Город стремительно проваливался в темноту. Зажглись фонари, и их тусклый свет отразился в бензиновых лужах. Мокрый снег, вперемежку с дождём, таял, не успев долететь до земли. На дворе был январь месяц.
Павел шёл по узкой, плотно заставленной транспортом улице. Тротуар, сплошь покрытый льдом, заставлял его вымерять каждый шаг, неуклюже балансируя руками. Несмотря на плюсовую температуру воздуха, было довольно зябко, а порывы ветра пронзали насквозь.
- Ох! – крикнул позади кто-то, и тут же раздался характерный звук падающего оземь тела.
Павел обернулся и увидел пожилую женщину в пальто грязно-зеленого цвета, сидящую в глубокой луже. В два прыжка он очутился рядом с ней.
- Что ж Вы, бабушка, падаете-то! – Павел ловко подхватил её под руки и вернул в вертикальное положение. – Вредно для здоровья по такой погоде падать, да и вообще вредно.
- Спасибо, милый, спасибо! – ответила она и быстро исчезла в ближайшей подворотне.
Павел собрался, было продолжить движение в прежнем направлении, но тут его внимание привлекла вывеска на другой стороне улицы – «КАФЕ». Четыре большие красные неоновые буквы. Просто «Кафе», без какого-либо определённого названия. Никаких претензий на оригинальность, никаких пошлых банальностей, никаких новомодных иностранных слов. Как в советские времена названия магазинов: «рыба», «соки», «молоко».
«Интересно, а как там внутри?» - подумал он и прикинул в уме имеющуюся в распоряжении наличность. На что-нибудь её должно было хватить.
Павел открыл дверь и вошёл. Над головой звякнул колокольчик. Здесь было тепло.
Он окинул взглядом помещение. На первый взгляд, это было обычное кафе, которых везде полно – стойка бара, холодильник с напитками, несколько столиков. Из дальнего угла была слышна музыка, негромко, ненавязчиво – там стояли колонки. Андрей Сапунов пел о том, что «ни разу за морем не был». А стены были увешаны фотографиями героев рок-н-ролла, преимущественно чёрно-белыми.
Он сел за маленький столик на двоих у окна. К нему тут же подлетела официантка в коричневом кепи и с дежурной улыбкой протянула меню. Или не дежурной... Павлу показалось, что улыбалась она так, как будто весь день ждала его прихода. Впрочем, кроме него посетителей было совсем немного – только двое молодых людей через столик от него пили пиво и о чём-то оживлённо спорили, так что официантка могла быть рада приходу любого клиента.
- Спасибо, - Павел улыбнулся ей в ответ, взял меню и углубился в его изучение.
Цены не кусались. Павел мог себе позволить не только закусить, но и весьма сносно поесть.
«Я так решил ещё с утра, сегодня точно напьюсь, сегодня кончатся все деньги, сегодня пиво и блюз!..» - возвестил из динамиков музыкального центра голос Сергея Чигракова. «Напиться, что ли?» - подумалось вдруг Павлу. Настроение и мироощущение к этому располагало. Но, припомнив о том, что его организм не приемлет алкоголь в таких дозах, при которых наступает уход от непрезентабельной реальности бытия, Павел отказался от этой идеи.
- Что-нибудь выбрали? – рядом с ним снова возникла официантка.
- Да. «Гёссер» светлое... Принесите сразу два, чтобы лишний раз не бегать. И покушать что-нибудь... Ага! Картошку с грибами в сливках и котлету по-киевски. Пожалуй, всё.
- Хлебушек?
- Да, два кусочка.
- Молодой человек, у вас есть дома проигрыватель? – задала вопрос официантка, после того, как старательно записала заказ в блокнот.
- Есть... – Павел поднял на неё недоуменный взгляд.
- А он работает?
- Нет. Игла сломалась, а заменить нечем, да и не нужно, а выбросить жалко, - тут Павел заметил в углу рижскую «электронику» и стопку виниловых пластинок рядом с ней и начал догадываться, о чём официантка так издалека начала разговор.
- А пластинки остались?
Павлу всё стало окончательно ясно.
- Вы хотите, чтобы я вам пластинок принёс? – рассмеялся он. – Ну что ж, поищу что-нибудь.
Официантка в очередной раз улыбнулась, взяла с барной стойки пульт от центра и оборвала Чижа на полуслове. Затем подошла к проигрывателю и выудила из стопки пластинку в белом конверте. Пластинка завертелась, игла легла на виниловую поверхность, из колонок донеслось едва заметное шипение. Запел Леннон.
Павлу принесли заказ, и он взялся за его уничтожение. Постепенно подходили посетители, и вскоре почти все места были заняты. Приходящие первым делом здоровались с барменом и официанткой, перекидывались парой фраз с уже пришедшими людьми, иногда составляли целые компании. Складывалось ощущение, что все, или почти все здесь друг друга знали, от этого у Павла возникло лёгкое чувство неловкости. Но он успокоил себя мыслью, что у подобных заведений обычно есть определённый круг постоянных посетителей, что он при желании запросто может вписаться в этот круг и белой вороной не выглядеть. «Кафе» ему определённо понравилось.
- Извините, здесь свободно? – Павел услышал вдруг женский голос рядом с собой.
Он обернулся. Рядом с ним стояла молодая девушка с общей тетрадью в руках.
- Да... конечно, - Павел пододвинул ближе к себе тарелку и кружки, освобождая ей место на столе.
Девушка заказала «эспрессо», раскрыла тетрадь и принялась что-то писать. Затем достала из сумочки калькулятор и долго давила на кнопки тонкими пальцами. Павел пил пиво, слушал музыку и тешил себя излюбленным состоянием лёгкой меланхолии.
Она закончила вычисления, опять что-то записала и стала изучать написанное. Вдруг вырвала из тетради только что исписанный лист. Задумалась. На тетрадном листе в клеточку была задачка по теоретической механике. Условие, аккуратный карандашный рисунок системы грузов и блоков с направлением действия сил, формулы, цифры, в основном перечёркнутые.
- Извините меня за чудовищную бестактность, - обратился к девушке Павел. – Но так Вы задачку может, конечно же, и решите, но намучаетесь изрядно.
Он взял вырванный лист, достал из нагрудного кармана весьма кстати завалявшийся там карандаш, набросал несколько формул, после чего протянул девушке.
Такие задачи он сам решал больше десяти лет назад. Он даже не понял, из каких закоулков памяти он выгреб всю эту премудрость. Но сейчас Павлу казалось, что он знает и помнит всё.
- Спасибо, - лицо девушки оживилось, она ещё раз перечитала условие задачи, затем быстро всё переписала и сказала английское слово «yes!».
- Сошлось? – спросил Павел.
- Ещё как! А то экзамен завтра, последняя задачка для допуска осталась, а никак не получается. Списать не с кого, обычно все с меня списывают, - она рассмеялась. – Что бы я без Вас делала.
- Ну не стоит преувеличивать мою скромную роль, - произнёс он и решил, что пора представиться. – Павел.
- Ирина. Вы часто тут бываете?
- Честно говоря, впервые. А Вы?
- Я тоже в первый раз. Столько раз мимо проходила, а ни разу не замечала.
- И я не замечал. Хотя, если судить по окружающей нас публике, работают они достаточно давно.
К ним подошла официантка и собрала на поднос пустую посуду. Ирина попросила ещё кофе.
- Вас тут не спрашивали на счёт пластинок? – спросил её Павел, когда официантка удалилась.
- Пластинок? Нет, ни про какие пластинки меня не спрашивали. Да и нет у меня никаких пластинок.
- А меня вот попросили принести для их агрегата, - Павел кивнул в сторону проигрывателя. – У меня много пластинок. Сейчас мёртвым грузом на антресолях валяются. Джаз, рок-н-ролл, барды. Что-то отец собрал, что-то дядя, что-то я сам уже. Помню, как в году восемьдесят восьмом...
Павел продолжал рассказывать, всё больше замечая, что его монолог постепенно переходит в состояние неимоверного занудства, но остановить себя никак не мог. Ирина смотрела на него, часто хлопая ресницами и, из последних сил, изображала заинтересованность.
И тут из сумочки Ирины донеслось слабенькое попискивание.
- Извините, - прервала она Павла и, порывшись в сумочке, извлекла из неё мобильный телефон.
Аппарат радостно извергал из своего нутра мелодию какой-то популярной эстрадной песенки. Ирина нажала на «ответ» и поднесла его к уху:
- Да, мама. Да. Скоро буду, - Ирина быстро убрала телефон обратно в сумочку и обратилась к Павлу. – Мне пора идти. До свидания.
- До свидания. Удачи на экзамене.
Она растворилась в толпе посетителей. «Ну вот, - подумал Павел. – Даже на “ты” перейти не успели». И ещё подумал, что мог бы попытаться разглядеть в окно её удаляющийся силуэт, но решил, что незачем. Павел допил пиво и взглядом нашёл на стене фотопортрет Леннона. Джон смотрел на него сквозь свои знаменитые кругляши, которые надел на съёмках фильма «Как я выиграл войну», и не снимал до самой трагической гибели. Из колонок проигрывателя рвался его крик “Come together!” Несколько секунд Павел смотрел на фото, Джон с фото смотрел на него, пока не закончилась песня.
- Тебе пора идти, - произнёс вдруг Леннон по-русски чётко, с небольшим ирландским акцентом.
- Вместе? – передразнил его Павел1.
- Нет, чувак, - усмехнулся Джон. – Никуда я уже пойду. Да и неплохо мне тут совсем, чтобы идти куда-то. А тебе пора идти.
- Ну, пора, так пора! – Павел посмотрел на часы и понял, что действительно пора. – Good-bye, John!
- Bye! – ответил Джон, повернулся в профиль и застыл.
Павел поднялся с места, подошёл к стойке бара и попросил счёт.
- Уже уходите? – спросила его официантка.
- Да. Мне пора. Большое спасибо.
- Ну что ж... Раз вы больше ничего не хотите...
Павел хотел, было продолжить диалог Винни-Пуха и Кролика фразой «а разве что-нибудь осталось?», но передумал. У официантки в руках не было никакой посуды, грохнуть об пол ей было нечего, так что интермедии всё равно бы полностью не получилось.
- Да. Пожалуй, так оно и есть. Скорее всего, ничего больше не хочу. Совершенно определённо, - Павел всё-таки попытался изобразить леоновские интонации в голосе.
- Заходите ещё, - она протянула ему счёт и чек.
- С пластинками?
- А как же! Ваше имя будет вписано золотыми буквами в историю нашего заведения.
Павел думал, было заикнуться о каких-нибудь более существенных льготах для себя, вроде бесплатной кружки пива, но опять же передумал. Вместо этого он просто решил попрощаться:
- Ну, тогда, до свидания.
- До свидания.
Павел расплатился, оставив небольшие чаевые, подошел к двери, дернул от себя ручку. Звякнул колокольчик.
За дверью шел снег. С неба медленно сыпались крупные пушистые снежинки, слегка кружась, как бы вальсируя, ложились на асфальт, автомобили, карнизы, вывески и совершенно не собирались таять. Павел подумал, что раньше видел такое только в мультфильмах и голливудских рождественских сказках. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и пошёл вдоль домов. Вокруг не было ни луж, ни льда, ни хлёсткого ветра. Снег под ногами хрустел как-то особенно музыкально. Город как будто подменили.
По пути Павлу попался небольшой скверик. Проём в чугунном заборчике, в котором должна быть калитка (и ведь была когда-то, да выломал кто-то) был перегорожен бумажной красно-белой полосатой лентой. В сквере демонтировали искусственную ёлку – огромный конус зелёного цвета, весьма отдалённо напоминающий дерево.
- Мама, а что дяди делают? – раздался за его спиной тонкий детский голосок.
- Дяди ёлку убирают, - ответил женский голос.
- А почему?
- Потому что Новый год закончился.
- А когда снова Новый год будет?
- Через год.
- А это сколько дней?
- Триста шестьдесят пять дней.
Они шли позади Павла, и он слышал весь их диалог. Женщина спокойно отвечала на вопросы своего чада, без единой нотки раздражения в голосе. Скорее, его неуёмная любознательность её даже забавляла. Некоторое время они молчали, ребенок, наверное, пытался сосчитать все эти дни.
- О, как долго! – произнёс он, наконец. – А побыстрее никак нельзя.
- Нельзя. Пошли скорее, а то ужинать пора, нас уже бабушка ждёт.
- Нууу, мама, я хочу ещё погулять!
- Ты видишь, как темно стало? А будешь капризничать, отдам тебя дяде.
Павел обернулся. Единственным «дядей» в радиусе ста метров был он. Павел увидел молодую женщину в пуховике, держащую за руку розовощёкого мальчугана лет четырёх в синем комбинезоне. В другой руке он держал лопатку и ведёрко.
- Скажите, я действительно такой страшный? – обратился Павел к ним обоим, пытаясь изобразить огорчение.
Мать и сын замерли и уставились на него. Немая сцена длилась пару секунд. Малыш, видимо, соображал, чем ему угрожает сложившаяся ситуация, мать – чем обернётся её глупая шутка.
- Не страшный! – закричал вдруг мальчик, указывая на Павла совком лопатки. – Не страшный! Дядя совсем не страшный!
Мать ребёнка и Павел расхохотались. Малыш переводил недоумённый взгляд с родительницы на «дядю» и обратно, силясь понять, что их так развеселило.
- Извините, - сказала женщина, немного успокоившись. – Мы пойдём.
- Ничего, - ответил Павел. – Счастливо!
Он повернулся, и продолжил путь в прежнем направлении. Вскоре он вышел к Кронверкской набережной и, повернув налево, быстро зашагал мимо зоопарка. За решёткой забора было безлюдно и тихо. Зато возле артиллерийского музея как всегда было много детей. Глядя на них, Павел вспомнил, как сам когда-то ползал с приятелями по броне боевой техники, выставленной во дворе музея и вдоль набережной, и как их периодически гонял сторож.
- Извините, вы можете нас сфотографировать? – вдруг окликнули его две девушки восточного вида.
- Да, конечно. На фоне чего вас запечатлеть?
Одна из них протянула Павлу цифровую фотокамеру и показала рукой в сторону шпиля Петропавловского собора.
- У вас автофокус установлен? – уточнил Павел, ловя туристок в монитор объектива.
- Что, простите? Мы по-русски плохо.
- Понятно. Будем считать, что автофокус. Внимание, снимаю... – он нажал на спуск, сверкнула вспышка.
- Спасибо, - девушка изобразила что-то вроде лёгкого восточного поклона и протянула руку за фотоаппаратом.
- Посмотрите, как, нормально?
Она посмотрела на экран монитора, передала камеру подруге, после чего они переглянулись и в унисон удовлетворенно кивнули.
- Спасибо! – хором закричали они.
- Не за что, - Павел повернулся и пошёл дальше.
- Простите! – окликнула его сзади одна из туристок. – А где заяц?
- Какой заяц?
- Нам сказали, какой-то заяц на воде сидит, в него надо деньги кидать.
- Заяц? В воде? – Павел попытался представить себе такую сюрреалистическую картину. – Вообще, остров, где крепость, называется Заячий.
- Не в воде, - засмеялась она. – На дереве. А дерево в воде. Возле моста.
- Ааа... Так это рядом, - Павел указал рукой в сторону Иоанновского моста.
Девушки его ещё раз поблагодарили и перешли улицу. Павел посмотрел на часы Петропавловского собора, стрелки показывали без четверти шесть. Через мгновение они звоном возвестили об этом городу.
Заяц... Он много раз слышал о нём, но, к своему стыду ни разу не видел. Что ж, было самое время познакомиться.
Павел перешёл проезжую часть и оказался на деревянном мосту. Зайца он заметил сразу, он сидел на торе перед мостом со стороны Невы. Вокруг него на глянцевом льду валялись монеты разных валют и разного достоинства, а у перил моста над ним столпилась группа людей. Они как раз кидали монеты, силясь попасть ими в тор, громко комментируя процесс на иностранном языке. Наконец, денежка одного из туристов опустилась перед задними лапами Зайца и застыла. Счастливчик удостоился одобрительных возгласов, и толпа двинулась в сторону ворот Петропавловки.
Павел остался на мосту совершенно один. Он подошёл к тому месту, где только что предавались бесхитростным забавам иноземцы, опёрся о перила. Долго смотрел на ушастого зверя, затем достал из кармана двухрублёвик и бросил вниз. Пока монетка летела, даже успел подумать, что, скорее всего, надо было загадать какое-нибудь желание, хотя ни во что такое он никогда не верил, но... Блестящий кругляш звонко ударил Зайца аккурат промеж ушей и отлетел в сторону.
Зверёк поднял на него глаза и произнёс:
- Ты что, дурак? – после чего сиганул с тора на лёд и скрылся под мостом.
Где-то с минуту Павел осмысливал произошедшее. Он понимал, что диалог с Ленноном мог родиться в его высокоразвитом воображении, и не было его вовсе, но, то, что Зайца перед ним не было тоже (а ведь только что был) – факт очевиднейший. Никаких таких веществ Павел никогда не употреблял, разве что-то в пиво подмешали, и то вряд ли.
- Заяц! – позвал он робко. – Заяц, вылезай! Я не буду больше драться, честное слово.
Но ушастый из под моста не показывался. Павел постоял ещё немного, затем пробурчал под нос «да ну тебя!» и двинулся в сторону крепости.
В темноте каземата ворот он наткнулся на одинокого продавца сувениров, который рассовывал свой бесхитростный товар по многочисленным холщёвым сумкам. Тот пристально посмотрел на Павла в надежде разглядеть в нём потенциального покупателя, но, признав местного жителя, потерял к нему всякий интерес и продолжил сборы.
На центральной аллее Павел вновь увидел ту группу туристов, которая подвигла его на более тесное общение с Зайцем, нежели он предполагал изначально. На сей раз, внимание басурманов было приковано к статуе Петра I, сидящего на троне. Шемякинского «лысого» Петра. Они по очереди фотографировались с ним, кто-то нахлобучил на лысину самодержца кепку, в результате чего тот лицом стал похож на столичного городничего Лужкова.
Наконец, утратив интерес к монаршей особе, толпа двинулась дальше, вновь оставив Павла одного. Хотя на сей раз, он не был столь уверен в своём одиночестве. И ему вдруг очень захотелось поговорить с императором. В самом деле, с «битлом» общался, Заяц с ним разговаривал, почему бы императору не снизойти до общения с ним. Только как начать диалог, Павел не знал. На ум лезли всякие «ой ты гой еси», «не вели казнить» и прочие глупости.
- Здравствуйте, Пётр Алексеевич! – выдавил он из себя, наконец.
Пётр молчал. Павел обошёл вокруг трона, заглянул в глаза императору, но те оставались беспристрастными ко всему. «Нееет, - подумал он. – С этим истуканом мы общий язык вряд ли найдём. На Сенатскую идти надо. Не знаю, зачем, но уверен, что надо».
Павел повернулся и зашагал прочь от памятника. Он слушал, как звонко хрустит в тишине приминаемый ногами снег, и думал, а что, собственно, хотел услышать от Петра I? «Бедный, бедный Павел»? Не сказать что богатый, но уж точно не бедный. Просто сидело в голове глубокой занозой слово «надо». Как некое высшее знание.
Выйдя из Крепости возле Кронверкского моста и вновь оказавшись на одноименной набережной, Павел вдруг заметил, что от Расстральных колонн на Стрелке поднимаются в небо два высоких прямых ярко-жёлтых столба пламени. Повода для зажжения огней не было никакого, но Павел решил, что чему-либо удивляться теперь уже несолидно. Его не удивляло даже то, что ничего не удивляет.
На самой Стрелке, куда вскоре перебрался с Петроградки Павел, было светло, как днём. Было хорошо видно, как перед Дворцовым мостом суетились гаишники, устанавливая заграждения. На набережной быстро скапливалась автомобильная пробка, многочисленные прохожие с интересом наблюдали за происходящим.
- Чего это они? – спросил Павел мужика средних лет с бутылкой пива в руках.
- Да вот говорят... – мужик поднёс бутылку к губам и сделал длинный глоток. – Мост разводить, говорят, будут.
Тут вдруг центральный пролёт моста устремился вверх. Неотвратимо и бесшумно. Когда-то давно, когда Павел впервые увидел, как разводят мосты, его поразила эта бесшумность. Он наивно полагал, что процесс разводки должен непременно сопровождаться грохотом и скрежетом каких-то несмазанных механизмов.
- И как надолго это безобразие? - неожиданно осмелев, спросил Павел у ближайшего к нему гаишника с пышными усами и погонами старшего лейтенанта.
- А ты торопишься? – переспросил тот и весело подмигнул.
- Да вот... Надо... К Петру... Всаднику... Романову... Алексеевичу... Медному...
Лицо старлея сделалось вдруг серьёзным:
- Тебе во сколько назначено? – переспросил он.
- К половине седьмого! – выпалил вдруг Павел, не успев даже подумать о том, что он сказал.
Гаишник бросил взгляд на часы на запястье и произнёс:
- Ничего. Успеешь, - после чего отвернулся.
Вверх по течению Невы небо заволокло чёрным дымом. Дым этот шёл из всех трёх труб приближающегося к мосту бронепалубного крейсера I ранга «Аврора». Корабль уверенно пёр, ломая хрупкий лёд выдающимся вперёд форштевнем. Низкая ватерлиния не оставляла сомнения в том, что угольные погреба заполнены до отказа.
Павел заворожено наблюдал за этой картиной, опять же, ничему не удивляясь. Рядом с ним два мужика оживлённо спорили на тему «бахнет или не бахнет». Тем временем крейсер Революции, проходил разведённый пролёт моста. Удаляясь вниз по течению Невы, он издал громкий протяжный гудок, который отозвался раскатистым эхом в вечернем воздухе города.
Мост навели вновь, гаишники быстро растащили ограждение. Всё вокруг моментально пришло в движение: водители, как по команде, почти синхронно вдавили педаль газа, и два потока машин устремились навстречу друг другу, пошли по мосту пешеходы. Вместе с ними неспешно зашагал на другой берег и Павел. Он всегда замедлял ход, когда форсировал Неву, даже если куда-нибудь сильно торопился, и прислушивался к ощущению, как еле заметно пружинит под ногами мост. Это ощущение было очень приятным.
На середине моста Павел бросил взгляд в ту сторону, куда только что ушёл корабль, но ничего разглядеть не смог. Ни силуэта крейсера, ни чёрного дыма. Только битый лёд под мостом указывал на то, что совсем недавно здесь прошло крупное судно.
На Дворцовой набережной оказалось вдруг всё не так, как было на Стрелке и Петроградской стороне. Здесь вовсю завывал и норовил сбить с ног пронизывающий ветер. Снег не падал большими мягкими хлопьями, а стремительно летел Павлу прямо в лицо, влекомый встречным ветром – была настоящая пурга. Понятное дело, житель северной столицы привычен к резким переменам погоды, и его ими сложно напугать, но идти вперёд становилось всё труднее. «Сейчас унесёт меня далеко-далеко, - думал Павел, согнувшись в три погибели, - и опустит на голову злой колдунье. А волшебных башмачков сорок четвёртого размера, чтобы вернуться домой, конечно же, не найдётся».
Ветер прекратился так же неожиданно, как и начался. Павел перестал ощущать его силу сопротивления, не сумел перегруппироваться и по инерции кувыркнулся носом вперёд.
Через мгновение он ощутил себя лежащим лицом вниз в глубоком сугробе. Лежать так было весьма неуютно, Павел поднял голову, протёр глаза от налипшего снега и увидел перед самым носом гранитную глыбу.
- Каррр! – вдруг раздалось сверху.
Павел поднял взгляд ещё выше. Глыба оказалась сестрорецким камнем, на котором вздыбился конь, топчущий змею, а на коне восседал самодержец. На вытянутой вперёд правой руке не менее важно восседала ворона.
- Привет! – обратился к ней Павел, совершенно наплевав на присутствие монаршей особы.
- Каррр! – звонко отозвалась та.
Павел поднялся и отряхнулся от снега. Ворона спикировала вниз и уютно пристроилась у него на плече, вцепившись когтями в его куртку.
- Ну и что дальше? – спросил её Павел.
- Каррр!
- Это я уже понял. Дальше-то что?
«А почему ты решил, что дальше что-то должно произойти? – подумал он про себя. – Сейчас, вот, улетит она восвояси, и пойдёшь ты домой ужинать и смотреть телевизор, и ничего ТАКОГО больше не будет».
Ворона как будто услышала его и вспорхнула в небо. Сделала круг над площадью и вернулась. Павел снял её с плеча, внимательно осмотрел и на левой лапке обнаружил бумажный свёрток, перевязанный ниткой. Он аккуратно развязал узелок, ворона посмотрела ему прямо в глаза, ещё раз каркнула, взмыла вверх и растворилась в ночном небе.
Павел развернул записку и прочитал: «От площади Труда, трамвай “копейка”, 4 остановки, крыльцо, 2 этаж». Затем скомкал бумажку, засунул её в карман куртки и двинулся в сторону площади, хотя прекрасно знал, что пути там давно разобраны, а трамвайный маршрут №1 ликвидирован. Просто он был уверен, что придёт на площадь, сядет в трамвай и уедет, обязательно в нужном направлении. Неизвестно – куда, неизвестно – зачем.
Пути оказались на том самом месте, где им и положено быть, только несколько лет назад. Четыре блестящие стальные нити пересекали площадь, а на остановке, той, которая в сторону Мариинки, толпился народ. «”Народ” – такая вещь, раз стоит, значит, что-то знает» - подумал Павел и пристроился к толпе на остановке.
- Извините, - обратился он к женщине в элегантной шляпке, с не менее элегантной причёской под шляпкой под ещё более элегантным зонтиком. – А трамвай точно придёт?
Дама наградила Павла надменным взглядом и коротко ответила:
- Конечно, придёт, - после чего не менее надменно отвернулась от него, всем своим видом показывая, что на глупые вопросы больше отвечать не намерена.
Толпа на остановке пришла в суетливое движение – с Благовещенского моста лейтенанта Шмидта спускался трамвай. Обычный трамвай, каких полно в городе, весь из себя железный и дребезжащий. Возле остановки его тормозные колодки упёрлись в рельсы, и вагон замер. Двери наотмашь распахнулись, и, вопреки ожиданиям Павла люди не пошли тут же на отчаянный штурм, расталкивая всех вокруг себя, как это обычно бывает. Напротив, чинно и неторопливо все по очереди входили в вагон, при этом мужчины не забывали подать дамам руку. Павел вошёл последним. Двери захлопнулись, трамвай тронулся с места, под отчётливый, но ненавязчивый стук колёс на рельсовых стыках.
Павлу осталось одно единственное сидячее место – в самом конце вагона. Он сел и принялся вглядываться в темноту за окном. Трамвай долго петлял по узеньким улочкам, похожим одна на другую. А все вместе они были похожи на любую питерскую узкую улочку. Павел отчаялся разглядеть что-либо значимое и принялся рассматривать пассажиров в вагоне. Пока он переводил взгляд с одного на другого, ему всё больше казалось, что окружают его не обычные безликие попутчики, скажем, спешащие на работу, или с работы домой, уткнувшиеся в детективы и кроссворды, или просто дремлющие, уронив на грудь голову. Павла не оставляло ощущение, что он на выставке талантливого фотохудожника-портретиста, который запечатлел на каждом своем снимке Личность, со своим характером и своей судьбой. Даже надменная дама с зонтиком казалась человеком незаурядным.
- Ваш билет? – перед Павлом неожиданно возник кондуктор – пожилой приземистый мужчина в толстых роговых очках и жёлтом жилете.
- У меня нет... – замялся Павел. – Сейчас, деньги достану.
- У Вас должен быть билет, - настойчиво повторил кондуктор. – Вам же записку передавали.
- Ах, да, конечно же! - Павел порылся в кармане куртки и извлёк мятый клочок бумаги. – Вот.
Кондуктор бесстрастно посмотрел на записку и удалился в другой конец вагона. Павел мысленно похвалил себя за привычку не разбрасывать вокруг себя мусор, а складывать в карман в надежде когда-нибудь повстречать на пути урну. Даже если урна встречалась, он раз за разом забывал опустошить карманы, и хлам в них скапливался неделями. Иногда это помогало найти какую-нибудь записку, про которую он думать забыл, и вдруг она оказывалась очень важной. Как сейчас.
На каждой остановке вагон покидали два-три человека, и ни разу никто не вошёл. Сам Павел вышел на четвёртой, которая значилась в «билете». Как только он спрыгнул со ступеней, трамвай тут же дёрнулся с места и свернул за угол.
Павел огляделся по сторонам. Кроме него больше никто не вышел. Вокруг не было ни людей, ни машин, зато почти во всех окнах горел свет, ярко горели уличные фонари. Тишину нарушал глухой шум уходящего всё дальше трамвая. Рельсы, по которым он прошёл только что, тут же покрылись густым слоем снега.
«Крыльцо» - Павел снова вспомнил про записку. Оно оказалось прямо перед ним – две разбитые ступени перед дверью, укрытые жестяной кровлей. До крыльца добраться оказалось не так то просто, снега намело почти по колено.
Дверь оказалась не заперта. Павел вошёл в парадное, оказавшееся довольно ухоженным (все лампочки на месте, почтовые ящики не сломаны, лестницы чистые, надписей на стенах почти нет), и поднялся на второй этаж. На лестничной клетке оказалось две двери, одна напротив другой. К той, что справа, канцелярскими кнопками был прикреплён лист бумаги с выведенной на нём чёрным фломастером надписью «Вам сюда не надо». Павел пожал плечами, не надо, так не надо, и подошёл к другой двери.
Несколько кнопок звонков рядом с ней указывали на то, что квартира коммунальная. Павел наугад нажал на вторую сверху – из-за двери послышалось резкое, трескучее «дзыыыынь!». Никто не открыл. Подождав около минуты, Павел надавил на другую кнопку – опять безрезультатно, и вдруг услышал откуда-то сбоку протяжный кошачий мяв. Он обернулся, со ступеней, ведущих наверх, на него таращились два ярких жёлтых глаза.
- Привет, киса! – Павел уже уяснил, что заговаривать с животными иногда бывает полезно. – Хозяева все ушли, что ли?
Кошка в один прыжок покрыла расстояние, которое отделяло её от лестничной клетки, и завертелась в ногах у Павла. Он присел на холодную бетонную ступень и погладил её по гладкой короткой шерсти. Кошка тут же довольно заурчала и ткнулась тёплым носом в его ладонь.
- Как же ты домой попадешь, киса? – Павел был уверен, что кошка что-то знает, чём сам он пока не догадывается.
Она посмотрела со значением на Павла и улеглась на пол «сфинксом», аккуратно подобрав под себя лапы и хвост. Он продолжал её гладить, блуждая рассеянным взглядом вокруг себя. Взгляд останавливался то на сером шерстяном комке, урчащем у ног, то на двери, то на замке, на трещине в штукатурке рядом с дверью, извилисто ползущей от самого пола до... Звонка! Меньше чем в полуметре от пола была кнопка звонка с красноречивой надписью «Муся». Не долго думая, Павел на неё надавил.
Через какое-то время за дверью кто-то крикнул: «Поля, Муся нагулялась, наложи ей в миску!» Дверь открылась, кошка тут же сорвалась с места и прошмыгнула в квартиру. На пороге стоял высокий мужчина средних лет с аккуратной седеющей «эспаньолкой» на лице, одетый в серый деловой костюм.
- Оп-па! – воскликнул он, увидев сидящего на ступенях Павла. – Пришёл, таки! А мы тебя так скоро не ждали.
- Значит, всё же ждали? – ехидно переспросил Павел.
- Ждали, конечно! Заходи, что расселся на бетоне-то! Застудишь себе всё на свете. Полечка! – хозяин кричал уже в глубь квартиры. – Ещё чайник поставь, пожалуйста, Паша пришёл!
Павел поднялся, проследовал за ним и оказался в глубине тянущегося в бесконечность коммунального коридора, который был весь заставлен шкафами и комодами. А по дощатому, давно не крашеному полу протянулись в даль пути игрушечной железной дороги. Справа от входной двери располагалась обширная кухня с нагромождением газовых плит и водогрейной колонкой. За большим столом посередине сидел худощавый молодой человек в чёрном свитере, у одной из плит суетилась темноволосая девушка в тельнике на два размера больше. Тут же рядом с ней, что-то с аппетитом уплетала из своей миски Муся.
- Ну, здравствуй! – поприветствовал Павла молодой человек. – Будем знакомы. Меня Андрей зовут, его – Григорий Александрович, это Полина. С Мусей, вроде, ты уже знаком.
- Павел. Хотя, вы это вроде, знаете.
- А как же! Конечно, знаем, – сказал тот, кого назвали Григорием Александровичем. - Обувай тапки, вот эти – зелёные, специально для тебя приготовили. И давай к столу, чай пить будем.
Павел снял куртку, переобулся, вошёл на кухню, выдвинул из-под стола табурет, и уселся напротив Андрея. Григорий Александрович скинул пиджак в прихожей и последовал за ним. На столе уже их ждали чайник, четыре чашки и сахарница. Полина достала из духовки протвинь с пирожками, переложила их на тарелку, поставила её на стол и села рядом с Павлом.
- А в квартире ещё живёт кто-нибудь? – спросил Павел, наливая себе в чашку кипяток.
- Мы трое, Муся и домовой, - отозвался Андрей, методично размешивая ложечкой сахар. – Больше жильцов, вроде, не замечали пока.
- Настоящий домовой?
- Самый настоящий. Вадиком зовут.
- Вот там, - Григорий Александрович показал рукой на дальний угол кухни, - блюдечко с молоком для него. Даже Муся не трогает, знает, что не её.
- Ты пирожки-то кушай! – Андрей схватил с тарелки один из них и тут же отправил в рот изрядный кусок. – Поля для тебя старалась.
Павел последовал его примеру. Пирожок оказался с капустой и был очень вкусным.
- И всё же, хотелось бы знать, что означает моё появление здесь? – прожевав, спросил Павел.
- А ты как думаешь? – переспросил Андрей.
- Не знаю... Может я какой-нибудь «избранный»?..
- Тоже мне, «избранный»! – усмехнулся Григорий Александрович. – Ты не в голливудском боевике. Пожалуй даже, это ты нас избрал.
- ?
- Да сам не знаю! Тебе видней.
Мужчины синхронно сделали последний глоток и поставили чашки на стол.
- Спасибо, Поля! – хором гаркнули Андрей и Григорий Александрович.
- Да, спасибо, очень вкусные пирожки, - подтвердил Павел.
Девушка довольно улыбнулась и принялась убирать со стола.
- Ну что, мужики, пойдём, пошумим немного, - произнёс Андрей, вставая с места.
- А Полина вообще говорит? – спросил Павел, когда они втроём оказались в коридоре, оставив её на кухне.
- Говорит. Но обычно предпочитает этого не делать, - ответил Григорий Александрович. - Согласись, для женщины редкое качество.
- Пожалуй. А поезда ходят? – Павел указал на маленькие рельсы под ногами.
- Иногда. И только по ночам. Маленькие, а грохочут так... Уже привыкли.
Они вошли в одну из дальних комнат. Григорий Александрович щёлкнул выключателем, загорелся свет, и перед Павлом предстало просторное помещение, половину которого занимал большой стол для русского бильярда. На другой половине располагалась ударная установка, усилители и прислонённые к стене электрогитары: лидер и бас. А под потолком висела большая модель аэроплана братьев Райт с лампочками вместо моторов.
- Садись за барабаны, - сказал Андрей Павлу, а сам взял бас-гитару, залез на стол и улёгся на спину.
Тот взял в руки палки и пару раз стукнул по тарелкам. Попробовал покрутить их в руках, в результате чего одну из них уронил на пол.
- Совсем всё забыл, - сокрушённо признался Павел.
- Ничего, втянешься, вспомнишь, - Григорий Александрович ослабил узел галстука и включил свою гитару в аппарат. – Только педальку не трогай, заедает.
После чего взял пару аккордов и негромко запел:
Дома разрушают те, кто сам их строил,
Но мы не станем ловить внизу кирпичи.
Спокойно забудем мозаику кровель.
Вокруг все кричат,
А мы почему-то молчим...
Эту песню Павел написал давным-давно, еще, когда в школе учился. Со второго куплета он начал осторожно постукивать, с удивлением обнаружив, что руки начинают слушаться. Затем настал черёд длинного соло и финального рифа, где ритм приходилось держать уже ему.
- Ух, здорово! – воскликнул Григорий Александрович, когда песня закончилась. – Смотри-ка, справился.
- Не знаю, Вам виднее, - смущённо отозвался Павел.
- Ну что, следующую? Поехали.
Следующая песня была тоже написана Павлом. С музыкальной точки зрения она была попроще, чем первая, и он сразу всё вспомнил. И с каждой следующей композицией чувствовал себя всё более уверенно. Андрей дёргал струны бас-гитары, лёжа на бильярде, Григорий Александрович пел, Павел яростно лупил по тарелкам и барабанам. Казалось, что на них вот-вот лопнет кожа. Из кухни пришла Муся и растянулась на полу перед одним из усилителей. Вскоре уже сам Павел стал предлагать, что им сыграть следующим номером.
- Всё! – крикнул вдруг Григорий Александрович, вытирая со лба пот рукавом рубашки. – Заканчиваем безобразие! Соседи по батареям стучат.
- Что ж, на сегодня достаточно, – Андрей соскочил со стола и поставил гитару на место.
- Когда ещё помузицируем? – Павел взглянул на часы. Было действительно поздновато.
- А когда захочешь. Только записку сохрани. Это проездной на трамвай.
- И он теперь всё время будет ходить?
- Не всё. Только когда захочешь. Только надо ДЕЙСТВИТЕЛЬНО захотеть.
- Ну, я пойду тогда. До скорого.
Они вышли в коридор. Павел зашнуровал ботинки, натянул куртку. Из кухни появилась Полина и протянула ему лист бумаги. Это был карандашный рисунок – портрет Павла, сидящего за столом с чашкой чая в руках.
- Спасибо, - он смущённо улыбнулся. – Очень приятно.
- Ну, счастливо! – Григорий Александрович протянул Павлу руку. – Песен новых напиши.
- Постараюсь... А обратно тоже на трамвае?
- Нет. Гораздо проще, - ответил Андрей и загадочно подмигнул.
Павел ещё раз попрощался со всеми и вышел, дверь за ним захлопнулась. Лестничная клетка изменилась до неузнаваемости. Точнее, он то, как раз её узнал, потому что он оказался в подъезде своего дома, и напротив была дверь его квартиры. Павел пожал плечами и полез в карман за ключом.
_____________________
1 Come together (англ.) – идём вместе. Сноска для тех, у кого с языком Шекспира отношения складываются ещё хуже, чем у меня.