Было это на Крайнем Севере. Наш геологический отряд стоял недалеко от побережья Баренцева моря, на северо-западном склоне сопки Крайний Камушек. Палатки стояли на берегу неглубокого озера с торфяными берегами. Склоны сопки местами поросли ивняком, а на прогалинах виднелись многочисленные развалы, высыпки горных пород.
Я, как геолог, документировал шурфы и канавы, что копали рабочие. Так пролетали день за днем. И вот однажды я спустился в очередной шурф глубиной около трех метров. Вел описание рыхлых отложений, зарисовывал слои, отбивал контакты. Торопился, так как предстояло еще задокументировать не только шурфы, но и канавы, а также опробовать все эти горные выработки.
Вдруг на голову мне посыпались мелкие камушки. Еще не поднимая головы, я понял, что просто так этого не могло произойти. Дело в том, что вокруг шурфа была оставлена, так называемая берма, полоса, свободная от выбросов земли. Делалось это по требованиям техники безопасности, во избежание падения кусков породы на головы горняков или геологов. Зная, что мы, геологи, строго следим за этим, рабочие неукоснительно выполняли наше требование.
Когда я взглянул вверх, то увидел, что на краю шурфа сидит большой ворон и пытается рассмотреть, что же там, на глубине, шевелится. Для этого он наклонял голову то в одну, то в другую сторону, заглядывал вниз, деловито ходил взад и вперед.
Когда я выбрался из шурфа, ворон и не подумал далеко улетать. Сидел в четырех-пяти метрах, как будто чего ожидая. Тогда я, признаться, подумал, что птица ранена и не может летать. Но нет, когда я встал с земли, намереваясь идти к следующему шурфу, ворон резво поднялся на высоту и полетел на север, в сторону побережья.
Я, конечно, был удивлен таким поведением птицы, но увлекшись работой, вскоре забыл о необычном вороне. Нагруженный пробами, к концу дня вернулся в лагерь, разложил на еще греющем солнышке пробы с рыхлыми отложениями для просушки.
Вскоре народ стал возвращаться после работы. Через какое-то время большинство собрались пить чай в большой палатке, оборудованной под кухню. Я рассказал про необычного ворона. Все удивлялись, но никому в тундре он не встречался.
Тут наш разговор был прерван собачьим лаем, что доносился снаружи. У нас собаки не было, поэтому мы не сомневались, что к нам гости пожаловали ненцы-оленеводы. Их нарты скользили по мху и траве почти бесшумно, и ничего удивительного, что за разговорами мы не услышали их приезд. В предвкушении общения с новыми людьми мы, выйдя из палатки, были весьма удивлены, если не сказать – ошарашены. Рядом с нашими палатками никаких упряжек не было. Солнышко все ниже спускалось к виднеющемуся вдали морю, стояла тихая безветренная погода. Но самое удивительное – не было и собаки, которая только что лаяла.
Вдруг из-за кучи проб, что были просушены и сложены под возовым брезентом, вылетел черный ворон и сел в трех метрах от наших ног. Конечно, я узнал своего знакомца. Так же, как и утром, он без тени боязни настырно рассматривал нашу обескураженную компанию. Любая птица давно бы улетела, а этот вёл себя вообще необычно.
Но кто же лаял возле наших палаток? Это так и осталось загадкой.
Кто-то догадался и принес из столовки галеты, которые у нас были вместо хлеба, и бросил ворону. Переваливаясь с боку на бок, он подошел почти вплотную к нам и с аппетитом съел брошенную ему еду. Так продолжалось несколько раз. Наевшись вдоволь, ворон взял очередную галету в клюв, затолкал ее под возовой брезент, где лежали пробы и аккуратно прикрыл его. Мы решили проверить, что же будет, если мы ему еще бросим галету. Её он тоже спрятал под брезент.
Было время радиосвязи между лагерями, а затем с базой экспедиции. Я с неохотой пошел в палатку, а мужики продолжили забавляться с необычным вороном.
Поговорив о делах производственных, я рассказал тем, кто был на связи, о нашем госте. Но оказалось, что многие из них уже знали ворона и даже сказали, что зовут его Яшкой и что он уже давно летает по лагерям геологов и стойбищам оленеводов и выпрашивает еду. Ворон может хорошо лаять, а научился он этому у собак оленеводов. Подобрали они его совсем маленького, подраненного. Он у них перезимовал зиму в чуме, где рос вместе со щенками ненецких лаек.
Когда я после сеанса радиосвязи вышел на улицу, то ворона уже не было. Сотрудники сказали, что спрятав последнюю галету, он улетел. Покурили. Пора было расходиться по палаткам, отдыхать. Для нас было загадкой, а прилетит ли он завтра к нам опять?
Утром все собрались в столовой, завтракали, а по ходу обсуждали предстоящие дневные дела. Вдруг снаружи раздался собачий лай. В большой палатке послышался дружный смех. Кто-то сказал весело: «Ну что, мужики, пойдем встречать оленеводов?» И что вы думаете? Действительно, совсем рядом с входом сидел Яшка. Пока мы стояли лагерем на этом месте, он прилетал к нам несколько раз и все старался подоспеть к завтраку или ужину.
Перебазировавшись на новое место, мы думали, что он будет прилетать к нам, как и прежде, но ошиблись. Возможно, он держался только в определенном районе, а мы переехали слишком далеко.
Позже, когда, сидя в палатках, мы слышали снаружи лай собаки, когда приезжали оленеводы, то где-то в душе надеялись, что ворон вновь к нам вернется. Среди повседневной работы, где нет за все лето выходных, кроме ненастных дней, людям так хотелось общения с чем-то новым и необычным.