Гена Серов сидел на крутящемся офисном кресле посреди захламлённого помещения, тупо уставясь в одну точку, и бездумно напевал строчку из песни одного из безликих «певцов ртом»: «Вот и всё, вот и кончилось лето…».
Кончилось не только лето, кончилось терпение поддерживать на плаву бизнес, который они с друзьями не развивали, а скорее реанимировали на протяжении последних двух лет. Народная мудрость гласит: «Хочешь рассориться с друзьями, начни с ними совместное дело». Тезис довольно спорный, но на бездуховном пространстве, заполненном полудикими рыночными отношениями, подобное встречается довольно часто. Во всяком случае, в отношении их всё именно так и произошло.
Что самое обидное, друзьями они считали друг друга лет тридцать. Познакомились они на приёмных экзаменах в Строгановку. Все трое поступили, несмотря на серьёзный конкурс. Мишка с Серёгой выбрали факультет реставрации мебели, а он предпочёл монументально-декоративную живопись.
Пять лет они предавались относительно беззаботной студенческой жизни. Потом «ревущие девяностые», невостребованность, неумение и нежелание вписаться в новую реальность. Вернисаж на Измайловской, в надежде сбыть картину или резное панно хозяевам этой жизни – мордоворотам, увешанным золотыми «якорными» цепями, с пальцами унизанными перстнями, больше напоминающими какие-то детали тяжёлого машиностроения, нежели ювелирные изделия. Как следствие депрессия, пьянство и непреходящее раздражение от творящегося повсеместно беспредела.
Гена выудил из полупустой пачки очередную сигарету.
Ему припомнился случай, когда он, ещё не опытный торговец, никак не мог продать свои картины. Работы были добротные, написанные на хорошем профессиональном уровне. Многие подходили, интересовались ценой… и растворялись в толпе.
У картин, установленных прямо на асфальте с помощью прутиков, задержался бритоголовый коренастый парень в золотом ошейнике.
- Сколько? – кивнул он на работы.
- Двести, но я могу скинуть, - поёжился под тяжёлым взглядом Гена.
Парень изобразил на лице разочарование, и ушёл.
Рядом с Геной материализовался подвыпивший старичок, торгующий неподалёку акварелями:
- Ты, паря, много так не наторгуешь. Работы твои хоть и неплохие, - он про-фессионально прищурился на картины, - но для того, чтобы их продать, тут другой талант нужен. Ты на людей-то смотри. Которые интеллигентного вида, тем скидку и предлагай, а этим, - он кивнул в сторону удаляющегося «золотоносца», - сразу два конца назначай. Я эту публику хорошо знаю. Им что твои пейзажи, что плакаты с голыми бабами – без разницы. Тот, не иначе, как за подарком сюда пришёл. Слышал, наверное, где-то, что картина хороший подарок, вот и решил культурность свою показать. Твоя работа его чем-то зацепила, он и приценился. Ты возьми в толк, голова садовая, для этих, не уровень твоего мастерства важен, а цена вопроса. Ну не будет же он «братану» подарок за какие-то жалкие двести баксов дарить. Какой друган, а то гляди ещё шею такой дешёвкой охомутает. Объявил бы ему полштуки, может, и сторговались бы.
Серов без малого на десять лет «завис» на Вернисаже. Мишке и Серёге повезло больше. Поначалу они реставрировали антикварную мебель для богатых клиентов, а после, уже вплотную, занялись реставрационными работами в восстанавливаемых церквях, имея с этого неплохой доход. Они довольно часто приезжали к Гене в Измайлово в выходные, отстаивая с ним «от звонка до звонка», до часа, когда Вернисаж пустел, и удачливые и не очень продавцы сворачивали торговлю.
В один из ничего радостного не предвещающий пасмурный день, жизнь Серова кардинально изменилась. К его картинам подошла группа немцев с переводчиком, и уже на следующей неделе Гена подписал контракт с «Мерседес Бенц», согласно которому автоконцерн становился его официальным спонсором.
Условия контракта, который Серов подписывал в состоянии, когда от осознания, что ему удалось-таки поймать птицу-удачу за хвост, «в зобу дыханье спёрло», оказались драконовскими. Два года Гена пахал, как проклятый.
А потом всё кончилось. Ему вежливо объяснили, что галереи больше не за-интересованы в пиобретении его картин, и что следующий пик их популярности среди коллекционеров наступит вряд ли раньше, чем он почит в бозе.
Гена снова остался не у дел, и пребывал по этому поводу в лёгкой прострации. Вот тогда-то Миша с Сергеем и подбили его на открытие на паях дизайнерской фирмы.
- Соглашайся, «мальчик с персиками», - обхаживали его дружки, - так бабло по-любому скоро кончится, а в дело вложишь, уже через год прибыль покатит. Или опять в Измайлово станешь ездить, персики за гроши морозить?
Ничего себе морозить Серову уже не хотелось, и он согласился, ни на что особо не надеясь.
И как оказалось зря. Ушлые друзья-реставраторы не зря натирали мозоли, приводя в порядок чужой антиквариат и восстанавливая иконостасы в храмах. Их бывшие клиенты помогли им без проволочек оформить предприятие, и подогнали заказчиков, а епархия за символическую арендную плату сдала им помещение под офис, практически в центре города. Они попали в самую струю. В то время всем, кто мог заплатить, срочно потребовались услуги профессиональных дизайнеров.
Поначалу творческий процесс напоминал по большей части труд ломовой лошади. Заказы шли валом. Больше года они работали почти без выходных, почти всё делая самостоятельно. Потом стали привлекать к работе бригады отделочников, наняли бухгалтера, секретаршу, спихнули свои обязанности на молодых креативных и голодных дизайнеров. Серов возглавил группу этих перспективных дарований, а Михаил с Сергеем занялись коммерческой частью предприятия. Фирма довольно продолжительное время успешно процветала.
Друзья посолиднели, обзавелись дорогими машинами, серьёзными связями.
Гена женился, Серёга уже был несколько лет женат, наплодили потомство. Мишка, ехидничая по поводу их «мещанского паточного мирка», предпочёл вести богемную жизнь, с её клубами, тусовками и спонтанными связями. Серов с какого-то времени даже перестал запоминать имена длинноногих любительниц красивой жизни, с которыми не реже чем раз в два-три месяца его знакомил Михаил.
Казалось, что благополучие незыблемо, а успешность непреходяща. Друзья уже преодолели сорокапятилетний рубеж. Дочь Серова училась в школе, сын Сергея, Олег, поступил в военно-морское училище. Несмотря на то, что его с детства учили рисованию, жена Сергея тоже была художницей, Олег не видел себя в роли живописца. Даже перспектива заменить со временем отца в бизнесе, его нисколько не привлекала. Сергей очень переживал по этому поводу:
- Сдулась династия! Прадед скульптор, дед театральный художник! А этот в кого? Нахимов хренов!».
Мишка только посмеивался над их проблемами:
- Дети цветы жизни - родители садовники. Что посеяли, то и пожали, и нечего сопли на кулак наматывать! Он так и не женился, продолжая менять подруг, которые с каждой ротацией подбирались всё моложе.
- Заглохни, грязный селадон! – зверел Сергей, не принимая шутку.
А потом случилось то, что случилось. Заказов стало на порядок меньше. Сначала для поддержания фирмы они стали вкладывать в неё всю прибыль. Перед окончательным крахом Михаил назвал неподъёмную сумму, которая могла бы спасти предприятие.
Серов, занимаясь проектами и имея отношение к финансам касаемо исключительно содержания офиса, обеспокоенный состоянием дел, нанял независимого ревизора, чтобы иметь представление о том, что же всё-таки происходит. Вывод ревизора поверг его в ступор: деньги со счетов фирмы в течение двух последних лет, самым беспардонным образом снимал Михаил. И это ещё не всё. Сергей совершенно случайно узнал, что «этот козёл» оформлял заказы в обход фирмы, нанимал левые бригады, а всю прибыль клал себе в карман. Гена подлил масла в огонь, показав Сергею отчёт ревизора, о чём скоро очень пожалел.
Серёга, уже выпивший с горя полбутылки коньяка в кабинете Серова, и нетерпеливо поглядывая на дверь с момента, как Гена вызвонил проворовавшегося компаньона по телефону, начал избивать Михаила, едва тот переступил порог. Серов насилу его оттащил. Спокойного разговора не получилось. Гена отправил всех находящихся в офисе по домам. Оставшись в пустом помещении, они больше двух часов до хрипоты орали друг на друга. Мишка нес такую чушь, что схлопотал по физиономии и от Гены. Единственное, что им с Сергеем удалось узнать из слезливо-сопливого лепета дружка, что тот давно подсел на кокс, что ещё раньше начал играть, и уже проиграл квартиру и живёт на съёмной. Он вынужден воровать, потому что задолжал серьёзным людям астрономическую сумму, и его могут убить и так далее, и в том же духе.
Как же он был жалок в этот момент! Серова буквально тошнило от гадливости к этому человеку, которого он до этого дня считал своим другом.
Этот пакостник даже не догадывался, как он их подставил. Сергей, мечтая на старости лет заняться фермерством, все свои сбережения вложил в покупку земли, и уже заложил фундаменты под будущий дом и хозяйственные постройки, рассчитывая на то, что дела фирмы поправятся. У Гены же серьёзных сбережений вообще не было. Они с женой жили на широкую ногу, ни в чём себе не отказывая. По два раза в год ездили за границу, дочь училась в престижной платной школе. Он первым купил загородный дом, который уже нуждался в ремонте.
Судя по отчёту ревизора, денег на счетах фирмы, включая и те, что они должны были получить после сдачи объектов, осталось только на то, чтобы расплатиться с рабочими и служащими.
Они стали банкротами. Предприятие пришлось ликвидировать.
Сёргей угрозами заставил канючащего, как нашкодивший школьник, Михаила переписать на него свою машину. Разуверившись в их дружбе, он по примеру "первопроходца" кинул Серова, продав разъездной фургон и пикап, числящиеся за фирмой, не поделившись с ним и рублём.
Гена попытался было оправдать товарища в своих глазах тем фактом, что Серёга был не в себе от сознания того, что его жизнь с ускорением летит к чёртовой матери. Год назад, после отъезда Олега на учёбу, Сергей развёлся с женой, и сошёлся с какой-то молодухой, которая не скрывала, что без денег он ей на фиг не нужен.
Вместо оправдания, внутри Серова засела злая обида: «А с какого перепугу, собственно, он должен терпеть убытки из-за чужой седины в бороде и бесе в ребре? Почему он должен принести благополучие своей семьи в жертву чьей-то пагубной страсти к картам, наркотикам и нескончаемой череде жадных до денег кукол? Ну уж нет, дорогие мои друзья! Идите на хрен со своими проблемами, а он будет решать свои».
Так получилось, что незадолго до закрытия фирмы, Серов перевёл на счёт епархии арендную плату за офис за три года вперёд. Он хотел рассказать об этом Серёге, и предложить тому пересдать помещение, и какое-то время с этого кормиться. Место отличное, от желающих его снять отбою бы не было, но после демарша с показательным кидаловом, желание делиться с дружком как-то само собой рассосалось.
Гена, словно вспомнив что-то важное, стремительно оторвал зад от кресла, и метнулся в угол комнаты, служившей ему до недавнего времени кабинетом. Отшвырнув пинком картонную коробку, от опустился на колени, запустил руку в углубление в стене над полом, и вытащил пыльную пузатую бутылку французского коньяка. Глаза защипало. Он мазнул по ним сразу повлажневшей тыльной стороной ладони.
Идея спрятать в нишу бутылку, принадлежала Мишке:
- А что, достанем её через двадцать лет, когда нам будет уже за полтинник, мы будем старыми и богатыми, разопьём, и вспомним этот день, как начинали дело и были молодыми и бедными.
Они стояли в пустой, вкусно пахнущей свежим ремонтом комнате, будущим кабинетом Серова. На подоконнике была разложена закуска, стояли две бутылки шампанского и две пузатых, тёмного матового стекла, бутылки коньяка, одну из которых он держит сейчас в руках. Тогда-то Михаил и заметил эту нишу. При ремонте рабочие посчитали углубление, за которым угадывалась шахта, вентиляцией, и не стали его заштукатуривать.
«Сколько же лет прошло? - стал припоминать Геннадий. Оказалось, что бутылка пролежала в нише тринадцать лет, - и что в итоге? В итоге ж… Многолетняя дружба треснула по швам, не выдержав тяжести золотого тельца, богатство пошло прахом, годы прибавили жирку и убавили здоровья», - Гена вернулся в кресло, сорвал защитную плёнку, и вытащив пробку, сделал из бутылки большой глоток. «А что, жизнь-то налаживается!», - припомнил он старый анекдот.
Серов уже ополовинил бутылку, когда ему в голову пришла ассоциация своего положения со сказкой Перро «Кот в сапогах». «А ведь всё сходится! – пьяно хихикнул Гена, - один получил ветряную мельницу, борьба с которой отправит его в психушку, а то и в могилу. Второй осла – автомобили, а он кота, в виде помещения с оплаченной на три года вперёд арендой. Маркизом Карабасом этот «кот», в каменном мешке мегаполиса, его не сделает, а вот смягчить переход к более скромному образу жизни поможет. Слава Богу, что на свою семью он может положиться. Дочь они с Ольгой воспитывали, похоже, правильно. Сашка растёт послушной, не избалованной девочкой, а с женой, так вообще несказанно повезло, что называется, «В горе и в радости, в богатстве и в бедности…» - это про неё.
Без малого двадцать лет выдержанный коньяк отвлёк Серова от сиюминутных проблем, и подвиг его на философские размышления.
«Вот, если по-хорошему задуматься, - Гена, после очередного глотка, прикурил сигарету, - на хрена ему нужен был весь этот бизнес? Он занимался действительно любимым делом. Чёрт его дёрнул пойти на поводу у дружков. За деньгами он никогда особо не гнался, от дорогих машин, часов, тряпок не млел. Нет, он не был блаженным бессеребренником и ничего не имел против сытого достатка. Гада, который когда-то фразой: «Художник должен быть голодным», обозначил место художников в трофической цепи общества, наверно очень устраивала возможность скупать произведения искусства за миску похлёбки. Он же, никакого творческого посыла на голодный желудок отродясь не испытывал. Другое дело, какой ценой добывается этот достаток. Путём многотрудной, но любимой работы, с приходом признания заслуг в той ли, иной области, или посредством воровства, мошенничества, торгашества и предательства своей некогда чистой мечты, это, пардонте, две большие разницы. Не слишком ли велика цена – душа, чтобы под этим не подразумевалось, за возможность вкусно жрать и сладко спать? По глупости ли, малодушию, он пошёл вторым путём, едва не потеряв себя. Сколько он уже не брался за кисть? А ведь он с того случая, когда ещё ребёнком стоял в углу за разрисованные обои, мстительно пообещал родителям припомнить их несправедливость, когда вырастет, и станет великим художником. Странно. Сколько всего, поблекнув, навсегда ушло из памяти, а вот наивная детская мечта прославиться, став художником, не раз вспоминалась с лёгкой грустинкой. И ведь прославился же, чёрт побери! Пусть не так, как виделось в детстве, но его работы выставлялись в престижных галереях, хранятся в коллекциях ценителей живописи по всему миру. За два года, что он пахал на немцев, им было написано больше ста картин. И что? Всё это он променял на сомнительного качества сытную баланду? Разве он голодал?
Он уже приканчивал бутылку, когда ему в голову пришла гениальная, как ему с пьяных глаз показалось, идея. Он не будет пересдавать это помещение в аренду каким-нибудь хмырям. Он откроет здесь детскую художественную студию. Наконец-то, через столько бездарно прожитых лет, он займётся полезным для кого-то делом!
Несколько дней он обдумывал эту с протрезвлением не потерявшую для него привлекательность идею. Сделал некоторые расчёты, посоветовался с женой. Ольга ожидаемо поддержала его начинание. Гена поделился с ней сомнениями, сообщив, что серьёзного заработка это не принесёт. Ольга в ответ только пожала плечами, изобразив на лице презрительное недоумение:
- Ну и что? Проживём как-нибудь, крокодил Гена! Я тоже преподавателем устроюсь. Зря я что ли кандидатскую защитила?
- Ты здорово придумал, Чебурашка! – давно у Серова не случалось такого хорошего настроения.
Серов посетил епархию, получил разрешение на использование бывшего офиса под детскую художественную студию. Его идея понравилась, и на открытие даже обещали прислать священника, освятить помещение.
Пока шёл ремонт - убирали офисные перегородки, меняли ламинат на полу, перекрашивали стены и устанавливали соответствующее освещение, Гена разместил в интернете объявление о приёме учеников в изостудию, закупал гипсовые пособия, мольберты и мебель.
Откликнувшихся на объявление оказалось на удивление много. Детей набралось на две группы.
Через два месяца, Серов, заметно волнуясь, стоял перед взрослыми и детьми, пришедшими на открытие студии:
- Ребята! - голос его дрогнул, при взгляде на светлые, чистые лица, безого-ворочно доверившихся ему маленьких людей, и скрывающих за доброжелательностью лёгкое беспокойство за своих чад родителей, благообразного старичка священника, - меня зовут Геннадий Владимирович. Я буду учить вас рисовать.
Никогда, за всю свою жизнь, он не чувствовал себя таким нужным, и оттого по-настоящему счастливым.