Я поведу тебя к свету...

    

     Злая июльская жара лавой растекалась по улицам. Над подтаявшим асфальтом клубились марева. Измученные прохожие жались к деревьям, под легкую кружевную тень. Все ждали вечера,  приносящего едва ощутимую прохладу.
Как только спадал зной, горожане заполняли  парки, набережные, летние кафе. Городской сквер, или как  называли старожилы – Каштановый -   был любимым местом вечернего променада. Сквер был старый, переживший революцию и две войны. Тенистый, уютный, с удобными скамеечками и маленьким фонтаном, он привлекал к себе влюбленных, пенсионеров, мамочек с детьми. Облюбовали зеленые газоны и собачатники, к немалому недовольству  интеллигентных старушек. Когда-то, согласно канонам советского искусства, надо всем этим  возвышалась девушка с веслом.  Сейчас на месте пресловутой спортсменки стояла скульптурка ангелочка с флейтою в руке.


   Тут были свои завсегдатаи. Они здоровались друг с другом,  иногда вели беседы. А по выходным, когда  приезжал  духовой оркестр, на сцену выступали  пожилые пары, неторопливо и эффектно вальсируя.



       *  *  *  *  *


     Её здесь знали все. Каждый вечер уже много лет подряд она неторопливо обходила аллеи  сквера. За глаза старушки называли её   Рыжая.  Молодая  женщина с волосами  медового цвета была неотъемлемым атрибутом Каштанового сквера.  В ней было что-то такое,  особое, светлое, совершенно  отличное от стандартизованного понятия «современная красавица». Отсутствие даже малейшего намека на макияж,  глаза цвета янтаря, веснушки на бледных  щеках   -  это было так природно,  так  естественно,  как  ромашки в зеленой траве или облака в небе.


    Рыжая никогда не вступала в разговор, она прогуливалась не спеша, опустив глаза, блуждая в лабиринтах своих мыслей. Случалось,   вспыхивала  мысль  веселая,  и  тогда Рыжая улыбалась. Иногда  садилась на скамеечку, обязательно спросив: «Простите, у вас не занято?»



 - Поэтесса, или писательница, - строили догадки старушки на лавочках.

 -  Обдумывает сюжет; ишь  ты, улыбается – смешное, наверное, пишет.



   Старушки были недалеки от истины.  Рыжая, Маша, так звали незнакомку, и впрямь работала в редакции детского журнала, писала рассказы и сказки для малышей.


     Все  посетители сквера признавали её немного странной.  Но никто не мог даже предположить, что Рыжая не просто  странная  -   она абсолютно слепая.



   Маша  не родилась такой – солнце светило для неё двадцать шесть лет. Потом начала прогрессировать болезнь, редкое генетическое заболевание, вызывающие атрофию зрительного нерва. Темнота надвигалась медленно, но неотвратимо. Маша знала, что слепнет, но болезнь дала  ей год форы – и за этот год она проделала колоссальную работу. Она тщательно готовилась к жизни в темноте: научилась печатать вслепую, выполнять всю домашнюю работу. Она  сосчитала все ступеньки, изучила все трещинки и неровности в асфальте,  знала без запинки, сколько шагов до любимого  скверика, до ближайшего магазина.

 Двадцать два шага – и тропинка поворачивает, а еще три влево – там скамейка.

    Это первый год-полтора Маша считала шаги,  а потом  её внутренний навигатор  заработал  автоматически.  И, что было особенно важно, слепота обострила все остальные чувства – слух, обоняние, осязание. И интуицию.  За  все  шести лет слепоты интуиция вела Машу за руку, приобретая поистине экстрасенсорные свойства.  Маша умела, например, остановиться в  метре  от  малыша,  внезапно оказавшегося у неё на пути.


  А  в редакции давно  никто не удивлялся  подобному рабочему моменту:


 - Сашка, ну почему так много темно- зеленого?  (Сашка  - это художник-иллюстратор)

 - Ну,  мы же лес рисуем!

 - Это  у тебя не лес, это какая-то  тайга сибирская. Высветли, и добавь в просвете небо, облака.   И еще не хватает теплых тонов – раскидай  в траве одуванчики, ягоды какие-нибудь.

На следующий день, посидев пять минут над исправленным эскизом, Маша «давала добро»:

 - О, это  другое дело! Отдавай в верстку.



     Работу Маша не просто любила – она ею жила. Коллектив редакции  был для Рыжей настоящей семьей. Здесь никому и в голову не могло прийти  жалеть Машку, видеть в ней инвалида. Как  же, пожалеешь её  – эту рыжую ведьму! Напористая, целеустремленная, веселая, временами даже безбашенная   - она была моторчиком  слаженной редакционной машины. А недавно  устроила вечеринку прямо на рабочем месте - с шампанским и тортиками. Поводом послужила приличная  литературная премия, которую Маша получила за цикл рассказов «Тайны зеленой пещеры».

 Со всеми ровная, покладистая  она имела только одну близкую подругу – соратницу по перу Татьяну.

 
 И эта самая Татьяна вызвала Машу на важный разговор.


  - Машка, хочешь ты или не хочешь, но я связалась  по скайпу с одной клиникой в Израиле, прочитала им  твой диагноз. И знаешь что – они тебя берут! Понимаю,  денег маловато. Но мы тут собрали немного.   Короче, я тебя отвезу,  а потом приеду – заберу. А может, и сама прилетишь, кто знает…


  И  Танька выложила из сумочки пачечку зеленых.

  После долгих и трудных  переговоров  Маша сдалась.


     *  *  *  *  *


Отбросим  сборы, предполетную суету, рейс.

     *  *  *  *  *

   И вот он -  красавец  Тель-Авив.

   Израиль встретил Машу новыми запахами, звуками, речью. Русскоязычный таксист довез их до клиники,  много раз пожелав здоровья. Татьяна сдала Машу на попечение приветливого персонала и отбыла на родину.



    И завертелось!



    Машу крутили на томографах, просвечивали какими-то аппаратами, капали незрячие глаза, кололи и брали многочисленные анализы.  А потом к ней в палату пришел доктор и заговорил на русском, но с характерной для израильтян интонацией.


 - Окей, Маша. Мы будем делать операцию. Шансы есть, однако не жди чуда – все очень запущено.  Но в любом случае терять-то тебе нечего. Согласна?

 - Да, согласна. И готова.
 
- Ну, тогда через три дня и прооперируем.


   Чтобы привести в порядок мысли Маша медленно прохаживалась  по холлу, обдумывая грядущее. 


     *  *  *  *  *


   Где-то рядом     мужчина  беседовал  по телефону.    Из обрывистых  фраз  Маша поняла, что он  звонит  отцу. Что приехал он сюда из российского городка и также как и  Маша живет в ожидании операции. И что Израиль для него последняя надежда.

   Ей  вдруг до ужаса  захотелось поделиться своими страхами и надеждами, и, едва дождавшись окончания разговора, она подошла поближе.


 - Простите, я невольно подслушала вашу беседу. Меня оперируют через три дня. А вас?

 - А меня через два.


 Они разговорились, познакомились.


     Звали мужчину Андрей. Ослеп он  три года назад после травмы головы. И  для него начался  ад. Жена ушла,  испугавшись трудностей. Андрея забрал к себе  отец. Опекал, как дитя, жалел,  клял судьбу, сделавшую его  молодого и сильного сына инвалидом.   Невдомек было отцу, что такая опека унижала, лишала веры в себя и ступенька за ступенькой вела в бездну депрессии.


     Андрей превратился в калеку, потерял интерес к происходящему, сдался.  Он задыхался в душной темноте. Как же  не похож  он был  на Машу!  Хрупкая Машка-ромашка не согнулась, не склонила рыжую голову перед черной бурей, под корень свалившей крепкий тополь.

 
 Знакомство с  Машей стало  для Андрея  весенним ветерком, проникшим в его мрачный внутренний склеп.

 Теперь они   часто встречались в холле больницы, радовались этим встречам  и ждали их.

       *  *  *  *  *

     Приближались операционные дни.


     Андрея прооперировали первым. Маша  ждала   у операционной, каменея сердцем.

 - Ну что? Как все прошло? - с нетерпением бросилась она к хирургу.

 - Операцию он перенес нормально, а дальше – время покажет.



    На следующий день пришли за Машей. Она была спокойна,  уверена – все будет хорошо.


    Очнувшись от наркоза, Маша  сразу ощутила присутствие Андрея.


 - Привет, - улыбаясь, сказал он,  - врачи говорят – ты молодец. А вот что касается зрения, будет известно только через десять дней, когда снимут повязки. А может быть, и позже…


     *  *  *  *  *


   Они продолжали  встречаться, общаться, мечтать, как увидят солнце, море, небо. И друг друга. И с нетерпением ждать, когда придет тот день, который освободит их от бинтов, и, может быть, от слепоты.

 
 На десятый день Андрею сняли повязки  …


       … ничего. 

         Темнота.


  -  Мы посмотрим твои глаза на аппарате,  - сказал врач, - и вообще, должны сойти  отеки,  рассосаться швы  - и только тогда будет  виден  результат. Или не будет…


      Маше тоже  вскоре сняли бинты. Она очень боялась открывать глаза.  Наконец, прилагая огромное усилие, подняла веки.  Вокруг по-прежнему была ночь.  Это только в кино эффектно   показывают   - открывает слепой глаза после операции, и: «О, чудо, я прозрел!». В жизни так не бывает.


  - Будем ждать,  - развел руками врач.


  Ждать.… Как это непросто  - ждать.


  Маша была на грани срыва, хотя и тщательно скрывала свое состояние. Надежда таяла.


Прошло еще несколько  тяжелых  изнуряющих дней.

   
      *  *  *  *  *


    Наступило новое утро. Проснувшись,  Маша тихонько лежала, не желая выныривать из цветного сна – она по-прежнему видела их каждую ночь.   Лежала и  ощущала кожей солнце. Надо вставать. Маша открыла глаза, просто так, по привычке.


  Что-то изменилось.

 Какое-то пятно, темно-серое, мутное, там, где  окно.



 Солнце, да это же солнце!!!




    Накинув халатик, Машка бежала в ординаторскую.   Захлебываясь словами, вцепившись в рукав врачу,  она  все говорила и говорила про солнце. Врач гладил её по плечу и просил успокоиться. Он еще что-то  хотел ей сказать, но Маша не слушала.


  Скорее, скорее! Рассказать Андрею…


 Маша полетела  к палате Андрея. Постучалась, и, не дожидаясь разрешения, вошла.


  -  Андрей, что с тобой?

Её радость угасла в одночасье. Она уже ощутила  – что-то случилось. Что-то очень плохое…

 - Ну что, что, что ты молчишь?!  - почти закричала Маша.


 - Я не буду видеть. Никогда,  - деревянным голосом произнес  Андрей, -     Все. Вот, Маша,  и все.

 И он заплакал.


  Глупые слова утешения были бесполезны. Маша долго молчала.  Потом вдруг фейерверком  взорвалась в её голове мысль, отчаянная, внезапная. И она заговорила, быстро, взволнованно,  неожиданно для себя самой:


  - Андрей, поехали ко мне. Нет, нет,  не так! Давай будем жить вместе. Я буду твоими глазами. Я знаю, как жить в темноте, я научу тебя видеть цветные сны. Я проведу тебя к свету. Решайся. Один ты не справишься.


      *  *  *  *  * 


  Приехавшая за Машей Татьяна, ошалевшая от неожиданности, но не подающая виду, увозила из клиники двоих – Машу и Андрея.


  Как и говорил врач – чуда не случилось. Зрение к Маше не вернулось. Не вернулось полностью. Но она все равно вышла победителем – она могла видеть свет. А при хорошем освещении различала  контуры предметов и людей. После семи лет полного мрака Машка восприняла все это как дар небес.


  - Ну как. Рыжая, что ты видишь?  - завалили вопросами сотрудники.

 Особенно настаивал художник Саша, опасаясь, что прозревшая Машка окончательно вынесет ему мозг.

   - Тебя, Сашка, я  вижу как огромное бурое  пятно. Так и буду тебя называть – Человек - Пятно, - хохотала Маша.


     *   *   *  *  *

    Прошло три месяца со дня Машкиного возвращения.

 В желтый день бабьего лета редакция «гуляла свадьбу» - Маша и Андрей поженились.

  В качестве свадебного подарка сотрудники редакции сняли в аренду маленькое помещение недалеко от  дома, где жили Маши и Андрей – Машка мечтала открыть  творческую студию для слабовидящих и слепых детей.  Без отрыва от основной работы, конечно.

  Денег не хватало -  пришлось взять кредит.


 - Ничего, отработаем. Мы сильные, здоровые, руки-ноги целы и головы на месте, - решили молодожены.


   Андрею  Рыжая  не давала  ни одной свободной минуты – дел  было, хоть отбавляй. Кроме  ремонта,  выбора интерьера, оборудования нужно  было ознакомиться с методиками, составить план  работ.  И, конечно, выучить азбуку Брайля, чтобы привить детям любовь к книгам. Теперь Маша каждый вечер заставляла мужа читать вслух сказки.

 Жизнь, оказавшаяся  вдруг такой  интересной  и яркой,   захлестнула их волнами света.
      


       *  *  *  *  *


    А через год в жизни  Маши и Андрея зажглась новая звездочка. Звездочка  по имени Даша  - три двести, пятьдесят один сантиметр.  Еще ничего не зная об этом удивительном  мире,  она спокойно  лежала в кроватке и разглядывала все вокруг  ясными голубыми глазами.