Вспомнилось мне...

               
               

            Долгий зимний вечер. Жарко топится печь с углем. На улице темно. Плотно закрыты ставни на окнах. Возле порога стоит топор в углу - это мамина охрана на случай, если кто-то вздумает залезть к нам ночью. Зачем? Я не помню ни одной попытки проникновения в, ну уж очень скромное наше с мамой, жилище. А она так и пробоялась всю свою жизнь. Происходило это так. С наступлением темноты, вернее, только смеркалось на улице, мама брала в руки веник и шла открывать шкаф, сундук, тщательно заглядывала за диван и под кровати на предмет: а не спрятался ли там, притаившись, кто-нибудь. Я иногда робко интересовалась (не без доли ехидства): ну, что, мам, опять никого? И тут же получала: «А ну замолкни!  Надо же, моду взяла! Матери ум вставлять! Охота пошутить мигом слетала с меня, потому что я слишком хорошо знала свою маму, что за словом она в карман не полезет. Надо было немедленно спасать ситуацию, а именно: перевести тему разговора на то, о чем она любила вспоминать. Мам, а как вы с папой познакомились? Мама, закончив свой боевой обход жилища, поглядывала на меня еще косо.
- «Неси чайник, накрывай на стол». Чашки с блюдцами, дежурная тарелочка с селедкой, заправленной луком и маслом. Пирожки, разогретые на сковородке, с мясом, с фасолью.
- «Давай по кусочку селедки съедим, чтобы чаек пился», - говорит мама.
 
            Молча ели. Пили чай с колотым мелкими кусочками сахаром рафинадом. Мне обычно хватало одной чашки. А мама пила долго. Через двадцать минут ставился еще чайник - чтобы с пылу с жару. А попутно мама рассказывала.    
- Чего с ним знакомиться было? Он жил от нас недалеко с матерью. Страшненький был, худой, на ногах коленки пухлые от ревматизма. Я на него тогда не обращала внимания. Придет, бывало, к нашему двору и зовет мою мать: «Тетя Настя! Мама велела у Вас соли попросить взаймы, если есть». Смотрела я на него и думала про себя: «Ой, боже! И кому он такой достанется?» А когда я училась в Ростове в фармацевтическом училище, шла по улице, со мной поздоровался парень в форме железнодорожника: здравствуй, Маруся. Я не узнала, но подумала: ничего, интересный. Приехала домой, рассказала матери, а она мне говорит: "Так это, наверное, Кеда Марии Семеновны сынок, Алексей, учится на железнодорожника." Следующим номером программы было появление его у меня в общежитии. С большим пакетом провизии. Несколько смущенно приговаривая: это тебе мама передала пирожков, молока, варенья, он ставил все на стол и уходил. Сессия закончилась, я собрала все пустые банки в сумку и поехала домой. Дома ставлю на стол пустую стеклянную посуду, а мать мне говорит: это что? Да это же ты мне передавала Алешей молоко, варенье. "Да ничего я тебе не передавала. Понятно, это будущий зять тебя подкармливал». «Мам, ну еще что-нибудь расскажи. Интересно же», - просила я. И мама рассказывала, как однажды пришел он к ней вечером и предложил пойти на танцы.  Мама говорит: «Какие танцы, Алеша? У меня туфель нет. Я в отцовых сапогах хожу. А он пристал: пойдем да пойдем. Просто на лавочке посидим, музыку послушаем. В общем, согласилась я. Пришли, сели на лавку. Я ноги под лавку спрятала. Сидим. Как заиграл духовой оркестр вальс. Все вышли на середину танцплощадки танцевать парами, а я усидеть не могу! До слез танцевать хочется! Потихоньку встали и пошли к выходу. Иду и думаю: Ну, сейчас ты у меня получишь на чай сахару! Прийти на танцы и не потанцевать!  Вот так мы, дочь, жили. А когда маленькими были? Сидим, бывало, на печи. Зима. Смотрим в окно, как катаются дети на замерзшем озерке перед домом. Я, чуть постарше меня брат Сашка и самый младший брат Николай. Из обуви у нас на всех одни валенки. Я выскочу, прокачусь несколько раз, а после меня Сашка обувает валенки, да бежит прокатиться. Николай нетерпеливый, ждать не хочет. Выскакивает, быстро-быстро босыми ногами с разбегу прокатится по льду и бегом домой на печку греться. Ладно, дочь, прибери со стола, да ложись спать», - говорит мама.  «А ты?» - спрашиваю я? А мне еще надо перештопать стираное белье и выгладить его», - отвечает мне мама, расправляя уставшую спину.

           Утопая в маминой высоко взбитой перине, у меня сами собой закрываются глаза, и я оказываюсь во вне, где-нибудь на залитом солнцем лугу. Разбегаясь и отталкиваясь ногами о землю, я лечу! Ощущение просто невероятное! Я развожу в стороны руки, словно крылья, и парю в воздухе. Быстро-быстро пролетаю над домами и лечу над Кубанью-рекой, любуясь ее зелеными берегами. Лечу по течению реки и стараюсь не потерять правый высокий берег Кубани. Мне туда надо вернуться, чтобы не потеряться. И вдруг слышу: «Союз нерушимых республик свободных».  Шесть часов утра. Радиоприемник начинает свою трансляцию. Я вскакиваю с кровати, чтобы выключить его и еще подремать часок. А мама встает, чтобы успеть приготовить завтрак и собраться на работу. Я ложусь обратно в постель, насильно сплющивая веки, стараюсь вернуть ощущение полета во сне. Но, увы! Было да прошло.
 
              Что без толку лежать? Встаю, обуваю тапки, плетусь на кухню к маме с претензией: «Ну, мама, ну зачем ты включаешь радио на полную громкость?»  «А ты, будто бы не знаешь. Это ведь наш будильник. Спать-то хорошо, а вставать надо вовремя. Опаздывать нельзя». За разговорами мамины руки уже разбили в миску пяток яиц и скоренько нарезают ломтями хлеб левой рукой. Отвлеклась на минуту, поставила чайник на примус. Тут же вернулась к столу и продолжает резать хлеб правой рукой. «Мама, так ты у нас левша или правша?» Мама, усмехнувшись, отвечает: «Я мастер на все руки». «Таня, не тяни резину (мамино излюбленное выражение), иди, заплетайся. Через пять минут гренки будут готовы. А то дотянешься, что и в школу опоздаешь». «Мам, а может быть мне волосы подстричь? Как ты думаешь, мне пойдет?»  «Ну что ты выдумываешь? Как дурочка будешь. Коски – это хорошо для девочки, да с ленточками. И вообще! Танька, не заговаривай мне зубы! Время идет».