Мама, здравствуй. Ты как здесь? Ты же… ушла давно?! Что надо сделать? Идти внутрь? В какие двери? Вот это, как назвать… кисельное облако – двери? Не молчи, пожалуйста! Я боюсь туда…
Не исчезай! Мне тепло и хорошо, когда ты рядом. Пусть я тебя не вижу. Я чувствую. Я знаю, что мы с тобой живём в разных мирах и не можем общаться, как обычные люди. Когда я была молодой, ко мне во сне иногда приходила бабушка, твоя мама. Она тоже тут? Я её тоже тут не видела, но чувствовала и слышала: не ухом, а подкоркой слышала. Она предупреждала: что-то случится не очень хорошее, нужно приготовиться терять, терпеть, упираться. После таких снов у меня просыпалось какое-то звериное чутьё. И если внешне, физически, я оставалась всё такой же резко-неуклюжей оптимисткой, то уж внутреннее моё «я» становилось собранным и чётким. Внутри я перемещалась в такие дни осторожно, мягко, и, в итоге, падала на соломку, бабушкой подстеленную.
Почему-то не очень люблю ходить на твою могилу. Понимаю, что она не должна стоять заброшенной. Но я точно знаю, что тебя там нет. Там ушло в землю твоё физическое тело, очередное платье для твоей души. Некрасивое было, да и порвалось… А ты, я это чувствую, как и в земной жизни, всегда рядом. Горестно вдохнёшь, когда не послушаюсь и оступлюсь. А в трудную минуту всё равно руку подашь, поможешь.
Странно… Твой мир считается холодным, чёрным, пустым. А я иду по этим сложным лабиринтам (лабиринты судьбы?) и мне не страшно и не холодно. Мне уютно тут, в кромешной тёплой темноте! Где я? Так хорошо, наверное, бывает, когда эмбрион внутри поселяется и растёт, не зная ни боли, ни страха, ни голода. Только тепло и счастье! Я опять здесь? Опять в тебе?
Я помню, мама, как ты скрытно, тайно гордилась своей дочкой. Никогда не была ласковой, не целовала нас с сестрой по утрам, не готовила завтраки… Но я чувствовала твою любовь.
Знаешь, когда утонул отец… Ночью я убегала от какой-то зеленоглазой твари, в ужасе бегала по вагонам несущегося по небу поезда. И папа звал меня… Мы лежали рядом, в одной комнате, на солдатских узких кроватях. И какие-то белые люди покатили нас в разные стороны, его - ногами вперёд. А мы изо всех сил тянули руки друг к другу. И душа моя стенала. Мы с тобой знаем, что папа мне не родной. Но он очень не хотел уходить. Он любил нас и не хотел уходить. Ему было 30 лет…
Когда я проснулась, мне казалось - прошла одна ночь. На самом деле без сознания я лежала у тётки больше недели. В этом мире у меня была фолликулярная ангина. А на самом деле там, куда забрали неожиданно душу папы, не сразу смогли разорвать нить, нас связывающую.
И ты очень надолго стала мумией. Без слёз. Без слов. Без мыслей. Ты сама не позволяла порвать эту нить, ты хотела уйти с ним. Я это знала. Потому что вы с папой были половинки одного целого. Как хлеб разломили… Тебе тоже тогда было 30…
А когда ты двумя годами раньше чуть не умерла от потери крови, папа был такой растерянный и несчастный. Он всегда больше молчал, а в тот светлый летний полярный вечер…
- А мама где? В больнице? А она долго будет болеть? – сыпала вопросы в спину ему, сгорбившемуся у кухонного окна с папиросой.
- Наверное, долго…
- А что с ней?
- Хотела умереть…
Потом я узнала, что в этот день могла стать сиротой. Большая потеря крови, сердце останавливалось. Какая-то труба лопнула, кровь кружкой из разрезанного живота вычерпывали. Они потеряли ребёнка. И мы все чуть не потеряли маму. У папы так и не случилось больше детей…
Мамочка! Очень трудно дышать! Я боюсь повернуться. Я боюсь встретить тебя глазами! Я не хочу! Привыкла к тебе бестелесной. После твоего ухода и похорон, накануне Рождества, я видела, как ты идёшь к светящемуся храму, вверх на небо.
- Не плачь, Ира. Мне здесь хорошо. Лучше здесь…
Мама! Как тяжело осознавать, что здесь, с нами, тебе было плохо. Галлюцинации после стресса? Отнюдь… Я столько раз после этого «перемысливалась» с тобой. И всегда ты оказывалась права. Жаль, что не всё я могу расшифровать в твоих ночных посланиях. Мы с тобой не «Алекс - Юстасу», мы в разных мирах…
Многое забываю. Обидно! Крутится что-то в голове, а вспомнить никак. Но я точно знаю: если во сне мне тяжело дышать, хриплю и задыхаюсь в твоём космосе, нужно с утра срочно заняться своим дыхательным аппаратом. Хроник с детства, столько тебе нервов попортила ангинами. Завтра же куплю что-нибудь антигриппозное.
Не уходи, мамочка! Я сейчас отдышусь и снова усну! Давай не будем о плохом. Вы там сейчас все вместе. Интересно, а к кому душа твоя там ближе – к биологическому моему отцу или к папе Лёше? Помнишь, как я собиралась при получении паспорта взять его фамилию? А вы, оказывается, даже не расписались…
Мама, а ты Любу видишь? Она в каком мире? Меня это мучает…
- Поменяй очки, надень в жёлтой оправе…
- Это ты о чём, мама?
- Ты сама знаешь.
Ты там думаешь, что я гений? Всегда считала меня талантливым ребёнком. Но не до такой же степени, чтобы понимать тонкий мир?!.
А ты точно не переучивала меня из левшей? Почему я в 14 лет за три дня научилась писать левой рукой, когда на правой появился гипс? Почему сын и внучка, да и вторая тоже, патологические левши? Унесла ты эту тайну…
Раньше я видела сумбурные цветные сны – страшные и фантастические, вещие и бессмысленные. Я даже разговаривала во сне. И практически всё забывала наутро. Снов было много, расшифровывать было некогда. К чему ребёнку эти потусторонние «чудеса»? Да ещё когда «Бога нет» и все строят коммунизм…
В последний путь я тебе дала нательный крестик, который хранился в твоей коробочке с драгоценностями. Ты никогда не говорила, что крещённая. Бабушка мне успела рассказать. А нас запрещала крестить. Верила в Ленина больше, чем в Бога. Монахи говорят: кто не молится и не кается, будет жариться на сковородке в аду. И всё-таки я тебя вижу не в пекле ада. Твоя стезя случилась иной. Тебе небо выдало такой пакет бед и страданий на земле, что, даже отрицая веру, ты своим терпением и смирением заработала Царствие Небесное.
Пишу и чувствую, что не мои это слова. Но это же уже и не сон?! Ты и днём управляешь моими мыслями? Или я схожу с ума? Вообще, зачем я это пишу? Ручкой на бумаге… Я уже забыла, как выглядит мой рукописный текст, бывший каллиграфический… С чего вдруг сны, писанина эта? Мне что, пора собираться к тебе? А это – завещание потомкам? А о чём оно? Здесь же нет: «…подушки раздать внучкам. Подарки, кто что дарил, пусть назад заберут…» - бабушка, когда собиралась уйти, мне диктовала…
Знаешь, а мне знакомо это состояние отсутствия во время присутствия в этом мире: тело живёт здесь, а душа, даже сейчас, не во сне, гуляет между мной и тобой. Стоп! А чем тебе не нравится предыдущий листок? Почему ручку надо поменять? Чёрная паста не нравится? Странно… А мне нравится - чёрной контрастней. Первые листы, синей, бледно выглядят. Ну, поняла: контрасты – дело земное…
Пятнадцать лет прошло. Ты всегда рядом незримо, но ощутимо. Но никогда так не вмешивалась в мою земную жизнь. Подсказывала, пугала, душу корябала и сжимала, в коробочку стучалась, мозги шевеля… Но чтобы вот так – усадить за стол и диктовать?! И не на клавиатуре, хотя компьютер включён… Шариковой ручкой – это зачем, мама?
- Ты знаешь…
И я сижу отупело: сердце болит, двигаться не могу, и что-то знаю. А что – не знаю!!! Скоро твой день рождения? Я помню, помню – 12 января…
январь 2016