенно бросился наутек в противоположную сторону дороги, но тут же раздался выстрел, и вслед ему – второй.
Душераздирающий визг животного оглушил меня, а широко улыбающийся полицай, довольный своим успехом, коротко заключил:
– Псові псова смерть… Пішли!– повесив на шею ремень винтовки, усаживаясь на велосипед, все еще улыбаясь, сказал он.
В Дрогичин, к двухэтажному зданию, на котором висела таблица с надписью «Дрогичинська поліція», мы пришли незадолго до конца светового дня. В переднем небольшом, очевидно служившим для дежуривших полицаев помещении, за деревянным барьером сидел мордатый полицай.
Конвоировавший меня полицай перекинулся с ним несколькими словами. Мне развязали отекшие в кистях руки, отвели в туалет а, затем, не обыскивая, провели по коридору первого этажа здания, втолкнув в одну из камер. Судя по тишине, соседние камеры были пусты.
Уже стемнело, когда, вдруг двери камеры открылись и на ее пороге, держа связку ключей, появился полицай. Он пропустил в камеру женщину, несущую в руках бутылку воды, кусок хлеба и куриное яйцо.
Она положила на нары еду, быстро вернулась к дверям, вышла из камеры. Полицай улыбнулся, повернулся ко мне спиной, хлопнул окованной железом дверью и исчез за ней.
Я съел еду, запив ее водой, и лег на дощатые нары.
Ночью пришлось стучать в дверь.
– Що треба? – послышалось за дверью.
– До вітру…
Недовольный, очевидно разбуженный моим стуком, полицай, чертыхаясь, отвел меня в загаженный туалет, но дверь за собой закрывать не разрешал, дожидаясь пока я не справлю естественную надобность, а затем вернул меня в камеру.
Утром та же женщина через смотровое окошко передала мне кусок хлеба, крутое куриное яйцо и, забрав, пустую бутылку, ушла. Вскоре она вернулась и подала мне в то же окошко наполненную водой бутылку.
Я сидел на нарах и размышлял, не находя ответа на главное: почему меня ничего не спрашивают и как долго будут меня держать в одиночке? Лишь к полудню дверь камеры вдруг, открылась. Появившийся в ней полицай, поманив меня пальцем, буркнул:
– Виходи! На верх підемо,– указывал рукой на потолок, давая мне понять, что мы последуем на второй этаж здания.
Я шел впереди, а он вслед, указывая, куда мне следует идти. По лестнице мы поднялись на второй этаж и, пройдя по коридору, очутились в большой светлой прихожей с несколькими дверьми.
У одной из них стоял полицай, облокотившись на стул. Увидев нас, он скрылся за дверью, но тут же вновь появился, оставив за собой открытую дверь, указывая нам жестом на нее. Шедший за мной полицай вошел в кабинет первым.
В светлой комнате за большим, накрытым красной скатертью столом, в кресле сидел мужчина в полицейской униформе. Слева от него, на небольшом расстоянии от стола на стуле в гражданской одежде лет пятидесяти сидел другой мужчина.
Позади них на стене висел большой портрет Гитлера с вытянутой вверх правой рукой. На его левой руке пестрила красная повязка с белым кругом и вписанной в него черной свастикой.
Сесть мне не разрешили, я стоял посреди комнаты, рядом с сопровождавшим меня полицаем.
– Призвіще? – спросил меня, сидевший за столом полицейский чин.
– Ляхоцький, ім’я моє Якуб, батька мого звати Левон. Маю шістнадцять років,– одним духом выпалил я.
– Ну, розказуй, як ти потрапив в наш край?
Я коротко изложил заученную легенду. Иногда чин перебивал меня вопросами, пытаясь изменить русло рассказа, увести его в сторону моей осведомленности о военнопленных.
Однако я строго придерживался не раз повторяемой, как мне казалось, безукоризненной заученной версии легенды.
– Ну, що ж, повіримо тобі. З того що ти тут нам розповів виходить що ти хазяйський син, вмієш працювати в господарстві… Ось пан солтус -25, – продолжил он, указывая на сидящего рядом мужчину, смотревшего в мою сторону, как бы изучая меня,– бажає тебе взяти для праці в його господарстві …
– Пам’ятай! Що я тебе можу відправити до німців, нехай вони розберуться з тобою й виявлять хто ти, але ж я цього не роблю, тому що пан солтус вирішив тебе взяти до праці. Нашкодиш розстріляємо, втечеш – впіймаємо, в табір, німцям віддамо,– угрожающе закончил он.
На этом и закончился допрос.
И из кабинета полицейского чина в сопровождении полицая и, теперь уже моего нового хозяина, направились в какую-то комнату. Здесь за пишущей машинкой сидела молодая женщина, а рядом с ней полицейский чин.
Уложив в папку какие-то бумаги, он поманил нас рукой, и мы последовали за ним. Затем мы вошли в небольшую комнату, усевшись на стульях. Полицейский достал цветной бланк бумаги, и все началось сначала.
Я повторял свою легенду, а он не спеша, записывал ее время, от времени задавая мне вопросы. Закончив писать, предложил мне расписаться внизу записанного текста, а затем, обмокнув мой большой палец в мастику, сделал им отпечаток ниже моей подписи.
Из помещения Дрогиченской полиции я уже вышел вместе с солтысом без сопровождающего полицейского. Мы направились к стоявшим во дворе повозкам, у которых толпились распряженные лошади.
Там стояла двуколка с мирно отмахивающимся хвостом от мух мерином. Солтыс стал запрягать лошадь, а я внимательно следил за каждым его движением.
В селе Котюжаны, где я познал науку упряжки лошадей, не было ни одноконной упряжки, ни хомутов, ни двуколок с оглоблями.
Там были обычные пароконные упряжки, четырехколесные возы (повозки) с дышлами, а упряжка вместо хомута – шлея и постромки, а вместо оглоблей – дышло. Разве что в обоих случаях были вожжи, уздечки и еще что-то.
О супони вообще нечего говорить, сыромятная шкура животного использовалась в других целях, чего я пока что не заметил здесь.
Мы тронулись с места. С этого момента я продолжал внимтельно следить за тем, как староста управляет лошадью, понимая, что в скором времени мне предстоит заниматься тем, с чем я не был знаком, и мое незнание может опровергать то, о чем я утверждал в своей легенде.
Впервые за прошедшее, полное опасностей и переживаний время, я ощутил некое облегчение. Мне пока никто не угрожает, размышлял я. Вот я приеду на место, там и увижу все то, что мне предстоит пройти.
____________
23 Ослончик (укр.) – крестьянской конструкции маленький стульчик.
24 Ровер (Rower – польск) – велосипед.
25 Солтыс (Soltus - пол.) – волостной староста.