Не успела Варенька появиться на свет божий, как стала круглой сиротой. Отца придавило деревом, нескладно поваленным на лесосеке, а мать, от горя преждевременно разродившаяся, не дождалась первого крика младенца и испустила дух.
Из роддома забрала Вареньку родная сестра матери, Ефросинья, решив своим правильным крестьянским умом, что негоже девчонку при живой родне в приют отдавать, не по-людски это, не по-божески. Там, где пятерым деткам хлеба и доброты родительской хватает, там и шестое дитя не в тягость будет, тем более что Варенька внешностью пошла в материнскую породу. Беленькая, с васильковыми глазками, как у любимой сестренки Фросиной, не нажившейся на свете белом, не долюбившей сласть жизни при судьбине такой жестокой и несправедливой.
Первое слово Вареньки «мама» было по праву адресовано Ефросинье, а иначе и быть не могло. Та, что выкормила сиротку, по ночам убаюкивала, хворь выгоняла из хрупкого тельца малышки, та и мать по всем мирским законам.
Тетка одинаково ровно и справедливо относилась ко всем детям в семье, никого не выделяя вниманием. С бесконечными делами на подворье и по дому она с мужем не управилась бы без помощи детей, поэтому многие обязанности были строго закреплены за подрастающей детворой, и выполнялись эти обязанности беспрекословно. А как иначе? Мать с отцом, работая на скотном дворе, уходили из дома с рассветом, возвращались к вечеру. Без помощников с хозяйством не управиться. А хозяйство у тетки солидное было: птица всякая, корова-кормилица, боров, земли соток тридцать. Без такого подспорья детей не подымешь. А ведь все обиходить надо, дом в порядке содержать, малышню накормить-обстирать, запасы на зиму заготовить. Да мало ли дел по дому! Конца-края у этих забот нет, бесконечные они, впрягаешься в такой хомут в начале жизни, и тянешь до конца дней. Но по деревенским меркам в этом и был смысл жизни, чтоб детей нарожать, в люди их вывести, и трудиться всю жизнь на земле до седьмого пота, от зари до зари.
В зимние вечера семейство тоже без дел не сидело. Отец валенки смоляной дратвой подшивал. Мать, приноровившись, одежонку на вате стегала. Может, и неказистые пальтишки получались, зато удобные и теплые, в самый раз по дому управляться в холодное время. Старшие сестры занавески и полотенца шили, вышивая их цветами яркими. Ребятня помладше, на всю семью носки вязала, да варежки.
Зато в праздники престольные гуляло семейство Фросино широко и вольно. На Троицу, любимый Варенькин праздник, всю избу убирали душистыми ветками березы, одуванчики в банках на подоконники ставили, пироги затевали с разными начинками. Когда гости приходили, отец гармошку доставал из комода, а мать низким голосом душевно песни выводила про черного ворона и удалого Хасбулата. Накинутый на плечи полушалок с узором по кайме, красиво оттенял легкий загар, успевший лизнуть щеки Ефросиньи, васильковую глубину глаз и душевную красоту простой русской бабы, которая в свои тридцать с небольшим лет выглядела гораздо старше от напряженной крестьянской жизни. Но не замечала Варенька преждевременных морщин на лице матери, рук натруженных с венами вздувшимися. Она любовалась ею, считая себя счастливейшим ребенком на свете, у которого есть стены надежные и родители любящие.
Когда Вареньке исполнилось шесть лет, родители вменили ей в обязанность ежедневный сбор крапивы, которую нужно было измельчить лопаткой в деревянном корыте. Этой витаминной зеленью Ефросинья приправляла корм для многочисленного птичьего племени, добавляя в него вареные картофельные очистки и набухший комбикорм. Именно в это время соседи одарили девчушку щенком от своей матерой сторожевой собаки.
Мать велела старшему сыну смастерить будку для нового жильца, а Вареньке присмотреть за малышом, не забывая о своих обязанностях по дому. Привязалась девочка к щенку, как к братишке маленькому, кличку ему придумав бесхитростную, Дружок.
В сопровождении своего мохнатого звонкоголосого приятеля, Варенька каждый день уходила с большой корзиной за крапивой, а щенок, взяв на себя функцию добровольного охранника, сопровождал ее везде и, на всякий случай, облаивал пискляво всех, проходящих мимо.
Когда девчушка волокла наполненную крапивой корзину к дому, Дружок пытался ей помочь, прихватывая своими острыми зубами вторую ручку корзины. Мешая своей помощью подружке, он путался под ногами, вызывая невольные улыбки у окружающих и звонкий смех у юной хозяйки.
Измельчив крапиву в корыте, Варенька своей, остро заточенной лопаткой, шла копать землю под раскидистой яблоней, собирая червяков для гусят, вылупившихся по весне. Самой яркой личностью в выводке был гусенок цвета воронового крыла, крупный, наглый и беспардонный. При дележе выкопанного деликатеса он вел себя нахально, умудряясь отхватить не только большую часть добычи, но и бесцеремонно выдрать из глоток других гусят червяков, проглоченных наполовину. Сытости наглец не ощущал, еды ему всегда было мало, и чтобы опередить конкурентов при распределении лакомства, он бросался под лопату и самостоятельно вытягивал из комка земли извивающийся белковый прикорм.
Неуемная алчность и прыть гусенка однажды привели к трагедии. Как гильотиной, отсекло лезвие лопаты перепончатую лапку нетерпеливого обжоры, сползшего в ямку за добычей. Заверещал птенец от боли, и, обливаясь кровью, повалился на бок, закатив глаза. Загоготала тревожно мать-гусыня, затявкал разбуженный Дружок, заревела в голос испуганная Варенька, устроив в доме переполох.
Ефросинья, как могла, пыталась убедить маленькую птичницу, что лить слезы понапрасну нечего, что на рождество гуся-калеку с яблоками в печке запекут, ну, а если не выживет, невелика беда, птицы всякой на дворе полно. Вареньку это утешение не успокоило, ведь по ее вине гусенок страдает, она искалечила красивую птаху, значит, ответ за злодеяние ей самой и держать.
Пришел в себя гусенок, открыл глазки и заплакал горько от боли по-своему, по-гусиному, без слез. Замотала Варенька лапку гусенка тряпицей, в коробку, выложенную мягким сеном, уложила, да песни стала ему напевать тихонечко, чтобы утешить птичку, да боль унять. Когда за крапивой отправилась, Дружку велела сторожить мальца, а когда с делами управилась, в коробке лазаретной гусенка не оказалось. Пропала птичка, сгинула. Весь огород прочесала девчушка, все канавы обошла, курятник обследовала, и все без толку, исчез раненый нахаленок.
Пропажа нашлась неожиданно. В собачьей будке. Уткнувшись широким клювом в мохнатое брюхо Дружка, спал гусенок мирно и по-детски безмятежно, а щенок, которому была дана команда охранять птаху, нежно облизывал страдальца, перегородив собой доступ в конуру.
Наутро постояльцы собачьей будки на свет божий выбрались. Колченого заваливаясь на бок, прожорливый гусенок гнусаво потребовал еды и ловко управился с миской рассыпчатой пшенной каши. Для поправки здоровья закусил десертом из горстки червяков и довольно плюхнулся на бок рядом с новым соседом Дружком, которого, судя по всему, выбрал в приятели. Так Варенька оказалась опекуншей двух милых созданий - мохнатого помощника и юного гусака, которому была дана кличка Черныш.
В начале лета ответственная гусыня начала обучать свой выводок навыкам в плавании. Приводила гусят на маленький прудик и своими заплывами по водной глади убеждала малышей в большой пользе таких занятий. Птенцы сначала испуганно теснились у берега, а позже, вкусив прелесть упражнений на воде, плескались в прудике часами.
Черныш, родившийся с задатками лидера, жаждал продемонстрировать собратьям по стае свою отвагу в заплывах, но травмированная лапка не позволяла поспевать за выводком. Плелся Черныш кособоко за гусыней, сильно отставая и причитая от досады и боли на несправедливость житейскую, и если бы не Варенька, не постиг бы юный гусь всех тонкостей плавания. Девочка брала гусенка на руки и, обгоняя стайку, давала возможность Чернышу первому плюхнуться в воду, оберегая его болезненное самолюбие. Верный Дружок, ходивший за девчушкой по пятам, с удовольствием составлял Чернышу компанию в купаниях, а Варенька, глядя на друзей, ликовала от счастья, напевая любимые песни о черном вороне и удалом горце.
К осени умный Черныш осознал, что лидерство в гусиной стае можно поддерживать и самостоятельно. Природа дала ему крылья, и гусь обязан использовать их для укрепления авторитета. Он начал учиться летать, кособоко разгоняясь и припадая на культю. Крылья от тренировок крепли, перелеты удлинялись и уже к зиме гордо парил Черныш над деревенскими крышами, правильно выявляя своим птичьим инстинктом воздушные потоки. Гуси из весеннего выводка, задрав свои длинные шеи к небу, гогоча и завидуя, осуждали тягу Черныша к воздухоплаванию, считая его занятия чудачеством драчуна и воображалы.
Со стороны можно было подумать, что летал гордый Черныш, куда ему вздумается. На деле все обстояло иначе. Взмывал гусь-лебедь в небеса, когда Варенька на улицу выходила, отслеживая ее перемещения с воздуха, и уверенный, что на земле ее охраняет брат названый, Дружок, с которым делил собачью жилплощадь на паритетных началах.
Ефросинья не опасалась за девочку, издали слыша басистый лай Дружка и гогот крылатого калеки. Была убеждена мать, что не дадут в обиду Вареньку гусь лапчатый, да страж мохнатый, облают, заклюют, отобьют от обидчика подругу нежную. Отважная парочка однажды доказала на деле свою преданность маленькой хозяйке.
У соседей козел бедовый был, всех детей округи презирающий и готовый их рогами пронзить, если, не дай бог, на одной дорожке сталкиваться приходилось. Глаза у бешеного козла, при виде ребенка, округлялись до размеров чайного блюдечка, бороденка трястись начинала, а передние копыта дробь выбивали, высекая искры из камней. Бросался козел на жертву, наклонив рога до коленей, и гнал, пока сам из сил не выбивался или не заденет кого-нибудь за мягкое место. С этим непутевым козлом Варенькины пути-дорожки однажды и пересеклись. Церемониться козел не стал, ритуальным танцем устрашения пренебрег, а бросился на махонькую девчушку с наскока. Варенька ойкнуть не успела, как подлетел Дружок, вонзив зубы острые в заднюю ногу хулигана, а гусь, с неба упавший, шипеть начал и щипать бойца без правил и совести, за бока да бороду. Так отметелили обидчика, что уполз посрамленный бедокур на свой двор, забыв напрочь свои поганые забавы с ребятней.
Зимой верные друзья устраивали Вареньке аттракцион на салазках. Дружок впрягался в веревочную петлю, к санкам привязанную, а Черныш прихватывал импровизированную узду клювом. Летели санки с девочкой по снежному насту так быстро, что дух захватывало не только у малышки, но и проходящих мимо людей. Частенько опрокидывались санки с драгоценным грузом. Варенька с хохотом откапывала себя из сугроба, окликала лихую парочку, которая мгновенно тормозила свой бег, догоняла санки, и полет в зимней снежности продолжался до тех пор, пока сама наездница не превращались в ледышку.
Самой любимой забавой для малышки и мохнатого друга, были головокружительные полеты на санках с крутой горы. Летела на салазках Варенька к подножью местного Казбека быстрее ветра, а Дружок с лаем, бесстрашно, за ней катил, где на лапах, где на спине юзом, с лаем заливистым, в унисон развеселому хохоту девчушки. Гусь с воздуха катальщиков прикрывал, гогоча недовольно и не понимая толком, зачем гробиться на этих трамплинах, ведь калекам так тяжко живется на свете, и унижений нахлебаешься вдоволь, и страданий. А деваться некуда, святую миссию охранника добровольно на свои могучие крылья возложил. Вот и летал Черныш за друзьями, приглядывая зорким глазом, за их забавами опасными.
Не доглядел гусь-лебедь. Опростоволосился. Не успела птица навозмущаться вдоволь, как салазки Вареньки, разогнавшиеся сильнее прежнего, на лед пруда выскочили и угодили в прорубь широкую, которую деревенские бабы специально для полоскания белья вырубили. Дружок вокруг полыньи скачет, лает оглашено, а Варенька ручонками слабыми за скользкие края проруби цепляется, пытаясь выбраться из воды ледяной. Только пальтишко, на вате стеганное, намокло быстро и гирей ко дну потянуло. Заледенел крик ужаса в горле Вареньки, барахтается малышка в ледяной воде, пытаясь пальтишко отяжелевшее, негнущимися руками расстегнуть да сбросить. Не слушаются руки, онемели от страха и холода. Подполз Дружок на брюхе к самому краю ледяной лохани, клыками сильными прихватил воротник пальтишка, и потянул на сушу, жилы от натуги разрывая. А Черныш, без робости в купель нырнувший, с воды Вареньку подталкивает, чтобы псу сподручней подхватить ее можно было.
Не дано было ангельской, детской душе погибнуть в том омуте глубоком. Помогли силы небесные преданным животным вытащить Вареньку из бездны темной, спасти от гибели неминуемой. А как до дома дотащить подругу нежную, не представляли ни вымокший, обледеневший Дружок, ни гусь-одноножка. Свернулся Дружок вокруг Вареньки, на снегу распластанной, и пролаял Чернышу на своем языке команду резкую. Встал на крыло гусь-лебедь, взвился в высь небесную и помчался выполнять приказ друга мохнатого.
Домашние за самоваром сидели и мирно чаевничали, когда клекот тревожный услышали с улицы, да резкие хлопки крыльев гусиных по стеклам. Встревоженные домочадцы на улицу выскочили, беду почуяв. А у крыльца Черныш беснуется, клювом цепким за подол Ефросинью со двора тянет, хрипло гогоча. Зашлось сердце матери от дурных мыслей, побежала за птицей крикливой, в тапках на босу ногу. Семейство еле нагнало ее у пруда рокового, где продрогший до костей Дружок пытался Вареньку отогреть.
До рождества болела девочка, а потом, ничего, отудобела. К праздничному застолью самостоятельно, без помощи сестренок, вышла. Увидев гуся запеченного на блюде, разрыдалась горько и безутешно, а Ефросинья, неспешно к двери подошла, распахнула ее настежь и Дружка кликнула. Опережая пса, гогоча радостно, в комнату ворвался Черныш, и, припадая на укороченную лапку, прильнул к ногам Вареньки, голову длинношеею ей на колени положил и застыл, онемев от восторга. Дружок с другой стороны прижался, поскуливая тихонько, пытаясь рассказать по-собачьи, о своей тоске, страхах пережитых, преданности и бесконечной любви к маленькой хозяйке.
Все домочадцы, наблюдая за трогательной троицей в рождественский вечер, невольно удивлялись, как причудливо переплетен узор судеб маленькой девочки и животных, как широка тропа бескорыстной привязанности наших братьев меньших к человеку, который иногда получает от пернатых и лохматых самый бесценный приз – жизнь.
Ефросинья оставила Черныша на племя, и не прогадала. Таким ухажористым оказался гусь-лебедь, таким ретивым, что весь птичий двор слушался его беспрекословно. Даже коршуны дикие, птенцов со двора не воровали из уважения к отважному хозяину птичника, который облетая постоянно свои угодья, отбивал охоту у залетных варягов, полакомиться домашней дармовщиной.
А новые выводки гусиные в хромого папашу окрасом и силой пошли, так в деревне появилась новая порода гусей – Варина.
Когда Черныш состарился, а на подворье появился молодой, сильный гусак, цвета воронового крыла, поднялся хромоногий гусь-лебедь в поднебесье, покружил над родным домом, прогоготал песню прощальную и исчез навсегда, в бесконечной голубизне.
Прошли годы. Состарились родители. Вошла в девичью пору Варенька. На Троицу, любимый семейный праздник, была убрана изба душистыми ветками березы и настряпаны пироги с разными начинками. Под гармошку старшего брата душевно выводила Варенька песни о черном вороне и удалом Хасбулате.
В разгар веселья в открытые окна дома донеслось курлыканье диких гусей, вернувшихся на лето в родные края. Высыпав на улицу, все семейство с радостью, провожало взглядами низко летевший птичий клин. Отделившийся от стаи одинокий черный гусь, покружил устало над домом Ефросиньи, и хрипло гогоча, улетел догонять родню. Одряхлевший Дружок сипло пролаял пару раз вслед залетной птице, Ефросинья смахнула с глаз невольно набежавшую слезу, а Варенька, слегка погрустнев от нахлынувших воспоминаний, простилась со светлым отрочеством. Впереди вся жизнь, и она подарена Вареньке друзьями верными, чтобы детей нарожать, в люди их вывести и работать на земле от зари до зари, до седьмого пота.