Моя тайга

Николай Ананьченко
Из книги монологов "Байки для Михалыча"

          Я, Михалыч, так думаю: каждому человеку дано своё понимание красоты. Оно с рождения в нём образуется и всю жизнь с ним живёт.
Нынче модно говорить о малой Родине, о любви к ней. Это, конечно, правильно. Я это понимаю. Вот для меня малая Родина – это тайга.  Я вижу в ней и красоту, и пользу. Она для меня, как дом родной.
          А вот привези сюда бедуина какого-нибудь. Ведь он от каждого куста шарахаться будет, всё ему чужим покажется, и о красоте таёжной вряд ли от него услышишь. Зато о пустыне своей, с её жарой, песчанными бурями и прочим набором пустынных прелестей, будет взахлёб рассказывать и восхищаться.
          Сколько уже лет, Михалыч, любуюсь я этой красотой, и всё не надоела она. Вот ты глянь на тайгу. Какая она? Ну, конечно, зелёная. Так каждый ответит. Но какой же разный этот зелёный цвет. Ведь сотни, да что там, тысячи оттенков тайга сочиняет. Каждый куст, каждое дерево своего зелёного цвета. А осенью... . Ведь ни какими словами, ни какими красками не передать красоту таёжную. И огненно рыжие, и алые, и жёлтые – все краски здесь. Сплетаются, смешиваются и создают неповторимый, неописуемый пейзаж.
          Тайга, она добрая к тем, кто понимает её, не вредит ей. И прокормит, и кров даст такому гостю. Ну, а если, как говориться, «со своим уставом в чужой монастырь» кто заявится, то спуску она не даст. Тут она свой норов в полную силу покажет.
          Я, например, очень люблю, когда дождь идёт. Тайга словно замирает, радуется небесной влаге. Умывается. Залезешь, бывало под ель столетнюю, сядешь, спиной к стволу привалившись и слушаешь, как шуршат капли по хвое, по листьям. А под елью-то сухо и тепло. Словно из дома, из окна за жизнью таёжной наблюдаешь. Как-то раз сохатый подошёл. Ведь учуял меня, но не испугался, не убежал. Понял, что беды от меня ждать не приходится. Постоял, посмотрел на меня, помотал своей огромной головой, потом гриб нашёл, сжевал его и неторопливо в чащу подался. А я, прямо-таки счастливый сижу. А как же: за своего приняли. Бурундуки так чуть ли не по ногам бегали. Любопытные они. А тут такое развлечение – кто-то новый появился. Ну, как не рассмотреть поближе.
          И зимой всегда укрыться можно. Сколько раз я ночевал в снежной норе. Даже в метель. Главное правильно выкопать её. Что бы ветер не задувал. Подстелешь лапника, расположишься поудобнее, чайку из термоса нальёшь, прихлёбываешь его  и блаженствуешь. Тишина, покой.
          Когда помоложе был, то много приходилась летать в дальние посёлки на «кукурузнике». Ты летал на них? Удовольствия мало, но здесь это иногда единственная возможность в райцентр выбраться и наоборот, в посёлок добраться. Так вот смотришь в окошко и душа разрывается: вся тайга в проплешинах. То вырубки леспромхозвские, то гарь чёрным пятном просвечивает. Веришь, плакать хотелось.
Гарь, Михалыч, это страшное место. Живности там нет ни какой. Чахлая травка на пятый-шестой год после пожара проклёвывается. Ходить там опасно. Может и дерево вдруг упасть и придавить тебя, можешь в яму провалиться прямо сквозь подгорелые ветки. А выбраться оттуда не просто будет. Десятилетиями будет тайга эту рану залечивать, но до конце так и не вылечит никогда. Такие места гиблыми называют. Всякий таёжник их стороной обходит. Даже воздух там тяжёлый, нездоровый. А ведь всё начинается с баловства, с одной спички. Не понимает человек, какую беду он несёт своей беспечностью.
          Моя Зинуля одно время пристал ко мне: поедем в отпуск на море. Все, мол, ездят, а мы, словно бирюки, от дома оторваться не можем. Долго она меня пилила, ну, я и сдался. Взяли путёвки и покатили в тёплые края.
          Что тебе сказать, Михалыч. Море, конечно, вещь незабываемая. Яркое, огромное. Впечатлило сразу. Но дня через три уже это восхищение поостыло. Всё одно и тоже. Даже звуки изо дня в день одинаковые. Правда один день поштормило. Ну, посмотрел я на волны. Согласен, силища немеряная, страху наводит. Но всё это, как-то не для меня. Душа не трепещет, не радуется.
          Но главное, Михалыч, не в этом. Вот в тайге, например, вижу я пень. Стоит на пути. Я его спокойно обойду и дальше иду. А там... Этот пень на тебя летит, да ещё и толкнуть норовит. Вечная толпа. Постоянные очереди. Ни попить, ни поесть спокойно нельзя. Суета бесконечная. Так мне захотелось поскорей в таёжную тень, в тишину заповедную. Кое-как до конца путёвок дожили. С тех пор Зинуля уже не просится на моря. Видать и ей не очень там понравилось.
          Нет, врос я в тайгу, а она в меня проросла. Ничего другого мне не надо. Она ведь каждое мгновенье иная, всё сюрпризы преподносит. То шишкой кедровой кинет, то цокотом глухариным порадует, да мало ли...
          Нет, Михалыч, я нисколько не отрицаю красоту и других мест. Я как раз даже наоборот. Просто, думается мне, что каждый должен любить свои места. Но любовь эта не пустые слова. Знать должен свою малую Родину, беречь её. Тогда и природа нас беречь будет. А сейчас-то что творится! Сбежались почти все в города и забыли откуда корни твои. А раз корней не помним, то и не жалко разорять природу. Вот и получается, что для природы, для Земли, человек самый страшный паразит. И исчезни он, с большим облегчение вздохнула бы она. Вот в чём печаль, Михалыч.
          Ну, да ладно. Что-то нынче меня на какую-то философию повернуло. Давай-ка лучше выпьем по кружечке чайку таёжного. Он и бодрости прибавит, и долголетию нашему поспособствует. А потом посидим да полюбуемся красотой таёжной.