Анна Ахматова Драматическая композиция в 3 актах
Текст составлен на основе мемуаров и
воспоминаний А.А. Ахматовой, ее стихов, из
свидетельств близких поэта и современников,
а также из отрывков речей и статей
государственных деятелей того времени.
(Составитель: Лев Черный)
Под какими же звездными знаками
Мы на горе себе рождены?
А. Ахматова
Действующие лица:
Анна Андреевна Ахматова, русский поэт
Голоса за сценой
АКТ ПЕРВЫЙ
В глубоком кресле у письменного стола в полуоборот к зрительному залу
сидит пожилая женщина,Анна Андреевна Ахматова
Ахматова
"Родилась я на даче Саракини (Большой Фонтан, 11-я станция паровичка) около Одессы. Дачка эта (вернее, избушка) стояла в глубине очень узкого и идущего вниз участка замли - рядом с почтой. Морской берег там крутой, и рельсы паровичка шли по самому краю.
Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком
я была перевезена на север - в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет".
(А. Ахматова скрывается в темноте.Одновременно на экран появляются
кадры старой кинохроники:Царское Село -
Санкт-Петербург конца XIX - начала ХХ века.)
Голос за сценой
Город парков и зал,
Но тебя опишу я,
Как свой Витебск - Шагал.
Тут ходили по струнке,
Мчался рыжий рысак,
Тут еще до чугунки
Был знатнейший кабак.
Фонари на предметы
Лили матовый свет,
И придворной кареты
Промелькнул силуэт.
Так мне хочется, чтобы
Появиться могли
Голубые сугробы
С Петербургом вдали.
Здесь не древние клады,
А дощатый забор,
Интендантские склады
И извозчичий двор.
Шепелявя неловко
И с грехом пополам,
Молодая чертовка
Там гадает гостям.
Там солдатская шутка
Льется, желчь не тая...
Полосатая будка
И махорки струя.
Драли песнями глотку
И клялись попадьей,
Пили допоздна водку,
Заедали кутьей.
Ворон криком прославил
Этот призрачный мир...
А на розвальнях правил
Великан-кирасир.
(Свет снова падает на А. Ахматову)
Ахматова
"В доме у нас не было книг, ни одной книги. Только Некрасов, толстый том в
переплете. Его мне мама давала читать по праздникам.(...)Стихи я любила с детства и доставала их уж не знаю откуда. В тринадцать лет я знала уже по-французски и Бодлера, и Верлена, и всех проклятых. Писать стихи я
начала рано, но удивительно то, что, когда я еще не написала ни строчки, все кругом были уверены, что я стану поэтессой. А
папа даже дразнил меня так: декадентская поэтесса..."
(А. Ахматова скрывается в темноте.На экране появляется
портрет В.Срезневской)
Голос за сценой
Из воспоминаний Валерии Срезневской:
"...С Аней мы познакомились в Гунгербурге, довольно модном тогда курорте
близ Нарвы. Аня была худенькой стриженой девочкой, ничем не примечательной,
довольно тихонькой и замкнутой. Дружба пришла позже, когда мы жили в
одном и том же доме в Царском Селе, близ вокзала, на углу Широкой улицы и
Безымянного переулка. Аня писала стихи и очень изменилась внутренне и внешне. Стала стройной, с прелестной хрупкой фигурой, с черными, длинными и густыми волосами, прямыми, как
водоросли, с большими светлыми глазами, странно выделявшимися на фоне черных волос и темных бровей и ресниц. Она быланеутомимой скиталицей-пешеходом, лазала как кошка и плавала как рыба".
(Свет вновь падает на А. Ахматову)
Ахматова
"В гимназии, в Царском, был со мной случай, который я запомнила на всю жизнь.
Тамошняя начальница меня терпеть не могла - кажется, за то, что я однажды на катке интриговала ее сына. Если она заходила к нам в класс, я уже знала - мне будет выговор: не так сижу или платье не так застегнуто. Мне это было неприятно, а впрочем, я не думала об этом много, "мы
ленивы и нелюбопытны". И вот настало расставание: начальница покидала гимназию, ее куда-то переводили. Прощальный вечер,
цветы, речи, слезы. И я была. Вечер кончился, и я уже бежала вниз по лестнице. Вдруг меня окликнули. Я поднялась, вижу - это начальница меня зовет. Я не сомневалалась, что опять получу выговор. И вдруг она говорит:
- Прости меня,... я всегда была к тебе несправедлива".
(А. Ахматова скрывается в темноте. Снова на экране В. Срезневская)
Голос за сценой
"С Колей Гумилевым Аня познакомилась в Сочельник... Мы вышли из дому, Аня и я с моим младшим братом, прикупить какие-то украшения для елки, которая всегда бывала у нас в первый день Рождества. Около Гостиного двора мы встретились с мальчиками Гумилевыми...Встретив их на улице, мы дальше пошли уже вместе, я с Митей, Аня с Колей, за покупками".
(На экране появляется портрет Николая Гумилева)
Голос за сценой
Я закрыл "Илиаду" и сел у окна.
На губах трепетало последнее слово.
Что-то ярко светило - фонарь иль луна,
И медлительно двигалась тень часового.
Я так часто бросал испытующий взор
И так много встречал отвечающих взоров,
Одиссеев во мгле пароходных контор,
Агамемнонов между трактирных маркеров.
Так, в далекой Сибири, где плачет пурга,
Застывают в серебряных льдах мастодонты,
Их глухая тоска там колышет снега,
Красной кровью - ведь их - зажжены горизонты.
Я печален от книги, томлюсь от луны,
Может быть, мне совсем и не надо героя...
Вот идут по аллее, так странно нежны,
Гимназист с гимназисткой, как Дафнис
и Хлоя.
Ахматова
"Был такой период творчества в жизни Гумилева, когда все его стихи - обо мне,
когда всё в его жизни имело истоком - меня. Путешественником он стал, чтобы
излечиться от любви ко мне, и Дон Жуаном -тоже. Брак наш был концом отношений, а неначалом их и не разгаром. Этого никто не знал. Нас надо было смотреть в девятьсот пятом - девятьсот девятом годах. Тогда Николай Степаныч закладывал вещи под большие проценты, чтобы приехать и увидеть мой надменный профиль какие-нибудь пятнадцать минут".
(На экране вновь Н. Гумилев)
Голос за сценой
Царица иль, может быть, только печальный ребенок, -
Она наклонилась над сонно-вздыхающим морем,
И стан ее стройный и гибкий казался так тонок,
Он тайно стремился навстречу серебряным зорям.
Сбегающий сумрак. Какая-то крикнула птица,
И вот перед ней замелькали во влаге дельфины,
Чтоб плыть к бирюзовым владеньям влюбленного принца,
Они предлагали свои глянцевитые спины.
Но голос хрустальный казался особенно звонок,
Когда он упрямо сказал роковое "не надо"...
Царица иль, может быть, только капризный ребенок,
Усталый ребенок с бессильною мукою взгляда.
Ахматова
"В течение своей жизни любила только один раз. Только один раз. Но как это
было... В Херсоне три года ждала от него письма. Три года каждый день, по жаре, за несколько верст ходила на почту, и письмо так и не получила".
(На экране вновь А. Ахматова)
Голос за сценой
"Милый Сергей Владимирович, это четвертое письмо, которое я пишу Вам за
эту неделю. Не удивляйтесь, с упрямством, достойным лучшего применения, я решила сообщиться Вам о событии, которое должно коренным образом изменить мою жизнь, но это оказалось так трудно, что до сегодняшнего вечера я не могла решиться послать это письмо. Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилева. Он любит меня уже три года, и я
верю, что моя судьба быть его женой. Люблюли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю.
Помните у В. Брюсова:
Сораспятая на муку,
Враг мой давний и сестра,
Дай мне руку! дай мне руку!
Меч взнесен. Спеши. Пора.
И я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог и Вы, мой верный, дорогой Сережа. Оставим это.
...Не говорите никому о нашем браке. Мы еще не решили, ни где, ни когда он
произойдет. Это - тайна, я даже вашим ничего не написала.
...Пришлите мне, несмотря ни на что, карточку Владимира Викторовича. Ради Бога, я ничего на свете так сильно не желаю.
Ваша Аня".
Я написала слова,
Что долго сказать не смела.
Тупо болит голова,
Странно неменеет тело.
Смолк отдаленный рожок,
В сердце все те же загадки,
Легкий осенний снежок
Лег на крокетной площадке.
Листьям последним шуршать!
Мыслям последним томиться!
Я не хотела мешать
Тому, кто привык веселиться.
Милым простила губам
Я их жестокую шутку...
Мужской голос за сценой
По инициативе мужа Анны Ахматовой, Николая Гумилева, в 1912 году выходит
первый сборник стихов поэтессы под названием "Вечер".
Вот что писал в предисловии к нему поэт Михаил Кузьмин:
"...Можно любить вещи, как любят их коллекционеры, или привязчивые чувственной привязанностью люди, или в качестве сентиментальных сувениров, но это совсем не то чувство связи, непонятной и неизбежной, открывающейся нам то в горестном, то в ликующем восторге... Нам кажется, что, в отличие от других вещелюбов, Анна Ахматова обладает способностью понимать и любить вещи именно в их непонятной связи с переживаемыми минутами... Часто они не более как сентиментальные сувениры или перенесение чувства с человека и на вещи, ему принадлежащие. Мы говорим это не в упрек молодому поэту, потому что уже не мало - заставлять читателя и помечтать, и поплакать, и посердиться с собою вместе, хотя бы посредством чувствительной эмоциональности, - но особенно ценим то первое пониманье острого и непонятного значения вещей, которое встречается не так часто. И нам кажется, что Анна Ахматова
имеет ту повышенную чувствительность, к которой стремились члены общества
обречённых на смерть".
В марте 1914 года вышла вторая книга стихов Анны Ахматовой "Четки".
(Экран гаснет. Свет вновь освещает А. Ахматову)
Ахматова
"Жизни ей было отпущено примерно шесть недель. В начале мая петербургский сезон начал замирать, все понемногу разъезжались. На этот раз расставание с
Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград, из XIX века сразу попали в ХХ, все стало иным, начиная с облика города. Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна
была потонуть в мировых событиях. Время распорядилось иначе".
(На экране портрет Александра Блока)
Голос за сценой
"Многоуважаемая Анна Андреевна. Вчера я получил Вашу книгу, только
разрезал ее и отнес Моей матери. А в доме у нее - болезнь, и вообще тяжело; сегодня утром моя мать взяла книгу и читала не отрываясь: говорит, что не только хорошие стихи, а по-человечески, по-женски подлинно.
Спасибо Вам.
Преданный Вам Александр Блок".
...Украсишь ты нежнейшими цветами
Могильный холм, приснившийся тебе.
И тень моя пройдет перед тобою
В девятый день и в день сороковой -
Неузнанной, красивой, неживою.
Такой ведь ты искала? - Да, такой.
Когда же грусть твою погасит время,
Захочешь жить, сначала робко, ты
Другими снами, сказками не теми...
И ты простой возжаждешь красоты.
И он придет, знакомый, долгожданный,
Тебя будить от неземного сна.
И в мир другой, на миг благоуханный,
Тебя умчит последняя весна.
А я умру, забытый и ненужный,
В тот день, когда придет твой новый друг,
В тот самый миг, когда твой смех жемчужный
Ему расскажет, что прошел недуг.
Забудешь ты мою могилу, имя...
И вдруг - очнешься: пусто; нет огня;
И в этот час, под ласками чужими,
Припомнишь ты и призовешь - меня!
Как иступленно ты протянешь руки
В глухую ночь, о, бедная моя!
Увы! Не долетают жизни звуки
К утешенным весной небытия.
Ты проклянешь, в мученьях невозможных,
Всю жизнь за то, что некого любить!
Но есть ответ в стихах моих тревожных:
Их тайный жар тебе поможет жить.
(На экране портрет А. Ахматовой)
Голос за сценой
"В сущности, никто не знает, в какую эпоху он живет. Так и мы не знали в начале 10-х годов, что жили накануне первой европейской войны и Октябрьской революции. Увы!
...ХХ век начался осенью 1914 года вместе с войной, так же как XIX начался
Венским конгрессом. Календарные даты значения не имеют".
Пахнет гарью. Четыре недели
Торф сухой по болотам горит.
Даже птицы сегодня не пели,
И осина уже не дрожит.
Стало солнце немилостью Божьей,
Дождик с Пасхи полей не кропил.
Приходил одноногий прохожий
И один на дворе говорил:
"Сроки страшные близятся. Скоро
Станет тесно от свежих могил.
Ждите глада, и труса, и мора,
И затменья небесных светил.
Только нашей земли не разделит
На потеху себе супостат:
Богородица белый расстелет
Над скорбями великими плат".
(На экране Н. Гумилев)
Голос за сценой
"Дорогая моя Аничка, я уже в настоящей армии, но мы пока не сражаемся, и когда начнем, неизвестно. Все-то приходится ждать, теперь, однако, уже с винтовкой в руках и отпущенной шашкой. И я начинаю чувствовать, что я подходящий муж для женщины, которая "собирала французские пули, как мы собирали грибы и чернику". Эта цитата заставляет меня напомнить тебе о твоем обещании быстро дописать твою поэму и придать ее мне. Право, я по ней скучаю.
Раненых привозят не мало, и раны всекакие-то странные: ранят не в грудь, не в голову, как описывают в романах, а в лицо, в руки, в ноги. Под одним нашим уланом пуля пробила седло как раз в тот миг, когда он приподнимался на рыси; секунда до или после, и его бы ранило.
Пиши мне в 1-ю действ. армию, в мой полк, эскадрон Ее Величества. Письма,
оказывается, доходят очень и очень аккуратно.
Целую тебя, моя дорогая Аничка, а также маму, Леву и всех. Напишите Коле
маленькому, что после первого боя я ему напишу.
Твой Коля".
Женский голос за сценой
Будем вместе, милый, вместе,
Знают все, что мы родные,
А лукавые насмешки,
Как бубенчик отдаленный,
И обидеть нас не могут,
И не могут огорчить.
Где венчались мы - не помним,
Но сверкала эта церковь
Тем неистовым сияньем,
Что лишь ангелы умеют
В белых крыльях приносить.
А теперь пора такая,
Страшный год и страшный город.
Как же можно разлучиться
Мне с тобой, тебе со мной?
(На экране портрет Б. Анрепа)
Голос за сценой
Из воспоминаний Бориса Анрепа:
"...Революция Керенского. Улицы Петрограда полны народа. Кое-где слышны
редкие выстрелы. Железнодорожное сообщение остановлено. Я мало думаю про революцию. Одна мысль, одно желание: увидеться с А.А.(Анной Андреевной). Она в это время жила на квартире проф. Срезневского, известного психиатора, с женой которого она была очень дружна...
Я перешел Неву по льду, чтобы избежать баррикад около мостов... Добрел до дома Срезневского, звоню, дверь открывает А.А.(Анна Андреевна). "Как, вы? В такой день? Офицеров хватают на улицах". - "Я снял погоны".
Видимо, она была тронута, что я пришел. Мы прошли в ее комнату. Она прилегла на кушетку. Мы некоторое время говорили о значении происходящей революции. Она волновалась и говорила, что надо ждать
больших перемен в жизни. "Будет то же самое, что было во Франции во время
Великой революции, будет, может быть, хуже". - "Ну, перестанем говорить об
этом".
Мы замолчали. Она опустила голову. "Мы больше не увидимся. Вы уедете". - "Я буду приезжать. Посмотрите: ваше кольцо". Я расстегнул тужурку и показал ей черное кольцо на цепочке вокруг моей шеи. А.А.(Анна Андреевна) тронула кольцо. "Это хорошо, оно вас спасет..."
С первым поездом я уехал в Англию. Я долго носил кольцо на цепочке вокруг шеи".
(На экране портрет С. Есенина)
Голос за сценой
В зеленой церкви за горой,
Где вербы четки уронили,
Я поминаю просфорой
Младой весны младые были.
А ты, склонившаяся ниц,
Передо мной стоишь незримо,
Шелка опущенных ресниц
Колышут крылья херувима.
Но омрачен твой белый рок
Твоей застывшею порою,
Все тот же розовый платок
Застегнут смуглою рукою.
Все тот же вздох упруго жмет
Твои надломленные плечи
О том, кто за морем живет
И кто от родины далече.
И все тягуче память дня
Перед пристойным ликом жизни.
О, помолись и за меня,
За бесприютного в отчизне!
(Снова на экране А. Ахматова)
Голос за сценой
Как белый камень в глубине колодца,
Лежит во мне одно воспоминанье.
Я не могу и не хочу бороться:
Оно - веселье и оно - страданье.
Мне кажется, что тот, кто близко взглянет
В мои глаза, его увидит сразу.
Печальней и задумчивее станет
Внимающего скорбному рассказу.
Я ведаю, что боги превращали
Людей в предметы, не убив сознанья,
Чтоб вечно жили дивные печали.
Ты превращен в мое воспоминанье.
Ахматова
"...Сборник "Белая стая" появился при еще более грозных обстоятельствах, чем
"Четки". Он вышел в сентябре 1917 года. Если "Четки" опоздали, "Белая стая"
прилетела просто к шапочному разбору. Транспорт замирал - книгу было нельзя
послать даже в Москву, она вся разошлась в Петрограде. Бумага грубая - почти картон. Журналы закрывались, газеты тоже. Поэтому в отличие от "Четок" у "Белой стаи" не было шумной прессы. Голод и разруха росли с каждым днем".
На разведенном мосту
В день, ставший праздником ныне,
Кончилась юность моя.
(Свет продолжает освещать А. Ахматову)
Голос за сценой
Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал
И дух суровый византийства
От русской Церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берет ее, -
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: "Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид".
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.