Наденька по-своему отреагировала на переезд Маши. В первый момент она удивилась и обрадовалась, хотела спросить, будет ли с ними жить и Саша, но вспомнила, что мать запретила ей приставать к сестре с расспросами, и промолчала. Наденька уже догадалась, что с Сашей случилось что-то нехорошее, опасное, о чём взрослые не хотят ей говорить. Обиженная, девочка ушла в свою комнату, и пока Ольга устраивала Машу в отведённой ей спальне, Наденька ни разу не показалась.
– Легко сказать «вытащить»! – возобновила старшая сестра прерванный разговор. – Знаешь, как там её охраняют! Уйти оттуда вообще не реально.
– Могу представить! – Маша нахмурилась. – Надо что-то придумать… Устроить побег. У тебя же там работает знакомый!..
– Маша, ты – фантазёрка! Ты совершенно не представляешь этой структуры!
– Из тюрьмы и то сбегают, а тут – больница! – горячилась Мария. – Конечно, уйти оттуда просто так не получится. Но если помочь извне?!
– Как ты себе это представляешь? Ты сошла с ума!..
Маша глянула на сестру беззащитно, в её взгляде читалось отчаяние:
– Я просто хочу помочь своей Сашке.
Ольга отвела глаза.
– Пойдём лучше поужинаем, – меняя тон, предложила она. – Я с работы голодная.
На кухне квартирантки пили чай.
– Знакомьтесь, девочки! Моя сестра Мария. Это студентки – Наташа, Людмила, я тебе рассказывала.
Девушки с любопытством осмотрели незнакомую им сестру хозяйки, покосились на её палку.
– Садитесь, мы уже уходим, - смутилась Люся. – Угощайтесь пастилой.
В вазочке на столе, будто цветные мелки, лежали «брусочки» пастилы. Маша давно такой не видела.
Наташа собрала чашки в раковину, стала мыть.
Ольга посчитала нужным предупредить:
– Маша у нас будет жить. Её комната рядом с вашей, девочки.
– Мы уже догадались, – Наталка стрельнула глазами в сторону гостьи. – Если придёт домовой, стучи к нам в стенку.
– Что ты чепуху несёшь! – сердито фыркнула Людмила. – Не слушайте её! Начитается ужастиков, ей и мерещится. Идём, дай людям поесть, – она утащила подругу в их комнату.
– Интересные… – усмехнулась Маша.
– Наталка взбалмошная немного, а Люся нормальная. Ничего, привыкнешь.
– Надеюсь, привыкать не придётся. Я же ненадолго, Оля. Что-нибудь придумаю.
– Вот ещё! Живи, сколько хочешь! – беспечно махнула рукой Ольга, хотя обе с тоской подумали: «Что скажет Софья Павловна, когда узнает?» – Кстати, а что тебя заставило принять такое решение? – спросила она с интересом, нарезая ломтики сыра. – Ты была очень встревожена, когда я пришла.
– Не то слово, Ольга! Я была насмерть перепугана.
– Что такое?!
– Тебя когда-нибудь шантажировали? – спросила и тут же пожалела Маша, увидев, как округлились от ужаса глаза сестры.
– Не-ет.
– Мне нельзя возвращаться в ту квартиру, Ольга. Из-за одной оплошности я попала… в переплёт. Да ты не пугайся! Пока ничего страшного! Выкручусь!
– Яснее не можешь сказать?
– Не могу. Понимаешь, это чужая тайна.
– Ладно, – пожала плечами Ольга, выключая засипевший чайник. – Наденька, иди пить чай! – позвала она дочку.
То ли из-за позднего ужина, то ли после нервной встряски Маше засыпалось на новом месте трудно. Беспокоил работающий за стеной у квартиранток телевизор, роились в голове смутные тревожные мысли. Мало ей своих проблем, так ещё материализовалась из прошлого эта паскудная Анжела! Как долго Маше удастся прятаться от неё? Почему неприятности преследуют её одна за другой? За что такая судьба? Сиротство, увечье, потеря сестры, разочарование в любимом, страх за будущее – сколько может выдержать одна хрупкая жизнь?
В комнате, где устроила её Ольга на раздвижном диване, было почти темно из-за плотных портьер на окнах. Но постепенно глаза привыкли к мраку, и Маша стала различать очертания малочисленной мебели: массивный, старого образца письменный стол, узкий высокий шкап и два стула – вот и всё, что составляло обстановку этой небольшой комнаты. Когда-то, в день особого торжества у бабушки, Маша, ища уединения, бродила по задней части дома, с интересом рассматривая интерьер старинных комнат. Одна из них оказалась проходной, но обе двери её тогда были закрыты. Возможно, эта комната использовалась, как медицинский кабинет, когда бабушка, как медик, принимала дома пациенток.
Сейчас Мария имела возможность изнутри рассмотреть комнатушку, на которую она в тот вечер обратила внимание. Одна из дверей, которая вела в комнату Наташи и Люси, по-прежнему, заперта на ключ, а вторую, через которую Маша вошла, она инстинктивно закрыла на шпингалет.
Девушка думала о ситуации, в которой оказалась, и, несмотря на то, что жалость к себе не являлась Машиной отличительной чертой, жгучая тоска порабощала её душу. Где сейчас Саша, в чьи руки попала? Почему не даст о себе какого-нибудь знака?
Было уже за полночь, когда Маша, утомлённая своими мыслями, стала задрёмывать. Вдруг до её настороженного уха донёсся странный шаркающий звук. По коридору явственно разносились чьи-то мерные шаги. Девчонки так ходить не могли. Ольга?.. Послышался приглушённый вздох и всё стихло. Маша зажмурилась и боялась шевельнуться. Только сердце гулко и учащённо билось. Что там глупая Наташка болтала, на ночь глядя, о домовом?
Прошло какое-то время, в течение которого Маша понемногу успокоилась и заснула. Но сон был поверхностным, будто сознание оставалось настороже.
В какой-то момент она почувствовала, что в комнате что-то изменилось. Сквозь закрытые веки пробивался слабый свет, но они казались так тяжелы, что Маша лишь чуть-чуть смогла размежить их. Но и этого оказалось достаточным, чтобы увидеть сквозь ресницы тёмный силуэт женщины, склонённой над письменным столом. Лампа на столе излучала блеклый свет, и Маша различила очертания пышной причёски и костлявые старческие руки, рывшиеся в каких-то бумагах. Ночная гостья что-то беззвучно искала. Как она вошла через закрытую дверь? Знобкий холодок прошёлся у Марии по волосам от затылка до макушки, и она, не зная ни одной молитвы, принялась отчаянно призывать Бога.
Утром Маша уже не могла вспомнить, было ли то видение или жуткий сон, но думала и думала о нём, пытаясь разгадать его предзнаменование. Ольге она постеснялась рассказать о ночном происшествии, боясь показаться в её глазах трусихой. Маша была почти уверенна, что это наведалась домой хозяйка, её покойная бабушка Анна Георгиевна. Может она искала документы, которые доверила своей безответственной внучке? Ясно было одно: Маша не сможет жить в этом доме. Надо срочно искать другое убежище.
За завтраком Ольга торопилась, её поглотили заботы о дочке: накормить, причесать, отправить в школу, и она не заметила тягостного настроения сестры. Самой ей предстояло идти во вторую смену, и она ещё намеревалась приготовить обед. Маша посчитала себя обязанной ей помочь. Они в четыре руки чистили картошку, когда в прихожей раздались резкие решительные шаги, и на пороге неожиданно предстала Софья Павловна. Невероятным чутьём обладала эта женщина. Месяцами она не наведывалась к дочери и внучке, но сегодня вдруг явилась в такую рань, будто почувствовала угрозу своей недвижимости.
Увидев Машу, мирно стряпающую на кухне, она от шока едва не потеряла дар речи. Маша глянула на Ольгу - та, похоже, приклеилась к стулу и выпучила на мать свои голубые испуганные глаза.
– Здравствуйте, Софья Павловна! – первая открыла рот Мария.
– Что здесь происходит? – не отвечая на приветствие, строго воскликнула тётушка.
– Маша у меня в гостях, – наконец нашлась Ольга. – Что-нибудь случилось? Присаживайся, мама. Я налью тебе кофе, - добавила она вставая.
Софья Павловна перевела дух, шагнула к столу, не глядя на Машу, сказала усаживаясь:
– Пустяки. Дурной сон приснился. Где Наденька?
– В школе. Где ж ей быть? Девять часов…
Мать бросила взгляд на наручные часы и промолчала.
– Почему не позвонила? Так неожиданно…– Ольга протянула ей чашечку свежезаваренного кофе. – Что за сон?
– Извините, мне пора идти, – сказала, как бы спохватившись, Мария, снимая фартук.
Её не удерживали, и она, накинув куртку и прихватив свою подружку- палку, которая стояла у двери, вышла во двор. Влажное сумеречное утро взяло её в свои руки. Туман развесил «мокрые простыни», и дальше ёлочки у калитки ничего не было видно. Маша остановилась в нерешительности. Наверное, сейчас Софья Павловна выговаривает Ольге за то, что пригласила сестру к себе. Приди она на два часа позже, Машу бы она уже не застала: сегодня Люба велела ей подъехать к двенадцати не стажировку, «примеряться» к рабочему месту, познакомиться с напарницей. Сейчас заявиться к ней – рано.
Маша медленно вышла со двора, побрела, как и другие силуэты-прохожие в мареве тумана, прикидывая, как убить лишний лоскут времени.
Ещё не оклемавшаяся после вчерашнего страха, домой идти она опасалась. Мария стала перебирать в уме, где бы она смогла переждать какое-то время, пока Анжела (может быть) откажется от своей бредовой идеи. Интуиция подсказывала ей, что надежда эта абсурдна: никогда Анжела не выпустит добычу из рук, если уже вцепилась в неё когтями.
Так вот, получалось, что приютить её, даже на короткий срок, некому: у Вики хоть и просторная квартира, но однокомнатная. К тому же ей вот-вот рожать, зачем лишние волнения? Галка в Питере, её родители взяли к себе больную бабушку, к ним попроситься тоже не вариант. Тётя Женя (Боже мой!), тётя Женя сошла с ума! Близкая мамина подруга, сколько раз она помогала Маше!
Пока жива была мама, тётя Женя, всегда цветущая, жизнерадостная, преуспевала в жизни, в бизнесе и, как убедилась Маша, имела поклонников.
Как произошло, что всё это расчетливое, хорошо налаженное бытиё рассыпалось в прах? Неужели всему виной горячо любимый сын Кирилл? Где таилась угроза сбоя? В либерально-попустительском материнском воспитании? В торопливости, жадности, с которыми наживалось добро в «мармеладе» дикого рынка? В порочных отношениях «ты – мне, я – тебе», из-за которых при первых трудностях исчезли, «растворились» друзья и приятели, которых было не меряно у удачливой предпринимательницы Захаровой Евгении Михайловны? Всё до последнего спустила она, потеряла в борьбе за судьбу нерадивого сына.
«Квартиру продала, на первый этаж в убитую «однушку» переселилась», – вспомнила Мария слова Любы.
«Продала, – вдруг по-новому вдумалась в смысл слова Маша. – Поменяла на меньшую, возможно, худшую, чтобы выгадать денег… Так-так-так… – Идея «пронзила» настолько многообещающая, что Маша резко остановилась. Шедшая за ней по пятам какая-то мечтательная школьница чуть не влепилась ей в спину, отпрянула, выкрикнув что-то нелицеприятное в её адрес, но Маша даже не заметила этого.
– Зачем мне… Зачем нам с Сашей такая большая квартира, к тому же «палёная»? Я могу продать её, купить скромную «двушку» в другом районе, и никто не узнает мой новый адрес… А если Сашка вернётся? А если Сашка вернётся… она найдёт меня через Ольгу. Ольге придётся сказать… Это вариант. Это – настоящий выход! А разницу в цене можно использовать мне на операцию».
Как всегда в моменты спонтанного решения, Маша взбудоражилась, вскипела потребность действовать неотлагательно.
Она огляделась по сторонам. Туман заметно рассеялся, хотя влажность оставалась высокой: на веточках деревьев висели большие прозрачные капли, которые обречены были через минуту-другую тяжело сорваться в пёстрый наст уже успевших слежаться осенних листьев. Лихо прозвенел на повороте освещённый изнутри трамвай.
«Валентина! – осенила новая мысль. – Что-то она говорила о риэлторстве, которым занимается? Визитка! Она ещё сунула мне визитку!.. – Маша судорожно рылась в карманах сумочки. – Вот! Черпак Валентина Тарасовна. Телефон. Адрес фирмы».
– Зачем ты её приваживаешь?! – накинулась Софья Павловна на дочь, как только за Машей закрылась дверь. – Возомнит ещё, что и она могла бы жить в этих апартаментах…
– Мама, я тебя умоляю! Какие апартаменты? Старый полуразрушенный дом!
– Ты отдаёшь себе отчёт в том, что говоришь? Историческая черта города! Этот дом строил твой прадед, известный в России фабрикант, предприниматель. Особняк имеет архитектурную ценность. Невежда! Он выстроен в стиле русского классицизма. Таких домов в городе – по пальцам пересчитать!
– Для меня важно, что это дом моей бабушки. И всё! А бабушка хотела, чтобы мы жили в нём с Машей.
– Опять ты за старое! – болезненно поморщилась Софья Павловна. – Мы же обо всём договорились.
– Я своего слова ещё не сказала…
Мать вскинула на Ольгу злые и одновременно встревоженные глаза.
– Успокойся! Маша не мечтает о твоём доме! Пей, пожалуйста, кофе. Остыл уж!
Софья Павловна недоверчиво и неприязненно посмотрела на дочь, но машинально отпила из чашки глоток.
– Меня-то ты можешь уговорить, – насмешливо сказала Ольга неожиданно. – А с внучкой тебе не договориться. Она хочет, чтобы у нас жил мой воспитанник, мальчик-олигофрен со своей бабкой опекуном.
– Как это «жил»? На каком основании?
– На таком основании, что этот Ваня Наденьке очень нравится. Она хочет за ним ухаживать, учить разговаривать… Ей не с кем играть, некого любить, понимаешь?
– Бред какой-то! А ты? А мы?
– Мы для этого не подходим. О Ване можно заботиться, кормить его, одевать…
– Купи ей котёнка… хотя, нет! Паркет.
– Видишь, тебе паркет дороже ребёнка. А Наденька всё решила: маленький Ванечка будет ей братом, и он будет у нас жить.
– Жёлтый дом! – вскрикнула Софья Павловна, бледнея. – Вот и сон в руку. Мне приснилось, что дом перекрасили в жёлтый цвет, а отец – твой дед Павел – сидит на крыше и пилит большой пилой стены. Я кричу, умоляю его слезть, а он ухмыляется и молча пилит… Это было так страшно! Я проснулась от стресса. Последнее время, Оля, мне часто снятся очень странные сны.
– Надо помянуть дедушку, поставить свечку. – Ольга быстро достала со знакомой полки початую бутылку коньяка.
– Ты что? Мне на работу, – отстранилась мать.
¬– Мне тоже. Мы только помянём. Никто не заметит.
Ольга налила полные рюмки.
– Мне тоже часто снится бабушка, – почему-то шёпотом сказала она. Какой-то внутренний трепет не давал ей спокойно говорить. Никогда с матерью они не были так близки. – Пусть они смирно спят и не тревожат нас, – Ольга смахнула с ресниц слезу и выпила до дна.
Софья Павловна пригубила.
– Ты не помнишь деда, мала была, когда его не стало. Он ведь умер в психиатрической клинике. Тогда я и сошлась близко с Раисой Дмитриевной.
– Как это с ним случилось? Насколько я помню, он был военным.
– Да. И немалым начальником. У нас не принято было в семье об этом говорить. Он пострадал безвинно. – Софья Павловна отпила ещё глоток.
– Мама, можно тебя попросить? – внезапно у Ольги в голове возник план.
– Проси. – Софья Павловна удивлённо смотрела на дочь. Уже много лет она её ни о чём не просила.
– У Раисы Дмитриевны в больнице лежит такая… Элеонора Берцуева. Она вполне здорова. Попроси подругу её отпустить.
– Ольга, что значит «отпустить»? Откуда тебе известно, что она здорова? Ты что, психиатр?
– Она точно не больна!
– Что тебе эта женщина? Кто она такая? – Ольга была почти уверена, что мать, закрученная своими лекциями, совещаниями, симпозиумами, не слышала этого имени и не вникала в городские сплетни.
– Это… сестра моего друга.
Слово «друг» в материнском сознании имело совершенно определённый смысл. Не смотря ни на что, она хотела счастья своей дочери.
– Какой друг? – уточнила она с любопытством и надеждой.
– Хороший.
– Ладно. Я поговорю. Может и можно что-нибудь сделать.