АНОНС
С крупнейшим Московским издательством «Центрполиграф» осенью прошлого года у меня подписан Договор на издание романа «СЫН СТАЛИНА: ПОБЕГ ИЗ «ЗАКСЕНХАУЗЕНА». Однако ныне, в период экономического краха страны, у издателей нет денег, и публикация романа откладывается.
С разрешения издательства пока я решил опубликовать на прозе несколько глав.
ИЩУ СОАВТОРА ДЛЯ УСКОРЕНИЯ ВЫХОДА РОМАНА В СВЕТ
ПРОЛОГ
16 июля 1941 года. Раннее утро. Лес между Оршей и Витебском.
По позициям клочками стелился легкий туман, но ночь ушла, за лесом разгоралась заря, выхватывавшая золотистым огнем вершины сосен. Птицы пока не проснулись и не распевали свои песни, молчали и кузнечики в необсохшей еще от росы траве. Тишина, стоявшая вокруг, была давящей, предгрозовой…
Яков отбросил окурок и посчитал, сколько еще папирос осталось в пачке – четыре. Придется бросать курить или делать самокрутки из травы, больше курева было взять негде, впрочем, еды тоже. Вчера он поджарил на костре и съел пойманного в траве ужа. На вкус оказался очень даже ничего, вот только, если бы еще посолить. Но где взять эту соль? А сегодня сосет под ложечкой. Выдастся случай, так поищет в лесу саранок, ну и ягода уже кое-какая пошла.
Он высунулся из окопа и оглядел позиции батальона своей новой роты. Изможденные лица солдат, укрытых в траншеях, были серьезны и сосредоточены.
Немцы в эти дни наступали стремительно, 11 июля они взяли Витебск, окружив остатки разгромленных 20 и 22 армий советских войск. От артиллерийской батареи Якова Джугашвили, входящей в четырнадцатую бронетанковую дивизию 20 армии, тоже ничего не осталось. Впрочем, как и самой дивизии. Однако не все советские солдаты потеряли боевой дух, многие предпочли сопротивление плену. Эти бойцы группировались в разношерстные по составу команды и пытались с боями выйти из окружения.
Вот и Яков, оставшись только с одним из своих подчиненных - лейтенантом Токтогуловым, прибился к полуторатысячному отряду майора Чепурного. В нем было несколько пушек, но артиллерийские подразделения были укомплектованы, и Якову поручили командовать ротой пехоты. В целом же, отряд Чепурного вместе с уцелевшей техникой и гужевым транспортом упорядоченно пробивался в направлении Лиозново - Руднево на встречу с частями Красной Армии. Но следовавшие по его пятам солдаты группы армий «Центр» не давали отряду продыху, и он нес тяжелые потери.
Наконец, отряд встретил на своем пути брошенный Красной Армией учебный полигон со всеми причитающимися ему фортификационными сооружениями. Здесь Чепурнов, оставил держать оборону бойцам, численностью до батальона, под командованием капитана Тетеркина, с тем, чтобы дать возможность большей части группировки спокойно и дальше пробиваться к своим. В числе обороняющихся оказалась и рота Якова.
…- Не высовывайтесь, товарищ старший лейтенант, - потянул за рукав Якова назад в окоп Токтогулов. – Вдруг на снайпера нарветесь.
- Снайпер по солдатам стрелять не будет, а вот ты бы лучше фуражку козырьком назад перевернул. Командиров-то они в первую очередь щелкают, - отозвался Яков.
Сам Яков давно переоделся в форму рядового, впрочем, как и все командиры и политруки, но Токтогулов, не стал менять офицерский мундир из принципа. «Я знаю, что умру в этом котле. Так встречу же смерть достойно!» - заявлял он. «Зря! Береженого бог бережет!» – отвечал ему Яков. Однако сам тайно и почтительно завидовал лейтенанту - у того была честь. Честь русского офицера. Пусть ты хоть сто раз казах, но ведь из русской же армии!
…- Шесть часов! – многозначительно сказал Токтогулов, посмотрев на трофейные часы. - А тихо…
Не успел Яков ответить, как под ними качнулась земля. Столбы пламени разверзли на западе небо. Затем последовал оглушительный громовой удар. Потом второй, пока все не слилось в ужасающий вой. Затем на позиции роты обрушилась стальная гроза. Ударные волны прометали окопы раз за разом, разя людей металлом и засыпая их взбунтовавшейся землей. Послышались первые стоны раненых и предсмертный хрип умирающих.
Так немцы начали артподготовку перед наступлением.
В ответ тут же, чертя в воздухе огненные сполохи, заухал, дивизион «катюш», оставленный Чепурновым обороняющимся. Остальные несколько орудий батальона пока безмолвствовали. Поднятые по тревоге орудийные расчеты только-только занимали свои позиции, оставляя уже на подходе к ним из окопов убитых и раненых.
Бойцы батальона Тетеркина вжались в деревянные настилы окопов, земля на которых местами обваливалась. Какой-то пожилой солдат, контуженный и оглохший, схватился за уши, выскочил из окопа и побежал в лес. Его настиг шальной снаряд, и от бедолаги ничего не осталось – ни костей, ни даже клочка одежды. Больше отступать никому не хотелось…
Постепенно, вслед за катюшами, оживали и другие орудия батальона, поведшие встречный огонь. Пушки на пушки, снаряд на снаряд, и окопы роты Джугашвили между ними, как трещина между двумя вулканами. Так продолжалось около часа, пока от русских катюш и пушек не остались одни горящие, исковерканные обломки.
Еще через четверть часа, когда немцы поняли, что русским, практически, нечем было уже отвечать, замолкли и их орудия. Наступила зыбкая тишина, которую нарушал сухой треск, местами, горящего, с порубленными вершинами и посеченного осколками, леса. Потные от жары деревья теперь пахли сырой свежестью смолы. Вместо утренней зари, на востоке колыхалось багрово-черное, сводящее с ума, зарево, сквозь дымную завесу которого не могло пробиться даже солнце. Дым стелился и над землей.
Яков выдернул голову из засыпавшей его земли и огляделся. Над траншеями стоял стон, повсеместно суетились санитары со своими сумками. Он не различал лиц людей, вокруг - одни белые глаза на глиняном фоне. Яков прикинул потери роты. Они пока были невелики, всего лишь несколько убитых и примерно с десяток раненых. Гораздо больше оказалось контуженых и оглохших. Но среди прочих он не видел своего зама Токтогулова.
Яков, пригнувшись, переступая через раненых и убитых, направился в командный блиндаж роты, надеясь найти его там. И нашел. Лежащего навзничь прямо перед порогом. Ротного он узнал лишь по алым кубарям на петлицах и сапогам с медными набойками. Вместо головы на его плечах пульсировал белый, в кровавых прожилках студень. Рядом с телом лейтенанта, сняв пилотку, стоял рядовой Красников. Его трясло, по отвисшей челюсти текла слюна.
- Уберите отсюда тело, - сказал ему Яков, сняв пилотку. Токтогулова ему было жалко, но не время было сейчас раскисать.
Однако Красников, казалось, не слышал, он смотрел на все еще подрагивающий в судорогах мозг, как загипнотизированный. Яков врезал рядовому в подбородок, коротко, но без злобы. Тот сел на задницу, но зато пришел в себя. Яков поднял его за грудки и потряс:
- Ну, ты чего? Чего раскис, боец?
- Я кровь не могу видеть, меня тошнит… - едва слышно пролепетал Красников, глаза его закатывались, и его шатало.
- Привыкай. Возьми кого-нибудь в помощь, поднимите тело и положите пока за окоп, вместо бруствера, после боя или ночью похороним. Понял!?
Видя, что Красников все еще не в себе, Яков влепил ему еще одну затрещину, но уже ладонью и увесистей, чем прежде.
- Слушаюсь! – встрепенулся Красников, взяв под козырек, и хрипло рассмеялся.
«Ну, все, готовый пациент для психушки, - подумал Яков. – С этими много не навоюешь».
- Выполняйте, - отрывисто бросил Яков и вошел в блиндаж, где на пороге столкнулся с телефонистом.
- Товарищ старший лейтенант, лейтенанта Токтогулова не видели? – прошлепал тот толстыми, трясущимися губами.
- Он убит.
Телефонист недоверчиво посмотрел на Якова и тяжело задышал:
- Уже?
Вопрос покоробил Якова, судя по нему смерть его заместителя была уже предначертана, но только чуть позже.
- Командир батальона просил его доложить обстановку…
Яков подошел к телефону:
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- Это кто, кто это? – послышался растерянный, с налетом истерики, голос капитана Тетеркина.
- Командир роты старший лейтенант Джугашвили.
- Докладывай обстановку.
- Потери в роте пока минимальны: убитых, раненых и контуженных десятка три душ. Оказываем медпомощь. Прикрывавших нас артиллерии и катюш больше нет. Правда, пяток минометов имеется, но против танков они не годятся.
- Каких танков?
- Сейчас в атаку пойдут танки, потом за ними двинет пехота…
- Ети ее мать! Ты давай там держись!
В трубке послышались короткие гудки. Яков вышел из блиндажа. Тело Токтогулова уже убрали. На его месте на четвереньках блевал Красников. За линией окопов, ближе к лесу, солдаты копали могилы, других на носилках несли в палаточную медсанчасть, размещенной в лесу. Некоторые контуженные и раненые ковыляли туда самостоятельно. Остальные окопов не покидали, курили, делясь последним табачком друг с другом, и ждали команды. Сверху, по краю траншеи, Яков увидел пригибающегося к земле, бегущего к нему сержанта Щеглова.
- Собери ко мне взводных, - сказал ему Яков.
- Есть, товарищ старший лейтенант! Мы еще сигарет трофейных покурим! – сержант взял под козырек и побежал по траншее дальше.
- С минуты на минуту надо ожидать танки, - склонившись над картой, сказал Яков, собравшимся через несколько минут взводным. – Сколько противотанковых ружей в твоем подразделении? – спросил он ближайшего к нему командира взвода, фамилию которого еще не успел запомнить и взводу которого передали все противотанковые ружья роты.
- Четыре, но патронов к ним мало – по три штучки всего на ружбайку.
- Их и во всем батальоне не густо. Рассредоточь людей с ружьями равномерно по линии расположения роты. На тебе вся оборона будет держаться. Ну, а остальным раздать последний ящик противотанковых гранат.
На этом Яков распустил командиров по позициям. В ту же минуту послышался вой и новые разрывы снарядов. Яков выскочил из блиндажа и в бинокль стал просматривать раскинувшуюся перед ним низину.
Ее все еще застилал туман, но уже не такой густой, и оттуда доносилось урчание танков и смутно просматривались их очертания. Были видны и немецкие солдаты, настилающие перед ними гать.
Яков дал команду «огонь» по солдатам строительного батальона, таскающих бревна. Затрещали пулеметы «Максим», часто захлопали ружейные выстрелы. Снизу, из-за танков, болотных кочек и кустов был открыт ответный огонь скрывавшихся за ними немцев. Включились в сражение и танки. Новый бой начался сам собой.
Танкам в гору стрелять было несподручно, и их поддержали орудия из немецкого тыла. Залп следовал за залпом. Снаряды били прямо по стрелковым окопам. Одна стальная волна разрывала землю, в то время как другая свистела в воздухе, а третья только вылетала из стволов. Огневой вал нарастал. Смертоносной поступью он вначале прошел по траншеям, потом по ходам сообщения, командному пункту, потом по другой стороне высоты и далее - в лес по раненым в медсанчасти.
Под Яковом качалась земля, и он окончательно утвердился во мнении, что направление главного удара пройдет именно через окопы его роты.
Он отдал приказ, до этого молчащему минометному взводу, бить минами по солдатам, прокладывающим танкам гать. Сразу же заухали мины, и запахло жженым миндалем. Пулеметчику Бородилину, расположившемуся справа от него, он приказал перевести огонь на левый фланг противника, где уже заканчивалось наведение переправы для танков. Вместо ответа деловито застучал «Максим» Бородилина, рассеивая немцев у гати, и в этот момент раздался близкий взрыв снаряда, отбросивший Якова на дно траншеи.
Когда он поднялся, то обнаружил, что от «Максима» остались лишь обломки, скатившиеся в окоп, но самого пулеметчика нигде видно не было.
«Сбежал что ли?» - подумал Яков, оглядываясь. Лишь когда сверху на него упала рука, с алюминиевым колечком на безымянном пальце, Яков поднял глаза вверх и увидел, будто пропущенный через мясорубку, кровавый обрубок тела без ног и одной руки – все, что осталось от его пулеметчика. Он висел вниз головой на ближайшей сосне, насаженный на толстый сук, словно на острие копья, который торчал из его груди. Оттуда лилась бардовая кровь и далее стекала тонким ручьем с уцелевшей руки, пальцы которой вяло звали Якова на помощь. Вылезшие из орбит глаза Бородилина, на чернеющем, прямо на виду, от приливающей к нему крови, лице, цеплялись за Якова, как за спасательный круг. Губы беззвучно шевелились, моля о помощи.
Вокруг сыпался железный дождь, и Яков в бессилии застонал от осознания того, что ничем помочь Бородилину не в состоянии. Впрочем, этого и не понадобилось: очередной пулеметной очередью тело перерубило пополам, и останки его рухнули на Якова, заливая чужой кровью.
Яков отшатнулся в сторону и вновь сосредоточился на бое. Он осторожно высунулся из-за бруствера, скрывавшего его в клубах дыма. Снаряды еще колотили по высоте. Взлетали фонтаны земли. Облака порохового дыма окутывали воронки. Несмотря на разрывы, Якову казалось, что над высотой установилась абсолютная тишина. Он был оглушен, но еще не понимал этого.
Оглядевшись, он попробовал оценить обстановку: несколько танков уже ползли на высоту, разрывая колючие заграждения. Еще один отчаянно боролся за жизнь: из-под его гусениц вылетали бревна, и он носом заваливался в болото все глубже и глубже, несмотря на включенный задний ход. Через минуту его засосало окончательно. Теперь из бурлящей жижи вскипал один лишь дым от пока еще работающей выхлопной трубы. Еще две машины уже преодолели болото и поднимались вверх, вслед за тремя передовыми.
Яков окликнул ближайшего солдата:
- Передай по позиции: открыть огонь по танкам из противотанковых ружей. Да чтоб не мазать! За каждый патрон потом отчет потребую!
Выполняя приказ, солдат побежал по траншее. Вслед за этим послышались звонкие хлопки противотанковых ружей. Два передних танка были подбиты, один зачадил, и из него выскочили танкисты и покатились по склону вниз. Другой танк был лишь обездвижен и огрызался пулеметным огнем. Но и выстрелы противотанковых ружей смолкли – закончились патроны.
Два уцелевших танка дернулись. Они, двумя, изрыгающими огонь и дым, монстрами, медленно, один за другим, подползли к краю траншеи, повисли в воздухе, повалились на бруствер и подмяли его под себя. На Якова обвалились стены окопа. Гусеницы вспахивали над ним вязкую землю, грязь брызгала ему в лицо. Он с бешенством закричал:
- Атакуем гранатами! – и сам поднялся и бросил несколько гранат подряд вслед ушедшим в тыл танкам.
Его приказу последовали остальные бойцы. Визгливо заскрежетали осколки гранат о броню. Один танк продолжил движение, но у другого рассыпалась трака, он остановился и стал разворачивать башню назад. Открылся люк, оттуда показалась голова танкиста в шлеме, который тут же открыл разящий огонь из спаренного пулемета по позициям роты.
Яков присел и вжал голову в плечи, фонтанчики пыли взъерошили над ним землю и просыпались легкой дробью по каске.
- Щас я разберусь с этой падлой! – услышал он негодующий голос какого-то пожилого уже старшины, оказавшегося рядом с ним.
Старшина всего лишь на мгновение привстал из окопа, и этого оказалось достаточно, чтобы успеть прицельно выстрелить из снайперской винтовки. Голова танкиста провалилась внутрь башни, а люк за ним тут же захлопнулся. Следом в танк полетели бутылки с горючкой, и он запылал. Несмотря на шум боя, был слышен предсмертный вой заживо сгоравших танкистов. Очевидно, заклинило крышку люка, и экипаж стал пленниками раскаленной жижи.
И тут снизу, из дымного марева, показались бледные силуэты людей, каждый из которых напоминал белую смерть, только вместо кос, их руки держали «шмайссеры». На русские окопы эти белые тени надвигались молча, стремительно и выпрямившись во весь рост. Некоторые из них по ходу продвижения падали, подкошенные пулями. Вместо павших из глубины тумана появлялись новые, казалось, бесплотные фигуры и все вместе они продолжали неумолимое шествие на позиции русских.
Это выглядело столь странным и не поддающимся никакой логике, что Яков решил: либо все наступающие были обкурены, либо пьяны, либо то и другое вместе. Он не мог знать, что это был знаменитый штрафной батальон Дирлевангера. Когда-то это соединение начиналось всего лишь с семидесяти браконьеров, отправленных в штрафники, потому батальон имел еще и другое название - «Браконьерская бригада». Солдаты батальона, если позволяли погодные условия, всегда шли в бой почти нагишом – в одних только касках и трусах. Психическая атака.
«Браконьеры» выросли из тумана и дыма так внезапно, что выстрелов с обеих сторон почти не последовало, и противники сразу же схлестнулись врукопашную. Раздались первые крики – как предсмертные, так и хищно-торжествующие. Пролились свежие струи крови.
Яков сражался в первых рядах, ожесточенно орудуя винтовочным штыком и саперной лопаткой. Хруст костей, предсмертные стоны, брызги крови в лицо, искаженные яростью лица, свежий сивушный перегар фрицев…
Видя пример командира, рота билась отчаянно, не уступая ни пяди своей земли. Но, наконец, упертый натиск безумства пьяных, за счет многократного превосходства в численности, преодолел безумие обреченных на смерть, и красноармейцы стали отступать, но не хаотично, не побежали, а сжав зубы и отвечая ударом на удар, выстрелом на выстрел при каждом шаге назад. И с каждым таким шагом их становилось все меньше и меньше…
Яков понял, что этот бой его рота проиграла, поэтому он не призывал оставшихся в живых подчиненных вернуться. Впрочем, это было и невозможно, даже, если бы они и послушались его приказа. Но сам Яков не сдвинулся с места, продолжая орудовать штыком и саперной лопаткой.
Потом все провалилось в небытие.
…Очнулся Яков в окружении, обступивших его немцев. Все они были чрезвычайно возбуждены.
- Это ты, что ли, сын Сталина? – с неким недоверием в голосе спросил его на ломаном русском, двухметрового роста, рыжий верзила, со свежим шрамом на лице, частично залепленным подорожником. Он был, как и все немцы, в одних лишь черных, шелковых трусах. Вероятно, это был офицер, ибо в отличие от большинства, на его голове красовалась не каска, а черная офицерской фуражке с кокардой в виде черепа со скрещенными костями на околыше. В одной руке у него была ополовиненная бутылка шнапса, а второй рукой немец направлял в лицо Якову, свой, приличных размеров, член, с явным намерением привести горячей струей русского в чувство. Увидев, что Яков очнулся, верзила вытащил волосатую руку из трусов и подал ее Якову.
Яков мгновенно вскочил без посторонней помощи и угрюмо осмотрелся. У него сильно болел и кровоточил затылок, и, наверное, он долго лежал без сознания, поскольку, судя по обстановке, бой уже закончился. Ближе к кромке леса были выстроены в две шеренги пленные красноармейцы, выпачканные в грязи и крови, все, кто еще мог самостоятельно держаться на ногах, всего - человек пятьдесят. Значит, остальные бойцы из всего батальона были тяжело ранены или убиты. Теперь они лежали в беспорядке вокруг на дымящейся, изрытой сталью, земле среди искореженной техники. Но этих раненых тоже скоро не будет - по полю прошедшего боя ходили немцы и добивали их одиночными выстрелами из автоматов и пистолетов. Своих раненых фашисты на носилках несли к подогнанному сюда грузовику.
Яков посмотрел на амбала. Рядом с ним, отвернув в сторону голову, стоял рядовой Красников.
«Продал», - подумал Яков, впрочем, отпираться тому было бессмысленно, многие в батальоне знали, что он сын Сталина и даже надеялись на это, полагая, что вождь народов не оставит свое чадо в беде и обязательно вызволит его из окружения, а, значит, и их всех.
- Да, я сын Сталина! – с вызовом ответил Яков.
Окружающие его немцы счастливо и пьяно захохотали, а амбал протянул ему бутылку со шнапсом и панибратски похлопал по плечу:
- Выпей, парень, теперь ты свободен!
Яков аж просел от хлопков немца, его могучая длань прошлась по плечу Якова, как молот копра. Яков убрал плечо и посмотрел на амбала с вызовом, в его глазах сверкнула смертельная угроза. Это почувствовал и немец, который предпочел отступить на шаг назад, оставив бутылку в руке пленника. И это спасло немца от искушения Якова, вцепиться тому зубами в горло. В тот момент Яков не знал, что перед ним очканул сам бесстрашный командир батальона, штурмбанфюрер СС, Оскар Дирлевангер, в недалеком будущем генерал СС.
Справившись со своим искусом, Яков в два счета заглотил остатки шнапса прямо из горлА. Ему хотелось сейчас только одного – забыться…
…А уже через два дня в штабе фельдмаршала Ганса фон Клюге, командующего четвертой армией группы «Центр», Якову дали посмотреть листовку, где была помещена его фотография. На ней был небритый Яков, в красноармейской шинели, в окружении немецких солдат и офицеров, а ниже был текст:
«Это Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и бойцов. Следуйте примеру сына Сталина, переходите и вы!»
Из глотки Якова вырвался отборный русский мат, какой он и сам от себя не ожидал. Но здесь, среди немцев, этот мат являл собой лишь глас вопиющего в пустыне. Яков затих и безутешно заплакал. Он был опозорен перед отцом, перед Родиной, ведь на самом деле он никому не сдавался. Но разве теперь это кому-нибудь докажешь?