На Северный Тиман пришла поздняя осень. Полевой сезон закончился. На базу экспедиции в город Нарьян-Мар вылетели почти все члены нашей геологической партии, занимающейся поисками алмазов. Остались только начальник Борис Петрович, я – геолог, да рабочий Паша. Вертолёт нам какое-то время обещали чуть не каждый день, но затем начались какие-то неурядицы. Или экипаж ушёл на переформирование, или это было связано с финансированием на авиацию, и тогда радистка Марина сказала определённо: «Мужики, вертолёта пока не ждите. Будет что, я вам заранее сообщу».
Жили в брезентовой четырёхместной палатке, отапливались железной печуркой. Топливом служила карликовая берёза, что росла на бортах долины реки Белой. Продуктов оставалось мало, но самое печальное было то, что закончилось всё мучное: лапша и вермишель, из которых, размочив, мы пекли оладьи или лепёшки. Рассольники и борщи из банок были жидкими, голод не утоляли и через час-два опять хотелось есть. В какой-то день Петрович предложил печь лепёшки из яичного порошка и сухого молока. Конечно, лепёшки получались, как резина, но были вполне съедобными.
По ночам подмораживало, иногда выпадал снежок, но проглядывало солнце и всё таяло. Тем не менее, по погоде чувствовалось, что зима не за горами. Иногда с Баренцева моря наползали свинцовые тучи. Они медленно двигались вдоль Каменной Гряды, затем над нашим лагерем, а далее нехотя уплывали на юг по направлению каньона Большие ворота. Моросил мелкий затяжной дождь, который шёл иногда по нескольку дней.
Заготавливали хворост, готовили еду, а большее время занимались камералкой, то есть обрабатывали полевые материалы, лелея надежду, что это когда-то должно кончиться.
Однажды, возвратившись с реки, Павел сказал, что нашёл на берегу, в кустах, чьи-то старые сети. Сетки хоть и рваные, но уверил нас, что в такие сети рыба ещё лучше идёт. Рыбаки мы с Петровичем были аховые, опыта ловли сетями не было практически никакого. Но что оставалось делать? Время есть – решили попробовать. Проверили резиновую лодку и вперёд к реке. Ставили долго, течение быстрое, лодку постоянно сносило, приходилось грести изо всех сил. Бились долго, но, с горем пополам, стенку выставили. Решили, что проверять будем по двое утром и вечером, а одному необходимо оставаться в лагере. Вот так и менялись. Но рыба вообще не попадалось. То ли она уже скатилась вниз, то ли сети были неправильно установлены. Тем не менее, сетки решили пока не снимать, надеясь на лучшее. Больно уж хотелось похлебать ушицы хотя бы из окуньков или хариуса.
И вот как-то вечером Петрович с Пашей ушли на реку, а я остался хлопотать по хозяйству. Печурка раскалилась докрасна. Чайники быстро вскипели, варево аппетитно побулькивало, всё шло своим чередом. Я выставил на краю печки сковороду и стал печь наши фирменные лепёшки. Когда всё было готово, вышел из палатки. Смеркалось, но со стороны реки никто не шёл. Древняя долина реки, по которой проходила тропинка, была пустынной. Уж не случилось ли что? Река есть река, всякое бывает. Отогнав мрачные мысли, я сходил за хворостом. Когда печка немного прогорела, я уже намеревался отправиться на реку, но в это время отчётливо услышал чавкающие звуки, которые доносились со стороны реки. Это, явно, возвращались рыбаки, так как при каждом шаге по заболоченной местности, где шла наша тропа, ноги приходилось вытаскивать с большим усилием. Ну, слава Богу, подумал я и стал готовиться к ужину. Вскоре в наступивших уже сумерках послышались оживлённые голоса. Через какое-то время брезентовый вход в палатку откинулся и вошёл Петрович. Не снимая мокрого плаща, он присел у горячей ещё печки и протянул озябшие руки к теплу. Я, в нетерпении, спросил: «Петрович, что-то припозднились вы сегодня. Уж не случилось ли чего?» Он улыбнулся, приложил палец к губам и тихо сказал: «Подожди, расскажу позже». Он вышел из палатки и попросил Павла поднести еще хвороста, а сам с улыбкой на лице, возвратился ко мне и начал торопливо рассказывать, что с ними приключилось. И чем больше я на него смотрел, тем больше удивлялся перемене, произошедшей в нём. Обычно мужик серьёзный, он не отличался особой весёлостью характера, а сегодня он сам на себя не походил. Вид был загадочный, в глазах мелькали весёлые искорки. И вот что он мне поведал:
«Всё шло, как обычно. Подкачали мы «резинку», поплыли вдоль сетей. Я на вёслах, а Паша, как самый опытный, за проверяющего. Держится он за верхницу, выбирает сеть, смотрит – есть ли рыба. Как назло – сети снова пустые. Слышу, Паша чертыхается, всё о чём-то говорит, но от переката, который ниже по течению, такой шум стоит, что я только понял – рыбы нет, а грязи полно. Сам думаю, доплывём до того берега, рыбы не будет, сетки, точно, надо снять, сколько можно мучиться.
Когда были проверены больше половины сетей, я на узкой песчаной косе на том берегу, боковым зрением, заметил какой-то чёрный силуэт, который постепенно приближался к тому месту, куда мы должны были пристать. Зрение в этом году меня что-то стало подводить, всматриваюсь, глаза слезятся, не могу понять – или человек идёт вниз по реке или зверь? Но когда подплыли чуть ближе, я уже не сомневался – было отчётливо видно, что это медведь довольно больших размеров. Я несколько раз громко сказал об этом Паше, но он, увлечённый работой, меня не слышал. Мне пришлось стукнуть его по спине и показать на тот берег и вот тут началось самое страшное. Паша так заорал, что вопль его мощным эхом разнёсся по ущелью каньона, заглушая даже шум переката.
Ни сам каньон, простоявший не один век, и тем более косолапый медведь, наверняка, ещё не слышали такого львиного рыка, вырвавшегося изо рта человека. От страха у медведя, очевидно, что-то замкнуло. Его вначале подбросило вверх, а затем, вместо того, чтобы рвануть обратно вверх по реке, где была коса, он намётом помчался к подножию крутой осыпи с острыми камнями. Я, честно сказать, ещё не видел и не знал, что медведи могут так быстро бегать.
У медведя далее было два пути – или броситься в воду в бурлящий перекат, или лезть по осыпи вверх. Медведь выбрал второе, но это был путь не из лёгких. А что же Паша, ты спрашиваешь? Он продолжал всё также истошно кричать, одной рукой пытался вырвать у меня весло, чтобы плыть обратно, а другой продолжал держаться за верхницу сетки, очевидно, даже в этом безумии понимая, если отпустит сеть, – нас тут же понесёт по каньону вниз, а это, явно, гибель при такой высокой воде.
Я пытался его урезонить, но он ничего не понимал. Глаза у него обезумели, а вопли и рёв становились всё оглушительней. Я, что было сил, отбивался от орущего и наседающего Паши. Медведь, в ужасе перед чем-то неведомым, карабкался вверх, сползал вместе с осыпью вниз и опять делал новые попытки. Не знаю, сколько бы всё это продолжалось, если бы я не заметил, что медведю, с четвёртой или пятой попытки, всё-таки удалось взобраться наверх. Бедный медведь теперь уж, точно, будет обходить стороной этот «страшный» участок.
Чтобы всё это как-то прекратить, я опять стукнул Пашу по плечу и показал на тот берег, что, мол, медведя уже нет, он убежал. И вот только тогда наш «опытный» рыбак рухнул на дно лодки и, обессиленный, сидел так несколько минут, приходя постепенно в себя. А на меня после всего пережитого, напал такой смех, что, честно скажу, так я смеялся только по-молодости. Конечно, давно подмечено, что после какого-то шока, такой смех – дело обычное. Очевидно, организм наш защищается от пережитого стресса.
Снимать, не снимать сети – вопроса не стояло. Конечно, сняли. Какая рыбалка по такой погоде, вон опять дождь моросит, вода ещё больше взыграет. Пока шли до лагеря, Паша заискивающе заглядывал мне в глаза, всё канючил: «Борис Петрович, может, вы не будете никому рассказывать про медведя?» Рыбу мы, конечно, не поймали, но посмеялся я от души».
И только Петрович закончил рассказ, в палатку вошел Паша, увидев наши улыбающиеся лица, понял, что Петрович мне всё рассказал. Но не обиделся, а беззаботно махнув рукой, только сказал: «А, если хотите, смейтесь». Надо отдать ему должное, мужик он был беззлобный, безобидный, хоть и наивный.
После ужина мы долго лежали в спальных мешках. Спать не хотелось. Мы с Петровичем по очереди рассказывали: он про то, как, по молодости, работал на юге в горах, а затем здесь на севере, я про Урал – тайгу, горы, степи, про Казахстан. Паша тоже не молчал и вспоминал интересные случаи из своей жизни. Чего-чего, а забавных случаев и приключений при нашей походной жизни было предостаточно.
В печке потрескивали дрова. В палатке было уютно и тепло. Но мы знали, что через пару часов, когда остынет печка, а мы уже будем спать, в палатке будет холодища. Думать об этом не хотелось хотя бы в этот вечер, который сложился для нас так необычно.
Мужики спали. Паша ворочался во сне. Что ему снилось? Может родная теплая Украина с её садами? Может сегодняшние приключения? Кто его знает. Я встал, подбросил последний раз в нашу печурку дровишек, забрался в тёплый спальник и сразу провалился в глубокий сон. И никто из нас даже не подумал о том, что благодаря только везению, если не сказать, – Всевышнему, всё кончилось так благополучно. Но что поделаешь, вся наша жизнь на природе, работа зачастую в экстремальных условиях, связана с определённым риском.