Деточки

Чойнова Инна Владимировна
Старики, страдающие деменцией, живут на грани миров. Бренным, изношенным, больным телом они ещё с нами. А вот в каких  лабиринтах какой реальности бродит их разум, кто знает?




**
Алевтине снова было семнадцать лет.  С улицы слышалась гармошка, Альке хотелось гулять . Она быстро собралась, накинула шерстяную вязаную кофту с красивым узором, прихватила сумочку и направилась к двери.
Между ней и дверью встала седая толстая старуха в заношенном халате: «Ты куда собралась?»
 - Пропустите, - твёрдо сказала Алевтина, - меня Трофим ждёт, слышите: гармошка играет.
Серое уставшее лицо старухи стало несчастным:
- Мама, ложись, пожалуйста, спать, нет никакой гармошки, и на улице никого нет, поздно уже.  Я тебе сейчас твоё лекарство приготовлю.
- Почему Вы меня называете мамой, если я Вас не знаю, и, вообще, Вы старше моей бабушки. Пустите меня, я пойду домой!
- Мама, ты дома, - замученным голосом возразила старуха, - Я – твоя дочь Лара, ты опять меня не узнаёшь.

После недолгой перепалки Алевтина решила согласиться с ненормальной старухой, притвориться, что легла спать, приготовленные старухой таблетки подержала за щекой и незаметно выплюнула в цветочный горшок, туда же отправила и остатки воды из стакана. Чахлое растение в горшке выглядело ужасно, как будто его постоянно травили лекарствами.

Ночью Алька тихо встала, добралась до двери и неожиданно с грохотом уронила что-то тяжёлое. Дверь была забаррикадирована стульями, коробками, чем-то ещё. Из соседней комнаты выскочила давешняя старуха в ночнушке и тапках на босу ногу:
- Мама! Ну что ты делаешь? Ночь на дворе, ну, ложись же спать! Что ты мучаешь и себя, и меня?
- Я Вас не мучаю,- возмутилась Алевтина,- я иду к себе домой.
Ты - дома, мама! - почти срывалась на крик старуха.

Приехала скорая. Алевтина пожаловалась врачихе, что её здесь держат насильно. Врачиха сочувственно покивала головой, измерила давление, сказала, что нужно получить укол, а потом немного полежать. Когда скорая уехала, Алевтина уже спала.

**
Лариса Трофимовна заперла  калитку за фельдшером скорой, восстановила баррикаду у двери: шустрая баба Аля уже сбегала ранее из дома,  ковыляя с тросточкой и  прижимая к боку  сумку  с чем-то,  наспех собранным.  Хорошо хоть, слабые, без малого девяностолетние ножки не могли унести её далеко, и бабулю успевали найти и водворить домой, пока она не пропала, как  иногда, бывает, пропадают в её возрасте.

От постоянного недосыпа болела голова, опять поднялось давление. Спасибо фельдшеру: сделала укол, стало легче. Ещё дала направление к врачу, но это вряд ли получится. Оставлять маму надолго  без присмотра не стоит. Она уже пыталась однажды затопить печку, забыв, что перед этим нужно открыть трубу. Включала электрические приборы и тут же забывала о них. Несколько раз приходилось Ларисе стоять перед запертой дверью с тяжёлыми магазинскими пакетами и уговаривать маму отпереть дверь: недоверчивая бабуля боялась чужих людей и отказывалась узнавать свою состарившуюся дочь.

Укол определённо помог, захотелось спать, уже в полусне Ларису унесло в милое сердцу прошлое, когда папа подкидывал свою дочурку на руках, играя в космонавтов и невесомость, Ларка весело визжала, а мама улыбалась, и всё было так хорошо…


**
Алевтине снова было немного за двадцать. Она сидела на своей кровати и принимала гостей. Пришла задушевная подруга Люба со своим мужем Климом. Они удобно расположились: Люба – в кресле у кровати, Клим залез на книжную полку, разлёгся там, как кот, и перебирал страницы какой-то книги.  Он и раньше, приходя в гости, тут же отыскивал что-нибудь для лёгкого чтения.  Люба, как всегда, высыпала ворох новостей. Новости влетали в одно ухо, потом вылетали. Заговорили о более  актуальном: Люба считала, что много детей в семье – пережиток прошлого, а Алькиному мужу Трофиму, выросшему в большой семье, мечталось, как он будет ходить с сыновьями на охоту и на рыбалку, строить дома каждому, когда подрастут... Но Люба была так убедительна.

Хлопнула входная дверь. Клим тут же превратился в кота, спрыгнул с полки и побежал на кухню.  Люба исчезла. В комнату заглянула старуха со смутно знакомым лицом: «Мама, чай пить будем? Я хорошее печенье купила».
Алевтина обрадовалась: «Давайте, конечно, будем все вместе пить чай. А, может быть, познакомимся, наконец?  Как Вас зовут?»
Старуха непонятно усмехнулась: «Ларой меня зовут. Ларисой Трофимовной. Опять забыла?»
- Надо же, совсем, как мою   дочку, - снова обрадовалась Алевтина.
- Так это я и есть, мамочка, - скучным голосом сказала Лариса Трофимовна.
-Не может быть, - не поверила Алевтина,- Ларочка у меня -  маленькая девочка, и глаза у неё ярко-синие. Вы на неё не похожи, зачем Вы меня обманываете?
Из-за спины Ларисы Трофимовны покачала головой Люба.
- Ну, ладно, - решила согласиться Алевтина,- Раз Вы – моя дочка, то зовите тётю Любу и дядю Клима за стол, будем чай пить.
Ларису как-то передёрнуло: «Мама, их на этом свете давно уже нет, они много лет как лежат на  кладбище».
-Так что, - с недоверием прищурилась Алевтина, - и Трофима, может, тоже нет? А кто по двору сейчас ходил, по теплицам молотком стучал?
У Ларисы налились слезами глаза: «Мамочка! Осенью сорок четыре года будет, как папу похоронили, ну, сколько раз я могу тебе это повторять?»
- Как это похоронили, - ахнула Алевтина, - он, что, умер? А мне почему никто не сказал?
-Мама, ты просто забыла.  Садись за стол, чаю попьём.

Алевтина обиженно отвернулась: «Вы всё обманываете, не буду я ваш чай пить!», ушла в комнату, заперла на ключ свою дверь. Любаша уже сидела в кресле, красиво закинув ногу на ногу; разговор между закадычными подругами продолжился.

**
Лариса   занималась уборкой и прислушивалась к бойкому монологу за дверью маминой комнаты.
- Что эта Любка и после смерти никак не отвяжется от матери, - угрюмо думала она, - Что, мало ей того, что при жизни натворила?

Это под чутким руководством подруги Алевтина сделала первый аборт, а потом ещё, и ещё… Мечты Трофима о большой семье разбились вдребезги, тихий,  работящий, любящий муж не смог переубедить упрямую и бойкую Альку. Не помогали и Ларкины слёзы и обещания самой нянчиться с малюточкой, кормить из соски и купать в ванночке. Больше детей в семье не было.

Весёлая Любка,  заводила и певунья, любила посиделки – гулянки с хорошими друзьями. Друзей было много, повод для весёлой встречи находился часто. И как же без лучшей подруги, ну и её муженька, конечно. И, естественно, встречи эти без горячительного не обходились.
Трофим стал выпивать чаще, появилась зависимость от водки, загубленная печень быстро свела  в могилу человека, который не смог построить свою жизнь такой, о какой мечтал в юности со своей   бесконечно любимой  и единственной Алькой.


Лариса остановилась около зеркала, сняла очки, всмотрелась в свои глаза. Да, цвет, конечно, уже не такой: годы не красят. Да и здоровье подводит, видеть стала хуже. Хорошо, хоть голова пока  в порядке.


**
  Подруга Люба давно не заходила, наверное, боялась этой чужой старухи, которая вела себя, как хозяйка: не стесняясь, гремела посудой, что-то готовила на кухне. Работал телевизор, но Алевтине было скучно его смотреть.  Несколько часов тому назад старуха помогла ей вымыться, сменила одежду и постель, при этом всё время что-то рассказывала о каких-то детях, внуках, правнуках, показывала на фотографии, висящие на стене и в изобилии стоявшие в рамочках на столе. Алевтина никак не могла понять, о чьих детях речь, ей хотелось вспомнить что-то очень важное, но никак не получалось.

Она выбралась из комнаты, опираясь на тросточку, добрела до кухни.
- Простите, а как Вас зовут? Вы ко мне так добры, а я Вас даже по имени не знаю, - несмело проговорила она в напрягшуюся спину старухи.
Та помолчала, потом ответила невыразительным голосом:
- Ларисой меня зовут.
- Дайте мне, пожалуйста, конфетку, я хочу угостить деточек. Если Вам не жалко, конечно.
-Каких деточек? - старуха с силой месила тесто и упорно не поворачивалась к Алевтине лицом.
- Своих, ко мне мои деточки в гости пришли.
Вот тут старуха ошеломлённо обернулась:
- Кто, кто в гости пришёл?
Алевтина занервничала, мысли путались, может, старухе жалко дать конфетку?
- Маленькие деточки пришли ко мне, - сбивчиво продолжила она,- совсем маленькие, на ладошке могут уместиться. Есть хотят.
Лариса недоумённо смотрела на мать.
- А сколько их? – спросила, нашаривая левой рукой вазочку с конфетами.
Алевтина обрадовалась, на этот вопрос она ответ знала точно: «Пятеро: три мальчика и две девочки».
Лариса охнула, едва не промахнулась мимо стула, сунула конфетницу матери, та поспешно, прижимая конфеты к груди, засеменила со своей клюкой в комнату.



**
Абортов было четыре. Просто последним выскребли разорванные тельца двух близняшек. Мальчиков, как сказала санитарка баба Тася, для которой в принципе не существовало понятие «врачебная тайна» по отношению к своим, деревенским. После этого Трофим в первый раз ушёл в длительный запой. Алевтина с Любой на третий день отыскали его в какой-то грязной чужой хибаре, он стоял у двери, плакал, говорил несвязное. Кричал Любе, что ненавидит её. Алевтине было стыдно перед подругой за потерявшего лицо, смешного и жалкого мужа. Люба смеялась: «Протрезвеет, очухается. С чего меня-то ненавидеть, я ему ничего не сделала» .

Действительно, протрезвел, стал ещё тише.

Уже совсем больной приезжал на свадьбу к Ларисе, за столом не пил, держался изо всех сил.  Внуков уже не дождался, хотя очень хотел покачать их на руках.

Сейчас у него были и внуки, и даже  почти взрослые правнуки.

Лариса вернулась на малую родину, когда у матери начались необратимые старческие изменения. Везти бабулю в город было некуда,   остро стоял квартирный вопрос. А Лариса была уже пенсионеркой, так что пришлось ей бросать временно свою семью, теснящуюся в городской двухкомнатной,  и ехать в просторный деревенский дом к матери.


**
Алевтина до вечера пела песенки, рассказывала сказки, шуршала бумагой, бесконечно о чём-то говорила. Лариса прислушивалась, но не могла разобрать, что именно.

Вечером из комнаты донеслись рыдания. Когда испуганная дочь   с помощью ножа открыла запертую изнутри лёгкую дверь, Алевтину, лежащую на полу,  трясло в истерике. С трудом подняла, усадила в кресло, добилась от неё объяснения.
Оказывается, деточки ушли   куда-то, проскользнув между половицами,  то ли в подвал, то ли ещё дальше.
- Пустите меня туда к ним, приведу их, пусть спят в кроватке, под одеялом, там же холодно, там же земля, - плакала  Алевтина, отталкивая стакан с успокоительным питьём, - Ну, почему вы не пускаете меня к ним?
По сморщенному личику текли обильные слёзы.
- Они такие маленькие, больные, брошенные всеми. Им плохо, они мучаются, зовут меня, - рвалась к «деточкам» Алевтина.


Лариса беспомощно смотрела на мать, не зная, что сказать. ..


**
Рай нам подарил Господь. Ад мы строим себе сами.  Причём, каждый строит свой собственный.