(неотправленное письмо)
Скажи, папа, знаешь ли ты мое заветное желание?
Боюсь, что нет. Мы с тобой так далеки друг от друга.… Иногда мне кажется, что мы говорим с тобой на разных языках. И Вавилона не надо…
Но я больше не могу молчать, все невысказанные за годы слова рвутся наружу. Вот только услышишь ли ты меня?
* * *
Что там в дыму и печали?
– Прошлое, – мне отвечали, –
Там драгоценные тени,
Ангелы там пролетели.
Что же мне делать с тенями,
С теми далёкими днями,
Что отпылали, как в домне?
– Помни, – сказали мне, – помни.
Лариса Миллер
Ты знаешь, у меня было счастливое детство. Конечно, знаешь. Ведь ты был рядом, смотрел, как мы с братом растем, содержал нашу семью, любил нас.… Тогда я ни на одно мгновение не сомневалась, что вы с мамой меня любите, и даже брат, с которым у нас время от времени были стычки, был частью моего светлого мира детства.
Но чем больше я вырастала из детства, тем чаще в этом мире стали происходить необратимые изменения. Я пошла в школу, стала гимназисткой. Я открывала для себя новых людей и искала свое место в этом – большом и сложном – мире школы. Оставшись одна, бабушка Алевтина (моя любимая баба Аля, твоя мама) переехала к нам ближе, и стала жить на нашей даче в деревне. На выходных, по праздникам, на каникулах мы к ней приезжали – это было счастливейшее время. Но я еще не знала, что мы все ходили по тонкому льду, и нить, удерживавшая наш мир в целостности, уже истончилась.
* * *
Она порвалась, когда мне было девять. По-видимому, к этому шло давно, но я (одна) ничего не замечала. Я обладала тем, чего был лишен мой брат: истинно блаженным неведением. Мои воспоминания детства не были ничем омрачены.
Последний праздник, который мы отметили как одна семья – мой девятый день рождения. Знаешь, у меня до сих пор хранится заколка для волос, которую ты мне тогда подарил.
А потом – был оглушающий грохот, потрясший основания земли… нет, на самом деле, нить, связывавшая нас, порвалась бесшумно.
* * *
День святого Валентина. День всех влюбленных. Не находишь, весьма символично, что наша семья окончательно распалась именно в этот день? В день, когда ради чувств к другой (которые так очевидно обнаружились), ты решил нас оставить?
Скажи, тебе ведь тоже было тяжело? С какими чувствами ты ушел от своей жены, с которой прожил почти 14 лет, от двоих детей?
Не может быть, чтобы ты радовался.
Я помню, как ты, бывало, обнимал маму, и вы стояли так вместе. И мне хотелось присоединиться к вам, я пыталась обнять вас обоих, но не могла. Тогда я вклинивалась между вами и попеременно старалась обнять каждого. Как хорошо, что никто не может отнять у меня это воспоминание.
* * *
А потом начался кошмар – долгий, муторный, беспробудный.
* * *
Я лежала и не могла уснуть. Брат, кажется, уже спал (тогда мы еще спали в одной комнате). В темноте светились цифры, показывая позднее время.
Мне было больно, страшно, непонятно. В голове крутился один и тот же вопрос: как такое может произойти со мной? Я знала, что такое случается, но – с другими! Не со мной! Мои родители не могут развестись!
Конечно, я плакала. Папа, ты ведь можешь понять, почему? Еще день назад мы были семьей, а сегодня? С папой нельзя развестись, но ты уходишь и оставляешь нас.… Не уходи, не оставляй!..
Зеленые цифры безжалостно отсчитывают новое время, и сон потихоньку приходит…
* * *
Когда-то потом (я плохо помню последующие месяцы) ты приходил поговорить с братом и мной. Очевидно, ты пытался нам объяснить, почему так получилось, уверить, что нас это не коснется – твои чувства к нам не изменятся. Папочка, для нас все это было пустым звуком. Все, что, по крайней мере, я, понимала и думала – ты уходишь. Совсем. А когда любят – не оставляют. Когда любят, не оставляют ради кого-то другого.
И мы не верили твоим словам.
* * *
Ты, наверное, не забыл, как тяжело воспринял развод брат. Я многого не помню, да и не знаю. Но мне кажется, его это надломило (ведь ему тогда было 13 лет!), и он до сих пор не оправился. Но пусть об этом, если захочет, скажет он сам.
* * *
Я вспоминаю маму – исхудавшую, больную, с большим герпесом на губе. В феврале, после всех тех событий, ее подкосил сильный грипп. Кажется, я не убрала вовремя какие-то вещи – они лежали в коридоре – и мама споткнулась о них, рассердилась, выговорила мне. А мне было так ее жалко.
* * *
Мама рассказала: весной, через месяц-два после того, как ты ушел, я как-то подошла к ней и что-то стала про тебя говорить. Ей запомнилось, как я, со слезами на глазах, сказала:
– Я же еще маленькая, я не понимаю…
* * *
Шел 98-ой год, когда вы с мамой расстались. С деньгами было трудно, врачам (как и всем в бюджетной сфере) зарплату задерживали, и маме пришлось устроиться на вторую работу и брать ночные дежурства. И тогда мы с братом оставались дома совсем одни…
* * *
Смешно сказать, до этого мы планировали ехать летом всей семьей (впервые!) на юг, а в итоге поехал ты с ней и ее семьей, а меня взяли в придачу. Вот такое вышло семейное путешествие.
* * *
Тот год принес с собой еще одну трагедию.
На выходных в июне мы были с мамой и братом на даче. Было утро. Мама вышла поработать на огороде. Мы с братом еще дремали, каждый в своей кровати. Вдруг кто-то постучал в дверь. Как старший, брат встал, вышел. Потом вернулся и, ни слова не говоря, лег, накрывшись с головой одеялом. Сонная, я спросила, кто это был и что им было надо. Через одеяло голос брата звучал глухо, и я не сразу разобрала слова:
– Мама… мама умерла…
Что за глупость он говорит, подумала я. Я же только недавно видела маму, живую и здоровую. Может быть, я даже выскользнула из-под одеяла посмотреть в окно, удостовериться, что с мамой все в порядке. Потом я снова спросила брата, что ему сказали. Он опять неразборчиво ответил. Рассердившись, я спросила его еще раз. И когда он ответил, я, наконец, поняла.
Умерла бабушка, баба Аля, твоя мама. Наша любимая бабушка, которая уже много месяцев болела и жила у дяди в городе, умерла, не дожив до 57 лет.
* * *
До города нас подвез сосед по даче. Всю дорогу я, почти не отрываясь, смотрела на часы в машине. Мы доехали всего за 22 минуты.
Баба Аля умерла, – и я больше ни о чем не могла думать.
* * *
Как говорят, ты был у бабушки самым любимым сыном. Заболев, она хотела жить с нами, с тобой, но тем сильнее ее ранило то, что пришлось оставаться у дяди – ее младшего сына (у бабушки были натянутые отношения с невесткой). Ведь нашей семьи больше не было.… Наверное, ты помнишь, что она тебе говорила тогда, в те последние месяцы своей жизни, о твоем разрыве с мамой, о твоем уходе от нас.
Жалеешь ли ты о том, как простился с ней? Я жалею. Мне стыдно вспоминать, но в последний визит к бабушке, поговорив с ней, я стала играть в соседней комнате с дядиным котенком. Ты меня потом отчитал за такое поведение: «Что, если ты в последний раз видишь бабушку»? Увы, ты был прав.
Через несколько дней, 21 июня, в воскресенье, бабушки не стало.
* * *
Для чего я тебе об этом пишу? Ведь ты все это, так или иначе, знаешь? Я просто хочу, чтобы ты посмотрел на все моими глазами, чтобы понял, через что нам, мне, пришлось тогда пройти.
* * *
У меня сохранились листы из ежедневника за 1998-99 годы, в котором я отмечала, в том числе, и важные события своей жизни. Там есть две фразы, которые выражают всю суть наших с тобой (на тот момент) отношений:
среда – папа в гости;
воскресенье – к папе в гости.
Вот так мы стали друг для друга всего лишь гостями.
* * *
Трещина, которая появилась в наших с тобой отношениях с той самой поры моего уходящего детства, продолжала расти и шириться.
Очень часто, ложась спать, я долго не могла уснуть, мысленно беседуя с тобой, спрашивая тебе раз за разом: почему ты нас оставил? И плакала, плакала до тех пор, пока подушка не становилась мокрой от слез.
* * *
Постепенно к чувству боли, непонимания, страха присоединилась обида, а вопросы стали переходить в обвинения. Я почувствовала, что страдаю и ты был источником страдания. И долгое-долгое время, что я ощущала себя страдалицей, я позволяла себе обижаться на тебя, предъявлять тебе претензии, не слушать и не слышать тебя. Я лишила тебя всякого права на правду – всю правду я присвоила себе.
* * *
Но…
Ты не раз говорил маме: «Я детей не оставлял».
Неужели ты так себе это представляешь?
Знаешь, я как-то побывала на спектакле «Моя дорогая Матильда». Он меня поразил, там так много параллелей с нашей историей. В какой-то момент главный герой, не выдержав тех самоуспокаивающих оправданий, которые изливала давняя любовница его отца, буквально кричит: «Это ваша правда, а не моя! Понимаете?! Ваша правда!».
Я была не права, считая, что вся правда на моей стороне, но папа, разве ты не поступил так же? Разве ты не закрыл глаза на правду детей, оставленных отцом со словами «Я еще хочу пожить»?
* * *
Время шло. Мы стали приспосабливаться к новой жизни, жизни без тебя. И иногда казалось, что все в порядке, нормально. Но это было иллюзией.
Наши отношения с братом совсем разладились: почти ежедневные ссоры, скандалы, крики, истерики… Мама разрывалась между работами и домом. Тогда мы не нашли в себе сил, чтобы стать настоящей семьей, сплотиться; каждый был сам по себе, со своими тяготами.
* * *
«Печать отвержения».
Как громко звучит. Но ваш с мамой развод внутренне наложил ее на меня. И хотя у многих моих одноклассников были неполные семьи, я чувствовала себя другой, не такой как все – как будто я была больна какой-то нехорошей болезнью. Стыдной. Но это чувство пришло не сразу.
* * *
Ты помнишь, я была капризным ребенком, но не угрюмым, не замкнутым, ласковым. Но после всего, что произошло, я закрылась в себе. И чем старше я становилась, тем больше мою душу стал наполнять печаль, тоска. Ты мне сейчас не поверишь; я так и слышу твой голос: «Глупости». Но ты можешь не верить мне на слово: я предъявлю свои доказательства. Как ты теперь уже знаешь, я писала (и до сих пор пишу) стихи. Но ты видел лишь некоторые из них.
Самые ранние стихотворения (те, что сохранились) еще очень спокойные, еще очень детские. Но потом они изменились.
28 сентября 2000 года (мне 11 лет):
* * *
I
Темнота ночи...
Колышет ветер деревья.
И меркнет огонёк в окне
От сигареты. Пепел,
Ещё не сгоревший дотла,
Летит и летит на пол,
И жжёт его, но пол из камня
И ничего не чувствует.
Я дрожу: в тёмной квартире одна.
Я ищу: свет в окне,
Чтоб как-то развеселиться.
Но нет пощады мне –
Одна пустота, темнота.
II
Темнота пугающе пуста.
Странно, она как моя душа –
Кругом космос, а она одна.
И нет ни одной души согреть мою.
И люди отвернулись от меня
Как от чумы – все вокруг:
Дружки, подруги и даже ты!
Не знаю, куда деться – горе гнёт мою
Душу, разум, силы и тело.
Я клянчу свободу, но мне надоело!
Все мы такие – не отрицаю,
Но всё-таки быстрее я всех погибаю.
Рвётся душа на куски,
Но некому горю помочь.
И вот, умирая с тоски,
Устало гляжу в ночь...
21 октября 2000 года:
* * *
Ночь. Тёмная ночь.
Движенья нет.
Лишь есть в окнах свет.
И хлещет дождь.
Картина одна и та же;
Что завтра, сегодня, вчера:
Круги пробегают по луже
От машинного колеса.
Тоска. Ничего не скажешь.
Но надо терпеть и ждать.
И потом, когда наступит
Время, надо идти спать.
А дождь всё хлещет и хлещет,
Но на него наплевать.
Порывы ветра резче и резче…
Мне больше не хочется ждать,
Пойду, наконец, спать.
Скажи, папа, а если бы ты написал стихи в 11 лет, были бы они похожи на мои?
* * *
Вы с М. два раза уезжали за границу (сначала в Англию, потом в Ирландию) на заработки. Во второй раз вы хотели там остаться, но родилась моя сестренка, и вы решили вернуться назад домой.
Помнишь, мы с тобой тогда писали друг другу письма, обычные письма? Как-то, вернувшись из зимней поездки в Великий Устюг, я накатала тебе обстоятельное письмо в несколько страниц А4. Ты тогда спросил, не школьное ли это задание. Нет, я просто очень хотела поделиться с тобой своими впечатлениями, пообщаться.
* * *
Ты помнишь, еще до твоего отъезда в Ирландию, когда мне было 14, наш класс как обычно отправился осенью в поход, и ты пошел вместе с нами, со мной (единственный родитель из всех). Какой же счастливой я себя тогда чувствовала! Я так гордилась, что мой папа здесь, ради меня – разжигает костер, помогает готовить еду, играет в мяч (и пусть у меня это плохо выходило). Ты ушел раньше, тебе надо было идти, и когда ты ушел, я почувствовала себя вдруг так одиноко.… Но этот поход – мое драгоценное воспоминание. Папа, спасибо тебе за подаренный мне день!
* * *
Когда ты по телефону сказал мне, что вы ждете ребенка, к тому же девочку, я была ошеломлена. Я поняла, что та доля внимания, которую ты уделял мне, теперь перейдет ей. А я? Будет ли тебе вообще до меня дело (сын у тебя все же один)?
* * *
Но несмотря на какую-то первоначальную ревность (или скорее – страх окончательно потерять тебя), я могу с чистой совестью сказать, что никогда не испытывала к сестренке отрицательных чувств. Ты знаешь (наверное), что я ее люблю и дорожу ее вниманием и лаской. Ты не представляешь, как я счастлива, что внешне мы с ней сейчас так похожи.
* * *
Я не видела тебя около года и очень соскучилась. Но при этом я боялась встречи, не знала, как ты теперь (после рождения второй дочери) будешь ко мне относиться.
Но встреча произошла обычно. Даже слишком. Ты был в заботах, делах (на заработанные деньги вы тогда купили участок под Санкт-Петербургом и хотели строиться там и переезжать). Я увидела свою маленькую сестренку.
* * *
Вскоре после этого мы с братом поехали с вами на вашу дачу, только на этот раз еще и с сестренкой. Она была в центре внимания, все суетились вокруг нее. А мне бесконечно сильно хотелось побыть с тобой, поговорить.
Но тебе было не до того. Наконец, я увидела, что ты сидишь на диване один, просматриваешь книгу по строительству (построить свой дом было твоей давней мечтой). Я села рядом, обрадованная, что мы с тобой можем посидеть вместе. Я задала пару вопросов по фотографиям в книге (чтобы показать – мне интересно то, что интересно тебе). Ты, не отвлекаясь от книги, ответил. Мы просидели с тобой всего пару минут, как пришла бабушка твоей жены и согнала меня с дивана (буквально – потянув за руку), сказав, что туда положат сестренку. А я могу посидеть и в другом месте. Как же больно и обидно мне тогда было! Я не могла посидеть в другом месте, потому что я хотела посидеть с тобой! Я ведь не видела тебя почти год! Но сильнее всего меня ранило то, что ты не остановил бабушку, не сказал: «Пусть посидит». Ты просто ничего не заметил.
* * *
Для твоей новой семьи мы с братом всегда были чужими. Боюсь, что в твоем доме мне никто никогда не был по-настоящему рад. Хотя, в конце концов, у нас и сложились нормальные отношения, но нам всем было слишком сложно до конца принять друг друга. Только сейчас, когда подросла сестренка (ей уже скоро 11), я чувствую, что эта душа без сомнения рада моему приезду, моему присутствию.
* * *
Когда ты уже уехал в Петербург обустраиваться, нам в школе на уроке литературы дали творческое задание – сочинение (эссе, стихи, размышления) на свободную тему. Знаешь, что я написала?
«Мы с тобой расстались – это навсегда или нет? В каком-то смысле да, но в каком-то – нет. Теперь я больше не называю тебя своим, не думаю «мой», не жду твоих добрых и ласковых слов, не гонюсь за мечтой. Мы расстались: ты уехал от меня на электричке, между нами навсегда захлопнулась дверь – стена непонимания. Но со мной до конца моих дней пребудет твой светлый образ, и я всегда буду говорить, думать и чувствовать, что я тебя люблю, папа…».
* * *
После того как ты ушел, ты резко изменился к маме, отдалился, стал холодным, стал звать ее на вы, по имени-отчеству. И за 15 лет, прошедшие с тех пор, твое отношение остается все тем же. Иногда ты позволяешь себе говорить о маме такие вещи и таким тоном, как никогда никому бы не позволил отзываться о своей второй жене. Заставляешь меня все это выслушивать, спорить, выступать в защиту, оправдываться, чувствовать себя виноватой. Но в чем моя вина? В том, что я и мамина дочь тоже?
Папа, неужели ты с такой легкостью забыл, что ты обещал нам с братом тогда, в те дни? Что твое отношение к нам не изменится, что ваши отношения с мамой на нас никак не повлияют?
Папа, пожалуйста, вспомни!
* * *
Раньше, когда я еще была в школе, иногда, когда ты был мной очень недоволен и ругал меня, ты был страшен. Твое лицо в те моменты, твой голос.… Внутренне я трепетала, и мне было страшно – до слез. Ты никогда не поднимал на меня руку, но у меня было чувство, будто ты жестоко избил меня – так ранила меня твоя холодная злость.
Я почему-то отчетливо помню лишь один случай (все они были связаны с одной и той же ситуацией): ты ругал меня за то, как я себя вела в твоей новой семье. Наверное, прав был ты, а не я. Но я почувствовала себя такой одинокой и беззащитной, ведь единственный человек, которому я была как-то нужна в этом чужом доме, дал ясно понять, что я не вписываюсь в этот мир, в его мир.
Папа, с каких пор мы оказались с тобой по разные стороны? С каких пор между нами возникло такое отчуждение?
* * *
У маминой подруги есть брат. В свое время он также развелся с женой, оставил двух дочек. Когда продали квартиру и разделили деньги, каждый купил себе новое жилье. Но по иронии судьбы, они купили квартиры в одном доме, в одном подъезде, только на разных этажах. И вот однажды этот отец, поднимаясь к себе, проходил мимо квартиры своей бывшей жены, и в это время из нее вышли его дочки. Он прошел мимо них, даже не поздоровавшись.
Вскоре он переехал с новой семьей (у него родился сын) в Москву.
Став взрослой, одна из дочерей поступила учиться на врача, в надежде в будущем также переехать в Москву и устроиться работать педиатром на тот участок, который обслуживал дом ее отца.
Скажи, папа, ты можешь себе представить, что она думала, смотря в след отцу, который видел ее – и прошел мимо, не сказав ни слова? Ты можешь себе представить, что она чувствовала все эти годы, чтобы, наконец, решиться выбрать тот путь, который (может быть!) приведет ее ближе к своему папе? Скажи, ты понимаешь, что ею двигало?
* * *
Почему-то вспомнился Чарльз Диккенс. Я знаю, ты его не очень любишь, но все же.
Я помню, как в школе впервые прочитала его роман «Домби и сын». Каким потрясением было для меня читать об отношениях отца и дочери, которые временами так напоминали мне то, что переживала я. С какой болью и сочувствием я смотрела на то, как Флоренс пыталась растопить сердце отца, заслужить его одобрение. И когда в одном эпизоде мистер Домби в гневе поднял руку на Флоренс, мне показалось, что ударили и меня…. Но когда в итоге беззаветная любовь дочери проникла в холодное сердце отца, их примирение подарило мне надежду, что может быть когда-нибудь и мы с тобой…
* * *
Скажи, папа, ты знаешь, какое мое самое страшное воспоминание в жизни?
Было лето. Я только закончила 1 курс университета (в Санкт-Петербурге). Ты вез меня в аэропорт, я улетала на каникулы домой, к маме.
Мы с тобой разговаривали, и неожиданно для меня ты начал говорить совершенно непонятные и ужасные для меня вещи (что если мама будет умирать и попросит у меня стакан воды, то я найду какие угодно отговорки, но просьбы не исполню). Как я теперь понимаю, так ты пытался обличить мою неготовность, нежелание исполнять твои просьбы. Я была поражена, обижена, пыталась как-то возразить, а потом, наконец, спросила:
– Зачем ты так говоришь? Неужели ты меня так не любишь?
И совершенно спокойно ты ответил:
– А за что тебя любить?
…Папа, мне кажется, именно тогда я поняла, что значит – разбитое сердце.
* * *
К этому моменту ты, наверное, не раз сказал себе, что я просто выставляю тебя злодеем, драматизирую. Но папа, когда ты говоришь: «Дети не пострадали», – ты сам себе веришь? Или ты знаешь (в глубине души), что это неправда, но одновременно не желаешь знать?..
* * *
Мне потребовалось более 15 лет, чтобы наконец-то выпустить из тайников сердца то, что там хранилось и не давало покоя. Однако я знаю, что даже сейчас не смогу отправить тебе это письмо. Может быть, пройдет еще 10-15-20 лет, прежде чем ты его получишь. Может быть, этого не произойдет никогда. Но я верю, что даже если ты его никогда не прочитаешь, однажды ты все же услышишь меня и поймешь.
* * *
В 16 лет я написала стихотворение «Заветное желание». Оно пришло ко мне неожиданно, перед тем, как я собиралась лечь спать, и написалось сразу и полностью, как будто только ждало своего часа, чтобы выйти наружу.
Моим заветным желанием было и остается:
Чтобы просто стал ты папой,
Чтобы просто стала дочкой,
Чтобы счастье без остатка,
Предложение – без точки;
Чтобы радость была полной,
Чтобы милость и любовь,
Чтоб я не была безмолвной,
И не стыла б в венах кровь;
Чтобы птицей в небе синем
Воспарила я душой,
Чтобы пролилась я ливнем
Над застывшею межой;
Чтобы как жених к невесте –
Без утайки и без страха;
Чтобы были с тобой вместе,
Милый мой, любимый папа.
Скажи, папа, ты поможешь исполнить мое заветное желание?
2014 год