Это был еще СССР. Тысяча девятьсот восемьдесят какой-то год.
Я тогда работал инженером-технологом, исполняющим обязанности начальника тех.бюро кузнечно-прессового цеха. И, как начальник, никак не мог избежать дежурств в ДНД, ведь я должен был быть примером для подчиненных, да и должности мог лишиться в случае отказа.
И вот очередное дежурство. Мы только что вернулись с маршрута и сели передохнуть, а вторая группа ушла на маршрут. Курили, кто-то резался в домино, кто-то травил байки... И тут заходит милиционер:
- Мне нужны двое дружинников, нужны понятые.
Все делают вид, что не слышат его.
- Кто тут у вас старший?
Указывают на меня.
- Назначьте сами, кто пойдет со мной!
Я указал своего друга, а вторым пошел сам.
***
И вот заходим мы в какой-то двор в частном секторе. Худая, вся в репьях и грязи, собачонка на непомерно тяжелой и толстой для нее цепи прячется в будку и оттуда взлаивает на нас. Скорее для самоуспокоения, чем для острастки.
От криво висящей на одной петле калитки к трем ступеням крыльца не ведет выложенная битым кирпичом, как у соседей, дорожка. Просто тропинка, протоптанная в грязи. Во дворе ни деревца, ни цветочка, только над покосившимся забором свешиваются гроздья сирени из соседнего двора. Справа от крыльца гора мусора, который хозяева, не заморачиваясь, высыпают прямо с крыльца.
Милиционер, однако, ведет нас не к крыльцу, а к боковой стене дома, на котором слепыми пятнами прилепились два оконца, настолько затянутые пылью и грязью, что вряд-ли через них что-то видно. Приставив козырьком руку к глазам, пытается заглянуть внутрь.
- Кажется, дома, - и мы возвращаемся к крыльцу.
Я поднимаю руку и стучу в дверь. - Никакой реакции. Стучу сильнее - тот же эффект.
Милиционер смеется:
- Дохлый номер. Нажрались, как всегда, и спят. Он поднимает руку и снимает с выступа над дверью ржавую железную полоску:
- А вот и ключ! - Он просовывает его в щель между дверью и луткой и скидывает крючок, на который заперта дверь. - Это для гостей, они сюда водку жрать приходят, ну и потрахаться.
Милиционер открывает дверь, петли которой визжат так громко, что, наверное, от такого визга и мертвые в могилах проснулись бы, и мы входим в дом. В нос шибает кислятиной, затхлостью, перегаром и жутким запахом нищеты. Сразу за дверью, на матрасе, брошенном прямо на пол, спят в обнимку двое мужчин, Слева, под окнами, на диване спит женщина непонятного возраста, то ли пятидесяти, а может и шестидесяти лет. Из одежды на ней один распахнутый, грязный и рваный халат, обнажающий ее отвислую грудь и худое тело, покрытое синяками. Милиционер трясет ее за плечо:
- Воробьева, вставайте! - женщина невнятно мычит и пытается лягнуть милиционера ногой. Тот уворачивается и рывком за плечи сажает ее на кровати.
- А-а, это, бл...дь, опять ты Володька? Ну что ты опять прие...ался ко мне? Она встает на нетвердые ноги и, ничуть не стесняясь трех мужчин, даже не запахнув халат, идет в соседнюю комнату. Милиционер Володя идет за ней, а следом за ним и мы.
Во второй комнате стоит грубо оструганный стол, рядом с которым единственный стул с отломанной ножкой. О скатерти этот стол, наверное, никогда и не мечтал. На столе, на газетке, а не на тарелках, какие-то объедки и початая бутылка водки. Под столом и вокруг него раскатились пустые бутылки из-под водки и дешевого "Біле міцне". А за столом... О,боже! Там стоит кровать с голой ржавой, когда-то крашеной, а ныне облезшей белой краской, сеткой. Крупные пружины и перемычки между ними, впились в худое, как из Освенцима, тело девочки-подростка. Она абсолютно голая, а ее тело в таких же синяках, как и у матери.
Воробьева берет со стола початую бутылку водки, запрокидывает ее и пьет водку будто это вода. Потом громко рыгнув, отирает губы грязным рукавом.
- Ты бы хоть в присутствии меня водку не жрала! И запахнись, думаешь приятно на твои прелести смотреть?
- А ты не смотри, кто тебя заставляет! А закона такого, чтобы в своем доме водку не пить - нетути!
- Да ты уж, Воробьева, законы знаешь. А почему у тебя в доме чужие мужики?
- Твое какое дело? Мои друзья это.
- И как их фамилия, имя?
- Ой, бля, забыла. А какая тебе, нахрен разница? Опять же, имею право пить и трахаться с кем хочу!
- Ты бы хоть совесть поимела, при девчонке сношаться. Ей же только тринадцать!
- А чо, нехай учится, пора уже своей п...ой деньги зарабатывать, а не на мамкиной шее сидеть.
- А чего она на голой сетке спит?
- Дык, гостям уважение надо. Им матрац отдали. А ей пофиг. Нажралась и не чувствует ничего.
- Вы что, ребенка спаиваете? Так, ребята, - это он к нам обращается, - будем составлять протокол.
Володя составляет протокол. Выясняется, что Воробьевой совсем не пятьдесят, а всего лишь тридцать один год, что муж её сидит, а Надю, дочку, она родила в семнадцать, и совсем не от мужа который сидит.
Наконец мы выходим. От свежего воздуха слегка кружится голова.
- Слышь, Володь, а чего ты её не арестовал?
- А за что? Ей предъявить нечего. А протоколы эти я уже в какой раз составляю, но суд все никак её родительских прав не лишит.
***
Следующим летом, я снова дежурил в ДНД. Мы вышли покурить с уже знакомым милиционером Володей.
- Помнишь, в прошлом году мы ходили к бабе одной, а вы еще понятыми со мной пошли?
- Помню, конечно!
- Так вот, девчонка та, Надя, зарезала хахаля её матери. Теперь в колонии для несовершеннолетних. А мать зимой на кладбище с кем-то пила, а потом там же и заснула. Утром её нашли, а у нее руки и ноги обморожены. Ампутировали. А месяца через три у нее почки отказали и она кони двинула. Вот она - обратная сторона жизни.