Наша Рига

                О,Русская земля! Уже ты за холмом!
                Слово о полку Игореве


                Глава 1.  ВСТРЕЧА.
         

Перерыв в повествовании притупил мою память, и сейчас мне непросто собраться с мыслями, ведь это было так давно – в 1963-ем году!…

Вечер в Москве мы провели на Рижском вокзале, где в ожидании поезда я с Анечкой каталась на эскалаторе, а Валя терпеливо скучала.  Было уже поздно – около двенадцати  часов ночи, когда объявили посадку на поезд. Мы впервые собрались ехать в нерусский город, о котором тогда многие говорили с придыханием как о загранице, а некоторые так прямо и называли: заграница.

Вагон приятно удивил подтянутой деловой проводницей с непривычной манерой речи, растягивающей гласные звуки. Было чисто, свежо, нас ожидали уже расстеленные постели, и мы бухнулись в сон.

А наутро поезд уже тормозил в Риге! И вот я вижу свою долгожданную  красавицу-сестру Клару! У неё зелёные глаза и пышные  чёрные волосы, собранные на затылке в модную «раковину». Стройная,  длинноногая и  подвижная, она весело смеётся, засыпая нас вопросами, но не слушает ответов, а говорит и говорит! Мы не виделись больше десяти лет, и радость встречи переполняет нас! Моей сестре будет нынче тридцать, а она - как девчонка бегает на каблуках!

Клара пришла на вокзал с мужем Михаилом, которого мы  узнали по фотографиям.  На такси  едем в гости к Мишиным родителям.  В ожидании нашего приезда там уже был тесно накрыт круглый стол,  а на нём всё такое невиданное и вкусное!  Столько лет прошло, а  до сих пор жалею, что так мало поела (мешало перевозбуждение) и, глядя на непривычное изобилие,  запланировала отведать все яства потом. Но,  как известно, потом бывает суп с котом. С котиком!

Нас ждал не только стол. Нас ждал Кларин и Мишин сын Славик! Ему шесть лет. Он встретил нас хитрым зелёным прищуром.  Светловолосый  и  не по годам умный, он напоминал маленького Ленина.
Обед  уже завершён, сестра торопит  ехать на взморье, где она снимает дачу, а точнее две комнаты в доме с мансардой. Мы отправляемся туда на электричке, а до вокзала  полчаса едем на трамвае. Словом, уже глубоким вечером  добрались мы до нашей дачи. Когда подходили к дому, в  темноте  за  высокими деревьями я услышала странный шум.
- Что за шум? Что так шумит? – спрашиваю  Клару.
- Это море шумит, - смеясь, отвечает она.
        -  Оно далеко?
- Да нет же! Рядом!
- Так скорее пойдём туда!
- Завтра утром пойдём, а сейчас спать. Вы устали с дороги. Дышите, дышите морским воздухом!

Я глубоко-глубоко вдохнула  этот  свежий  сумеречный  воздух и -  навсегда полюбила его!



                Глава  2. МОРЕ  И  ЛАТЫШСКИЙ  ЯЗЫК.


Прежде я никогда не видела моря, разве что Байкал, который тоже называют морем, но ведь  это  условно, и вода в нём холодная и пресная.

Выспавшись и позавтракав, мы все пошли на берег Балтийского моря, а точнее, на его Рижский залив. Волны со вспененными белыми краями набегали на кремовый песок. Я попробовала воду ногою, как мы делали это в Сибири.       Тёплая! Вокруг было людно: кто-то купался, кто-то лежал на песке, кто-то играл в волейбол. Я сразу пошла в воду, и удивилась, что глубина переходит в мель: отмели, как пояснили мои родные. Отмелей было несколько, но плыть до третьей я побоялась. Вода чистая,  с приятным солоноватым вкусом. На солнце море светло-голубое и слепит глаза, а глянешь в него: оно зелёное.

Тёплые и ласковые тёмно-зелёные волны! Я ощущаю их вес, так приятны их объятия! Но страх утонуть меня не покидает. В следующий раз я купаюсь уже со спасательным кругом - ненастоящим, детским, но решила пренебречь правилами приличия: собственная жизнь дороже чужого мнения.

Выйдя из воды,  укладываюсь на песке. Он чистый горячий  и тоже ласковый. Какая-то девчонка азиатского вида чистит  апельсин. Кожура падает в песок. Оранжевый цвет на кремово-бежевом песке смотрится очень красиво, добавляет песку аромат, но уже кричат окружающие: «Сейчас же подними и отнеси в мусорницу! Не нарушайте чистоту! Здесь вам не мусорная свалка!» И ещё что-то на непонятном языке. Ну, думаю, как бы и мне не попасть впросак… «Да, - отзывается сестра, - здесь так  себя вести не принято».

Мне предстоит усвоить многие новые правила, но ещё больше запомнить кучу сведений. Итак, наша дача расположена в посёлке Лиелупе. А Лиелупе – это часть Юрмалы. Юрмала – взморье по-латышски. Электричка идёт вдоль  всего взморья, а наша остановка (с ударением на "е") сразу после реки с тем же названием: Лиелупе, что означает "большая река".

Но если кто-нибудь что-нибудь спросит меня по-латышски, а я не понимаю, то,  как мне ответить? Ни сестра, ни её муж не знают латышского языка. Трофимовы живут с нами на одной даче. Их дети Инга и Серёжа, хорошо знают латышский язык от матери, вот они-то и научили меня, как сказать «я не понимаю по-латышски». Это звучит так: «Эс нэ сапрот латвиски». Я запоминаю не только слова, но интонацию, ударения и длительность гласных. Потом латыши на меня даже обижаться станут: дескать, знает язык, а говорить на родном не хочет.    



                Глава 3. СТРАННЫЕ  ВЕЩИ.
 
На следующий день мы с Клариным мужем  Мишей идём в лес собирать сосновые шишки и чернику. Шишки нужны в качестве топлива. В комнате я видела высокую – до потолка - голландскую печь, покрытую белыми керамическими плитками. Меня поразил  сосновый лес: такой чистый, ну просто ухоженный! Действительно, по нему много ходили и ухаживали. Здесь из года в год собирают не только ягоды, но сучки, опавшие ветки и шишки – всё идёт для обогрева. Некоторые латышские семьи  живут на взморье круглый год, и у них  печное отопление.  На земле в этом лесу нет ничего, кроме сосновых стволов, шишек, зелёных травинок и кустиков черники. Мы наелись черники и  набрали с собой  трёхлитровую банку. Но это ещё не всё: Миша нашёл две пустые  полулитровые бутылки, и зачем-то взял их с собой.

Выйдя из лесу, мы подошли к магазину, где наш зять сдал  бутылки в пункт приёма стеклотары, а потом подошёл к ларьку и  на полученную  за бутылки мелочь  купил  два почтовых конверта, чем был очень доволен! Весь этот процесс стал для меня потрясением! Как мог мужчина так измельчать?!
Это  взволновало меня настолько, что я тут же в письме к Васе описала странный Мишин поступок.

Воду здесь, на даче, надо было добывать из колодца, не черпая   ведром, а качая, надавливая руками на большую железную ручку-поршень.
Готовили еду на керогазе, и  она пахла  керосином. Электричество здесь дорого, а счётчик общий.

Билет на электричку до Риги и обратно стоит  сорок копеек, так что не наездишься! Но обратный билет действует сутки.  Можно сэкономить, купив на  следующий день  только до Риги за двадцать копеек, а в Лиелупе возвращаться по вчерашнему «туда-обратно».

Клара без конца рассказывает, как она меня любила маленькую, как таскала больную на руках. Это она дала мне имя:
 - Мама принесла тебя из больницы. У тебя длинные чёрные волосы, а рот раскрываешь, как птенец, как галчонок! Вот я и назвала тебя так…
Да, Галчонок! А почему-то теперь я слышу от неё «Галька». Она произносит это с любовью, ну прямо так, как называют героиню в опере «Галька», но мне всё равно обидно.

Как-то я пришла с моря, дома никого. На столе, в куче покупок, лежит один пирожок румяный и привлекательный.  Откусила попробовать. Сладкий! С маковой начинкой! Я не удержалась и  съела весь, а потом  спать завалилась - проявились сонные свойства мака. С возвращением сестёр с Анечкой  я проснулась.
 -А где Анечкин пирожок с маком?
 -Так я его съела…
 -А он был не твой – я купила его для Анечки!.. А ты уже большая.


                Глава 4. ПРОСТО  ОТДЫХ.

Несколько дней я наслаждалась морем, ела вкусные молочные продукты, необыкновенный хлеб и ничего больше не делала. Иногда, кроме купания, по пути в магазинчики, мы прогуливались с сёстрами по Лиелупе.

Сёстры вспоминали прошлое, в которое я не очень вникала. И вдруг слышу Валины слова: «Так появилась Галка».  Я насторожилась, а Валя сразу прекратила свой рассказ. Я знала твёрдый Валин характер и поняла, что задавать вопросы бесполезно, надо  ещё подрасти, а потом расспрашивать…. Только долго я с этим собиралась! Через тридцать лет Валя уже ничего не помнила, или так и не захотела рассказать о тайне моего происхождения….
На моё желание съездить в Ригу  сестра Клара приказала отдыхать: «Ещё устанешь ездить.  Отдыхай!».

Внезапно море сделалось тихим мелким и холодным. Оказывается, начался отлив. Когда же его сменил прилив, море снова стало тёплым, оно волновалось, а вместе с ним   волновалась  и радовалась я. Молодые люди играли на пляже в волейбол, я наблюдала за ними: какие-то они не такие – другие. Почему-то запомнился один стройный блондин….

В конце июля Валя с Анечкой засобирались домой в Братск, и мне стало тревожно….  Захотелось домой, но быстро успокоилась, ведь я приехала учиться, хотя  знала, что должна буду ещё и работать: в вечерней школе училась работающая молодёжь.

Перед моим отъездом из Братска в Ригу Вася заказал  купить ему очки, для чего дал  деньги и рецепт. Я с сёстрами поехала в город искать ему очки. Продавцы предлагали мне их по рецепту, но то мне не нравилась оправа, то очки казались  несолидными – попросту мелкими и немодными. Я не понимала, что в рецепте указано расстояние между Васиными глазами. Так  и не купила  очки, решив, что ещё встречу те, что ему больше подойдут.

В продовольственных магазинах я видела немало диковинных товаров. Зная, что Вася любит вино,  спросила Валю, не отвезёт ли она ему от меня в  подарок  бутылку белого вина в причудливой камышовой упаковке в виде ракеты. Как ни странно, моя двоюродная сестра  согласилась везти такую объёмную и тяжёлую вещь! И зачем ей это надо было? Теперь-то я  понимаю, а тогда мне это  казалось в порядке вещей. Ну, подумаешь, с пересадкой, да с ребёнком! Анечка уже большая - ей 9 лет. Мы проводили их на поезд, и стало грустно, но недолго, так как впереди меня ожидали  серьёзные дела, а вокруг было столько нового и интересного! 


                Глава 5.  КУРСЫ.

Наши братчане уехали. А я, как сказала Клара, уже не братчанка. Я стала рижанкой. Теперь сестра вплотную задумалась о моём будущем. Она велела написать домой, чтобы мама прислала мне табель для школы. А пока Клара устроила меня на месячные курсы операторов счётных машин – перфораторов и контрольников. Я не знала, что это такое, но мама Людки-Артемошки (в Братске) работала на машиносчётной станции, где когда-то все с интересом читали моё школьное сочинение. Значит, думаю, мне это подойдёт.

Сестра объяснила, куда  надо идти, и я настроилась очень серьёзно. Было не сложно выучивать каждую лекцию. Когда же началась практика, то я столкнулась с неприятным для себя шумом счётных машин и подумала, что восемь часов, да каждый день я вряд ли выдержу такое. Но ведь другие работают! И я буду стараться. Занятия начинались не то в девять, не то в десять, а заканчивались в обед. Я с любопытством наблюдала  за курсистками. У некоторых были незнакомые мне имена, а о фамилиях вообще промолчу. В основном все изъяснялись по-русски, но иногда внезапно переходили на латышский язык. Наверное, эти девушки уже окончили школу – они были так уверенны в себе! Две из них рассказывали, как они просто так скинулись на вафельный торт «Сюрприз» (который был недёшев!) и съели зараз!

После курсов я шла пешком к вокзалу, чтобы ехать на Взморье, то есть в Юрмалу, а конкретно – в Лиелупе. Электрички ходили очень часто, но желающих искупаться в море было так много, что в час пик были заняты все места в вагонах и в проходах. Народ был спокоен и очень терпелив. Электричка быстро мчалась, все окна раскрыты, свежий ветер приятно обдувал лица пассажиров. Машинист объявлял остановки на двух языках: «Следующая Торнякалнс! - Накоша Торнякалнс!  И дальше: Засулаукс,  Иманта, Бабитэ,  Приедайнэ.  И вот широкая река Лиелупе – берега в камышах, а за нею моя остановка!

Десять минут быстрым шагом, и я на даче! Это - Первая линия, кажется. Первая от моря. Натягиваю купальник, сарафан, мчусь на море и - в воду!

Экзамен я сдала отлично. Получив удостоверения, все ринулись устраиваться в вычислительный центр, при котором и были эти курсы. Но взяли, кажется,  троих – больше не требовалось. Разочарованные отказом, девушки  разошлись. Мне вспомнился итальянский фильм «Рим в 11 часов», в котором  больше сотни молодых женщин устраивались на одно место машинистки, и всё закончилось трагедией: лестница, на которой стояла плотная очередь, не выдержала и рухнула!...

Дома сестра спокойно выслушала новость, что меня не взяли на работу,и  сказала, что там видно будет, куда мне идти. А я радовалась, что взяла первую высоту: я могу учиться, умею учиться и буду учиться!


                Глава 6. ПРИОБЩЕНИЕ  К  КУЛЬТУРЕ

Ещё  во время  учёбы на курсах я старалась пройтись по городу, да и путь до вокзала был не близким и занимал  примерно  полчаса. Я жадно смотрела по сторонам, многого не понимая.  Встретив интересные витрины, заходила, особенно в книжные  магазины, а выходя, шла дальше, но в обратную сторону, пока не узнавала уже пройденные  места. Читала названия улиц понятные и совсем непонятные. Ленина и Суворова – понятны. А кто такой Лачплесис, не знала. Но когда я встретила название "Иела Кр. Барона", я оказалась в полном тупике. Кто такой красный барон? Может, это улица красной бороны?… Только через полгода я усвоила, что это улица имени Кришьяна Барона – с ударением на первый слог. Кришьян Барон -   собиратель латышского фольклора.

Восхитил памятник Свободы. Для меня он служил ориентиром старой Риги и универмага, куда я хаживала смотреть  керамику и ткани.

Иногда сестра приглашала меня  к себе на работу, где вкусно кормила обедом. Я не сразу сообразила, что так вкусно там неспроста. Клара Воскобойникова была стенографисткой ЦК компартии Латвийской ССР, а там были особая обстановка и особое питание.  Подавали, как в ресторане, и блюда были отменными. Особенно мне нравился десерт под названием самбук (вроде яблочной пастилы со сладким соусом) и кофе с булочкой. Сестра больше любила так называемую «розовую» булочку, а я – слоёную с творогом. Стены небольшой  столовой, больше напоминавшей кафе, были отделаны тёмными деревянными панелями и без окон. Теперь я знаю, что это – английский стиль.

Недалеко от старинного здания ЦК находился художественный музей, куда я с  душевным трепетом направилась однажды после обеда. Признаюсь, что это было первым моим посещением картинной галереи вообще. Не очень-то понравились мне те экспонаты… Веяло от них тяжестью и мраком   темных или бледных красок.  Скульптуры - интереснее картин... И вдруг  чистая бирюза небосвода! Небо  высоко и прекрасно!  Оно возвышается над горами, а на его светлом фоне  золотой растущий (или убывающий?) месяц. Я прочла автора: Рерих. Нет, я не знала такого художника, но запомнила сразу! Забыть его невозможно!

Рерих дал мне надежду встретить здесь ещё что-нибудь интересное,и я прошла все залы. В разделе современного искусства кое-что  посвежее, но  сейчас я не уверена, что то были современные образцы. Современное искусство я встречала на выставках, которые старалась посещать, и в первую очередь выставки декоративно-прикладного искусства, где были интерьеры, роскошные пледы, милая тёплая керамика и, конечно же, – янтари! Янтарь продавался во многих магазинах, я  подолгу  рассматривала его,  но купить не было никакой возможности.

Мои личные денежки кончились, сестра давала немного на кофе с булочкой и на электричку. Заказанные Васей очки я пока не купила, но не оставляла надежду.

Однажды по подземному переходу я вышла к рынку и там с удивлением обнаружила книжную торговлю с машины. У меня глаза разбежались! Все книги были на русском языке! Как захотелось всё купить! И когда я вдруг увидела цветной альбом Рокуэлла Кента, то не устояла и купила его на Васины деньги, надеясь, что вот-вот пойду работать и получу зарплату. Но от такой счастливой покупки, я потеряла голову и прикупила ещё пару книг из серии «ЖЗЛ». Тогдашние цены теперь кажутся неправдоподобными: 2 рубля 70 копеек стоил Кент – сейчас сняла с полки и посмотрела цену… Но тогда это было  недёшево! Меня  взволновало  и напугало моё отчаянное грехопадение (истратила чужие деньги!), и я  решила не говорить сестре, а всё рассказать Васе. Книги я сложила в свой чемодан и задвинула его под кровать. 


                Глава 7.  ПЕРЕПИСКА.

Я  часто писала письма Людке Артемьевой, маме и, конечно же, Васе. Ответы от него приходили очень быстро. Письма тогда шли авиапочтой  3-4 дня, а я строчила беспрерывно. Мои письма к Васе стали моим дневником, и как жаль, что я же их и уничтожила….

Но вдруг образовался перерыв: дней десять от Васи не было писем. Наконец сразу пришло два или три письма. Вася сообщал, что у него внезапно умер отец, отравившись метиловым спиртом. Я совсем не знала, что это за спирт, но как тяжело Васе, увидела по  фотографиям в другом конверте. Тогда в Братске стояла жара, они  с братом пошли на берег нашего Братского моря. На Васе  только плавки и козырёк на голове – фото во весь рост. И вдруг фото ближе: откинувшись  в траве с совершенно несчастным лицом….

У меня не было отца, и я не совсем понимала тогда Васину утрату….
В письмах, как и в жизни, он называл меня просто Галкой – без уменьшений. Но порой называл без имени: «миленькая моя», «миленькая». Я же называла его  в письмах, уменьшая:  Васенька. Я рассказывала всё, что происходит со мною и вокруг, и, конечно же, про вывески на латышском языке тоже. Слово «галя» в переводе с латышского означает мясо. Далее я комментировала, что лучше «мясо», чем «ни рыба – ни мясо».

Иногда Вася отчитывался, сколько он «издержал» денег, а я отвечала, что мне не нравится слово «издержал», и что лучше сказать «истратил». К концу письма он писал, как любит меня, как скучает по мне и как хочет меня. Это будоражило, и я отвечала тем же.

В письме к маме я попросила прислать мне  школьный документ вроде табеля, так как понимала, что табель будет плохой. Но табель оказался ещё хуже, чем я ожидала! Как прокомментировала Клара, «с таким только в тюрьму». Вот уж порезвился Николай Павлович, выписывая мне такой документ! Наверное, перед чёртом поклялся, что не пустит меня в выпускной класс вечерней школы.

Мы с сестрой пошли устраиваться в  школу в центре Риги, которую она прежде закончила. Завуалированно объяснили, что я  училась в десятом классе одиннадцатилетки, приехала без документов…. Но получили неутешительный ответ: пусть пришлют табель. Поняв, что в эту школу меня не возьмут, поехали на окраину – в Московский район. Здесь мы уже признались, что я бросила школу. Завуч отнёсся с пониманием: «Пусть пришлют справку, что училась в 10-м классе». Мы вздохнули, но радости пока не было. Пришлёт ли мама такую справку? Никпал ни за что не даст!

Я снова написала маме письмо, и она пошла прямо к директору Фёдорову, а он знал нашу семью ещё по старому Братску, и мы получили желанный документ. Все эти хлопоты были  во второй половине августа, так что я пошла в вечернюю школу №4 в срок: первого сентября 1963 года.


                Глава 8.  СЛАВИК.

В вечерней школе училась трудящаяся молодёжь, а я была без работы. Но про работу речь уже не шла, так как я нужна была Кларе дома: сидеть с её сыном - моим племянником Славиком. Славику было шесть лет, в детский сад он не ходил. Раньше с ним сидела Кларина свекровь. Мишины родители были пенсионеры, они проживали в Московском районе, с ними жила и молодая семья Воскобойниковых. Но Клара не хотела возвращаться к свекрови, и она решила, что мы будем жить на даче, а потом ей на работе  дадут квартиру.Такой вариант меня тоже устроил.

Славик был не по годам умный и развитый мальчик. Удивительно было  наблюдать его склонность к умственным занятиям и  рассуждениям. Он читал сам, копался в любимых научных книжках Спирина и Клушанцева. У него было много познавательных книг – больше, чем художественных. Так и вижу, как этот маленький, светловолосый, с русалочьими глазами  человечек в зеленоватом пуловере присогнулся над большеформатной книжкой. 

Я стала заниматься с ним на свой лад: рисовала яркими контрастными тонами, что приводило его в восторг. Рассказывала о звёздах и планетах, стараясь показать их на небе, хотя оно, небо, долго оставалось светлым, но летний треугольник - Вега, Денеб, Альтаир - Славик быстро усвоил. Он стал делать свои  звёздные карты, придумывая созвездия и их названия. Его фантазия радовала меня и вместе с тем  пугала. Все-таки он был ещё маленький ребёнок, чтобы так умственно напрягаться. Я обращала его внимание больше на окружающую природу: меня восторгали  разнообразные деревья и декоративные кустарники, новая для меня погода, сырая, но яркая и тёплая осень.  Я внимательно рассматривала цвета и оттенки листвы. Теперь я знаю, что моё дерево – клён, и тогда я испытывала небывалое счастье бродить по его опавшим золотым  листьям! Но однажды утром  меня настигло страшное разочарование, когда вместо золотого ковра во дворе увидела чёрную землю и ни одного листочка! В отдалении, в соседнем дворе, заметила большую кучу жёлтых листьев. Поняв, что всё моё богатство похитили соседи, я закричала им:
 - Зачем вы собрали наши листья?
 - Нам разрешила ваша сестра, - с испугом отвечали они.
Ещё оставались ярко-жёлтые листья на каштанах, а между ними виднелись зелёные соплодия в шипах. Миша научил меня сшибать плоды палкой, потом снимать с них зелёную оболочку. Так я впервые держала в руках свежий каштан глубокого коричневого с добавкой лилового и чуть бордового цвета. Во время прогулок со Славиком мы заходили в покинутые дачниками дворы, где я охотилась за каштанами. Было уже не только влажно, но  и  сыро.

На следующем этапе наших занятий я продемонстрировала племяннику несколько физико-химических опытов, возможных в домашних условиях. Больше всего, конечно же, его потряс опыт с нагреваемой "на спиртовке" марганцовкой, которая сначала шумно  выбивает пробку, а потом тлеющая лучинка,  погружённая в ту же пробирку, вспыхивает ярким пламенем. Так я заразила Славика страстью к химии, притом на всю жизнь.

Иногда он плакал, если родители не понимали его, ругали за провинности. Но плакал как-то странно не по-детски.Он подавлял плач - плакал беззвучно. Для этого он с силой заталкивал в рот свой маленький кулачок. В такой момент было особенно жалко  смотреть на него.

Я полюбила Славика, но не всё с ним оказалось гладко. Мне надо было готовить уроки, а ему хотелось рассказывать прочитанное, делиться фантазиями. Часто он восторженно рассказывал о разных странах. Чтобы отделаться от него, я наигранно равнодушно отвечала:
 - Англия? Да была я в этой Англии! Я всё там видела, всё знаю! – и так про каждую европейскую страну:
 - А в Германии…
 - И в Германии была!
 - И в Италии?
 - И в Италии тоже!
   -А...?                Когда приходила с работы Клара,  Славик с восторгом сообщал маме:
 - А Галя была в Англии и … – на что Клара спокойно отвечала, что этого не может быть…

Однажды Славик попросил купить лимонад в бутылке. Этикетка отклеилась и потерялась, а бутылка оказалась тёмного стекла. Из этого ребёнок заключил, что я купила ему пиво. Откупорив бутылку,я налила лимонад в стакан и подала ему. Но он ответил очень твёрдо:
 - Это пиво!  Я его пить не буду! Пиво пьют алкоголики! – он написал на бумажке: «пиво» и приклеил к бутылке. Меня просто потряс этот недетский поступок, и я решила, что с племянником надо быть поосторожнее. Ведь это не ребёнок, а вредный грассирующий  старикашка!    



                Глава 9.  ВЕЧЕРНЯЯ  ШКОЛА.

Сейчас я просмотрела  компьютерный диск с программой «Гороскоп». Открыла первое сентября 1963 года и вздрогнула! Три планеты  связаны в один клубок с Солнцем: Венера, Плутон и Уран. Значит, это было необычное время! А первое сентября приходилось на воскресенье, из этого следует, что я пошла в школу второго сентября.

Моя планета – Венера. Плутон для меня – знак судьбы. Уран – расширение. Кажется, так? Ну, так оно и вышло. Да ещё в соединении с Солнцем!…

Первый урок – литература. Ирина Сергеевна, она же классная -  обыкновенная, но ничего так.  Но вот и математика… Кто же будет?

Я вся напряглась, вся во внимании…. Для меня математика сейчас -  главный предмет!….  С нею решается моя судьба…. Но  опускаются руки: опять не повезло! В класс вплывает, покачиваясь, престарелая дама – совсем бабушка, вся седая до белизны, да ещё в чёрном костюме, каких никто уже не носит! Чему, думаю, научит такая? В очках, головка качается с боку набок …. Она осмотрелась и заговорила уверенным математическим, но слегка дрожащим голосом,  не строгим  и вполне располагающим:
 - Меня зовут Зинаида Константиновна. Откройте тетради. Я буду  давать новый материал, а вы записывайте: я всё продиктую. Затем вы будете   учить дома то, что сегодня записали, а решать задачи по задачнику. Приготовились? Начинаем.

Её деловой, но  не холодный тон меня несколько смягчил. Дома я выучила «параграф» довольно легко. Удивительно, но и с практикой решения задач тоже справилась!

На следующий день жду с нетерпением, когда придёт Зинаида Константиновна. Вот она входит вперевалку с немодной старой сумкой…. Потом и  мне придётся   ходить с подобной, но, значит, неспроста!

 - Первые парты освободить и пересесть на свободные места. Три человека сядут за первые парты отвечать письменно, – и вызывает пофамильно.
 - Далее делим доску на шесть частей и выходим решать задачи. Выйдут  к доске шесть человек. Пока они готовятся, я буду приглашать к столу по одному с домашним заданием. – И вызывает, и слушает, и поправляет, и листает при этом журналы «Наука и жизнь», «Техника – молодёжи». Кто-то бросил к доске шпаргалку. Зинаида сразу заметила:
 - А шпаргалку поднимите и бросьте в урну.

Так  эта уникальная математичка опросила за один урок 10 -12 человек и начала диктовать новый материал, а я, соответственно, - опять учить и опять решать. Примерно   через десять дней я  решала  задания так, словно не было в моей прежней жизни никаких проблем с математикой! А оценки были  (страшно сказать!) только "пятёрки". Однажды я попала в группу отвечающих письменно за партой. Возникло сомнение в формуле и в отличной оценке. Я решила быстро заглянуть в тетрадь или в учебник, но немедленно получила замечание, так и не успев сделать уточнение. Пришлось напрячь свою память, и "пятёрка" была обеспечена!

Математика, (а их, как и прежде, было три: алгебра, геометрия и тригонометрия) – стала моим любимым предметом. Через полгода Зинаида Николаевна заметила: «Надо решать задачи так, как их решает Гнечутская». Знала бы она! Но я никогда не призналась в своём прошлом,да  и некогда было его вспоминать, и никто не спрашивал, да и не поверил бы ни за что!

                Глава 10.  ОБЕЩАНИЯ  ПОДАРКОВ.

Никто не станет спорить: подарки получать приятно, но тогда я получала их крайне редко, потому всегда  радовалась счастливому моменту жизни вообще, и даже просто приятному моменту.

К тому времени Вася сделал мне целых четыре подарка! Кроме монетницы, он подарил мне утёнка из уральского камня цвета персика (потом узнаю, что так выглядит настоящий не раздробленный гипс), керамические бусы – я их по забывчивости оставила в Братске. А четвёртый подарок – его спортивная сумка! Она двух цветов - зеленой и коричневой  замши, импортная. Пока я хожу без пальто, иду быстро, и мне удобно перебрасывать ручку сумки через плечо. Потом я оденусь в пальто, и спортивная сумка мне будет мешать, а сестра достанет из закромов допотопную – и тогда я, будучи ярой модницей, стану носить  в ней учебники, не  заморачиваясь модой-немодой - лишь бы хорошо учиться!

И вот как-то в выходной иду по улице в Лиелупе, а точнее, по какой-то её линии - там улицы, как в Нью-Йорке, нумеровались и назывались Линиями.  Во дворе дачного дома сидит мужчина и громко жалобно басит  «Ну купите же  кто-нибудь пива!». Я присмотрелась, что он с  перевязанной ногой – сломал и не может ходить, зашла во двор и предложила свою помощь. Он дал деньги, и я вскоре принесла ему бутылку или две. Он страшно обрадовался и обещал мне какой-нибудь подарок, к чему я отнеслась скептически. Он же меня не знает, и ради чего  он должен  делать мне подарки!  Да и я не знаю его,  не собираюсь с ним знакомиться,  и взрослый он к тому же. Я сразу забыла тот случай, но два  последующих момента напомнили о нём.

Через пару дней моя сестра Клара строго спросила:
 - Галка, ты кому покупала пиво? - так неожиданно спросила, что я испугалась и не сразу ответила, а она продолжала меня отчитывать:
 - Что ты вздумала идти на поводу у алкоголика! Чтоб это было в последний раз!
Я и не собиралась  покупать ещё, и откуда она знает про это?  Потом я догадалась, в чём дело. Моя сестра очень общительная, она со всеми здоровается, иногда хвастается, только непонятно чем и зачем. А уж про меня – сестру из Сибири, по всей вероятности, поведала каждому. Потом она придумает, что я за два месяца подросла (это в 16 лет!) и потому стали короткими мои юбки. И Клара важно скажет:
 - Здесь, в Латвии, все люди, как деревья, тянутся к солнцу, поэтому все высокие. Вот и ты подросла.                А я просто растолстела на вкусном хлебе и молочных продуктах.

Стояла красивая осень, я любовалась её красками и во дворе дачи, и по пути на электричку, и из окон электрички. В то время мы ещё не изучали  Владимира Маяковского, но я сама учила его поэму «Хорошо!»

Я земной шар чуть не весь обошёл!
И жизнь хороша, и жить хорошо!
А в нашей буче – боевой, кипучей
И того лучше!
Вьётся улица-змея. Дома вдоль змеи.
Улица моя! Дома мои! 
 
Ну и так далее…
И вот я иду после школы по ярко освещённой улице Суворова, чеканя шаг под строки Маяковского. Уже 11 вечера! Я спешу к Клариной коллеге на ночлег, чтобы не ехать на взморье в поздний час. Улица такая длинная, и уже мало прохожих.  Спешу, но вот слышу за спиною шаги. Прибавляю скорость. И всё-таки меня догоняет мужчина, и,  поравнявшись со мной, говорит, растягивая слова, сначала по-латышски, а на мой ответ «Эс нэ сапрот латвиски», уже по-русски:
 - Вы так быстро ходите! Я Вас едва догнал…. А я с поезда – был в Сигулде на этюдах. Там сейчас так красиво! Вы не хотите поехать туда?
 - Да что Вы! Я ведь учусь в вечерней школе, мне некогда.
 - А днём работаете?
 - Не работаю, но нянчу племянника. А искусство я очень люблю и хочу стать искусствоведом. Мне нравятся некоторые художники, но  советских, вроде Иогансона, очень не люблю. Знаете такого: Иогансон. Он всё про съезды партии? Дикий  партийный реалист!
 - Ёхансон? – переспросил незнакомец.
 - Кажется, да, он.

Мы поравнялись с домом моего ночлега. Прощаемся.
 - Мне бы, - говорит он, - хотелось  Вам что-нибудь подарить…
Но я закругляю разговор и благодарю за обещание. Может, они сговорились насчёт подарков?


                Глава 11.  КВАРТИРА  КУЗНЕЦОВЫХ.

Пожалуй, эта страница стала кульминацией моей жизни в Риге. Сестра договорилась с коллегой Лией Натановной Кузнецовой о моих ночёвках в учебные дни. И вот я останавливаюсь у дома №…. на улице Суворова. В парадном сидит консьержка, я называю адрес и поднимаюсь на второй этаж. На площадке всего-навсего одна дверь. Звоню и здороваюсь с Лией Натановной. Она маленькая пожилая и в очках – тоже стенографистка в ЦК ЛССР – но в отличие от неё моя сестра – это пулемёт на самолёте. Лия же действует на меня успокаивающе. У неё приличная семья (две дочери и муж) и соответствующая приличная квартира. Я иду мыть руки, и меня приглашают выпить чаю с молоком, булкой и яблочным вареньем. Тот, 1963-ий год, выдался урожайным на яблоки. Миша часто приносит их с рынка или из родительского сада, но варенья Клара не варит. А за столом у Кузнецовых яблочное варенье  напомнило детство, как однажды в Сибири мы купили яблоки, и варенье получилось  необыкновенно сладким, прозрачным и душистым, как свежий мёд.

Дочери Лии Натановны Ия и Таня жили в разных комнатах. Взрослая Ия читала вечерами напролёт, лёжа на боку, с книгой в кровати. Её голова в очках лежала на подушке, не поворачиваясь, когда я изредка проходила через её проходную комнату. Такое чтение сделало Ию близорукой. Восьмиклассница Таня  бледна, и мать покупает ей сливки вместо молока.

Меня укладывают на старинную кушетку - диванчик в гостиной. Я вижу необыкновенный паркетный пол: он представляет собою узорный круг, вписанный в квадрат комнаты. Посередине  круглый стол со скатертью и абажуром. Напротив дивана  тумбочка, на ней подобие приёмника, только в его центре маленький стеклянный прямоугольник, и я догадываюсь, что это старинный телевизор. Я не трогаю его – я же в гостях. Честно говоря, тогда телевизор увидела  второй раз в жизни. Впервые - в Ангарске год назад у Тамариных знакомых. И тот, ангарский телевизор был совсем другой – с большим экраном, если линзу с водой для увеличения изображения можно назвать экраном. В него  невозможно было смотреть: он ужасно всё искажал.

У Кузнецовых так тепло и уютно! Я потягиваюсь под свежим бельём и вижу в изголовье небольшой старинный приёмник. На этот раз я смело его кручу, слышу позывные и поющий голос: «Рууна Риига. Парэс лайкс….» Далее следуют цифры по-латышски. «Руна Рига» я уже понимаю. Это означает «Говорит Рига». Начинается концерт классической музыки. Я не выключаю радио, а под музыку Гайдна или Баха смотрю старинные журналы «Нива», тоже впервые в жизни. Звучат сонаты, а я понимаю, что соната от слова "сон". И замечаю, что с музыкой я забываю суету, отвлекаюсь от проблем, успокаиваюсь, но почему-то не сплю. Оказывается, слово "соната" от слова «звучать». 

Это повторяется четыре раза в неделю. Пересмотрев все «Нивы», но не углубляясь в их чтение, (так как мне приходится рано вставать и бежать на вокзал, чтобы приехать на взморье до Мишиного ухода на работу), я замечаю журналы на иностранном языке, но с цветными картинками. Стала, не спеша, перелистывать их, как вдруг иллюстрация во весь лист особенно привлекла моё внимание. На ней очень ярко был изображён странный человек в ушанке с перевязанным ухом. Я его откуда-то знаю. Кто же он? Да ведь это, вероятно, Ван-Гог?… В Братске я читала о нём и представляла этот портрет в воображении, так как нигде не было его репродукции…. Ну да, подписано, что это он! Вот в каком  волшебном доме я оказалась!

Необычная квартира, необычные вещи достались Кузнецовым, так сказать, "по наследству". Вероятно, они въехали в эту опустевшую квартиру состоятельных рижских интеллигентов сразу после войны или ещё в сороковом году - с приходом советской власти. Но честь им и хвала, что они ничего в этой квартире не разрушили и не нарушили. Правда, со временем они её разменяют.


                Глава 12.  С  ЭЛЕКТРИЧКИ  НА  ДАЧУ.

Рано утром  возвращаюсь на дачу в Лиелупе. У меня приподнятое, даже счастливое настроение: я видела Ван-Гога, его портрет цвета итальянского флага!  Видела его «Подсолнухи»! И не беда, что это были всего-навсего репродукции – они прекрасного качества,  хотя этому журналу 30 лет, и он на французском языке, которого я совсем не знаю, но всё так необыкновенно прекрасно! Как заражают энергией его картины!Я  бежала бегом. Меня ждал Славик. Бедный Ван-Гог! Никто не хотел покупать его картины, а я бы сразу купила, как только появились бы у меня деньги….

Когда я подошла к калитке дома,ощутила внезапную тревогу. Опоздала?  С удивлением я увидела сразу всех домочадцев: сестра ещё не уехала на работу. Или я приехала рано? Все молчали. Что-то случилось? На всякий случай, я сообщила, что получила пятёрки по математике, физике, химии…

 - Да, -  сказала Клара,- учиться ты умеешь…
 - Так в чём дело?
 - А дело в том, что я нашла в твоём чемодане книги и прочла все  Васины письма! Я всё теперь знаю про тебя! Ты нас обманывала!
 - Как я вас обманывала? Книги я купила на свои деньги.
 - Нет, ты купила их на чужие деньги!
 - Я взяла их взаймы.
 - А чем ты будешь их возвращать?
 - Пойду работать.
 - Никуда ты не устроишься! И зачем ты пишешь Васе про нашу семью?
 - ??? А зачем ты читала чужие письма? Вася писал их мне.
 - Я вынуждена была прочитать, чтобы понять, узнать тайну этих книг, чтобы знать, чего ещё ждать от тебя. Я полезла мыть пол под кроватью, двинула чемодан, а он тяжёлый. А в нём оказались эти книги и письма. Я с Мишей посоветовалась, что делать: читать или не читать. Мы решили, что надо прочесть. Отныне я буду тебя строго контролировать, и ты будешь отчитываться за каждую копейку.
 - Я уйду в общежитие.
 - Ха-ха! Да ты живёшь в Риге только благодаря мне.
 - Мама присылает деньги…
 - Да попробуй одна проживи на сорок рублей! Будешь сопли мотать на кулак!

Меня сломило коварство сестры – я такого не ожидала и вполне доверяла ей. Подумаешь, какие-то книги! Не на её же деньги куплены! И выбор книг – лично мой. Я не обязана была отчитываться в их покупке, да и не придавала этому такого значения, как моя сестра. Но Клара мне не родная сестра, а вроде сводной или двоюродной. Я всегда ощущала некий барьер в общении с сёстрами…. Что же мне делать? Дать домой телеграмму и уехать? Но я хочу учиться! Не сестра же учит  меня. Моей  школы у меня никто не отнимет! Я её закончу, я получу аттестат, а там будь, что будет! И уверенность возвратилась ко мне. Через час Клара осторожно, но неожиданно задала ещё один вопрос:
 - Скажи мне, что ты писала Васе про Мишу?
 - Ничего, кроме хорошего.
 - А почему Вася пишет тебе:  «А Мишин поступок я не могу назвать поступком мужчины!»  «А,- подумала я,- это про бутылку, которую Миша нашёл в лесу, сдал её и купил  два конверта». Но говорить сейчас про это я уже не могла – такой мелочью показалась мне эта история на фоне чтения писем.  Не читайте без разрешения чужих писем! Всё в них покажется вам не так! Я решила наказать сестру. Десять лет или более она задавала мне свой вопрос: «О каком Мишином поступке шла речь? Что сделал Миша?» Наконец, мне это надоело, и я рассказала Кларе ту глупую историю. Она ничего не ответила, но я заметила её разочарование. А чего она ждала? 


                Глава 13. МНОГОЕ  ИЗМЕНИЛОСЬ.

Была ли я виновата в случившемся? Не уверена до сих пор. Точнее, я и сегодня уверена, что не была виновата. Когда Клара в очередной раз зазвала к себе на работу, чтобы дать немного денег на транспорт и кофе с булочкой, то не преминула напомнить мне при Лии Натановне:
 - Истратила чужие деньги?!
Лия Натановна сочла нужным поразмышлять вслух или вразумить мою сестру, что не надо так говорить без конца:
 - Возможно, у них с Васей такие отношения, что Галя считала себя вправе это сделать….

И Клара прикусила язык. Но поблажек и бесконечных клятв в том, как она любила меня в детстве, не стало. А может, и к лучшему.

Дипломатка Лия добавила, что я быстро осваиваю латышский язык.  Я очень  удивилась, так как кроме «накоша» и «сапрот»,  я ничего не знала. Когда в транспорте меня спрашивают о чём-то, добавляя первое слово, я понимаю, что люди выходят на следующей остановке, поэтому мотаю головой: нет, не выхожу, и пропускаю их. Наверное, Лия это и заметила или когда входящие в автобус, что-то громко говорят, я догадываюсь, что просят пройти вперёд, я и прохожу. Лия и это заметила.
   
В тот ли раз, или в другой, и не однажды сестра повторяла:
- Да... Внешностью ты не вышла... Ты должна брать умом!..

Выйдя из ЦК, я иду мимо Художественного музея, но больше засматриваюсь на краснокирпичное здание в готическом стиле – Академию художеств, в которую я мечтаю поступить на факультет искусствоведения.

Пройдя эти два прекрасных здания, я сворачиваю направо по маленькой улочке  в сторону улицы Ленина, и по левой её стороне - кафе, где варят чудесный кофе. Здесь кофе дорогой, а на рынке я покупаю дешёвый, когда не успеваю дойти до этого кафе (довольно удалённого от вокзала) или  у меня мало денег. Тот вокзально-рыночный кофе с молоком  не очень горячий, я беру к нему дешевенькую булочку, и это вполне вкусно. И я не устаю надеяться,  что всё переменится, а бедность - не порок.

Со временем сестра смягчится, но тогда я чувствовала себя и униженной, и оскорблённой, и душевно одинокой. И если бы ни письма от Васи и к Васе, не знаю, что бы стало со мною.

Постоянно лил дождь, было сыро,  зябко и одиноко. Я ходила в старом сестрином плаще, под чёрным  допотопным зонтиком, в платке, но страсть к учёбе всё пересилила. Я старалась писать сочинения на самые неприятные дежурные темы, специально выбирая именно их по принципу: «Тяжело в учении – легко в бою». Так я готовила себя к выпускному экзамену по литературе. География шла в аттестат, но мы её  сейчас не проходили. Завуч посоветовал сдать зачёт, я купила учебник и засела за географию. От латышского языка тоже было не отвертеться. «Сколатая», как принято называть учителя по-латышски  (от слова  «скола» - школа)  велела мне купить учебник за третий класс. Она читала  тексты, я их перечитывала, учила слова, и, главное, чему я научилась - читать на латышском языке.

Хотелось утеплиться. У меня была единственная блуза из фланели, которую я могла надеть под мамину шерстяную кофточку или под жилет. С вечера я гладила её на завтра, но Клара с удовольствием  надевала её на работу. Я снова стирала, сушила и гладила, но всё повторялось. Блуза очень уютная, и Кларе она тоже была к лицу. Тогда я разработала коварный план. Выстиранную  блузу я сняла с верёвки, и утром она была  мокрая. Сестра подняла крик, но я промолчала, зато досушила одежду днём и отправилась в школу в тепле и  с хорошим настроением.

Не помню, как прошёл день моего рождения…. Мне исполнилось 18.  Приближались ноябрьские праздники. В школе ожидался вечер, а я не могла оторваться от решения задач по математике и решила на вечер не ходить. Клара возмутилась:
 - Нет-нет, ты обязательно иди!
 - Тогда я возьму с собой задачник, и буду там решать. – Я не шутила, мне действительно хотелось этого. Сестра посмеялась надо мною и пригрозила, что вся школа поднимет меня насмех. Я покорно поехала в Ригу на вечер, прихватив с собою туфли, завёрнутые в газету - как велела Клара:                - Так полагается носить с собою обувь для вечера, - и Клара сама завернула мне туфли.

Было, конечно, и утомительно и унизительно подсчитывать копейки в буквальном смысле, но приходилось. Кажется, именно после этого вечера  мне пришлось попросить взаймы две копейки, чтобы уехать до вокзала на трамвае за три. Одноклассники с удовольствием выручили меня, и смеялись над обещанием возвратить им долг.


                Глава  14.  МИША.

Муж моей сестры Клары Михаил Михайлович Воскобойников  старше своей жены на пять лет. Если Кларина стихия – ветер, то Мишина – слизь.  Теперь я знаю эти характеристики по тибетской медицине. Проще сказать, Клара – холерик, а её муж – флегматик, поэтому терпеть мою сестру столько лет смог только он.
Миша преподаёт в институте ГВФ  (гражданский воздушный флот) начертательную геометрию и учится в аспирантуре или готовится в неё поступить, а  для этого ему надо знать английский язык. Он переводит тексты, но говорить по-английски затрудняется: в средней школе  изучал немецкий. Для практики языка он покупает газеты «Москоу ньюс» и «Монинг стар». Я тоже просматриваю их, и во второй газете  увидела  фото четырёх красавчиков с большими чёлками. Под фото была надпись «Битлз». Миша сделал перевод: жуки.
 
Наш зять - хороший шахматист-разрядник. Он коллекционирует марки, покупает и читает книги. Мечтал стать океанологом и даже учился в Ленинградском университете, но вынужден был перевестись в другой вуз из-за понижения слуха. Миша любит сладкое, а больше всего он любит мою сестру Клару, и что она скажет, то и закон, поэтому  я не нашла у него защиты от её   притеснений.

Миша, как и я, любит кофе, поэтому из кулинарной книги он выискивает рецепты, а я готовлю по ним разные кофейные напитки. Особенно запомнился рецепт «Мокко». Это кофе наполовину с какао. А ещё   «Капучино» - очень крепкий двойной кофе, доливается  горячим молоком и посыпается сахаром с корицей.

А что делать с собранными каштанами?  Мы не знали, правильные ли у нас  каштаны. Может, французы едят другой их вид, а   нашими мы отравимся?

С Мишей мы ходили в кинотеатр на фильм с английским языком. Фильм назывался «Наймичка» - по Тарасу Шевченко. Как по заказу, он оказался для Миши - без слов. И только в самом конце фильма прозвучала одна короткая фраза по-английски. Теперь я понимаю, что это была шутка для советских англоманов. Уже тогда  на изучении английского языка   многие были просто  помешены.

Воспитанием Славика тоже руководит Клара, а Миша иногда потихоньку, но довольно сердито ворчит на Славика. Наверное, ему обидно, что в его семье  Славик на первом месте. Весною Славик  полез но гору тающего снега в новых ботинках, и Миша не на шутку рассердился на сына:  -  Куда полез?  Испортишь ботинки! Сейчас же слезь!

А я сразу вспомнила, как самозабвенно лазила не только по пригоркам, но измеряла лужи  своими ногами  и в кожаных ботинках, и в резиновых сапогах. Обувь  всё равно износится и станет мала, поэтому в детстве не надо о ней жалеть.

Так Славику не давали никакой воли, кроме чтения книг и письма карандашом, или на печатной машинке. Ему, как я поняла, даже  запрещали плакать, а когда очень хотелось, он заталкивал кулачок в рот и тихо обливался слезами.

  Все причуды родительского воспитания сказываются на детях! Скажутся они и на Славике. А пока Клара решила следующей  осенью отдать сына сразу во второй класс, минуя первый. После того, как в детском саду, слушая его фантазии, ему сказали «ты всё врёшь», я насторожилась:  что же будет с мальчиком в школе?


                Глава 15. ПОХОЛОДАНИЕ.
 
Весьма редко я писала маме, и от неё получала письма нечасто. Как вдруг я начала сильно скучать! Мне снилось, что  я иду по шпалам  в сторону Москвы, и дальше-дальше, и так до самого  Братска. Вспомнилось, что это чувство тоски по родине называется ностальгией, так значит, я начала ею болеть. Как хотелось домой! Разом сбросить эти проблемы: сырость, холод, копейки, транспорт, которым дома я почти не пользовалась. Но школа! И я опять шла на примирение с судьбой.

В том, 1963-ем, году случился неурожай хлеба, начались перебои с мукой и с хлебом по всей стране. В Риге не было недостатка в сером и чёрном, а в Братске, рассказывали, в очереди задавили девочку.
 Печенье в Кларином доме стало большой редкостью. Она покупала серенькое печенье Мише, но не мне. Кажется, к Новому году всё нормализовалось. Хрущёв распорядился закупить муку за границей, используя золотой запас СССР, но это его всё равно не спасло и через год его сняли с должности Генсека. Помню, как в 1965-м году одна братчанка хвалила за это Хрущёва не в пользу Сталина, «который сел задницей на золото, несмотря на голодные смерти тысяч и тысяч людей». Я слушала её, раскрыв рот: об этом никто никогда не рассказывал.

Голландская печь в углу комнаты топилась каждый день, топилась с утра и на ночь, но это не спасало, и  в дачном доме было всё холоднее и холоднее. Не теплее было и на улице. Мы со Славиком гуляли мало. Почтальон решил, что на даче в такую пору никто не живёт, и стал отдавать письма дворнику – точнее, дворничихе, как мы её называли. Она жила с другой стороны нашего  дачного дома. Очень пожилая и неразговорчивая, но мне удалось с нею немного пообщаться. Я увидела в её палисаднике диковинные кусты с необлетевшими  удлинёнными  жёсткими листьями и спросила, как  называются эти растения. Дворничиха оживилась и сказала, что это рододендроны, что они очень красиво зацветут весной. А я заметила, что они напоминают сибирский багульник. Потом узнаю, что действительно, они одного семейства.

Дворничиха  этот разговор передала моей  сестре, и Клара велела  быть со старухой поосторожнее:
 - Это с виду она такая тихоня, а на самом деле ей до советской власти принадлежали все дома нашей улицы!

Я подумала-подумала и смекнула, что о моей услуге – покупке пива больному - тоже сообщила дворничиха. Но мне всё равно было жаль её: столько домов ей  принадлежало, а всё отобрали, кроме небольшого уголка. И у неё никого нет! Живёт одна.

Укладываясь на ночь в постель, я надевала платок и варежки: мама уже прислала мне всё зимнее, кроме валенок.

Приближался декабрь, но снегу ещё не было. Вот уже наступил декабрь, а снег слегка поморосил, но вдруг повалил. Утром я носилась счастливая по двору и кричала  «Снег! Снег!», а потом принялась лепить снеговика. Снег снимался сплошной лентой, потому что был очень влажный. Я слепила огромное чёрное чудовище на двух ногах, так как снежная лента подхватывала и землю палисадника. Когда я слышу о Големе, то вспоминаю, что была с ним знакома.

Как-то  в троллейбусе ко мне обратилась женщина по-латышски, потом по-русски, и, показывая на названия магазинов, улиц, учреждений, сказала:   - Думаешь, это латышские названия, латышские улицы? Нет, это русские улицы, это русские названия! – В её голосе было столько отчаяния! Я почувствовала, как ей больно, и то, как она не любит русских. Стало особенно одиноко и холодно.
 
                Глава 16.  ЖАЖДА  ЖИЗНИ.

  И вдруг ударил мороз! Он вынудил нас  съехать с дачи в город. Куда? Клара договорилась с другой знакомой, и пятого декабря мы переехали к ней на квартиру в отдельную комнату. Не помню, как  звали ту женщину, но таких женщин обычно зовут Мариями или Галинами. Основательная и энергичная,  справедливая и в чём-то оригинальная. Уверенная и  деликатная. Внешне – просто полноватая блондинка. Почему-то я ощутила, что она не совсем рижанка, и в самом деле, оказалось, что одесситка: поменяла Одессу на Ригу. Я  не заметила, чтобы она, как все обычные люди, ходила на работу, но что-то печатала на машинке, а значит,  была надомницей и всё успевала по хозяйству. Квартира  была в полном порядке, и домашняя  атмосфера   тоже приятная: никто не суетился, все были спокойны и слегка расслаблены, к тому же читали книги,  что заинтересовало  и меня, и  Мишу.

Нам с Мишей повезло: хозяйка дала почитать всего на 2-3 дня книгу Ирвинга Стоуна «Жажда жизни». Кажется, что я сама ею заинтересовалась, заметив на обложке три знакомых мазка: красный, жёлтый и зелёный. Ван-Гог! – осенило меня: три главных его цвета, хотя есть у него и синий….  Да, это был прекрасный  роман о жизни Винсента Ван-Гога. Мы с Мишей, захлёбываясь, читали попеременно: я утром и ночью, он – днём и вечером. Так причудливо совпало, что благодаря добрым людям, приютившим меня, состоялись две «встречи» с человеком, столь близким мне по духу. Книга и описанные в ней события жизни  гения-идеалиста с небывалым творческим потенциалом, взрывом созидания и любовью к людям зарядили меня такой энергией, что и мне казалось всё по плечу, я перестала страдать из-за  пустяков и мелочей. Разве я страдаю?  Да я просто ною! Что моё нытьё в сравнении с его подлинными страданиями  -  материальными,  душевными и творческими?!

Нет, мне было очень далеко до этого «близкого» человека! Его смелость, независимость и  - гениальность! У меня спустя 52 года ничего из этого   нет, и  не приобрести ни за какие деньги, ни за какой опыт, ни за какое время. С этим надо родиться. А гениальность? От Бога. А что же общего?  Подавленная эмоциональность, идеализм, жажда взаимопонимания, жажда жизни.
В те дни, опьяненная чтением, я, как робот, автоматически ходила на занятия, живя то в Англии, то в Голландии, то во Франции…. Передо мною оживали яркие холсты Винсента, во мне ускоренно стучало его сердце….

После школы я шла от вокзала  пешком уже в другую сторону, на другую улицу – не на  Суворова-Чака, а через Ленина по ночной Риге не то налево, не то направо…. А в лицо  дул сильный  ветер с моря. Он залеплял мои глаза, лоб,  нос и щёки ледяной коркой, и я, проходя несколько шагов, ничего не видя, но не сбавляя скорости, с отчаянием срывала корку, как маску, и кидала в сторону!  И так несколько раз, не останавливаясь, пока не пришла домой, где меня ждал трагический финал  жизни Винсента Ван-Гога….

Нет, жизнь  Ван-Гога продолжается в его картинах, письмах, в книгах о нём, в сердцах его поклонников!

                Глава 17.  АЛЛЕРГИЯ.

Декабрь перевалил за середину. Я стала замечать, что как-то потускнело наше новое жилище…. Всюду -  в ванной, в туалете, на кухне и в нашей комнате - исчез лоск, появились тёмные пятна, вещи  в комнате валяются в беспорядке. Стало неуютно. Я потихоньку, где могла, тёрла и прибирала.

Как-то на ужин сестра принесла маринованную свёклу. Видимо, в нашей семье закончились деньги. Аппетит у меня был хороший, свёклу я вообще люблю, вот и поела от души. Наутро я не могла найти своё лицо и ощущала себя в маске. Когда же глянула в зеркало, пришла в ужас: действительно, чужое лицо - красное, расплывшееся, раздутое во все стороны. Сестра отправила меня к врачу, хотя мне не верилось, что от  такого можно вылечиться.

Я взяла свой паспорт с пропиской и поехала на другой конец города, в сторону школы, в поликлинику Московского района. Очередь была небольшая, но вдруг дверь кабинета открылась, вышел врач и, извинившись, отбыл на совещание. Ждать было просто невыносимо. Моё лицо горело и чесалось. Но, находясь в безвыходном положении, в притуплённом болезненном состоянии, я обречённо сидела на стуле, опустив голову, понимая, как людям неприятно на меня  смотреть. 

Наконец вернулся врач, я  сразу вошла в кабинет, и мне не пришлось долго объяснять, что со мною случилось. Я получила рецепт на хлористый кальций, содовые примочки и, прежде мною неслыханное, название моего заболевания: аллергия.  Заскочив в аптеку, я помчалась к Мишиным родителям, чтобы выпить чаю и лекарство перед школой,  сделать примочки. На перемене я сидела за партой, стараясь ни с кем не встречаться глазами. К моей соседке Вале пришла поболтать  подружка, и мне пришлось вступить в разговор. Вероятно, подружка посматривала на меня с любопытством, потому Валя сказала ей про меня:
 - Ты не думай, что она всегда такая. Это она заболела, у неё это пройдёт, и она опять станет нормальная.

Возможно, Валя так намекала, что я не являюсь представителем  народов Азии, которые в Прибалтике встречались очень редко.
 - Ну да - подтвердила я, - у меня аллергия!  –  Тогда никто не знал, что это значит.
               
  Через неделю  хозяйка просто не выдержала нашу семью  и попросила  съехать, объясняя, что  у неё больше  нет сил  терпеть такой беспорядок:
 - Мне хотелось вам помочь, но я никак не ожидала, что вы  не приучены к порядку. Не могу больше видеть такое!  Новый год я хочу встретить в чистой квартире!
 
                Глава 18.  НОВЫЙ,  1964,  ГОД
 
Мы переехали жить к Мишиным родителям. У них была трёхкомнатная квартира в Московском районе в старом доме на  третьем этаже. В квартире  порядок, но блеска предыдущего нашего жилья  здесь не было, печь топили торфом иди углём - не паровое отопление, как в центре Риги. Клара не хотела жить со свекровью, и копоть, как основной предлог для недовольства, тоже её раздражала. Всё казалось ей недостаточно чистым.  А мне нравилось. Я спала теперь в отдельной комнате, могла сосредоточиться, и в доме Воскобойниковых было тепло, вполне уютно, вкусно, да и интересно, особенно собранная Мишей и Кларой тысяча книг.

Как-то в отсутствие родителей Клара позвала меня в их просторную  белую спальню, подвела к большому сундуку,  раскрыла его:
 - Ну, Галка, скорее смотри!

А я просто обожаю посмотреть, как люди живут, если они  живут хорошо. И что же я увидела в этом сундуке? Думала, что увижу какие-нибудь яркие ткани, старинные вещи, а там до самого верха лежали газеты! И Клара опять торопила:
 - Смотри-смотри! Здесь все номера газеты «Правда» за много лет. Вот пролистаю сейчас: 1940, 1943, 1947! – не вынимая газет из сундука, она  наспех называла годы.

 - Пошли отсюда, не то старик вернётся и шум поднимет. Он этим дорожит. Это его прошлое.
 - А нельзя ли это выкинуть? К чему хранить такое старьё? Он что, сумасшедший? – в недоумении спрашивала я.
 - Ты что, не понимаешь? Хотя, может, и сумасшедший. Но он всю войну трудился для фронта! Инженер, он делал военные самолёты…. Понимаешь, это - редкость! Это история!

Да, тогда я не любила историю. В  школе Братска нам преподавали не историю, а политику с идеологией, чего я не терпела. А моя сестра историю уважала. Почему? Другие учителя были? Теперь-то я понимаю, что другие гены у неё были и пока ещё есть. Гены, которым свойственен историзм.

Так моя сестра обратила мой рассеянный взгляд в историю.
Но приближался Новый год! Люди несли ёлки, а мне было  грустно  и непривычно   видеть ёлки, не видя  снега. Какими нелепыми смотрелись они в руках прохожих, идущих по голому чистому асфальту, и непонятно зачем им были нужны эти зелёные хвойные деревца… Может, выпадет снег в новогоднюю ночь? Но я так была увлечена едой за новогодним столом и «Голубым огоньком» в телевизоре! Я впервые смотрела нормальный телевизор и впервые «Голубой огонёк», на котором Эдита Пьеха пела красивую и радостную песню  -  «Песня остаётся с человеком».

        В лютый холод песня нас с тобой согреет!
        В жаркий полдень будет, как вода…
        Тот, кто песен петь и слушать не умеет,
        Тот не будет счастлив никогда.


                Глава 19.  ОДНОКЛАССНИКИ.

А я хотела быть счастливой…. Песни окрыляют, вдохновляют, но счастье для меня - в любви к людям, в  общении, взаимопонимании, в помощи людям, а также в радости открытий в искусстве и  поэзии.

Денег на литературные журналы у меня не было, и я пошла в библиотеку, записалась. На абонементе книги стояли плотно, и  мне вручили странную вещь, сказав, что я не должна выпускать её из рук. Это была большая картонка, которую надо было ставить на место понравившейся книги. Я не хотела ею пользоваться, так как это было неудобно и нелепо. Надо было держать выбранную книгу в руках, а куда картонку? Или наоборот: держать и вставлять картонку, а куда положить книгу? Я прошла мимо стеллажей, осматривая книжные корешки, и остановилась почему-то у раздела «Математика». Наверное, так получилось потому, что в этом разделе было свободно, я смогла спокойно перебирать книги. Так и ограничилась  книжкой по математике, и с радостью покинула это заведение, даже забыв про читальный зал, и мне никто о нём не напомнил.

В нашем классе  были ученики разного возраста. Помню пожилую тётю в бежевой шерстяной кофточке, очень старательную и доброжелательную. Помню одну неразлучную  «супружескую» пару. Помню двух подружек, Тёмкину и Высоцкую, статную блондинку Валю, мягкую покладистую Таню Новицкую. Из мальчиков – Юру Чернобыкова. Его родители - военные врачи, встретились на фронте Великой Отечественной и дошли до Берлина. Юре симпатизировала брюнетка Ирина, она нередко подходила к моей парте поговорить, а Юра сидел по соседству со мною. Все они (и Таня, и Валя, и Ирина, и Юра, и Тёмкина с Высоцкой) пришли в вечернюю школу после девятого класса, чтобы  не учиться в дневной в одиннадцатом и не пропустить год. Но Тёмкина, как, возможно и некоторые другие, училась в этой школе параллельно с учёбой в техникуме. Я очень удивилась, встретив её в белом колпаке за весами продовольственного магазина. Она объяснила, что находится на практике  от  торгового техникума.

В общем, люди смолоду как-то пристраивались, не так уж легко было жить. Помню, как однажды Ирина с чувством некоторого отчаяния говорила:
 - Мы учимся, мы ещё и работаем, а куда-нибудь пойти не на что, одеться – не на что. А посмотришь - из кафе в центре города выходят такие красивые  модно одетые и весёлые девушки!…

А я подумала, что не все красивые сидят по дорогим кафе. Вот Тёмкина с Высоцкой – красавицы, а что-то не очень веселятся. Значит, так надо. Надо учиться. Нам некогда шляться.

Но в воскресный день в зимние каникулы мы с Таней Новицкой решили погулять в центре Риги  и сходить в кафе. В те времена стало модно ходить в кафе, где, как в Париже, пьют кофе, читают, беседуют и спорят. Мы догадались, что для этих целей нам не подойдёт «Луна», куда ломилась очередь очень нарядных девушек и куда надо заплатить за вход.
 
Мы выбрали кафе попроще, но тоже в центре, на узкой улочке между универмагом и книжным магазином. За большими окнами стояли круглые столики, полумрак.  Но - или слишком рано, или уже  было поздно - народ так и не появился, а нам подали столовский кофе и ещё что-то самое простое.  Была ли музыка?  Тихо играло радио. Мы поговорили между собой. Таня больше слушала, чем рассказывала о себе. Я запомнила, что её семья была из Белоруссии. Или я ошибаюсь? Столько лет прошло!  Где вы, мои одноклассники по вечерней школе города Риги? Так хочется  найти кого-нибудь… Но - или фамилию не помню, или забыла имя, или не отзываются…

...Сейчас вспомнила, как Таня сказала, что ей нравится органная музыка в Домском соборе. Я кивнула  в знак солидарности, но сама накануне испытала разочарование. Красные внешние стены собора, на мой взгляд, не сочетались с белыми,  гладко оштукатуренными внутренними. Я сидела на концерте в боковом нефе, не видя органа. В то время у меня ещё не было опыта восприятия серьёзной музыки. Изо всех сил я старалась не заснуть. А зря: музыка снимает напряжение. И ничего зазорного нет в том, что вдруг человек на концерте заснул - лишь бы он не захрапел. 
 

                Глава 20.  КАНИКУЛЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Это были мои последние каникулы, и они  мне хорошо запомнились.
Следующим мероприятием после кафе был балет. Сестра купила билеты на «Спящую красавицу», но она, эта красавица, для меня оказалась  усыпляющей: я сама засыпала с открытыми глазами. Как-то и теперь я недолюбливаю этот балет и воспринимаю его, как сонное средство. Может, дело в названии, но и в самих событиях, когда все и вся спит и спят.

А запомнилась мне наша Клара. Она вообще красавица, а тогда на балете она была в чёрном сверкающем платье, подчёркивающим тонкую талию, с вырезом «лодочка», открывающим плечи. В меру  широкая юбка не мешала ей быстро, но  грациозно поворачиваться то к Славику, то ко мне. Пышные тёмные волосы, уложенные в «раковину», не сливались с платьем, а отъединялись от него тремя рядами чешских хрустальных бус. И не понятно, блеск ли хрусталя отражался в  прекрасных Клариных глазах, или её большие зелёные глаза отражались в хрустале….

В музее Зарубежного искусства открылась выставка «Искусство Древнего Египта», и мы с Мишей вдвоём отправились туда в будний день. Народу было много – в основном молодёжь. Мы переходили из зала в зал по узким коридорам, спускались по ступенькам. Я всё боялась упасть. Египет меня завораживал, уводил от реальности, и, чтобы вернуться в неё, я подумала, что всё, представленное на выставке, не может быть настоящим. Ну как может быть вот этой мумии, в обычной мешковине,  две-три тысячи лет? Нет-нет, это всё может быть только копией Древнего Египта. Тем более, до многих экспонатов не запрещалось  дотронуться. Мумия не закрывалась стеклом и вызывала смешанные чувства недоверия и брезгливости. Миша тоже посмеивался. Откуда приезжала та выставка и куда она уехала? До сих пор ищу ответ на этот вопрос. Скорей всего, она была из московского Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Может, по этой причине её организовали несколько небрежно: Рига свысока относилась к Москве и уничижительно - к российской культуре.

На каникулы математичка Зинаида Константиновна задала нам решить  семнадцать задач по геометрии. Геометрия легче алгебры размещается в моём сознании – она пространственна. Хочется сказать: просторна. Я вижу воочию, что и как происходит в геометрических задачах. Я села решать днём в большой комнате, когда все ушли на работу или на прогулку. Щёлкала одну задачку за другой – все сходились с ответами. Но в одной ответ никак не сходился. Я устала и подняла голову. И вдруг ощутила себя словно во сне: перед моими глазами плыли голубые  облака. Что это? Где я? Я вдохнула воздух, и меня словно пронзило: печка! Пожар! В секунду я оказалась на кухне! Нет, огня не было. Возле печки тлел мешок с торфом. Он загорелся от искры, вылетевшей в щель заслонки.

Залила водой тлеющий  торф и вернулась к задаче, сразу   найдя в ней опечатку. Вот после этих задач Зинаида Константиновна и сказала:  «Задачи надо решать так, как их решает  Гнечутская». Нет, я не рассказывала ей о дымящемся торфе. Она имела в виду найденную мной  опечатку. 


                Глава. 21.  ПРИБЛИЖЕНИЕ ВЕСНЫ.
   
  Всё складывалось не так уж плохо. Я отдохнула за каникулы (они прошли вполне удачно),  хорошо закончила полугодие, но мне не хватало общения. Хотелось ли с кем-нибудь познакомиться? Вряд ли. У меня уже был опыт, что не все знакомства хорошо оборачиваются, и можно "обзавестись" такими проблемами, что не сумеешь в них разобраться. Так зачем же тратить силы, когда я стремлюсь получить аттестат?   По всем предметам учусь хорошо и  отлично, но ведь я ничего не знаю за девятый класс! Ну, разве что по литературе и по английскому языку. А как быть с другими предметами? По химии началось повторение неорганики, и я всё так же  учила наизусть, и опять пошли пятёрки. А физика? Сейчас в десятом было сплошное электричество, а оно для всех очень сложное, поэтому повторяли мы прежний курс понемногу. Учителя нас не пугали экзаменами, а наоборот, вдохновляли и поддерживали.  Нам предстояло сдать очень много:  семь  или восемь экзаменов. И с Кларой отношения восстановились, и с её свекровью  всё сложилось хорошо.  Но Клара зачем-то приговаривала, что свекровь всё же  не  рада мне. И я старалась, и мне не на что было обижаться на Воскобойниковых.

Вуз ГВФ, где трудился Миша, находился неподалёку от дома. Клара мне часто намекала, что хорошо бы мне познакомиться со студентом ГВФ, выйти за дипломированного инженера и уехать с ним на Север - это считалось удачей в жизни. Мне было не понятно, зачем надо стремиться на мифический север, когда я оттуда приехала. Другое дело, если уехать домой! Одним словом, я не жаждала такого "счастья", хотя любопытства не отрицаю.

Однажды в выходной день я села в автобус, идущий в центр. Села на свободное место рядом с молодым человеком в тёмно-синей форме студента ГВФ. Эта форма абсолютно повторяла форму работников Аэрофлота. Юноша  первым заговорил со мною, назвался Юрой. Я спросила его фамилию, чтобы справиться о нём у Миши. Поскольку мы познакомились, то и вышли вместе, и пошли по городу, болтая. Юра держался уверенно, но я уловила, как он старается, чтобы я не заметила его неуверенности. Но и слова, и действия его выдавали.   Время от времени он почему-то    поправлял фуражку, и, как бывалый студент гражданского флота, называл её  «котелком».

Юра не пригласил меня в кафе, и я поняла, что у него нет денег. Но ведь он студент! Откуда у него могут быть деньги? Он проводил меня до дома, и я с радостью сообщила сестре, что её мечта исполнилась: я познакомилась с «гэвээфэвцем». Мы назвали Мише фамилию, но он такую не помнил.
 
Мы с Юрой договорились встретиться и долго гуляли по февральскому городу. Наверное, я так увлекательно болтала, что Юра всерьёз заинтересовался мною. А я о нём ничего толком не знала, только и сказал, что он из Красноярска. И снова он меня провожал (хотя нам было просто по пути), а потом долго не отпускал. Помню, как мы стояли с подветренной стороны  гаража возле моего дома, но ветер всё усиливался. Юра хотелось меня поцеловать, а я ему рассказывала  про Васю...

Потом мне всё это надоело, и я решила закончить  отношения, сказав, что надо учиться и мы больше не будем встречаться. Юра пришёл в отчаяние, стал выпрашивать  свидание, а мне стало его жаль, и я пообещала, но только после   окончания школы, с чем он согласился.  А я так решила, надеясь, что  за четыре месяца он забудет  обо мне.
 
Вдруг появилась Клара и закричала:
 - Ах, вот вы где! Ты, Галка, разве не знаешь, что уже 12 часов ночи?!! Почему мы должны волноваться и разыскивать тебя?!!  Я уже замёрзла, но как чувствовала, что вы тут прячетесь! Миша! Миша! Беги скорей! Они здесь!
Мише всего 35, но он был так неповоротлив, и, наверное,   бегать не умел,  сделав только один шаг навстречу, а  вот Юра мигом испарился. Я объяснила Кларе, что больше с Юркой встречаться не хочу. Она же, хоть и  сердилась, но было  заметно, что разочарована этим сообщением, и ругала Мишу, что тот не увидел студента  - ей хотелось  установить Юркину подноготную.

                Гл.  22.  РЫБАК  РЫБАКА….

В том феврале я увлечённо смотрела телерепортажи из Гренобля, где шли   зимние  Олимпийские игры. Спортом я давно не занималась, но смотреть, как это делают другие, и как, соревнуясь, завоёвывают медали, было очень интересно. К тому же я могла видеть хронику самых свежих событий, происходящих за границей и, как мне казалось, воочию наблюдать людей разных стран.

Насчёт учёбы я давно  успокоилась  - всё шло хорошо. А те предметы, изучение  которых закончилось в прошлые годы, уже были оценены в этой школе на "четвёрки". Черчение, биология, география, всеобщая история – они шли в аттестат, и по ним я сдала зачёты.

Всё это стало  предысторией очень важной встречи в пору моей юности.
На переменах я редко выходила в коридор, предпочитая отдыхать в классе, общаясь с Таней Новицкой, Валей, Ириной, Юрой Чернобыковым. Однажды кто-то попросил меня выйти, объясняя, что меня там ждут. Ну, мало ли кто кого ждёт! Я вышла безо всякой мысли в голове. Возле цветника стояла симпатичная незнакомая девушка с короткой стрижкой тёмных волнистых волос и слегка  волновалась. Я с удивлением подошла к ней, услышав обращённый ко мне  небольшой монолог:
 - Галя Гнечутская? Я о тебе много слышала от наших учителей. Я хочу с тобою дружить. Ты согласна? Меня зовут Юля Харитонова.

Я никак  не ожидала такого предложения, даже растерялась, но девушка вызывала доверие. Её серьёзный вид мне понравился, стало интересно, почему всё-таки она решилась на такой поступок. И даже не познакомиться, а сразу дружить! Вобщем, я была крайне удивлена, но решила посмотреть, что же будет дальше. Признаться, я была совсем не готова дружить с незнакомкой….

Сейчас я  перебираю в памяти все сведения о Юле. Она была старшим ребёнком в семье, где было ещё четыре младших брата, о которых она должна была заботиться и при этом работать медсестрой в поликлинике. Учиться в выпускном классе и прибирать дом по субботам. Словом, у неё было столько обязанностей, что она искала отдушину. Ей, как и мне, не с кем было общаться. Ей, как и мне, хотелось жить интересно. А как  этого достичь без общения с другом? Нужен, обязательно нужен друг, в которого смотришь, как в зеркало, чтобы увидеть себя самого, разобраться в себе, используя свой и чужой опыт. Не знаю точно, но догадываюсь, что Юля подолгу жила у бабушки в Москве. Я видела эту серьёзную бабушку, у которой был настоящий  гимназический альбом, полный стихов и красочных рисунков. Мне было дозволено только заглянуть в него, пока бабушки не было дома. Может быть, именно она привила Юле  интерес к людям и обожание  подруг – это  было модно на рубеже прошлых веков. Но и я, не имея подобной бабушки, тоже была склонна обожать подруг.  Ещё в пятнадцать лет я вывела формулу счастья. Счастье – это Горение + Любовь. Горение сердца и души. А любить можно очень многое: природу, музыку, искусство, книги, фильмы.  Любить  работу… Но главное - людей!

Через пару дней мы с Юлей столкнулись с любопытным взглядом Ирины Сергеевны.
 - А мы теперь дружим! – радостно сообщила я.
 - Рыбак рыбака видит издалека, – важно заметила Ирина Сергеевна и улыбнулась.   

                Гл. 23.  ВЕСНА.

И всё же, имея близкие отношения с Васей, я не  сразу отнеслась  всерьёз  к предложению Юли. Для меня такая договорная форма дружбы казалась  пройденным подростковым этапом, поэтому я заняла выжидательную позицию  и на Юлину распахнутость не открывалась до конца. Подруга же на переменке вручила мне букетик фиалок. Это были первоцветы, которые для меня  оказались  не только самыми первыми цветами той весны и первыми Юлиными цветами, но первыми растениями  моей  единственной весны в Прибалтике.

Вовсю текло с крыш, уже перелётные  птицы атаковали деревья в парках, мы переоделись в весеннюю одежду. Я ходила в голубом пальто, купленном в детском мире, а Юля сначала в тёмном, но быстро переоделась в голубой плащ.  Клара принесла мне выкройку пышного берета. Я рассчитала, сколько на него понадобится ткани, и купила шерстяную ткань в сине-голубую клетку. У Юли появился красный  вельветовый берет с брошечкой. Стоит ли говорить, что Юля была вообще красавица, но и меня юность украшала, и подруга восхищалась то моей причёской, как у актрисы Инны Гулаи, то моими глазами, как у Яны Брейховой. Я очень восхищалась Юлей, но чаще молча, а ей хотелось одобрения. Однажды она не выдержала и открыто  указала на мою холодность.

Но не так-то   просто стать настолько открытой, как хотелось подруге.  На фоне уверенной и успешной  красавицы я остро чувствовала себя провинциалкой, делающей первые, не очень уверенные  шаги на поприще столичной жизни.

Однажды мы беседовали вдвоём на перемене. Неожиданно Юлю пригласили «поговорить» в туалет. Я пошла за нею, абсолютно не догадываясь, что происходит. Там её ждали развязные девчонки, приревновавшие к Юле своих парней, они начали ей угрожать. Я выскочила из туалета за помощью. Мимо шёл пожилой завуч Иван Петрович, к которому я кинулась, объясняя ситуацию. Но он не внял моей просьбе, сославшись, что ему неудобно идти в девичий туалет. Я с ужасом побежала обратно, с удивлением заметив, что Юля всё так же  стояла перед девчонками, гордо подняв голову и  уверенно отставив левую ногу. Прозвенел звонок, все разошлись, кроме парочки тех особ, которые и в вечерней школе учатся в туалетной комнате.

По дороге в класс подруга выговорила мне:
 - Почему ты сбежала?! Я ведь их не испугалась! Я сказала им, что у меня первый разряд по лёгкой атлетике, и я смогу постоять за себя…. А ты меня предала…. Ну, как бы мне помог Иван Петрович?

Вот такая требовательная и замечательная подруга появилась у меня. И я всё думаю, за что мне выпала такая благодать? Может, я всё-таки заслужила, чтобы у меня появилась сестра-ровесница хотя бы на короткое время. Так любить, как  она  любила меня,  за всю  жизнь  меня любили  не более пяти человек…               
               
                Глава 24. ТАЙНА.

Мы общались на всех переменках, пару раз выезжали в город в выходные дни. С Юлей было всё интересно, она много знала, а её голос, речь и манеры отличались  от всего, что я слышала и видела прежде. Наши вкусы совпадали, каждая из нас становилась открытием для другой, и мы уже воспринимали друг друга, как дарованное нам чудо.  Доверие между нами всё возрастало, и Юля решилась открыть мне свою тайну. Что это будет именно тайна, она сообщила заранее. Я вполне приготовилась, как мне тогда показалось, но Юлина тайна сшибла меня с ног.

 - Галя, я верю в Бога.
 - Что, по-настоящему???
 - Да, я верю в Бога Иисуса Христа. Я – православная христианка.
 - Но ты же не ходишь в церковь?
 - Я хожу в церковь по праздникам.
 - Но ты же не читаешь молитвы…
 - Читаю. Молюсь Богу. Вот моя икона. - Она отодвинула оконную штору, и я увидела на стене небольшой образ.

Я была в шоке. Как может такая прекрасная девушка верить в сказки? Ведь нет никакого бога! Значит, моя подруга – верующая! Как она может носить в себе такую страшную тайну? И ничего   и никого не боится! Почему? Религия – это  же страшно! Она - как болезнь… А если в школе узнают? Что же будет? Нет, это настоящая беда! И что  я должна теперь делать, могу ли я продолжать дружбу с Юлей? Я не хочу её терять. Ну, как мне теперь жить? 

И, несмотря на то, что Юля старалась меня успокоить, я была взволнована до предела и даже потеряла сон.

Пребывая в полном смятении несколько дней, я  пришла к выводу, что Юлина вера не сделала её плохою. Но  без веры Юля стала бы ещё лучше! Но куда же лучше? Разве можно вообще стать такой прекрасной  девушкой? Почему же  она  верующая? Это бабушка сбила её с толку! Но Юля  очень умная….  Как  же она могла поверить?! Нет, она в беде! Так что же делать?

Я перебирала в памяти свой жалкий религиозный опыт. Вспомнила, что моя мама в детстве ходила в церковь на исповедь, вспомнила нашу старенькую соседку с поговоркой «Оборони, Господи!», которую я любила повторять, как бы в шутку. Снова припомнился тихий мелодичный звон в маленькой церкви, мимо которой я проходила в январские сумерки по дороге в школу здесь, в Риге. Но всего этого было так мало, чтобы понять и  принять Юлину веру.


                Гл. 25.  НАКАЗАНИЕ.

Приближалась Пасха. Я спросила Клару, будут ли они печь куличи и красить яйца. Клара попыталась возмутиться, но сдержалась и строго ответила:
 - Мы Пасху не празднуем. Мы не верим в Бога.

В Братске тоже не верили, и не то, чтобы праздновали, но отмечали этот праздник пасхальной атрибутикой. Для меня Пасха ассоциировалась  со вступлением в май, а значит, в лето.  И я  с сожалением отметила просебя, что Славик никогда не видел крашеного яйца и не пробовал вкусного домашнего кулича.

Может, это случилось перед Вербным воскресеньем? Ещё на Восьмое марта Кларе на работе подарили небольшую керамическую вазочку. Кроме тысячи книг, у младших Воскобойниковых не было никаких ценностей, украшающих дом. Мне понравилась эта простенькая  вазочка,  я даже  отнеслась к ней как к произведению декоративно-прикладного искусства. Хотелось поставить в неё букет, но какой? Денег на цветы не было, а на улице я увидела кучу свежесрезанных тополиных веток. Из этих веток я  собрала  букет и поставила в вазочку. Для небольшой вазочки  ветки были великоваты, но очень гармонировали с тоном желтоватой керамики. Чтобы скорее распустились листочки, я поставила букет на окно, и мы со Славиком пошли гулять в парк.

  Парк в Московском районе  необычный: в его центре  возвышается церковь. Юля как-то говорила, что эта церковь построена ещё при Петре Первом. Меня не оставляло тяжёлое смятение от признания подруги в её страшной тайне, и  мстительная энергия потянула меня к церкви.  Мы подошли к паперти. Справа горела лампада. Я  крепко держала Славика за руку и твёрдо сообщила ему о своём намерении:
 - Сейчас я специально плюну сюда (в лампаду), и мы с тобою узнаем, есть ли бог на самом деле. Если он существует, то  накажет меня  за этот поступок.             
         Я исполнила задуманное, и мы весело побежали  в сторону дома. Мне казалось, что я преодолела свой религиозный страх, и  стало легко. Я свободно дышала на ветру, радуясь зелёному покрову просторных лужаек.

Дверь нам открыла пришедшая с работы Клара, и с порога накинулась на меня:
- Ты, Галка, зачем поставила ветки на окно? Посмотри, что ты наделала!
Затворив дверь, я увидела страшную для себя картину. В комнате, противоположно входу, на полу валялись  тополиные ветки, так любовно собранные мною в букет. А вазочка? Её не было – валялись разбросанные черепки!
 - Кто это сделал? – закричала я.
 - Как это кто? Ты! Зачем поставила свой букет на окно? Ветер подул, рама раскрылась и ударила по веткам….

  А мне и так всё стало ясно, и моё смятение улеглось.  В доме, где жил кашляющий ребёнок, окно всегда было  заперто на задвижку, его никогда никто не открывал, и я не открывала.


                Глава 26. ВЕЧЕРИНКА  В  ГВФ.

Перед первым мая в институте Гражданской авиации (ГВФ) состоялась встреча студентов вуза с «коллегами» Московского авиационного института. Юля дружила со студентом ГВФ, он был постарше и как-то по виду не тянул на юношу, а больше на мужчину, потому не очень нравился мне, но об этом я ей не говорила. Почему-то напрашивается или помнится опять имя Юра. Но пусть он будет Костя.

Костя пригласил на встречу с москвичами Юлю, а она  - меня. У Кости оказался друг, и вот мы сидим за столиком вчетвером. На столах  расставлены закуски и напитки. Из закусок - всякая недорогая всячина, а из напитков даже кофейный ликёр. Очень вкусный! Костин друг (шепнула Юля) был сиротой, и когда я стала делать красивые бутерброды, сказал мне:  «Ну, прямо как мама». Я вдохновилась похвалой, и неустанно весь вечер изощрялась в творчестве бутербродов,  заодно, пробуя их сама. Поэтому мы не захмелели, что вполне могло со мною случиться, так как вкус ликёра тоже не давал передышки.

Студенты запели  «Бригантину», которую я тоже знала, она оказалась очень кстати: настроение было великолепное! Но вдруг запели песни Пахмутовой (хотела сказать Кабзона). И когда весь зал громко, почти скандируя, подхватил свой профессиональный гимн:

  Главное, ребята,-
Сердцем не стареть!
Песню, что придумали,
До конца допеть!..-

  все встали – всех захватило! Но когда запели припев:
 
А ты улетающий вдаль самолёт
В сердце своём сбереги…
Под крылом самолёта о чём-то поёт
Зелёное море тайги…

 Мощный вал ностальгии настиг меня одну! Этот вал просто сшиб меня с ног! Хотелось зарыдать, и я не смогла  сдержать  слёз, но полумрак институтской столовой меня не выдал. Это же о  моей  тайге они так задушевно поют! Так что же я делаю в чужом краю? Я должна быть там – на своей родине, в моём Братске, о котором столько написано стихов и даже песни поёт вся страна...

В то время я уже знала, что скоро состоится как бы  встреча с родиной: Вася решил взять отпуск и приехать ко мне в Ригу.

Но продолжу тему ГэВээФа. На следующий день  по дороге в школу мы с Юлей встретили моего студента Юру. Он был в форменной одежде ГВФ. Кивнули друг другу. Я заметила, что Юля его тоже знает:
 - Какой дурак, - сказала она мне, - зачем-то нацепил форму брата-студента….
 - А ты разве знаешь этого Юрку? Разве он не студент?
 - А как же! Он же со мною в одном классе учится! Его брат – студент, а Юрка – школьник!
               
                Глава  27. СОВПАДЕНИЕ.

Первого мая сестра сообщила, что записала нас с Юлей на экскурсию в Даугавпилс. Название это переводится, как город на Даугаве. Мы с радостью согласились куда-нибудь поехать вместе и болтали всю дорогу туда и обратно. По дороге туда мы остановились у развалин старинного замка. Кругом валялись груды белых камешков, а замка как такового  не было. Его очертания едва угадывались, но скорее в нашем воображении. Помнится, что я взяла на память  парочку маленьких известняков.

Проехав по городу, свернули к даугавпилскому заводу пластмассовых изделий, которые изготовлялись из пластиковых гранул, загруженных в контейнеры. Мы и гранул набрали, только непонятно, для чего. Рассказать другим о нашей экскурсии?  Тогда мы  изучали неорганическую химию, а этот завод был, чуть ли не единственным в стране, производящим пластмассу. Экскурсию  специально организовали для работников ЦК компартии Латвии, а они должны были быть в курсе всех производств республики.

В автобусе Юля рассказывала мне о других прибалтийских городах, в том числе о Литовском городе Шяуляй. Там жила её подруга, наслышанная  о трагических событиях  времён  гражданской войны в Прибалтике.  Одна влюблённая пара, подобно Ромео и Джульетте, жестоко  пострадала в те времена.  Их родители оказались «по разные стороны баррикад», и на юношу враждебная семья натравила собак, и собаки загрызли его насмерть. От такой страшной  правды было не по себе. Вспомнилось, как я беседовала  с одной женщиной из Белоруссии о временах Великой Отечественной. Я говорю:
 - У вас  в Белоруссии в войну было много партизан, а вы им помогали….
 - Ну да, ночью стучится, а кто его знает, кто он. Говорит, что партизан… А может, и нет. Вдруг  разбойник какой….
 - И?...
 - Да не открывали никому! Боялись!

Или с другой женщиной, пережившей войну:
 - Так как же вы жили при немцах?
 - А что? Мне лишь бы кофе с молоком  по утрам, да белая булочка…. А всё это было. Так что не так уж плохо, а  остальное меня не волнует….

На обратном пути я рассказала Юле про Ванечку Греховодова – моего  товарища из Ангарска. Юля с восторгом слушала  историю нашего знакомства, и, узнав, что теперь с Ваней нет никаких контактов, очень была разочарована и уговаривала меня ему написать, но его адрес я оставила в Братске.

Сестра с семьёй уже выехала на дачу в Лиелупе, а я, вдохновлённая поездкой и общением, вернулась в Ригу к Мишиным родителям. Там меня ждал сюрприз! Письмо от Ванечки! За эти полтора года он жил в Нижне-Илимске, где работал завклубом, а теперь был на длительном лечении в Евпатории. К письму прилагалось Ванечкино фото на фоне купола собора. 

На следующий день мы с Юлей обсуждали это чудесное  совпадение: рассказ о Ване и его письмо в один день!


                Глава 28.  ПОДГОТОВКА  К  ЭКЗАМЕНАМ.

В мае все дни были ясными, солнце будто впрок торопилось  напитать землю светом и теплом.  Начались консультации по разным предметам: нас готовили к экзаменам. Юля, как медик, решила, что  надо укреплять здоровье перед испытаниями, и мы должны заняться утренним бегом.

Договорились, что я буду забегать за нею в шесть утра, будить её, и мы вместе побежим в парк. И вот я в спортивной форме в шесть часов подбегаю к её подъезду, и с тротуара ору: «Юля-я!» На пятом этаже нового  панельного дома раскрывается окно. Потягиваясь, Юля смеётся и говорит мне в ответ: «Сейчас». Жду минут пять, и вот мы весело бежим в парк.  Специалист по лёгкой атлетике, подруга замечает, что я бегу неправильно:
 - У тебя неправильная посадка, и ты смешно перебираешь ногами и руками. Разве тебя не учили, как надо бегать?
 - Не учили! Учитель только говорил, что сегодня тренируемся, а завтра бежим на время. Больше "тройки" я не получала.

  Делаем круга два и разбегаемся по домам, собираясь на консультацию. Юля, как и другие работающие одноклассники, взяла отпуск на время экзаменов.

После занятий в школе еду на взморье, где меня ждёт обед. С каждым днём народу в электричке прибывает. Я еду стоя, а если удаётся сесть, то сразу уступаю место входящим. Диктор привычно перечисляет станции:   Торнякалнс, накоша Засулаукс и так далее до «Лиелупе», как произносит он с ударением на второй слог, точнее, на "е", а все другие названия с ударением на первый. Окна в электричке все открыты, в них сплошной зелёный поток бушующих деревьев и кустарников, усиленный вспышками цветущих черёмух,  жасминов и сиреней. Вот электричка тормозит, и я ощущаю их цветочный аромат…. А во дворе нашего дачного дома вспыхивают ирисы, распускается удивительная сирень. Оказывается, сирень бывает разная. Особенно хороша под нашим окном: у неё развесистая кисть  крупных и  очень ярких цветочков с глазастой жёлтой сердцевинкой.

После обеда я с учебником  лезу на крышу сарая, где черёмуха покрывает меня с головой. Миша со Славиком зовут купаться. Бегу надеть купальник, сарафан, прихватываю с собою том Пушкина и резиновый спасательный круг. Я так и не научилась плавать, на небольшой глубине  могу только с кругом. И плевать я хотела на тех, кто вздумает посмеяться надо мною! Мне моя жизнь дороже насмешек! Но никто и не смеётся.

Искупавшись и согревшись на солнышке, я раскрываю Пушкина, перечитываю его стихи, прозу…. На страницы попадает песок и застревает между ними.  Хотя бы Миша не заметил. Но он замечает, но не песок, а солнце, на котором пожелтеют страницы. Я понимаю, что не надо брать книги на пляж. Но так хочется именно здесь, именно сейчас читать Пушкина!


                Глава  29.  С  ЮЛЕЙ  НА  ДАЧЕ.

Накануне экзамена по литературе мы  с Юлей договорились, что она приедет к нам на дачу. Был воскресный день. Я пошла на вокзал её встречать, но встретила  по пути. Среди  толпы приезжих на взморье, она  медленно  шла от вокзала в нашу сторону, перекинув через плечо сумку с кофточкой  на случай  вечерней прохлады.  Мы сели обедать. Сестра приготовила  фирменный суп со щавелем, и он очень понравился моей гостье, готовившей подобный, но чисто вегетарианский (наш был на мясном бульоне).

На пляже мы листали груду книг, которые я  прихватила. Снова вслух перечитывали  Пушкина. Потом  наизусть стихи Межелайтиса «Человек»:

В шар земной, упираясь ногами,
Солнца шар я держу на руках.
Так стою меж двумя шарами –
Солнечным и земным.
Недра мозга, пласты мозга
Глубоки, словно рудные недра…
Это всё я добыл из круглой,
Словно шар земной, головы.
Голова моя – шар солнца,
Излучающий свет и счастье.

Стало жарко, мы ринулись в прохладную солоноватую воду, и я среди волн продолжала  уже  «Океан» Межелайтиса:

Волнуйся же, старый мятежник!
Бушуй, океан, - я не знаю:
Челнок я непрочный и утлый,
А может быть, остров скалистый –
Дроби меня, буйный и мудрый!
Кроши меня, ярый и чистый!
Пусть солью разъест мои губы,
Пусть грудь мне расплющит волною,
Твоё бушеванье мне любо,
Твои ураганы со мною….
Жизнь – бурное море!

 - Знаешь, зачем мы всё это читаем сейчас ? -  как бы оправдываясь, спросила  Юля. – Это чтение вызовет у нас  на экзамене нужные ассоциации.

Вечером мы вместе отправились в город, чтобы утром идти на экзамен. Мне предстояло собрать книги на завтра. В тот год впервые разрешалось на письменном экзамене пользоваться принесённой из дома литературой.


                Глава 30.  С  ЧЕМОДАНОМ  НА  ЭКЗАМЕН.

Дома в Риге я начала отбирать книги к экзамену, и, когда набралась приличная гора, я задумалась: в чём же я  понесу её  в школу? Хотелось взять   книг побольше. Программа по литературе обширная, но ещё могут понадобиться любимые стихи для эпиграфа или для свободной темы. В том году начали выпускать поэтическую серию «Библиотечка избранной лирики» ценою от трёх-четырёх копеек. В её  тоненьких книжечках с портретами авторов на обложке печатали двадцать стихотворений, и этой серией было удобно пользоваться и в дороге и на экзамене. Мы дарили её друг дружке, радуясь даже цвету обложек, а не только стихам и таким разным поэтам.

Никаких пакетов для вещей тогда не существовало.  Нести в дырявой авоське – только портить книги. Поэтому я решила всё сложить в чемодан. В то время в Латвии  делали очень лёгкие  приличные чемоданы из картона коричневого цвета.

Наутро, позавтракав и нарядившись по-деловому, взяла в руки довольно увесистый чемодан, и он своей тяжестью  успокоил моё волнение.  На письменный  экзамен объединили два класса в одной аудитории, и  мы  с Юлей сели за одну парту. Ещё не вскрыли конверт с темами сочинений, как по проходам пошли члены комиссии. Одна дама остановилась возле меня:

 - Что это у Вас под партой?
 - Чемодан с книгами.
 - Почему в чемодане?
 - Потому что книг много.
 - А что мы ответим комиссии, если они заметят Ваш чемодан?
 - Так и объясните им, как я сказала.
 - На экзамен, да с чемоданом…. Ну, разрешили нынче взять книги, но не в таком же количестве! И сразу с чемоданом!

Теперь я бы на её месте добавила:  «Вы пришли на экзамен, а не на вокзал!»

Но уже начали читать названия тем, и я выбрала свободную: «Кого я считаю героем нашего времени». История Вани Греховодова совсем недавно обсуждалась с Юлей, от него пришло письмо с фотокарточкой. Ванечка был настолько не стандартен и отважен, вырос в трудных жизненных условиях, что именно он стал моим героем моего времени. Я решила избрать интимный, а проще сказать, доверительный  стиль. Для этого больше всего подходила форма письма другу. Я переписывалась тогда не только с Васей и с одноклассницами, но и с любимой учительницей литературы Еленой Борисовной. Вот именно ей я решила рассказать Ванину историю.

Время бежало, но бежала и моя рука вслед моим эмоциям и мыслям. Мы с Юлей незаметно проверили  сочинения друг у друга: обе учились очень хорошо.  Мы ушли с экзамена усталыми, но вдохновлёнными.


                Глава  31.   РЕЗУЛЬТАТ.

Само собой, я ждала "пятёрку" за содержание, а грамотность  у меня всегда  не выше "четвёрки". И как же я была обескуражена, когда за искренний и содержательный рассказ я получила всего-навсего  "четыре"! Нет, я не плакала, но пребывала в недоумении: почему? Что оказалось не так в моей речи, в моём описании?

В нашем классе училась дочь нашей учительницы  литературы, её звали Маша. Через неё мне быстро удалось узнать, почему.
 - Ты не раскрыла тему.
 - Я? Не раскрыла? Так подробно и живо?! Вот и Юле моё  сочинение понравилось.
 - Нет, не в этом дело. Но ты неправильно поняла тему. Надо было писать о космонавтах или о спортсменах-чемпионах, или о трудовых подвигах… А ты написала... о склочнике.

Вот так-то! Значит, я что-то не понимаю. Но что? Нет, не склочником был Ваня Греховодов, а смелым и открытым борцом против хищений! По мнению большинства, он мог бы сам не брать, но должен был  помалкивать, когда другие воровали радиодетали, собирали приёмники себе, родственникам и даже для продажи? Помалкивать? Но ведь это не честно! Но каждый ли сможет пойти против круговой поруки? Да в той лаборатории образовалась настоящая воровская шайка, хотя сами расхитители так, конечно, не считали. Ваня оказался один против коллектива. Никто его не поддержал – все струсили! А разве это хорошо? Нет, не этому учил Лев Толстой, а не только коммунистическая партия и моральный кодекс строителя коммунизма! А вдруг экзаменаторы правы, а не я? Нет, они ошибаются! Ну, пускай будет "четвёрка", я же не только ради оценки старалась, мне хотелось всем рассказать о Ванином подвиге.

 - Нет, - сказала Маша Бауман,  -  это – не подвиг!

Потом я узнала, что отец Маши в недавнем сталинском прошлом отбывал срок по доносу как политзаключённый, поэтому в их семье навсегда останется презрение к доносчикам и стукачам. Но ведь Ваня не доносил и не  «стучал», а открыто выступил на профсоюзном собрании. Я осталась при своём мнении и по сей день, только  сейчас думаю, что поступила бы иначе. Но как? А скорей всего, молчала бы и молила Бога, чтобы покарал преступников. Грех всё равно наказуем, и «сколь, верёвочка, не вейся, всё равно совьёшься в плеть».

Ирина Сергеевна добавила, что пятёрки по литературе у меня в аттестате уже не будет, так как существует правило «не выше экзаменационной оценки».

 - Жаль, конечно! – добавила она. -  Весь год у тебя шли  пятёрки за все ответы и за все сочинения. Но нельзя выставить "пять"! Работа будет храниться в архиве. Придёт комиссия, увидят четвёрку за сочинение и пятёрку в аттестате  - меня строго накажут.


                Глава 32.  СИГУЛДА.

Ещё с осени меня волновало это слово: Сигулда…  Ну, думаю, ещё съезжу туда не раз: я ведь собираюсь здесь учиться. А накануне последней консультации перед письменной математикой, Юля твёрдо заявила:
 - Всё, Галинка, завтра едем в Сигулду!
 - А математика? Завтра же консультация!
 - А мы  вернёмся к шести – как раз успеем на консультацию.
 - Так может, не завтра?
 - Ты что? Весна кончается! Пока ландыши цветут, мы должны туда съездить.

И вот с утра пораньше едем на вокзал, а оттуда на электричке в сторону, противоположную взморью. В дороге то стихи читаем, то болтаем, то любуемся видами из окна – окна все раскрыты!В них врывается такой сильный, но тёплый ветер!

Старинный вокзал, куда прибывает наш поезд, настраивает на размеренность и степенность. Не спеша идём к реке Гауе, вдыхаем свежий воздух – от реки тянет прохладой. Вода в Гауе прозрачная, её неглубокое дно яркого терракотового цвета, и хорошо видно, что оно  плотное, но так похоже на песок, и манит к себе побродить, ополоснуть ножки.

 - Не вздумай! – останавливает меня Юля, - здесь можно утонуть!
 - Как же утонешь в такой речушке, когда она мелкая, и даже просматривается дно?
 - Здесь дно коварное: оно в несколько слоёв, а каждый слой легко ломается, так как он хрупкий - из окаменевшего песка - поэтому   можно провалиться очень глубоко. Смотри сюда: здесь дно уже взломано!

И я вижу, как дно расслоилось, как помутнела вода…. Но уже  перевожу взгляд на зелёную лужайку, а на ней белые капельки-бусинки ландышей. Их вижу впервые в жизни! Так вот какие они, эти самые – «светлого мая привет»! Конечно же, я начинаю их рвать, но Юля останавливает меня:

 - Рвать ландыши запрещено. Они под охраной республики Латвии. Но немножко можно. Давай рвать осторожно и незаметно – понемногу. Мы передвигаемся по широким лугам вдоль красной извилистой  Гауи, временами отдавая поклоны травам и цветам,  собирая небольшие букетики милых душистых и нежных цветиков. Среди сплошных  ярусов разных зелёных оттенков виднеются древние строения. Это – замки. Туда мы пойдём в следующий наш приезд.

К шести часам  возвращаемся в Ригу,  успеваем на консультацию к любимой учительнице. Стоит жара, но Зинаида Константиновна, как всегда, в чёрном….  После занятия все спешат к ней с вопросами. Подхожу  и я, но не с вопросом - вопрос ей задам потом, а сейчас, пользуясь её занятостью с другими, незаметно кладу ей в сумку букетик ландышей. Почему незаметно? Да завтра же экзамен, и я не хочу, чтобы мой подарок был с прицелом на отличную оценку.

А Зинаида Константиновна уже поворачивается к своей старинной сумке, видит ландыши и обрадовано подносит их к лицу, вдыхая через них воздух:
 - Ах, кто-то ландыши мне подарил! Большое спасибо! 
 

           Глава 33.  КОФЕ,  ТЮЛЬПАНЫ,  КЛУБНИКА.

После каждого экзамена мы с Юлей отдыхали и, по возможности, активно. Прежде всего, ежедневно купались в море, а иногда нам удавалось попасть на культурное мероприятие. Так, мы побывали на встрече с актёром Жаровым, за что Юлина бабушка наругала нас: «Нечего тратить драгоценное время на старого дурака!»

        А в другой раз пошли на поэтический концерт Евгения Евтушенко, но не самого поэта, а в исполнении артиста. Мы на этот раз уже не ждали чего-то особенного, но это был не просто концерт, а встреча с другом и почитателем Евтушенко. Артист не только читал его стихи, но сочувственно поведал о  драматических событиях, которые случились тогда в судьбе поэта: критика его независимой гражданской позиции и  свободы волеизъявления. Актёр (я не запомнила его фамилию) подытожил творческие достижения Евгения Евтушенко, в том числе и  успех поэмы  «Братская ГЭС». Из Братска одноклассница Тамара написала мне о приезде знаменитого поэта, но без подробностей, а здесь, в Риге, мне рассказывают о них! Я опять затосковала по родному городу с сожалением об упущенной возможности встречи с поэтом. Артист говорил очень тепло о Евгении Александровиче, и я с радостью слушала рассказ о восторженном  приёме поэта  моими братчанами.  Не только  о гражданской позиции  говорил артист, но ещё и о гражданской оппозиции  тем перегибам во внутренней политике, от которых страдала вся умеренная интеллигенция. Но не более того.

Всю весну и лето мы с Юлей покупали букетики дикоросов, купила я и теперь бледно-розовые лохматые  гвоздики – такие росли в нашей  тайге. Когда концерт подошёл к концу и раздались аплодисменты, все уставились на мой букетик, а я не понимала, почему. Подарить? Но такие цветы обычно не дарят: чересчур скромные. Я вопросительно взглянула на Юлю, и она шепнула: «Подари». Я подарила, и аплодисменты усилились вдвое.

Мы отправились с подругой в наш Московский район, чтобы готовиться к завтрашнему экзамену. Как обычно, накануне каждого экзамена я приезжала ночевать на Малогорную. Мишины родители жили на даче, у меня был ключ, и никто не мешал мне готовиться. Я заваривала молотый чёрный  кофе с сахаром, доставала привезённый  белый батон. Это был мой ужин, а ещё допинг. Теперь можно ночь  не спать, и всё успеть повторить.

На этот раз я уловила не только благоухание крупных жёлтых тюльпанов, охапкой стоявших в большом ведре, но и аромат клубники в тазу. Она была засыпана сахаром, а сверху прикрыта полотенцем. Ну, кто бы удержался, чтобы немножко не попробовать этих вкуснейших ягод, заготовленных для варенья! И я не удержалась, а чтобы замести следы, присыпала их свежим сахаром. До сих пор мне чудятся эти три аромата: кофе, тюльпаны, клубника...                                 

                Глава 34.  ПОСЛЕДНЯЯ  ПЕРЕДЫШКА.

Уже сданы были на "пятёрки" математика, история, английский. По химии получила четвёрку - не всё знала за прошлые годы. Оставалась физика, в которой тоже были пробелы, хотя в этом году сплошные пятёрки. Я упорно занималась, но сказывалась усталость.

Хотелось передохнуть, я решила сделать это с пользой, и пошла в Академию художеств, уточнить правила приёма.  В новом справочнике для поступающих в вузы я с удивлением прочла, что в этой Академии на факультете искусствоведения занятия ведутся на латышском языке. Уточнила: так и есть, только на латышском! Ужасно расстроилась! Ну, думаю, всё! В этом городе мне ловить нечего! Но моя  «разумная» сестра вместо того, чтобы всерьёз искать вуз по моим интересам и способностям, успокоила, что главное сейчас – получить аттестат, а там видно будет.

Мы с Юлей мечтали съездить в Пярну. Мечтала Юля, но и меня этим увлекла. Почему в Пярну? Лучше бы мы мечтали о Тарту! А там, глядишь, я бы училась у самого Лотмана! Но ни мы, ни моя всезнающая сестра о Тарту не имели никакого понятия.

Уже зацвели каштаны,  их прекрасные розовые «свечи» потрясали моё воображение. Я решила подарить Юле цветущую каштановую ветку. У одноклассницы Вали возле дома рос каштан. Узнав, что он тоже зацвёл, я пришла к Вале в гости, и  она помогла мне выбрать и сорвать компактную  ветвь с листьями и розовым соцветием. Я несла по городу  свой подарок, как горящую свечу.  Зря старалась! Юля очень удивилась, что я не чувствую неприятного запаха цветка. Но настроение у подруги было хорошее: ей удалось съездить в Пярну! На  мой вопрос, почему без меня, Юля стала объяснять, что поехала она неожиданно с родственниками из Москвы и что в Пярну всё прекрасно.

На следующий день, когда  мы  вместе ехали в тамбуре электрички на взморье, некий черноволосый паренёк обратил внимание на Юлю, начал задавать вопросы о поэтах. Он спрашивал, какие поэты нам нравятся и кто больше всех. Когда мы назвали Маяковского и Евтушенко, он назвал Вознесенского, чем немного  нас удивил. Он сказал, что Андрей Вознесенский приезжал  в прошлую осень в Юрмалу и жил не то в Лиелупе, не то в Дубулты у матери Василия Аксёнова.  Мы удивлялись такой осведомлённости, но не сочли нужным продолжить знакомство и вышли на моей остановке. А зря! Я   продолжала думать о Вознесенском, и, в конце концов, очень им увлеклась, но это другая история. О матери  Василия Аксенова Евгении Гинзбург мы узнаем очень не скоро. Но не буду заниматься несбывшимися мечтами, тем более не имевшими места в моей жизни на тот момент.


                Глава 35.  ЭКЗАМЕН  ПО  ФИЗИКЕ.

За период учёбы в Братске из курса физики я усвоила только раздел «Теплота». Тогда, в седьмом классе, у нас была молодая толковая учительница. В рижской школе, как ни странно, я усвоила курс физики без проблем, и раздел  «Электричество» знала назубок. Лишь одна тема, а именно, «Напряжение» вызывала и моё напряжение. Но я решила, что она мне не попадётся. Только в выпускном классе я поняла, что наука физика действительно построена на законах природы, и они поддаются логике.

Мы с Таней Новицкой порядочно перетряслись на этом экзамене, пропустив  вперёд всех желающих.  Довели себя до настоящей трясучки. Как только кто-то  выходил в коридор из аудитории, мы бросались к нему с вопросом: «Какой у тебя номер билета??" - И, вычёркивая его, снова принимались лихорадочно читать учебники. Нам подсказали, что билеты не кладутся обратно, и что их на столе всё меньше и меньше.

Учительница по английскому языку сжалилась над нами, зашла на экзамен и посмотрела, какие билеты остались на столе. Мы уже плохо соображали, но обрадовались, что их осталось всего два билета, и решили заранее договориться, кто какой билет  вытянет – будто на них сверху были написаны номера. Я должна  взять билет про силу тока, а Таня обрадовалась, что ей достанется «рамка в магнитном поле». Так и порешили!

  И вот,приободрённые, мы заходим в аудиторию, уверенно тянем билеты, и - о, ужас! - всё получилось наоборот! Мне достался «Танин» билет, а ей – «мой»! Но надо же сдавать экзамен, и мы сосредоточенно стали «колдовать» над усложнившейся ситуацией. Но не зря мы хорошо готовились, я вспомнила и рамку в магнитном поле, и разность потенциалов, и отсюда  электрическое поле, и напряжение в нём.  Но второй вопрос поставил меня в полный тупик: что такое влажность? Говорили, что это очень лёгкий вопрос, но он был из курса прошлых лет.  Если вопрос лёгкий, то и так  отвечу, да и забыла про него – не готовилась. И вот надо же! Он мне и достался, а я не имею понятия, как и чем измеряют влажность.

Экзамен принимали двое: наша физичка и знающая все сложные науки математик Зинаида Константиновна. Я очень уверенно ответила «про рамку», а по «влажности» выдала предельно краткий ответ. Видимо, Зинаида  этого никак не ожидала. Вопрос-то лёгкий, а я уже отлично  ответила на сложный. Вот она и поставила мне «четыре», да и хорошо, не то в аттестате у меня была бы «пятёрка», а это нечестно: на «пять» я физику не знала. Хватит того, что у меня в аттестате две пятёрки по математике! И это после прошлогодних двоек! Вот так-то!
         

                Глава 36.  СЮРПРИЗ.

Вася готовил мне сюрприз. Он собирался приехать в Ригу в свой отпуск. Я знала об этом, но сюрприз всё равно получился неожиданным – настоящим!

После экзамена по физике нам велели привезти паспорта, чтобы в аттестатах было всё точно и без ошибок. Я свозила паспорт, погуляла с Юлей и вернулась на дачу. Открывая дверь в наши комнаты, я неожиданно увидела Васю! Он сидел за столом, но сразу оглянулся. Я мгновенно  разглядела, как он  обрадован и взволнован, уверен и растерян одновременно.

 - Как? Почему не сообщил? Я хотела тебя встретить! Как же ты добирался?
 - Вышел из поезда, взял такси, назвал адрес и приехал!
 - Но это же очень дорого: на такси! На электричке гораздо дешевле.
 - Ну да ладно!

Нам, конечно, хотелось и обняться, и поцеловаться, но как же сделать такое при сестре и при племяннике? Васю уже накормили, хотя от волнения он ничего не ел. Я тоже посидела за столом для вида, и мы побежали на море. Кругом были люди, и мы ни по дороге на пляж, ни на пляже не могли уединиться. К тому же стояла сильная жара, а Васю почему-то трясло.
 
Во время сдачи экзаменов я получала от Васи письма, но читала их невнимательно.Он писал:
- Я еду к тебе! К моей жизни! К моей мечте! Разве ты не моя мечта? Я тебя увижу и обалдею от счастья. Потеряю дар речи и упаду - ноги меня не выдержат. Если устою, то буду дрожать. Вот увидишь!

И вот он взаправду начал дрожать, а  я решила, что это от обычного волнения или от перемены климата. Ну, думаю, если он так замёрз, значит, ему и в воду нельзя. Мне было невдомёк, что Вася разволновался, увидев меня ещё и в купальнике. Окунувшись, он немного успокоился...

Солнце  стало снижаться над морем, а люди расходиться. Мы тоже побрели, но не с моря, а сначала по дюнам среди деревьев, потом по пляжу босиком по влажному песку. Так мы дошли до прибрежного кафе не то в Булдури, не то в Дзинтари. Вася решительно повёл меня туда. Я не прочь была перекусить, но он взял только бутылку сухого вина и два апельсина, так как сам он ничего есть не мог, а у меня денег не было, и я не привыкла просить…. Вино показалось мне кислым, апельсины тоже были кислые. Вот такою и запомнилась мне наша встреча – с кислинкой. Всё же очень неожиданно приехал мой друг, как-то я не подготовилась к встрече. Я ведь и сама  жила не дома, а в гостях.

Рада ли я была? Очень! И было столько новостей! Я всё время рассказывала Васе про море и дюны, про Лиелупе и Юрмалу, про сестру и её семью, про экзамены и сочинение. Я просто была истощена эмоционально! И страшно было подумать, что Вася скоро уедет, а я останусь снова одна.

Он больше слушал, чем говорил. Вид окружающей жизни его ошеломил. В письмах я подробно рассказывала ему, где и как живу, однако увиденное самим повергло его в смятение, хотя он это тщательно скрывал, но бледный и смущённый вид выдавал его, что называется, с головой.
 - Слушай, Галка, мне бы помыться где-нибудь…. Я же с поезда….               
 – Я не знаю, где баня, спрошу сестру. - (Мы всегда мылись дома)

  Вспомнился наш приезд в Ригу год назад. Да, прошёл год моей жизни в Латвии. Что же ещё ожидает меня здесь? Снова противостояние с сестрой? Нет, я этого больше не выдержу.   
               

                Глава 37. СВИТЕР.

Утром я повела Васю в душевую, потом на электричку, а вот мы и в Риге!  Идём по  моим любимым улицам. От вокзала к памятнику Свободы  через  парк с деревом гингко, мостик, канал, Бастионная горка. Потом старая Рига…. Под конец – улица Суворова, где я ночевала три месяца, где мой любимый книжный магазин. Где-то недалеко от магазина «Одежда» нас останавливает смуглая южанка:
 - Вам нужен свитер? – она обращается именно к Васе. Я не хочу останавливаться, пытаюсь идти дальше, но мой друг заинтригован:
 - Покажите, какой.
 - Давайте не здесь. Нас гоняет милиция. Зайдёмте в подъезд.

Я снова предпринимаю попытку уйти от навязчивой продавщицы, но Вася уже у неё на крючке. Вот ведь какая смышленая! Видит молодого человека в свитере, замечает, как он  с любопытством крутит головой.

Мы заходим в подъезд. Торговка достаёт из-за пазухи пышный, но крикливой расцветки небольшой свитерок, но и Вася худенький – значит, подойдёт.
 - Берём? – спрашивает  самого себя Вася. Я не отвечаю, выражаю всем видом не восторг, а сомнение.
 - Примерю! – решительно заключает он.
 - Да видно же, что он тебе как раз! Надо скорее! Решайте - всего за тридцатку, - торопит тётка.
«Дорого!» - думаю просебя, но Вася уже достаёт деньги.

Не помню, где он, в конце концов, примерил обновку, но когда снимал, вывернул на левую сторону, и мы с ужасом увидели незаделанные трикотажные края. Это была подделка, а торговка  – настоящая мошенница! А мы – настоящие дурачки! Ведь подсказывала мне интуиция, что не надо брать! Но убедить Васю не покупать было не просто. Так он лишился немалой суммы, его кошелёк похудел. Но мне было понятно его состояние. Я уже знала, что такое «из Братска в Ригу». Голова идёт кругом! Столько невидали, словно в другой стране!

Мы снова оказались на пляже, снова было жарко, а у Васи на этот раз потели ноги. Я хотела ему помочь, прикинула, какой ему нужен размер обуви, и удивилась, что у него такие маленькие ножки, что можно примерить  мои серые босоножки. Ну, пальцы вылезли, но всё-таки подошли. Я была рада, но Вася засмущался, и впоследствии никогда не соглашался, что он надевал мою обувь.

  Свитер не давал нам покоя, и заехав к однокласснице Вале, мы рассказали о своей неудаче. Валина тётка бывалого прокуренного вида внимательно рассмотрела нашу покупку и сделала заключение:
 - Это гарус. Гарусный шарф. Свитер сшит из шарфа. Такой шарф стоит 12 рублей. Цыгане покупают в Молдавии шарфы, шьют кофты как попало и вдвое-втрое дороже продают. Женщина – цыганка?
 - Может и цыганка, но  как-то по-другому одета, и гадать не предлагала. А может и молдаванка... -  зачем-то размышляла я, будто это могло изменить ситуацию. 


                Глава 38.  АТТЕСТАТ  О  СРЕДНЕМ  ОБРАЗОВАНИИ.

Из истории со свитером и с  босоножками  стало  понятно, что я нужна Васе, что он без меня пропадёт. Может, я много взяла на себя, но так  подсказала мне  интуиция. А следующая мысль была, что  и я пропаду здесь без Васи. В Риге у меня  только  Юля, но  у неё своя жизнь, а у меня нет своей жизни: я к ней попросту не готова и не умею жить одна. Насчёт Юли я всё же ошибалась: её горячие письма, летевшие мне вслед в течение пяти лет, убедили  в обратном.  Те письма  пугали меня, но это другая история.

 - Вася, - обратилась я к моему любимому, - увези меня домой. Я не хочу оставаться в Риге без тебя. 

Мне показалось, что он обрадовался, и мы засобирались на вокзал за билетами. Но когда я сказала Кларе о нашем решении, она принялась меня стыдить:
 - Ты собралась ехать на Васины деньги! Он работал целый год, чтобы тебя везти?

Вася почему-то молчал. Но я-то знала, что он рад и что он любит меня.

На следующий день, с утра, мы поехали за билетами на поезд, купили и вернулись, чтобы собраться на выпускной вечер. Славик что-то спросил у меня, но Клара резко оборвала его и  не дала мне  ему ответить:
 - Галя вышла замуж, и она от нас уезжает!

Мы рано приехали  в школу, или мы зашли к Юле -  я не помню, так как была крайне расстроена. Я не ожидала такой реакции сестры. Думаю, что если бы она действительно любила меня, то  вела бы себя по-другому. Я заметила, что Клара разозлилась, но почему – не понимала. Подозреваю, что она рассчитывала  на меня в получении квартиры.

В школе мне сообщили, что случайно допустили ошибку в моём аттестате: вместо слова «пиеци», то есть «пять» по всеобщей истории, вписали «четри» - «четыре», хотя цифру указали правильно. Нужно выписывать новый аттестат, но я сказала, что латышский вариант двойного аттестата (он был на двух языках) мне уже не понадобится, а в русском варианте всё в порядке. Из шестнадцати оценок было семь "пятёрок", а могла быть половина, если бы не сочинение, но это так, к слову. Естественно, аттестат у меня получился без троек!

Нам вручили аттестаты, мы подарили учителям цветы и поехали в центр Риги в кафе отмечать наш праздник. Не помню, чтобы мы фотографировались. Все были так рады своим достижениям, что и этого было достаточно – аттестаты на руках!


                Глава 39.  ВЕЧЕР  В  КАФЕ.

Весёлые и нарядные, два класса захватили оба вагона трамвая. На мне был летний кремовый костюм с прямой юбкой. Он очень  украшал  меня, но у него оказался недостаток - мялся, что говорит о его дешевизне. Клара к началу лета справила мне два летних костюма, и в последствии я  долго носила их.

Что мы пили и что ели, не помню.  Некоторые выпускники вполне артистично "отвязывались". Один юноша энергичным жестом подносил к лицу пустую бутылку и «сверлил» её глазом, что вызвало Васин смех. Мне тоже захотелось что-нибудь  выкинуть эдакое. Мы вышли в фойе, и я решила закурить вместе с Васей. Все таращились на меня, никак не ожидали такого от отличницы!  Вдруг выскочил в фойе тот самый мой знакомый Юра. Он уже не скрывался, что вовсе не студент, а школьник (и уже не школьник, а выпускник!). Он кинулся ко мне:
 - Галка! Зачем ты куришь? Брось сигарету!
 - А я ей разрешаю курить, - сказал Вася.
 - А Вы кто такой? – резко обернувшись к Васе, скороговоркой спросил он.
 - Я – Вася, - спокойно и уверенно ответил мой спутник.
 - Он говорит правду? – спросил Юра меня.
 - Да, это Вася.

Юра опять резко, но молча развернулся и ушёл за столик, где он так напился, что его потом выносили на руках в туалет. До сих пор я испытываю не совсем понятную вину перед этим юношей, хотя чего же он хотел? Рассчитывал, что я исполню обещание через четыре месяца: быть с ним после окончания школы? Но, во-первых, я рассказывала ему про Васю, а во-вторых, не надо было врать, что он студент. Враньё всегда выходит боком!

Одним словом, все порядочно захмелели и просто бесились. Кто плясал, снимая годовое напряжение, а кто ещё заказывал спиртное или откупоривал принесённое с собой. Не иначе, как старались исполнить клятву, что «если получу аттестат, гульну на всю катушку!» Словом, это был не латышский класс, хотя и они тоже умеют погулять, но не так бурно, как наши.

Мы засобирались уходить, и пошли вдвоём с Васей по улицам Риги. Нам некуда было идти, кроме как гулять всю ночь. Наконец-то мы встретим рассвет по-другому,  не как в Братске!  Но стояла белая ночь, и непонятно было, началась ли ночь вообще,  казалось, что солнце и не уходило.

Мы сидели, а потом лежали на скамье в центре Риги – у самой Академии художеств, в которой меня, как русскоязычную, не хотели учить.
 - Сорви розу! Я мечтала, чтобы ты подарил мне розу. Вон там растут, - и я показала в сторону сквера Академии.

Вася возвратился от клумбы с малиновой  розой в руках.  Цветок северных садов, у него был тонкий коротковатый стебель. Роза благоухала нежным ароматом утренней зари. Через час она уже не держала голову, и мне
стало жаль, что мы её сорвали.               

                Глава 40. ПРОЩАНИЕ  И  ОТЪЕЗД.

Я радовалась предстоящему отъезду по трём  причинам: не расстанусь с Васей, вернусь в свой город,  вернусь в родной дом - там ждёт меня моя мамочка….

В день отъезда мы поспешили в райком комсомола, где я снялась с учёта, и мне выдали учётную карточку. Встретились с Юлей и завели  разговор о вечере в кафе.  Подруга рассказала, про «моего» Юру:      
  - Юрка так напился, что чуть не умер! Мне пришлось ему делать искусственное дыхание.
Такая новость  озадачила меня, ещё и чувство вины прибавилось в дополнение ко всем непростым событиям, грянувшим разом. 

Зашли в центральный универмаг, Вася купил недорогие подарки родным. Я никак не могла избавиться от напряжения, поэтому начала смотреть на Васю критически. Меня остановила Юля, пригрозив, что сейчас начнёт придираться ко мне.

Купив кое-что из продуктов, договорились с подругой о встрече на вокзале и  поехали на взморье. Комната на даче оказалась закрытой, а ключа у меня не было.  Мы повесили авоську с вещами в общем коридоре и пошли на берег купаться. Море меня успокоило. Я расслабилась и настроилась на серьёзный лад. Моя жизнь диктует мне новый поворот. Нет, я совершаю его сознательно, сама делаю выбор, как жить, но как дальше жить, я всё-таки не знаю. А жить здесь - бессмысленно. Я выдохлась, надо набраться сил на родине. Тогда не было такого понятия, как Россия. Точнее, оно было, но какое-то протокольное – ведь страна называлась по-другому. Потом даже появится песня «Мой адрес – Советский Союз».

Мы вернулись домой. Наши уже пришли. Я сняла с гвоздя авоську и начала разбирать покупки. Вещи  были уложены в чемоданы, продукты в авоську. Сестра напряжённо молчала. Вдруг я хватилась конверта из райкома ЛКСМ! Его нигде не было.

 - А где же моя учётная карточка? Кто её взял?
 - Не знаю, - равнодушно пожала плечами Клара, - не надо было оставлять сетку  в коридоре.
- Да кому же  нужна эта карточка, кроме меня? Ведь все вещи целы! Как же я встану на комсомольский учёт?

Ответа не последовало, было понятно, кто её взял, но не понятно зачем. Время торопило, и продолжать разборки было некогда, да и смысла не имело.
На вокзале нас ждала Юля:
 - Вот мы расстаёмся, Галка! Давай надеяться на скорую встречу…. Я буду очень скучать по тебе. Ты, Галка, очень дорога мне… Напиши, как приедешь! Сразу напиши обо всём! Я буду ждать. Ну, счастливого пути!

И поезд тронулся...
   Чемодан. Вокзал... Россия!..


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ: "ВОЗВРАЩЕНИЕ В БРАТСК, ИЛИ ДВАЖДЫ В ОДНУ РЕКУ" в 4-х частях.