В первый раз в жизни я услышала молитву, когда мне едва исполнилось 18 лет, я не знала ничего ни о какой религии и, очень любя свою набожную бабушку Зину, все-таки периодически пыталась спорить с ней о существовании Бога...
Умер мой любимый дедушка, Мирон Андреевич. Он долго и тяжело болел, и поэтому даже его любящие дети, мой папа и дядя с тетей, тихо говорили : «Отмучился…». Наверное, так оно и было, но от этих слов мне не становилось легче, и я безостановочно плакала, проникнутая мыслью о том, что дедушка ушел от нас навсегда. Так, в слезах и в самом сумрачном состоянии души, я доехала до кладбища.
Погода была пасмурная, шел дождик… Мы все стояли вокруг гроба, людей было множество. Уже сказали прощальные слова от сотрудников (дед много лет был директором завода), от соседей, искренне любивших Мирона Андреевича, от родственников… Все молча смотрели на усопшего, и тут решительно вышел Борис Цукерман, давний друг моего деда. Старый балагур и сквернослов, худенький, резкий в движениях и очень подвижный, он был непривычно серьезен и собран в этот момент.
– Эх, Мирон Андреевич, дорогой мой друг! – пронзительно воскликнул он, – много о тебе сказали хороших слов добрые люди, и все это – правда!
– А я, – и он возвысил свой голос почти до крика, – провожу тебя в последний путь молитвой нашего народа! Я знаю, ты был коммунистом, но ты меня простишь!
И он начал молиться.
Мне не было понятно ни единого слова, но моя поникшая душа вдруг воспрянула, и все время, пока шла эта горячая молитва, я не чувствовала былой горечи – она как-будто растворилась в неожиданном покое, и безысходное отчаяние оставило меня...
Этот первый, личный опыт воздействия молитвы на душу сразу вспомнился мне, когда сотрудница поделилась своим удивлением, также пережив подобное. Галина Павловна - очень порядочная, высоконравственная женщина, и совсем не воцерковленная. Недавно ей пришлось побывать на кладбище – ее подруга хоронила свою маму, и Галину Павловну переполняли обычные в такой ситуации чувства – жалость к оставленной дочери, горечь от расставания с усопшей. Но когда старый священник начал читать заупокойные молитвы, женщину поразило, как вдруг, неожиданно, ушла горечь, и душу наполнил покой...
А молитва на церковнославянском вряд ли была намного понятнее для моей коллеги, чем для меня, в молодости – на древнееврейском.
И пришла мне мысль: душа человека, ставшего свидетелем искренней молитвы, возносимой из верующего сердца, отзывается радостью, неожиданной среди слез – потому, что такая молитва, как «приоткрытое окно» в ту самую, таинственную и неизведанную, Вечную Жизнь...