Мой отец, Борис Яковлевич Владимирцов, родился 20 июля 1884 года в Калуге в семье народного просветителя Якова Гавриловича Владимирцова, который всю свою жизнь посвятил делу образования русской молодёжи, преподавал русскую литературу, построил на свои средства мужскую гимназию, здание которой я видел на 600-летии этого славного города. Большое строение с четырьмя башенками по углам, в 1971 году оно было цело и и невредимо.
Дедушка Яков Гаврилович происходил из семьи простолюдинов. Его отец, Гаврила Владимиров, получил вольную от владимирского помещика по ходатайству приходского священника за выдающиеся успехи в церковно-приходской школе.
Получив свободу, прадед все силы отдал науке, занимался химией, естественными науками, плодородием почвы, писал стихи и, чтобы «покончить» с крепостным прошлым, вставил в свою фамилию букву «Ц». Он первый Владимирцов.
Создал семью, как было заведено в те времена, очень многодетную. Самое яркое, что до меня дошло, это его чудачества. Он вываривал мухоморы в каких-то растворах и поедал, приговаривая, что более вкусных грибов он никогда не ел. Прабабка бежала по улице Калуги и звала на помощь: мой старик рехнулся. Ничего не случилось. Гаврила Владимирцов всем детям дал образование в трудах праведных и почил в очень преклонном возрасте.
Один из его сыновей, Яков Гаврилович, в конце семидесятых годов XIX века женился на столбовой дворянке Александре Фёдоровне Зыбиной. Её отец, Фёдор Романович Зыбин — потомственный дворянин, имел поместья в центре России и дома в Петербурге. Часть этого была унаследована от предков, служивших ещё при Петре Великом, а часть он построил, благодаря своим стараниям.
В своё время Фёдор Зыбин был завидным женихом, и за него была выдана замуж молодая баронесса Ксения Петровна Клодт, дочь знаменитого на весь европейский мир скульптора Петра Карловича Клодта.
Титул барона передавался только по мужской линии, поэтому моя родная бабушка Александра Фёдоровна Зыбина была «обыкновенной» дворянкой, но родной внучкой великого ваятеля коней. О нём много написано, поэтому мне распространяться не стоит.
Где и как познакомились мои бабушка и дедушка, я не знаю, мал был при утрате родителей и не успел расспросить подробностей родословной. Да и не принято это было в наш жестокий век, когда всё было направлено на истребление памяти о прошлом.
Всё прошлое разрушалось «до основания», и строилось то, что пожинаем и долго будем пожинать: плоды деятельности безответственных авантюристов.
Итак, происхождение предков отца я описал.
У Якова Гавриловича и Александры Фёдоровны было трое детей: Борис Яковлевич 1884 года, Николай Яковлевич 1887 года и Нина Яковлевна 1898 года.
Дедушка преуспел в просветительской деятельности, был назначен инспектором учебных заведений ряда губерний, а в 1911 году возведён в дворянство за заслуги перед отечеством в делах просвещения.
Отец, Борис Яковлевич, окончив гимназию в России, решил, что этого ему мало, и отправился в Париж и, зная в совершенстве французский, прошёл курс парижской гимназии за три года.
Окончил её с отличием, и перед ним открылись двери Сорбонны. Но в это время началась русско-японская война. Все взоры цивилизованного мира были обращены на восток, и отец принял решение поступать на восточный факультет Петербургского университета.
По возвращении в Россию он был принят на японское отделение, однако, поняв отсутствие ярких специалистов на этом отделении и наличие таковых на монгольском, в лице профессоров Руднева и Котвича, он перешёл к ним и с огромным увлечением приступил к глубокому изучению монгольского языка и истории этого народа.
Ещё будучи студентом, он участвовал в экспедициях, направленных Университетом в Монголию. Он писал содержательные отчёты, выступал в студенческих дискуссиях и по окончании Университета в 1909 году был оставлен здесь в качестве ассистента на монгольском отделении.
Далее, вплоть до 1927 года отец совершает ряд длительных экспедиций во внутреннюю Монголию, Индию, Китай, Индокитай и Японию. Но главное его внимание было обращено на монгольский эпос, этнографию и историю монголов. Революция его застала в должности приват-доцента, а в 1918 году он стал профессором.
Научные труды поглощали всё его время, не оставляя ни капли на личную жизнь. Однако в 1920 году в возрасте тридцати шести лет он познакомился с Лидией Николаевной Мелиоранской, моей будущей мамой. Гораздо позже я узнал подробности этого знакомства. Где-то они познакомились, поговорили и расстались. Отец, глядя ей вслед, подумал, что если она пойдёт и будет махать руками, то это встреча последняя, но мама пошла, не двигая руками.
При следующей встрече отец сделал ей предложение. Как потом мне рассказывала мама, по тем временам это было неслыханным нахальством. Однако взаимное влечение двух интересных и очень образованных людей в возрасте (мама всего на восемь лет младше отца) решило их судьбу.
Союз этот был так неожидан, что мама чуть не целый год обращалась к отцу на «Вы», и только перед рождением Ольги стала понемногу привыкать к положению жены профессора востоковедения, хотя имела очень твёрдый характер и уже не малый жизненный опыт в прифронтовой работе и общественной деятельности.
Лидия Николаевна Мелиоранская после окончания гимназии поступила на Бестужевские курсы, кои являлись дамским Университетом, поскольку женский пол при царском режиме в Университет не до¬пускался. Училась она на славянском отделении филологического факультета, где вся профессура была университетская.
Мама знала польский, сербский, хорватский, чешский, болгарский, словенский и с детства французский языки. В начале Первой мировой войны она с подругами окончила полный курс мед¬сестёр и работала в прифронтовой полосе. В предреволюционный период сочувствовала партии эсеров, которая выражала и защищала интересы крестьян, составляющих много больше 80 % населения России. Промышленных рабочих, интересы которых якобы защищали большевики, тогда было 3 %.
Жизнь молодожёнов начиналась очень тяжело. В Петрограде был голод, обедом было блюдечко затирки из отрубей или муки и крошечный кусочек хлеба, и то не всегда. У профессора было двое брюк, которые мама чинила и штопала. Одна пара была выброшена в кладовку, по истечении времени оказалось, что выброшенные брюки лучше, и так несколько раз они менялись местами.
В 1921 году ждали меня, но родилась Ольга. Маленькая до того, что помещалась в сухарницу вместо люльки. Ели-ели выжила, и потому была очень любима родителями.
Нэп вернул к жизни страну и моих родителей. Гораздо позже я от мамы узнал, как люди удивились мгновенному преобразованию их жизни. Как только большевики объявили о свободной торговле, всё вдруг появилось, как в доброй сказке. Дух предпринимательства, заинтересованность крестьян ярко проявились, и жизнь заиграла. Похоже, в последний раз.
Родители снова ждали меня, которого во второй раз назвали Вячеславом — в честь дяди Вити Макаровского, известного инженера-путейщика, строящего железные дороги в Закавказье. Кстати, он построил в городе Сухуми замечательный санаторий для рабочих-железнодорожников.
Очень обидно, что я много слышал об этом заведении, но ни разу в нём не был. Моя мама рассказывала мне о том, что в громадном холле при входе всех поражал аквариум с зеркалами, наполненный диковинными рыбками.
Фотографии дяди Вити я хорошо помню, но в живых его не застал.
21 декабря 1923 года родилась Людмила, а не я. Вот так штука... Тогда отец и мама решили, что если у них будет сын, то он станет не Вячеславом, а Мстиславом. И вот он я. 28 марта 1925 года увидел свет я, заранее обретший труднопроизносимое имя Мстислав. Но не обо мне речь.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/02/13/1831