Киборг и Лилия. роман. 1-я часть. глава 11

Богдан Синягин
                11               
               

    Сергей снова ехал в метро. До станции "Гражданский проспект". И снова стоял у двери с не открывающейся стороны, казалось бы, той же самой, и, может быть, в том же самом вагоне. Он вез две коробки с тортами, перевязанные вместе бечевкой. По дороге с работы он сделал небольшой крюк. В фирменном магазине "Север", что на Невском, отстояв небольшую, но вечную очередь, купил пару "Славянских". Торт “Славянский”, шедевр кондитерского искусства фирмы "Север”. Той самой, что была некогда "Нордом". И по слухам, снова собирается стать "Нордом", следуя моде, возвращаться к исконным названиям.
    Выйдя из метро, Сергей бодрым шагом дошел до своего дома, поднялся на родной девятый, и на пороге квартиры, не разуваясь, не раздеваясь, отдал один торт бабушке, вышедшей на шум, встретить внука.
    - Ба, я на работу устроился. Вот, за это вам тортик, съешьте за мое здоровье. Деда угости. Мне не оставляйте, - он приподнял в руке и легонько тряхнул второй коробкой. Бабушка качала головой:
    - Ну, и куда ты с ним?
    - Да тут, недалеко... - замялся Сергей.
    - Ой, Сережка! Смотри, доведут тебя бабы до ручки. Тебе учиться надо, а не по девкам бегать. В институте был?
    - Да закрыто там сегодня. Не каждый день канцелярия работает, - лихо соврал Сергей. - в другой раз съезжу.
    Бабушка все качала головой, и смотрела на него глазами санитарки на поле боя, подползшей к бойцу с оторванными ногами, и думающей: "Так, этого не дотащу, не стоит и возиться..."
    - Она хорошая, ба, она тебе понравится, честно.
    - И на порог не пущу вертихвостку, даже не думай! - запротестовала Нинель Марковна. Потом, смягчившись, добавила:
    - Все мы хорошие до поры, до времени. Иди уж, спасибо за торт.
    Снова все вместе пили чай с тортом на кухне, в гостеприимной квартире Ивашовых-Свиридовых. Наташа сразу же поинтересовалась, голоден ли Сергей. И, было заметно, осталась довольна его отказом. Или так нарочно продемонстрировала свою независимость? Кто их, женщин, поймет, тайна сия велика есть.
    - Вот ты, Наталья, хозяюшка, блин-компот! - Игнат возмущенно рубил ладонью воздух, - Мужик после напряженного трудового дня, с ног валится от голода и усталости. А она, понимаешь, "Есть не хочешь? Ну, как хочешь". Отказался и ладно. А настоять? А уговорить? А за папу, за маму? Может, он стесняется и скромничает, а ты и рада?
    Наташа, вот удивительно! Даже не зыркнула на него, по своему обыкновению, свирепо раздувая ноздри. Словом не возразила. Все удивленно уставились на нее, даже Свиридов, готовый уж было к жесткой дискуссии на темы "Домостроя".
    - Сереж, правда, хочешь, я тебе супчика разогрею? А еще рыба есть, сегодня жарила. Ага? - она смотрела на Сергея материнским взглядом, ласково и участливо, подперев щеку кулачком. И во взгляде ее Сергею почудилась... о, Боже! Любовь?! Или она Сергею, действительно, лишь почудилась?.. Но вот, что касается уговоров покушать, отведать, "ну, еще кусочек...", он с детства этого терпеть не мог. Становилось неловко, даже стыдно. Жалко становилось радушных хозяев, и всегда было трудно отказывать. Но он обычно упирался "рогом", и стоял до конца. Вот и теперь:
    - Спасибо, я, правда, не голоден. В офисе кухня есть, чайник, кофеварка без перерыва пыхтит. Из соседнего кафе плюшки приносят какие-то вкуснющие. Я поел, честно. Вот тортик - с удовольствием! - Сергей ложечкой снял со своего куска верхушку шоколадной розочки.
    - Ну, смотри тогда, - Наташа, похоже, уже опомнилась от своей минуты слабости, и снова стала собой, - не говори, что не предлагала.
    - А я и не скажу. Вон, свидетелей сколько, что ты радушная и заботливая хозяйка, - улыбнулся Сергей.
    Игнат сокрушенно махнул рукой:
    - Выкрутилась! - вздохнул он, - А ты тоже, хорош: "не голоден, спасибо”... Игнат очень похоже передразнил Сергея, - я-то думал - напарник пришел, единомышленник, соратник. Коалицию создадим, строить это бабье царство вместе будем. А ты... подкаблучник ты, вот и все, - Игнат легонько потряс сидящего на его коленях Славчика, - расти быстрее, сынка, с папкой будешь дружбу водить, за независимость биться. А то дядю Сережу ждали, ждали... а он ренегатом оказался. Ренегадом! А вот мы дяде Сереже кулак покажем...
    - Ну чему ты ребенка учишь, какие кулаки? - не выдержала Татьяна Викторовна, - ты соображаешь?
    - Да я же в шутейном смысле, смеха ради. А то сидят все, понимаешь, как на партсобрании, - Игнат примирительно подмигнул Сереге, - а дядю Сережу мы любим, да, Славка Игнатыч? Мы дяде Сереже кулак не будем показывать. Мы лучше ему, и всем присутствующим пионерский салют сотворим. Умеешь? Не умеешь?! А папка научит! Смотри, берем руку...
    Все уже похохатывали за столом, с такой серьезной миной дурачился Игнат. Сергей почувствовал, как под столом к его ноге прижалось бедро Наташи. Он взглянул в ее улыбающиеся глаза.
    - Ты скучал по мне? - еле слышно спросила она.
    - Очень, только о тебе и думал почти весь день, - так же тихо, одними губами ответил Сергей.
    - Что значит, почти? - притворно насупилась Наташа.
    - Я же работал, солнце мое. Нельзя было отвлекаться, выполнял ответственное поручение.
    - Ой, ой, ой, можно подумать! - Наташа закатила глаза.
    - А ты? Скучала? - спросил Сергей. Наташа странно смотрела на него сбоку, чуть заметно кивнула:
    - Останешься? - ее бедро шевельнулось, и легонько потерлось о его ногу.
    - А можно? - Сергей чувствовал, что еще немного, и он начнет целовать ее прямо здесь! Наташа едва заметно пожала плечами, взглянула на мать, и решительно кивнула:
    - Нужно! Останься.
    - Я слышала, у тебя еще и младшие братья есть, Сергей? – спросила Батаня.
    Сергей кивнул, улыбнувшись:
    - Точно. Есть два мелких братика, Семен и Василий. Они маленькие еще совсем. У меня с Костей, и у них двоих разница двадцать лет. Представляете? Они тоже погодки.
    - Мама у тебя просто героическая. В наше время четверых сыновей рожать… - Татьяна Викторовна покачала головой, как бы говоря, что она-то бы – ни за что!
    - Ну, положим, половина сыновей родилась вовсе не в наше время. Немного пораньше. А вторая партия тоже при Союзе. Хоть более-менее что-то было еще ясно. А вот сейчас рожать, это, действительно, подвиг! – Серега с уважением посмотрел на Женю и Игната.
    - Да, подвиг. А то! – Игнат подбоченился, - А ты анекдот про подвиг Матросова слыхал?
    - Это, который?
    - А про гололед.
    Сергей, поняв, что Игнат имеет в виду, смущенно примолк.
    - Во, дурак! – громко засмеялась Наташа.
    Стало тихо как-то. Сразу и говорить стало, как будто, не о чем. Похоже, этот анекдот здесь знали все. Позвякивали ложечки о блюдца, да лопотал о чем-то Славчик на коленях у непутевого отца, он, счастливчик, и не понял ничего.
    - Да я же в шутку, вы что? Понимать же надо! – Игнат, похоже, понял, что сморозил глупость, и явно занервничал, - ну, вы как дети, ей Богу, шуток не понимаете…
    Женя молча встала и вышла.
    - Ну, что ты сидишь, делай что-нибудь, - зашипела на Игната Наташа.
    - Сам знаю, без сопливых, - огрызнулся Свиридов, - Женька! Прости меня, любимая жена, я дебил и идиот! – закричал он.
    Евгения тут же появилась в дверях, спокойно прошла на свое место и положила на стол стопку бумажных салфеток, - Чего орешь? Славку испугаешь. Я за салфетками ходила, забыла сразу положить.
    Сергей облегченно вздохнул, похоже, не он один.
    - Весело тут у вас. Даже уходить не хочется, - Сергей сказал и осекся. Смущенно посмотрел на Наташину маму, очень уж недвусмысленно прозвучали его слова.
    Татьяна Викторовна молчала, сосредоточенно ковыряя ложечкой в куске торта. Снова повисло молчание
    - Ну что вы меня гипнотизируете? – Батаня отправила в рот кусочек торта и запила чаем, - на кухне ему постели, Наталья, ясно? Матрас на антресолях, белье в комоде. Подушки вот лишней, вроде бы, нету. Хочешь, свою отдай, - она улыбнулась, - вот и все дела.
    - Да я и без подушки могу прекрасно… - промямлил счастливый и смущенный Сергей.
    - Батаня у нас мудрая женщина. Я всегда это говорил, - Игнат с деланной натугой передал крошечного Славчика супруге, - Жень, возьми этого бугая, здоров вымахал, все коленки батьке оттоптал, - он подмигнул Сергею, - Пойдем-ка, покурим-ка на пару слов, родственничек.
    С перекура молодые люди вернулись заметно повеселевшие, чему немало поспособствовала металлическая фляжка с коньяком, случайно обнаружившаяся в заднем кармане брюк Игната.
    - Игнат, тебе на работу утром, не увлекайся, - Женя сказала это не гневно, не строго даже, а голосом человека, смирившегося с неизбежным и привычным злом.
    - Ладно, ладно. Мы ж чуть-чуть совсем. Нужно ведь работу Серегину обмыть? А то удачи на новом месте не будет. Разве можно из-за такого пустяка ставить под удар будущую карьеру?
    Игнат открыто, что уж теперь, вынул из кармана фляжку:
    - Кто нас поддержит? Никого желающих? И прекрасно. Серега, на кухню шагом марш, сами справимся, без помощников.
    - Демагог, - вздохнула Татьяна Викторовна.

    Когда где-то ночуешь впервые, всегда кажется, что ну настолько все не так. Настолько все непривычно, по-другому, не по-домашнему. Уверен, что никогда не сможешь даже допустить для себя возможности полного приятия окружающего тебя, чужого, пусть даже комфортного и уютного бытия. Это когда впервые.
    Сергей ночевал в этой квартире уже во второй раз. То-есть, мысля современными категориями, был, если еще не “коренной”, то, проводя аналогии, вполне успешный ассимилянт из разряда “понаехали тут”.
    Ходики знакомо оттикивали местное время, влекомое гирькой, упорно стремящейся добросовестно исполнить закон всемирного тяготения. Так же знакомо урчал холодильник, еле слышно, но без умолку, как безвредный, но неисправимый брюзга.
    Те же запахи. Вот, интересно, каждая квартира пахнет по-своему. Не замечали? Запахи могут быть похожи, ведь перечень предметов, могущих пахнуть в квартире, ежели такой составить, разумеется, будет не так уж и длинен. Как и количество комбинаций запахов из этого списка тоже не бесконечно. Тем не менее, любое жилье имеет свой, неповторимый запах. Всегда индивидуальный, как почерк, как папиллярный узор, как рисунок сетчатки глаза.
    То, что воспринимали органы чувств Сергея, лежащего на полу кухни, на застеленном чистым бельем матрасе, было уже привычным, если не сказать, учитывая некоторые эмоциональные привязки, родным.
    Сергей думал о прошедшем дне. Думал о Кудрицком. О своем с ним разговоре, после того, как тот откровенно, не стесняясь Сергея, сделал себе инъекцию, и явно не камфары. О том, что этот разговор многое объяснил. Его еще нужно было обстоятельно проанализировать, но уже не сейчас. На свежую голову.
    Сергей ждал, что вот сейчас продолжится вчерашний диалог с тем, вторым. Но дубль не появлялся, либо, передумав, либо же не считая момент для разговора подходящим. И ладно, если честно.
    Сам не зная почему, но Сергей не хотел говорить и даже думать на эту тему. Что-то подсказывало ему, что в этом разговоре он вскроет для себя нечто такое, что, как минимум, ему не понравится. Как, ну очень, минимум.
    Спать пока не хотелось, но он знал, что сон где-то близко. Ходит кругами, выжидает удобное для броска время.
    В квартире все давно угомонились. За окном продребезжал припозднившийся трамвай.
    “Тоже отличие, у меня под окнами поздние троллейбусы гудят”, - думал Сергей, - “Как вообще все разумно устроено. Каждый предмет, каждое явление, или живое существо, имеет целый ряд признаков, что делает его ни на что, или ни на кого больше не похожим. Конечно, при наличии определенных условий. Как то: зрение, слух, обоняние. Вообще, органы чувств наблюдателя. Без них все отличительные особенности чего, или кого либо – фикция, условность, ничего не значащее понятие, или же сочетание нескольких”.
    Сергей не знал, и никогда не задумывался над тем, для чего в его голову перед сном приходят подобные мысли. Однажды услышав декартовское: “ Я мыслю, следовательно - существую”, Сергей, тогда еще совсем мальчишка, принял его буквально.
    Ему тогда представилось, что он, вдруг, может просто исчезнуть, его не станет вообще, если он только лишь перестанет думать. Тогда, опять же, казалось, что мыслить, значит непременно думать, и только! С годами детский максимализм частично сдал позиции. Понятие “мыслить” несколько расширилось, уже включая в себя эмоции, настроение, чувства, даже некоторые внешние проявления жизни, которые своим воздействием на его, Серегины мыслительные процессы, порою вносили в них изрядные коррективы.
    Сергей улыбнулся, вспомнив как он, и несколько его приятелей-единомышленников, прочитав “Человек-амфибия”, “Чудесное око”, “20000 лье под водой”, “Номо аквактикус”, мечтали о подводных городах, кораблях, бороздящих глубины океанов. Жизнь под водой, с ее прекрасной возможностью перемещения не в двух измерениях, как на суше, но в трех, а впоследствии, в ходе неизбежной эволюции, и под воздействием новых условий, и в четырех, включая само время, представлялась уже почти свершившейся, недалекой реальностью.
    Они тогда усиленно тренировались, готовя себя к этим самым новым условиям своего неизбежного будущего уже сейчас. Задерживали дыхание на время. Упрямо не выдыхали воздух, пока перед глазами не начинали плавать цветные пятна и звездочки.
    Иногда, через свое упрямое геройство брякались во что-то, наподобие обморока. Но и здесь они находили положительную сторону, например, возможность потренироваться оказывать первую помощь. Да еще и в стопроцентно реальной обстановке.
    Сергей помнил, как он, после одного такого своего “отключения” пришел в себя, и обнаружил рядом Костика на грани истерики и бледных, притихших товарищей. Как выяснилось, приводили его в чувство раза в два дольше обычного, и уже было собирались бросить это дело и бежать за взрослыми, чтобы те “сделали хоть что-нибудь”. А тут и Серега “очухался”.
    Его долго потом еще пытали, был ли он в тоннеле, видел ли яркий свет, или хоть что-нибудь. Обижались и не верили, когда он клялся, что вообще ничего не видел. Глаза закрыл, глаза открыл. Все.
    Летом они усердно тренировались в нырянии на старом ставке, бросая на глубину белые, керамические изоляторы-чашки, прекрасно видные в мутноватой воде, находили их и бросали снова. И тогда Серега совершил для себя открытие. Оказывается, под водой можно думать!
    Осознание этого факта потрясло его. С этого момента все складывалось в стройную логическую конструкцию. И верно! “Если я существую, мысля, следовательно, мысля в воде, могу в ней существовать. Сколько смогу в воде “мыслить”, столько смогу в ней “быть”. Если под водой, то и под водой!
    Технические аспекты неизбежного подводного бытия тогда мало заботили Сергея и его товарищей. Первоочередной задачей было вырастить себе жабры. Не больше и не меньше.
    Для образца нужно было избрать водное животное, причем такое, что могло жить как в воде, так и на суше. Если “Человек-амфибия”, а амфибии это лягушки, жабы и тритоны, то в конкурсе однозначно побеждает лягушка. Просто жаба, все же, сухопутная тварь, а тритоны в их местности не очень водились. Да, была еще саламандра, но это уж совсем экзотика и редкость. А лягушки – вот они! Прыгают и плавают. То, что надо.
    И что с нею делать? О генной инженерии тогда еще и слыхом не слыхивали, тем более в Советском Союзе. Но кое-какие смутные догадки все-таки маячили в буйных головушках.
    По аналогии с прививкой деревьев, технологию которой им подробно, правда, непонятно, с какой целью, разжевывали на уроках ботаники и на обязательных, по четвергам, занятиях на Станции Юных Натуралистов, решили прививать лягушку человеку. Чего мудрить?
    Метод был прост. Берется лягушка, несложным путем из нее извлекается некоторое количество ее, лягушачьей крови, которая сразу же, дабы избежать ее сворачивания, через разрез на запястье вводится в организм добровольца. Все.
    Ожидалось, почему-то, что таким образом и наиболее кратчайшим путем, цель, то есть выращивание жабр у существа новой формации, истинного человека-амфибии, триумфально восходящего на следующую эволюционную ступень, будет достигнута уже к началу нового учебного года.
    Разумеется, вся процедура проходила в полевых условиях. О санитарии и гигиене никто не помышлял. Ранка бинтовалась не всегда свежим носовым платком, а за неимением оного, накрывалась листом подорожника, кое-как обмытым водой из колонки.
    И вот, самым неприятным исходом этой варварской процедуры была небольшая опухоль на запястье нового Ихтиандра, и слегка повышенная температура на пару-тройку часов. У Сергея не было и этого. Так, маленькое покраснение, и через час – все!
    Для закрепления эффекта один из добровольцев предложил, есть лягушачью икру. Но по здравому размышлению, и живо представив себе сам процесс сматывания со стеблей осоки длинных, соплеобразных скоплений прозрачных икринок, втягивания их в рот, с хлюпаньем и брызгами, новатору предложили первому поэкспериментировать и подготовить отчет.
    Когда в чью-то светлую голову пришла мысль заглянуть-таки в учебник биологии, обнаружилось, что лягушки, и вообще амфибии дышат не жабрами, а, как и люди, легкими, и жабры у человека путем лягушачьей прививки, вырасти никак не могут, это мало смутило доморощенных ученых. Всего лишь скорректировали метод, в принципе, оставшийся прежним, так как именно на него возлагались все надежды. Главный научный аргумент в пользу разработанной методики звучал примерно так: “Не, ну а как же еще?”
    Лягушачья кровь была заменена рыбьей, и очень кстати подошло время нереста раков. В пруду, под камнями и корягами прятались рачихи, заботливо вынашивающие свое будущее потомство под брюшком. Они отлавливались, икра с них объедалась тут же, в их присутствии, и незадачливые мамаши отпускались на все четыре стороны, но со словами искренней благодарности.
    Все с нетерпением ждали момент начала изменений в своем организме, прорезывания жабр. Если, вдруг, у кого начнут расти клешни или, скажем, плавники – не беда, пригодится.
    Разумеется, ни у кого ничего не прорезалось и не выросло.

    Воспоминания Сергея были прерваны шорохом открываемой кухонной двери.
    - Эй, морячок, я подушку принесла, ты где тут? – Наташин шепот окончательно выхватил Сергея из прогулки по расцвеченному солнечными пятнами детству.
    - Идите на голос, гражданка приятной наружности.
    - Подвинься, слон, разлегся на всю кухню, - Наташа откинула краешек одеяла и уже пристраивалась рядом, подкладывая под голову себе и Сергею подушку.
    - Да, кухонька-то у вас не моего размера. Моя, впрочем, не на много больше.
    - Не надо таким длинным вырастать, - Наташа прижалась к Сергею, положив голову ему на плечо, и, по своему обыкновению, пряча свои маленькие ступни у Сереги в ногах.
    - Как ты тут? Удобно устроился?
    - Ага, нормально. А я почему-то знал, что ты придешь. Вот и не спал.
    - Маленький, ждал меня…- Наташа потерлась носом о Серегину щеку, - А я там лежу, к тебе хочу – не могу. А маман все ворочается, не засыпает, меня блюдет. И совершенно зря.
    - Это еще почему?
    - А я только навестить тебя пришла, полежать немножко с тобой, поговорить. И все. Не понимаешь?
    - А… понял, извини тугодума, - Сергей в темноте даже покраснел слегка. Что ж, дело житейское, - Ну, тогда давай целоваться?
    - Да, целоваться. А что потом? Нет уж. Просто поболтаем, ладно?
    - Хорошо. Эх, а кому сейчас легко? Замуж за меня пойдешь?
    Наташа чуть не засмеялась в голос.
    - Ты что, дурак? Пошутил, да?
    - Почему, пошутил? Я как честный человек, просто обязан на тебе жениться! Пойдешь?
    Сергей, конечно, шутил. Но где-то в глубине души этот его вопрос звучал очень по-настоящему. Серьезно и весомо. Так странно, но почему-то показалось, вдруг, что это так естественно и прекрасно, жениться на молоденькой, рыжей Наташе Ивашовой.
    - Хочешь Синицыной быть?
    Наташа молчала, как будто что-то обдумывала.
    - О чем задумалась?
    - А? – встрепенулась она, - Ой, Господи, а я почти уснула. Пригрелась об тебя. Ты такой большой, уютный, такой теплый…
    Сергей так и не понял, продремала ли она, действительно, его вопрос, или просто схитрила, не желая именно сейчас, даже в шутку говорить на такую серьезную тему.
    - Что ты сегодня делала?
    - Ой, да Славчика развлекала весь день. Женька умотала по делам, а я с дитем крутилась, как молодая мамаша.
    - Тренировалась, значит. Ну, в смысле, опыт-то пригодится однажды?
    - Да когда он там пригодится? Я не нагулялась еще, и сама еще дитё. Со мной самой сидеть нужно, к спичкам и к аптечкам не подпускать.
    - К бутылкам и сигаретам еще, забыла. Правда, бросала бы ты курить? Вредно же…
    - А сам?
    - Ну, ты сравнила тоже. Я мужчина. Да и курю уже сто лет.
    - Сколько это?
    - Ну, считай… пятнадцать уже, почти.
    - Сколько?! Ты с ума сошел! Это ты что, в семь лет, что ли, начал?!
    - Получается – так.
    - Вот, была бы я твоей мамой, секла бы тебя каждый божий день с утра до вечера. Совсем, что ли, ку-ку?
    - А давай, вместе бросим?          
    - Подумаю еще. Ты на меня не смотри, я и курю-то через раз на пятый раз.
    - Все равно. Моим детишкам нужна здоровая мама.
    Наташа помолчала.
    - Знаешь, Сереж, я и, правда, не думаю еще ни о каких таких серьезных отношениях. Ты не обижайся, честно. Ты такой классный. С тобой здорово, петь хочется! Только…я не знаю, может, еще не подросла, мозги не достроились. Люди, говорят, до двадцати пяти лет растут.
    Сергей чмокнул ее в лоб.
    - Ну, тогда достраивай свои замечательные мозги побыстрей. А я подожду. Сколько нужно, столько и подожду.
    - Ты молодец. Жди, я скоро. Оглянуться не успеешь, а я уже и вот она!
    - Оглянуться-то ладно. Не состариться бы…
    Они все-таки начали целоваться. Потому что это противоестественно, держать в объятиях любимого человека, и целовать его в лобик.
    В коридоре послышались негромкие, шаркающие тапками шаги.
    - Муттер крадется, - голос Наташи срывался, - спохватилась.
    Приоткрылась дверь.
    - Наташка, а ну, марш, в свою постель. Совсем стыд потеряла? – гневным шепотом вторглась Татьяна Викторовна в их крошечный, уютный мирок под одеялом.
    - Мам, я гостю подушку принесла. Негостеприимно так, гостей без подушки спать укладывать.
    - Заодно и сказку рассказала, и колыбельную спела, да? Спать иди сейчас же!
         
    Дверь закрылась, и снова пошаркали удаляющиеся шаги.
    - Ладно, дорогой, пойду я, правда. Все равно, мама нас вычислила, теперь покоя не даст, - Наташа еще раз долго поцеловала Сергея, прижавшись к нему всем телом, - Вот тебе, теперь я тебе точно приснюсь. И ты мне, ладно?
    - Непременно, звезда моя. Спокойной ночи.
    - Пока-пока.
    Закончился длинный день.