Окончилась Великая Отечественная Война. Главная задача всей страны, в особенности районов, бывших во время Войны под немецкой оккупацией, состояла в восстановлении народного хозяйства.
Эта фраза хорошо звучит, но реализовывать ее было невероятно трудно.
Не знаю, как в других местах, а мы незадолго до окончания Войны были реэвакуированы в один из районов Крыма.
Разруха была страшная. Места безлесные, зимой холодно, вот немцы и ломали и сжигали все, что горит. Думаю, что все сельские районы страны в то время решали одну задачу: ХЛЕБ, ХЛЕБ, ХЛЕБ. Страна голодала, во многих регионах был сплошной мор. Но как давать хлеб?
Техники никакой, тягловой силы (лошадей, или волов) нет, семена надо было изыскивать с невероятными трудностями, хотя на эти цели государство отдавало последнее, что у него было.
Я был маленький пацан, но меня потрясло, когда я увидел, что пашут на коровах. Чтобы чуть облегчить жизнь замученному животному, хозяйки коров делали себе широкую шлею, которую перекидывали через плечо, второй конец привязывая к ярму.
Я знал картину Репина «Бурлаки», но эта действительность была намного страшнее. Согнутая в три погибели женщина изо всех сил налегает на шлею, кое-как продвигаясь вперед рядом со своей несчастной коровой. Сколько проклятий обрушивалось на ни в чем не повинный плуг. А ведь от этих коров еще хотели получить молоко, ведь она единственная кормилица.
И если от коровы удавалось после тяжкого дня получить даже козью дозу молока, и то были просто счастливы. Хоть детям могли дать по стакану молока. Сеяли вручную, как в прошлом веке.
Несмотря на все, Хлеб все же государству сдали. Крестьянам оставили самый минимум, чтобы «ноги не вытянули».
Через год стало немного легче. Удалось отремонтировать кое-какую технику, немного бычки подросли, и т. д.
Вторую задачу, которую требовали от всех местных руководителей - это школы. Где их взять? Старые разбиты, а новых строить не из чего. Нередки были случаи, что всеми правдами и неправдами брали какой-то крестьянский дом, и приспосабливали его под школу. Благо, в селах того периода редко где насчитывалось более 12-15-и малышей, которые соответствовали 1-3-у классу. В такие села, как правило, посылали одного учителя, и он, как-то совмещая графики, вел три класса одновременно. Школы, хорошо или плохо, но как-то, как временный вариант, вроде создали. А где взять учителей? Половина школ пустует. Детей никто не учит! Советская власть не могла допустить этого. В районе собрали партийно-хозяйственный и педагогический актив. Все понимали, что учителей никто не пришлет. Просто неоткуда. Приняли одно мудрое решение. Отобрать всех молодых людей в районе, которые закончили семилетку. Пригласить их в районную школу, и провести, выражаясь современным языком, «кастинг». Если не совсем «тупяк», предлагалось поступить заочниками в педтехникум, пройти там краткосрочные курсы, и первого сентября - в школу, учить детей. Поскольку во время Войны никто не учился, все были переростки, так что окончивших семилетку, моложе 16-и лет не было. Предпочтение при отборе давали детям педагогов, имея в виду, что в случае надобности - мама поможет.
Так или иначе, я сын педагога, семилетку окончил с номером 2, ни в каких аморальных действиях не замечен, так что, вполне естественно попал в отобранную группу. Главное, что этим решался еще один вопрос. Становясь государственным служащим, я получал право на хлебную карточку. В то время это было ни с чем не сравнимое благо. Хотя хлеба на карточку давали всего 400 грамм, и этот паек проглатывался в один присест.
Первого сентября явился в школу. Меня определили в большую школу, по месту жительства. Вообще было такое мнение, что новоиспеченных учителей направлять на работу по месту жительства.
В этом был большой смысл. Человек, выросший в этом селе, где его с рождения все знают, где живут все его родственники в нескольких поколениях, наверняка будет находиться под давлением общественного мнения, и вести себя более правильно, чем человек со стороны.
Меня назначили учителем в 3-й класс. Надо было вести все предметы.
Самым тяжелым для меня оказалось рисование и пение. Мы впоследствии нашли какие-то выходы, за счет талантливых учеников. Надо сказать, что некоторые из них, пропустив 4 года войны, были не намного моложе меня.
Я очень тщательно готовился к занятиям, и надо сказать, что они начали у меня неплохо получаться. Меня везде хвалили, даже в министерстве автономии.
Учебный год закончился. Наступила летняя страда. Сначала сенокос. Затем главное - жатва. В этот период не участвовать в этой компании, кем бы ты не был, было преступлению подобно. Я тоже вышел на полевые работы, но в соседний колхоз. Мне, как учителю, не хотелось светиться своей неумелостью среди своих. Вывели нас на сенокос. Это, оказывается, большая наука. А я никогда в жизни косу не держал в руках. Как взмахну, она у меня носом вонзается в землю, и даже вытащить оттуда тяжело. Запросто можно поломать. А все инструменты в страшном дефиците. Оберегая инструмент, бригадир перевел меня на копнение сена. Группа из 4-х человек начинает формировать копну. Один становится посередине, остальные трое подают ему сено, которое он должен укладывать. После каждой копны шла ротация. Один из подававших становится в центр на место укладчика, а тот переходит на позицию подавальщика.
Все было хорошо, пока не пришла моя очередь стать в центр. Никому в голову не приходило, что эту не совсем сложную работу кто-то не умеет делать. Когда я довел копну до середины, она вдруг у меня перекосилась, разъехалась в разные стороны и полностью развалилась. Мои партнеры, мальчишки меньше меня, очень обозлились за потерянный труд, выругали меня и выставили из круга.
На полевом стане были оборудованы навесы, и люди на ночь оставались там. Там же нас и кормили. Довольно сытно, потому что голодные наверняка хуже бы работали. В один из вечеров, за столом, на котором горел фонарь, очень прилежно, сопя носом, сидел один мальчик лет 12-и. Мы с ним не общались, я смотрел какой-то старый журнал. Вдруг он обратился ко мне: «Дядя, не поможешь задачу решить». Оказывается, он должен был перейти в 4-й класс, но его не перевели из-за отставания по математике, он должен был осенью пересдать. Решить его проблемы для меня не составило никакого труда. Он радостно побежал докладывать маме, которая была нашей поварихой. Тогда она казалась мне очень взрослой, а сейчас, как я думаю, ей было не больше 30-и.
Она подошла ко мне, поблагодарила за помощь, и каким-то образом узнав, что я учитель, попросила, - пока идет страда, чтобы я позанимался с ее сыном. Она сыграла огромную роль в моем становлении взрослым сельчанином. Во-первых, она внушила всем пацанам, что я из другой сферы, и если я что-то не умею, не надо меня высмеивать, а надо помогать. Во-вторых, каждый вечер, после окончания работы, она выводила меня на поляну возле нашего стана, и стала показывать некоторые практические приемы работ. Она показала мне как держать косу. Как при этом стоять. И как не загонять острие в землю. Здесь я оказался не совсем способным учеником, но все же через некоторое время скосил целую полосу, ни разу не воткнув косу в землю. Я готов был танцевать от радости.
Затем она объяснила мне, почему у меня развалилась копна. Надо все время стоять в центре и каждую подачу укладывать себе под ноги, а в стороны сено само раздвинется. Центр должен быть очень плотным, - во-первых, он является остовом копны, во-вторых - не дает промокать сену.
До чего же я гордился, когда мне удалось уложить целую копну сена на небольшую подводу. Это уже был период, когда колхозникам начали выдавать их долю. Сначала я страшно удивлялся, как можно уложить столько сена на маленькую подводу. Смотрел, как другие делают. Сено выдвигалось в бока так далеко, что начинало касаться земли. И в сторону волов, что только головы их были видны. Создавалось впечатление, что это копна сама по себе едет. А дороги по степи проселочные, ямы да ухабы, успевай смотреть. Вел эту движущую копну сам хозяин. Он же и укладывал его. Надо сказать, что хозяином, в большинстве случаев, были женщины. Мужчин с фронта вернулось очень мало, да и то, чаще всего покалеченные. Искусство заключалось в том, чтобы так уложить сено, чтобы по дороге не рассыпалось. А подводу так довести до дома, чтобы не опрокинулась. Если такое случалось, это был не только ущерб, но и повод для насмешек. Неумейка!
Возвращаясь к моей наставнице, надо сказать, что она была не только мастером на все руки, но и умной и тактичной по жизни. Однажды она сказала мне, что руководство заинтересовано воспитать полноценных тружеников, поэтому новичкам, под видом соревнований, устраивают всякие проверки. Как пользоваться топором, строить стенку и так далее. Иногда даже проверяют на умение забивать гвозди. Она протянула мне молоток , несколько гвоздей, небольшую доску, и попросила забить эти гвозди в доску. Первый же гвоздь у меня согнулся. Такая же участь постигла почти и все остальные. Взяв у меня молоток, она ловко выдернула все гвозди из доски, выровняла их, а потом стала объяснять. Она сама вбила несколько гвоздей, поясняя при этом, какой должен быть первый удар, каковы последующие. Как вбить гвоздь в тонкую, или толстую доску. Оказалось, что это не одно и то же. Как держать молоток , чтобы центр тяжести приходился точно на шляпку.
Она не только учила меня. Понимая, что я проигрываю другим пацанам в сельхоз работе, она уговорила бригадира устроить прямо на стане ликбез, для тех, кто осенью собирался в школу. Благо, учитель есть. Ведь за пропущенные из-за Войны годы, дети все забыли, и их будут принимать в меньшие классы, а они и так переростки.
Короче, по вечерам мы стали заниматься с желающими. Сначала было 8 человек. Потом еще 2 добавилось. Называть учителя по имени вроде неудобно. Стали называть по отчеству - «Савельич». Это на всю жизнь приклеилось ко мне, меня и сегодня так зовут, в том числе нередко и родные дети. При этом, многие даже не знают моего имени, в особенности сейчас, когда я живу в селе.
Возвращаясь к деревенским делам, должен сказать, что после начала полевых занятий, мой статус резко изменился. Из неловкого неумейки, я в глазах людей стал уважаемым человеком. Несмотря, что учитель, - не гнушается никакой работой, всему пытается научиться. Да он многого не умеет. Но он же нам помогает, надо и ему помочь.
Оставшееся время я провел на полевом стане с большим удовольствием. Во-первых, чувствовал, что прохожу первичную школу крестьянской мудрости. Во-вторых, я понял, что могу учиться и научиться этой мудрости, и не буду по жизни белой вороной.
Достаточно неожиданно я получил еще один урок сельского труда. Один из колхозных амбаров, где хранилось элитное посевное зерно, находился рядом с домом, где мы жили. Когда зерно хранится на элеваторе, там есть условия для его периодического проветривания. Без этого зерно может слежаться и сопреть. А в амбарах таких условий не было, и если элитное зерно сопрело бы, это была бы не только тюрьма, но и что-то похуже.
Поэтому это зерно берегли, как высшую ценность. А проветривали его вручную и довольно часто. Но я не представлял себе, как это делается. Однажды кто-то заболел, и меня попросили подменить его. Я, конечно, согласился. Пришли в амбар. Войти невозможно. Амбар небольшой, и зерно почти до потолка и до половины входной двери, перегороженное изнутри деревянным щитом. Я в недоумении смотрю на напарника. Как сюда войти и что здесь можно делать? Он хмыкнул, и вручил мне деревянную лопату. Потом перелез через ограждение вовнутрь амбара. Затем лопатой около двери стал делать узкую канавку, отгребая оттуда зерно, и отбрасывая его наверх. Когда получилось небольшое свободное пространство, он повернулся, и стал, набирая из главной кучи лопату зерна, отбрасывать ее в направлении двери, при этом подбрасывая зерно вверх. Весь смысл состоял в том, что зерно, подброшенное вверх, пронизывалось воздухом и это сохраняло его в надлежащем состоянии. Я должен был залезть к нему, и, став лицом друг к другу, мы должны были перелопатить всю кучу. Мне это казалось нереальным. Однако, к концу дня мы благополучно перелопатили весь амбар. Хотя несколько раз мне казалось, что мы скорее сдохнем в этой пыли , чем доберемся до противоположной стены. Зато летом я не удержался, чтобы не пойти полюбоваться роскошной нивой, выращенной из нашего зерна.
Постепенно я стал привыкать к мысли, что смогу жить в селе не хуже других.
Но случилось так, что жизнь наша резко изменилась, мы уехали из Крыма. В дальнейшем мне уже не приходилось работать в сельском хозяйстве, но навыки, полученные тогда, много раз пригодились мне в жизни.
И дело не только в трудовых навыках. Я понял главное - надо уметь учиться. А если не умеешь, надо в первую очередь научиться учиться.
У меня на всю жизнь исчез страх перед любым незнакомым делом. Я полностью разделял марксистское положение: «Нет истин непознаваемых, есть истины непознанные».
Через какое-то время мне пришлось проходить «ликбез» и в промышленности, на заводе. Я и туда пришел полным «неумейкой». Но морально и психологически был уже несколько подготовлен к тому, что человек же не может всю жизнь быть неумейкой. Научится когда-нибудь. Но быть последним мне все же не хотелось. Желая всем доказать, что я чего-то стою, закончил вечернюю школу, поступил заочником в политехнический институт, и хоть позже других («очных» студентов) на 10 лет, принес на завод свой красный диплом. Это открыло мне служебную дорогу, а самое главное, к счастью для меня, больше никто никогда в мой адрес не применял этот убийственный термин «неумейка».