Баба Валя. Так вот ты какая! Я даже не представляла себе, насколько ты влиятельна в этом паршивом городишке. Уж кто-кто, но не ты должна была обладать такой властью…
Она на самом деле была незаурядной, к вящему моему удивлению. Большая, широкая в кости, она шла по улице так важно, так величаво, что все невольно расступались. Она всем говорила «ты» и одна имела на это право. Она сгоняла паству на службу к местному батюшке, сама была всегда впереди всех, осеняя широким крестом свою могучую грудь. К ней постоянно сновали бабы за советом, жаловались то на своих мужей, то на ямы на асфальте, и, по слухам, для бабы Вали неразрешимой задачи не было. А уж если дело не шло сразу так, как баба Валя решила, тогда она прибегала к крайней мере: публичному позору. Назначался день, возле ее дома собирались любопытные бабы, обязательно участковый и батюшка, в целом, человек десять – пятнадцать, обычно все те же, и вся эта компания направлялась к дому виновного или к нему на работу. Баба Валя начинала допрос своим зычным голосом, чтобы все слышали, прожигала беднягу проницательным ( по слухам) взглядом, повторяла громко его или ее ответ и постепенно выворачивала наизнанку, заставляя признаться и поклясться в чем угодно. После этого она рьяно следила за выполнением обещанного и сама решала, когда несчастного можно считать перевоспитанным. Я всего этого, конечно, не знала, когда вышла из дряхлого автобуса на остановке посреди поля и долго не могла сообразить, куда же мне идти. Я приехала к ней.
Перед этим я вышла из тюрьмы и прошла лечение от алкоголизма. Уж и не знаю, зачем… Идти мне было некуда. Двое суток я просидела на вокзале, перетрясая всю мою жизнь: начала с безотрадного детства в детском доме и дальнейшее существование - борьбу за выживание среди всякого рода ублюдков. В детдоме мне говорили, что я умная, но все портил ужасный характер. Я никому не доверяла, постоянно организовывала бунты, и наконец, попала в колонию для несовершеннолетних так рано, насколько это было возможно. Короче, в этой жизни делать мне больше было нечего. Ни детей, ни вообще кого-либо близкого у меня не было, мне некому давать отчет, и ни одна душа обо мне не вспомнит. Я, черт возьми, устала от этой помойки, называемой жизнью. Но сначала мне надо найти ее.
Это не было трудно. Я сняла комнату недалеко от дома, где жила баба Валя, и быстро устроилась на работу дворником – ведь больше ничего не умела. Моя хозяйка, набожная боязливая бабенка, ходила за бабой Валей, словно тень. И потом все рассказывала мне, каждый раз умиляясь ее мудрости. Надо сказать, что в решениях бабы Вали на самом деле присутствовали логика и здравый смысл, и если верить Нине, моей хозяйке, весь городок своей нравственностью был обязан ей. Нина была наивной - по мне так придурковатой – и доверчивой. Ее глаза всегда смотрели виновато благодаря сильно опущенным уголкам, и даже если она улыбалась, глаза все время просили прощения. Говорила она тихо и скоро, часто вздыхая. Она рассказывала мне неприхотливые сплетни, которые так или иначе крутились вокруг бабы Вали. Вот ведь решительница судеб! Нина сначала намеками, потом напрямую предлагала мне предстать пред ясными очами властительницы, но я не соглашалась. Я своеобразно отдыхала от суровой жизни, впервые имея кров и самой заработанный хлеб, и мне совсем не хотелось подвергаться допросу о прошлом.
Я стала замечать все чаще на мне останавливающийся тяжелый взгляд бабы Вали. Ее лицо при этом не двигалось и ничего не выражало. Бабы притихали в магазине, когда мы сталкивались с ней, а я шагала мимо них, пытаясь не обращать внимания. В церковь я не ходила; за всю мою жизнь так никто и не удосужился объяснить мне, кто же такой Бог. Но улицу возле церкви мне приходилось подметать. Все чаще как раз в это время мимо меня стала вышагивать баба Валя. И каждый раз она смотрела на меня в упор своим долгим убойным взглядом. Я же не отвечала ей ничем. Это даже стало меня веселить. Баба Валя следила за мной, а я следила за ней. Никто ничего обо мне не знал, и это накаляло атмосферу. Работала я исправно, водку не пила, только что курила. Нина много раз пыталась что-нибудь расспросить, иногда заводила отдаленные темы, якобы помогающие раскрыться, но всегда натыкалась на ровное молчание с моей стороны. Я не помню себя такой спокойной столь длительное время. Наверно, это от того, что не пью. Но меня как зашили, и так было удобнее.
Серега появился в моей жизни неожиданно. Он вылез из люка, когда я мела. Мы покурили, посмеялись и как-то быстро оказались в постели. Со мной это всегда случалось быстро. Потом он признался, что женат. Женат – так женат, мне до этого не было дела. Подумаешь, кто об этом узнает? Но наше общение этим разом не ограничилось, и тогда я поняла, что встречи с бабой Валей мне не избежать. Здесь ведь невозможно ничего скрыть, да мы и не были особенно осторожны. Я спросила Серегу на предмет бабы Вали, он только отмахнулся и сказал, что покается, когда надо. И добавил, что мне-то точно придется несладко. Почему – было понятно: я каяться не собиралась. И тучи стали сгущаться. Нина все меньше разговаривала со мной и даже избегала встреч. Серега мне нужен не был, но какой-то черт все подзуживал, что исход всего этого будет интересным. И вот он рассказал, что баба Валя планирует изгнать меня из города. Да ладно! Я тут живу почти незапятнанной жизнью! Ну да, если бы она узнала о моей жизни до этого, она, наверно, меня бы еще и сожгла.
Или поставила бы на стезю Божью, приди я к ней сразу же по приезде с покаянием. Она любила успешные истории.
Я услышала их приближение, когда курила на лавочке возле дома. Прикурила следующую сигарету, когда калитка с силой распахнулась и тяжелым шагом вошла баба Валя, а за ней – и правда, дюжина баб, участковый и батюшка. Вот это картина! Нина стояла поодаль, беспрестанно моргая, видно, не могла определиться, на самом ли деле я такая мерзкая тварь. Баба Валя остановилась напротив меня, всем своим видом показывая, что сейчас меня раздавит. Я продолжала сидеть, глядя на весь этот спектакль.
- Вы только посмотрите на нее! – ткнула пальцем в мою сторону и театрально развернулась к публике. Я молча курила. Она уставилась на меня холодным взглядом, и я его выдержала.
- Ты кто такая и откуда явилась?
- А ты?
Такой наглости она не ожидала, собравшиеся тем более. Нина всплакнула.
- Ах ты тварь! – отчеканила она и вдохнула, собираясь начать обвинение.
Я встала, бросила окурок и затоптала его ногой. Подняла глаза, уставилась на нее и тоже громко и отчетливо произнесла:
- Здравствуй, мама!
- Что???
- Здравствуй, говорю, мама! Ты ведь знала, что я жива?
Бабы попятились, но не уходили, а вот батюшка исчез. Баба Валя покрылась фиолетовыми пятнами, похоже, с головы до ног.
- Что ты врешь! – но голос как-то сразу осип.
Я пошла на нее, такая же крепкая и широкая в кости, не спуская взгляда.
- Я все узнала. Ты выбросила меня в лесу сразу после родов. Меня нашли, тебя посадили, но раз уж я выжила, то получила ты немного.
- Ты должна была сдохнуть, - прошипела она. И стала медленно заваливаться на бок.
Бабы всполошились, но только одна Нина побежала вызывать «Скорую». Участковый потоптался немного и под шумок удалился. Я прикурила еще одну сигарету и смотрела, как баба Валя ( она же моя мать) сипит и пускает пену. Короткой была наша встреча, как и при моем рождении…
Ее хватил удар, и через три дня она скончалась. А я являюсь единственной наследницей и могу занять ее дом. Нина меня боится и ни о чем не спрашивает. А вот я теперь пребываю в раздумьях по поводу своего плана. Может, мне повременить с самоубийством? Я тоже могу попробовать стать праведницей: я точно знаю, что если поступки противоположны моим, совершенным в течение всей моей жизни, то это абсолютно хорошие и правильные поступки. У меня есть точка отсчета. Мне только надо выбрать другой облезлый городишко, ведь это же не наследный престол – та власть, что осталась после бабы Вали.
Я не знаю. У меня теперь есть дом, в котором никогда не было уголка для меня. Можно его продать и … пропить, например. Вернуться в свой город с большими деньгами, то-то будет праздник для всей знакомой швали! А тогда уже закончить все наверняка… Надо подумать. Время у меня есть.
Серега ушел от жены и хочет на мне жениться. Чудак.
N.