Прошло двадцать лет, а я помню этот день, как будто всё было вчера.
Детский дом в средней полосе России, осень. Мне восемь лет. Я сижу на качелях, не катаюсь, просто сижу. Дети убежали в дом, замерзли, а я продолжаю сидеть.
Я вспоминаю разные моменты нашей с мамой жизни. Иногда молча плачу – научилась плакать молча.
Я не говорю уже полтора года, с тех пор как умерла мама и я поняла, что всё, её больше нет.
Помню, как закричала, а потом чернота. Очнулась в машине: дали понюхать нашатырь. Две женщины спорили: – Не надо было её брать! – говорила одна. Другая возражала: – Как же не проститься с матерью?
Сейчас, будучи детским психологом, я не знаю ответа на этот вопрос.
Потом была больница, где я не могла есть, и тетя Даша, которая нашла нужные слова и выходила меня. Она же убедила меня, что я заговорю.
Вдруг открывается калитка и входит наш директор Ольга Сергеевна и с ней двое детей, мальчик и девочка. Мальчику лет десять- двенадцать, а девочка совсем маленькая, года четыре. Мальчик крепко держит её за руку. Одеты во всё новое, у девочки розовый медведь, еще с этикеткой.
Проходя мимо меня, мальчик подмигнул и сказал: – Привет, сестрёнка! – Я кивнула в ответ.
Ольга Сергеевна сказала: – Иди, Ася, домой, холодно, да и ужин скоро.
В Детдоме обычно знают всё. И про этих детей, что они к нам поступят, знали уже несколько дней.
Рассказывали страшную историю, как отчим зверски избил старшую сестру, а мальчик за неё заступился. Отчиму дали восемь лет, а девочка ослепла. Мать лишили родительских прав за пьянство.
Я уже собираюсь с силами встать и идти в дом, вдруг вижу, что ко мне бежит этот мальчик и кричит: – А меня за тобой послали! Я Иван. А тебя как зовут?
Я молчу, едва шевелю губами. Он скорчил смешную рожицу, приставил обе руки к уху: – Ась?
Я засмеялась и сама услышала свой смех и удивилась. Он легко снял меня с качелей.
– Да ты пушинка! Моя Надюха и то тяжелее. Беру над тобой шефство, сестрёнка! Чтоб всё съела!
Мы побежали в дом. Там уже ужинали, давали макароны с сосиской, чай и булочку. Я выпила чай и откусила булку, он же смел свою порцию за минуту.
Отнес посуду и, пошептавшись с буфетчицей, принес бутылочку кетчупа, которым щедро полил мой ужин. Дело пошло веселее, я съела сосиску, макароны уже не могла. Он пытался кормить меня сам, но понял, что бесполезно, спокойно доел всё и отнёс посуду. Потом взял меня за руку, и мы пошли в игровую.
– Я Иван, кликуха Цыган. А это моя сестренка Ася. Её зовут Ася, поняли? Кто скажет по-другому, будет иметь дело со мной.
К нам подошел Макс, он был как бы главный в нашей группе.
– Ты че. Крутой? Какая она тебе сестренка, немая?
Я стояла рядом. Но не поняла, что произошло. Иван взял Макса за нос и сделал какое-то неуловимое движение рукой и тут же отошел.
Макс хватал ртом воздух и не мог вздохнуть, потом повалился на пол и заорал.
Прибежала воспитательница.
– Что случилось?– она несколько раз задала вопрос. Но никто не мог вразумительно ответить. А Макс всё орал, правда, всё тише и тише. Наконец он показал на Ивана: – Он меня ударил!
– Иван, драться запрещено. Разве тебе не говорили?
– Я его не бил,– твердо сказал Иван.
– За нос взял и всё. Он Асю обидел.
То же подтвердили и ребята. Макс сел играть в приставку,
повторяя, как попугай: – Урою тебя, урою.
Я подошла к Ивану, глазами спросила: зачем? Он тихо сказал:
– Так надо. Вожак стаи должен быть один.
Потом пошел к Максу мириться, подарил ему сувенирный доллар.
Иван, или, как чаще его называли, Цыган, вскоре стал в группе лидером. Его уважали, побаивались. Позже полюбили.
До этого дня со мной никто не дружил – какой интерес дружить с немой, но особенно и не обижали, потому что списывали у меня уроки.
Я была лучшей ученицей в классе.
Учительница Анна Васильевна меня любила, а это очень важно в Детдоме. Мне не было семи лет, когда я поступила, но меня взяли сразу во второй класс – я умела читать, писать, хорошо решала задачки и примеры, играла на пианино. Всему меня научила мама. Она работала воспитателем в нашей группе, когда я ходила в Детский сад, и по совместительству музыкальным работником.
На следующий день решали, в какой класс определить Ивана.
Он неплохо читал и непостижимым образом быстро считал в уме.
– Пусть идёт в третий класс, тоже мне Ломоносов,– решила Анна Васильевна. – Ася ему поможет.
Как выяснилось, во второй класс Иван не ходил - бродяжничал.
Позже я спросила его, как же они жили без дома, что ели, где спали? Он засмеялся, – зачем это тебе?
Но я настаивала, и он рассказал, что с едой проблем почти не было. На комбинате была некондиция и им кое-что доставалось. Ребята воровали на рынке продукты, некоторые умели таскать кошельки.
– И ты?
– Нет, я не умею, да и нехорошо это. Я лучше заработаю. Ящики таскал продавцам, мусор убирал, в карты выигрывал. Зимой было тяжело. Спали в подвалах, на чердаках, многие болели, умирали от наркоты.
Мы общались так: я писала ему в блокнотике, а он отвечал четко и глядя мне в глаза. Мне казалось, что он так учит меня говорить.
Как- то мы гуляли во дворе, сгребали сухие листья в кучи. Иван, как всегда, рассказывал всякие случаи, анекдоты детские и не очень.
Он старался много говорить со мной, чувствовал, что мне это поможет заговорить.
Вдруг хриплый голос: – Цыган, это ты?
– Валет! – они обнялись. – А мне сказали, что ты помер…
– А я живой! Смотри, как хорошо: небо синее, листья желтые, я живу! Ты меня спас тогда, я тебя всю жизнь не забуду! Врач сказал, что ещё полчаса и не было бы меня.
– Да брось ты, если бы не мужик на машине, мне бы тебя не дотащить.
– Ольга Сергеевна меня на диете держит. Всё протертое готовят отдельно. А зимой в санаторий повезут. Ольга человек, что надо!
А ты как здесь?
– Я из-за Надюхи, побоялся одну отдавать. Ну, выздоравливай, увидимся.
Когда Валет отошел, Иван рассказал мне его историю:
– Он был не из нашего города, ехал куда-то, сбежал из дома, родители пили и били его, чем попало.
Менты сняли его на нашей станции и повели в детприемник. А он сбежал и прибился к нам. Но бродячая жизнь не для него, он всё лежал, плакал, депрессия у него была.
Однажды, играю я в карты на озере, бежит ко мне пацан,
кричит, что Валет помирает, выпил какую-то дрянь.
Валет лежал без сознания, пена изо рта, ужас!
Ребята взвалили мне его на плечи, и я потащил его в больницу. Чувствую, больше не могу, задыхаюсь, а тут машина остановилась, мужик кричит: – Давай сюда скорей!
Как он рванул - за минуту домчались до больницы. Там его на каталку и в реанимацию. Я сижу, жду. Выходит медсестра, спрашивает, принес ли я бутылку, что он выпил. А я догадался, в карман её сунул. Она похвалила меня и ушла, а я сижу.
Мне говорят: – Иди домой, что тут сидеть, скажи его фамилию, имя.
– Валет,– говорю. Они смеются.
Я ушел. Прихожу на следующий день, говорят, что в реанимации, но надежды мало. Я больше не приходил, боялся, вдруг скажут, умер? Мне жалко его было, безобидный он какой-то, романтик. А видишь, выжил! Я рад за него.
Я тоже была рада, а еще я была рада, что Иван такой…
добрый, что ли?
Иван обладал способностью быстро исчезать и так же незаметно появляться. Я знала, что он поддерживает отношения с местной шпаной, с беспризорниками. Он курил и заедал запах какими-то листьями – курить в младших классах запрещалось. А он старался изо всех сил быть хорошим, выносил мусор, помогал на кухне. Мне он
объяснил своё рвение:
– Мне нужно к Насте съездить в Москву, она там в интернате для слепых. Я один пробовал несколько раз, да менты снимают с поезда. Ольга Сергеевна обещала зимой взять меня в Москву, когда все поедут на ёлки. Адрес я знаю. Я писал ей несколько раз, но она не отвечает.
К учебе Иван не проявлял ни малейшего интереса. Домашние задания списывал у меня, перед устными быстренько прочитывал мой конспект, память у него была хорошая. Тройки ставили, не оставлять же его на второй год – это не практиковалось.
Перед осенними каникулами приехала профессор из Москвы, говорили, что Ольга Сергеевна пригласила её на свои деньги. Пожилая женщина с добрым, красивым лицом долго разговаривала со мной, я, разумеется, отвечала письменно, давала решать задачки, примеры, смотрела связки, попросила сыграть на пианино. Я по слуху подобрала модную тогда песню « листья желтые». Она сказала:
– Иди деточка, ты скоро заговоришь, и позови мне логопеда.
С логопедом у нас были сложные отношения. Она не знала, как со мной заниматься и злилась Вышла она красная, бросив мне на ходу: – Можешь больше не приходить.
Я сама чувствовала, что скоро заговорю.
В последний день перед каникулами, Анна Васильевна оставила нас с Иваном после уроков.
– Ася, помоги Ивану выучить таблицу умножения. Сможешь за каникулы? Я знаю у вас музеи, цирк, театр, но всё же найди время.
Я кивнула. В игровой нарезала полоски бумаги из тетради и написала с одной стороны столбики с ответами, с другой без ответов. Иван безропотно начал зубрить и через два дня прилично знал таблицу. Смотрю, у него в одном столбике шесть на девять – тридцать девять. Я говорю: – Здесь пятьдесят четыре, – и не поняла, почему все смотрят на меня.
А он вскочил, начал меня кружить, кричит: – Ура! Аська заговорила!
Все бросились меня поздравлять, а я застеснялась и убежала.
Оказалось все не так просто. Нормально говорить я начала не сразу, трудные слова не выговаривались. В уме я их произносила, а сказать не могла. Иван помогал мне, говорил вместе со мной. А потом я и забыла, что была немой, болтала как все.
Иван и до этого много разговаривал со мной, рассказывал разные истории про собак, кошек, ворон – животных он любил, а теперь у нас начались настоящие серьезные разговоры. Мне о многом хотелось спросить его, рассказать о себе, о маме.
Он часто упоминал какого-то Олега. Олег научил его играть в шахматы, от него Иван узнал много интересного. Кто этот Олег?
– Это отец Насти, но он не жил с нами, они с мамой быстро разошлись. Но одну зиму, два года назад он провел у нас. Мы впервые жили по-человечески, мать даже пить стала меньше.
Как-то подъехала к нашей хибаре машина, иномарка, и двое мужчин вывели из неё Олега, он был на костылях, нога и рука в гипсе, голова перевязана. Кое-как втащили его в дом, потом принесли две сумки и уехали. Настя была в школе, я сидел с Надюхой.
– Привет, мужичок! Да у вас тут пополнение! Какая симпатичная девчушка.
– Мать жила с дядей Васей дворником, он спал, пьяный.
Олег растолкал его, велел сматывать удочки и денег дал. Еды у нас не было никакой. Олег привёз кое - что с собой. Накормили Надюху, сами поели. Он говорит: – Сейчас придёт Настя, мы её отовариваться отправим.
Настя пришла, к нему на шею бросилась, обнимает, целует, папочка, папочка. А он говорит: – Настя, у нас с тобой дела важные. Надо закупки сделать. Я напишу записку Тамаре из продуктового, а ты отнеси.
Через некоторое время подъехала «газель» и двое грузчиков начали сгружать продукты. Чего только там не было! Три мешка картошки, капуста, яблоки, апельсины, ящики тушенки, молоко, детское питание, колбаса, масло, конфеты – мы просто обалдели от счастья. Ведь мы голодали, ты не поверишь! Олег расплатился и ещё сверху дал им.
Приготовили ужин, ждём мать. А она пришла и в крик, увидела, что он весь в гипсе. А он говорит: – Не кричи, Клава, я при деньгах. – Она замолчала, увидела сколько продуктов. Взяла у него денег и напилась, конечно. Утром я слышал, как они разговаривали. Олег рассказал, что его выбросили с третьего этажа и деньги все выгребли.
– Откуда тогда?
– Это заначка была. Копил на квартиру. Хотел Настю забрать.
– Так я тебе её и отдала! Она мне нянька и помощница. Бросай свой промысел поганый и возвращайся на комбинат, диплом ведь у тебя.
– Не лежит душа у меня к этой работе, ты знаешь.
– Ну и дурак, в следующий раз совсем убьют.
– Типун тебе на язык. Не каркай.
– На следующий день накупил он нам и обуви и одежды, всё по записке привозили на дом.
Олег не пил совсем, ни капли, говорил, что ему нельзя при его работе. Потом стал врач приходить, Игорь. Гипс на руке снял и начал руку разрабатывать, массаж делал, ванночки. Какие они анекдоты травили, истории разные. В шахматы играли, в нарды и меня научили.
Олег меня в школу заставил ходить, в первый класс, вторая четверть уже заканчивалась, но меня приняли – читать я умел, считать быстро он меня научил.
Как только рука нормальная стала, достал он карты, и такое с ними вытворял! И столбиком ставил и веером и фокусы разные показывал. Коронный номер у него был: бросит карту, а она к нему возвращается.
Мать увидела, давай орать: – Не смей парня шулерству своему учить! Но он кое -что мне показал и играть по- настоящему научил.
Нога у него плохо срослась. Игорь советовал ехать в Москву на операцию, адрес дал врача хорошего, а Олег не захотел сезон пропускать, решил, что с палочкой пока походит. Настя плакала, просила остаться. Он обещал осенью приехать, но никогда мы его больше не видели.
Перед отъездом он попросил меня остаться дома, поговорить надо. Я с радостью остался. Он говорит, что жизнь меня не простая ждет и чтобы я Настю защищал от этих пьяных хахалей мамкиных, он мне покажет два приема засекреченных. Ему один человек в карты их проиграл. Денег у него не хватило, и он так расплатился.
Целый день мы их отрабатывали. Один болезненный очень, но неопасный, а вторым можно человека убить. Второй я к Гришке применил, когда он Настю бил. Но я слабый ещё был для этого приема, а Гришка здоровый бугай, но всё равно он без сознания был, когда скорая приехала за Настей.
Я случайно там оказался, принес гостинцы Надюхе. Слышу крик… – Он вытер слёзы. – Опоздал я.
А мать к Насте даже не пришла ни разу. Я каждый день ходил. Пацаны мне притащат курицу с базара, я сварю и несу ей бульон тёплый. Она через трубочку пила после операции. А потом её в Москву увезли, глаза спасать. Я поеду к ней, мне Ольга обещала.
На зимних каникулах комбинат дал автобус, и мы поехали в Москву на ёлки. Жили в гостинице. Ивану перед отъездом ребята принесли много денег, и он бегал по магазинам, покупал Насте подарки. Я отдала свой подарок с ёлки в Кремле.
Поехали к Насте с воспитателем. Впечатление такое, что до сих пор не могу вспоминать. Настя всё время плакала. Сделали две операции, один глаз спасли, видит на сорок процентов, а второй только свет и темноту.
На обратной дороге ребята веселились, пели, ели сладости из подарков, Я всю дорогу тихо плакала – жалко Настю. Иван молчал, думал о чем то. Потом сказал тихо: – Я убью его.
Шли годы, мы по- прежнему дружили, были неразлучны. У Ивана открылся талант, он хорошо рисовал и мог писать любым шрифтом. Ольга Сергеевна платила ему за оформительскую работу, еще он подрабатывал на комбинате, деньги нужны были для поездок к Насте. Меня он не брал, говорил, что Настя ревнует.
Надю удочерила семья военного и увезли из города. Иван часто писал, звонил, получал ответы, фотографии. Там всё было хорошо.
Однажды утром, за завтраком, я услышала, как одна буфетчица рассказывала другой, что ночью сожгли две палатки, якобы мстили за что-то, всё раскидали по улице, фрукты, пиво, сигареты всё, что было в палатках. Народ шел на работу и многие собирали, не пропадать же добру.
Почему-то тревожно заныло в груди. Иван подошел ко мне:
– У тебя вчера молния разошлась на сапоге. Сходи к дяде Коле и пойдем, посмотрим, что там случилось.
Дядя Коля по договору чинил нам обувь, делал заклёпки, вставлял молнии в сапоги и куртки, ещё он делал ключи и много чего по мелочи. Иван дружил с ним, и мы часто приходили к нему в гости. Обычно мы с ним болтали, а Иван вытачивал заготовки для ключей или мастерил что-нибудь.
Дядя Коля прошел Афган, был ранен в ногу и передвигался на костылях. Он всегда был в курсе всех дел в городе. Он взял мой сапог и вынул из носка связку отмычек, завернутых в тряпочку, спрятал в тайник под прилавком и говорит: – А за это ему надо по шее. Зачем девчонку привлекает к таким делам. А если бы тебя Фараон остановил? Пошла бы, как соучастница. Ты знаешь, что произошло? Это они за девчонку мстили. Один из этих не заплатил ей за месяц, да ещё изнасиловал. Вообще-то не детское это дело, разборки, да с ними уже поговорили, уедут они, – он помолчал, потом сказал: – Я понимаю, у тебя любовь, но дорожки у вас с ним разные.
Я побежала домой. Фараон, так прозвали местного участкового, уже входил в дверь. Я замедлила шаг, не хотела встречаться. Иван ждал меня в раздевалке, показал глазами, чтобы я пошла послушать, о чем Фараон будет говорить с директором.
Рядом с кабинетом была маленькая комната, где стоял всякий хлам, требующий ремонта. Слышно было прекрасно. Фараон кричал, что посадит Цыгана, он говорил «твоего Цыгана », по нему давно тюрьма плачет. Ольга Сергеевна возражала сердито, что нет доказательств, и она Ивана в обиду не даст.
– Я сейчас прокурору позвоню,– она стала набирать номер, занято.
– Я знаю, почему ты так бесишься, крышевал их!
– Ты что себе позволяешь? Думаешь, если ты депутат, тебе все позволено?
– Я знаю, что позволено, а что нет. Без санкции прокурора не приходи.
В тот раз всё обошлось. А я задумалась, впервые было озвучено, что я люблю его. Значит, все знают? А я думала, что это моя тайна.
Иван к шестнадцати годам стал красивым парнем. Кареглазый, волосы темные, красиво уложенные, держался прямо, уверенно, одет был всегда аккуратно, стильно. Он очень хорошо ко мне относился, но, увы, моя любовь не была взаимной.
Девчонки наши были от него без ума, но он, очевидно щадя моё самолюбие, никому не оказывал предпочтение. Он встречался с городскими. Ему нравились высокие блондинки с длинными волосами. Иногда не приходил ночевать.
Я страдала, но старалась не показывать вида, садилась за пианино, подбирала модные мелодии, ребята сбегались танцевать.
Он чувствовал себя виноватым, говорил, что это просто секс, гормоны играют.
Я же оставалась серой мышкой, какой и была в детстве. Никогда я не была снегурочкой на утренниках, всегда только снежинкой. Жиденький хвостик или косичка. Да ещё очки с пятого класса. На день рождения Ольга Сергеевна подарила мне набор хорошей косметики, я отдала его девчонкам.
Когда Иван загулял, один мальчик из нашего класса признался мне в любви. Сказал, что любит меня давно, что-то мямлил про Ивана. Я не слушала, думала, как поделикатней сказать, что он мне не нужен, потом просто извинилась и убежала.
К концу девятого класса всех распределили по ПТУ. Иван хотел стать моряком, и Ольга Сергеевна послала запросы в несколько училищ. Пришли ответы, осталось выбрать, куда ехать.
Я, и еще двое ребят, оставались до окончания школы. Жить мы должны были в Детдоме, а учиться в городской школе. Я не представляла, как я буду жить без него, но в то же время надеялась, что он уедет и забудет про свой замысел насчет Гришки.
Судьба распорядилась иначе. Как-то мы пришли к дяде Коле. Он был встревожен и всё порывался что-то сказать, но не решался. Наконец, он послал Ивана за пивом и сигаретами. Я спросила: – Что случилось. Не томи. Я же вижу. –
– Гришка вернулся.
– Как? Ведь ещё два года…
– Стукачем был, побили его, ну и отпустили по УДО. Зря я тебе сказал, побелела вся. Попробуем его уговорить.
– Ты же знаешь, это бесполезно.
– Знаю. Загубит свою жизнь,– он вздохнул.
Пришел Иван с пивом и чипсами. Посмотрел на меня.
– Зачем ей сказал про Гришку?
– А ты уже знаешь?
– Еще вчера знал, ребята приходили, сказали. Он сначала к матери пришел, а у неё сейчас такой бугай с комбината, он Гришку с крыльца спустил и наподдал хорошо. Больше туда не сунется, бомж он теперь, пристрелю его, как собаку.
– А есть из чего?
– Ты дашь. – Дядя Коля отрицательно покачал головой.
– А впрочем, это лёгкая для него смерть, придумаю что-нибудь другое, пусть помучается.
Мы ушли. Какое-то время ничего не происходило, и я уже начала успокаиваться, но этот день всё же настал.
Иван шел с ватманом и красками в зал, я пошла с ним.
– Ольга просила афишу нарисовать, фильм сегодня, «Полосатый рейс». А вот и алиби.
– Иван!
– Не говори ничего, если сможешь, прикрой меня. А нет, так нет.
– Ты знаешь…
– Ну, и отлично.
Зал был полон, фильм любили, хоть и смотрели по сто раз. Мы сели в последнем ряду, с краю. Как только погас свет, Иван исчез. Появился он за несколько минут до окончания фильма.
– Свет не включали?
– Нет.
После фильма, он изображал то Леонова, то тигра, привлекал внимание.
Я боялась, что расплачусь и быстро ушла в спальню. Не спала всю ночь. Иногда будто проваливалась на пять минут и снова просыпалась в ужасе.
Фараон пришел утром, и не один, со следователем. Допрашивали Ивана, воспитателей, меня, потом ребят. Все говорили одно и то же: смотрел кино, потом пошел спать, спал всю ночь, никуда не уходил.
Начались экзамены. Никто не готовился, знали – в ПТУ уже ждут. Я одна зубрила, но скорее, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. Иван внешне был спокоен. Перед выпускным вечером он позвал меня погулять.
– Я сегодня уйду. Один дурак под кайфом проболтался Фараону. Ольга мне уже все документы отдала. Не спрашивай, куда. Для тебя лучше не знать.
– Значит, мы больше не увидимся?
– Зачем так мрачно? Всё обойдется. Доказательств у них нет, мало ли что наркоман сболтнул, но осторожность не помешает, сидеть за этого гада не хочу, много чести.
Я тихонько заплакала. Он обнял меня, поцеловал в губы.
– Я напишу. Всё будет хорошо.
Больше мы не виделись. Я ждала письма. Ждала, пока училась в школе, потом в институте, в аспирантуре и когда начала работать, тоже ждала. Я защитила диссертацию по аутизму, работаю с детьми аутистами, лечу заикание, преподаю детскую психологию.
Работаю много, хорошо зарабатываю, у меня квартира, машина. Иногда навещаю Настю, она вышла замуж за парня из их интерната, родила сына.
Про Ивана знаю от нее, и то очень мало: служил на флоте, потом плавал на траулере, женился, сын растёт.
А сегодня она передала мне толстое письмо, подписано (для Аси.) Сижу в своей квартире и в десятый раз перечитываю письмо, которое ждала столько лет.
На фото всё семейство: мальчик в бескозырке, копия Иван, он, еще красивей стал, и жена, разумеется, блондинка.
Какая-то опустошенность в душе. Я долго сижу, держа письмо в руке. Вот и всё. Я одна, замуж вряд ли выйду, красотой не отличаюсь, вся в работе, таких мужчины не любят.
В аспирантуре немного встречалась с мужчиной, но сердце моё ещё было занято, да и с Иваном он сравнения не выдерживал. Я не любила и мы расстались.
С Ольгой Сергеевной мы часто перезваниваемся, иногда она приглашает меня на консультацию к детям, иногда я просто приезжаю навестить её.
Таких людей, как она, я больше не встречала. Как-то я спросила её про Ивана. Она ничего не знала, была обижена, что не пишет.
– Чем дело то закончилось?
– Дело закрыли. Тот парень отказался от своих слов, иначе его свои бы и прикончили. Иван был лидер, вожак. Его уважали. А ты всё еще любишь его? Я надеялась, что вы будете вместе.
Завтра поеду к ней, покажу фото, прочту письмо. Она будет рада.